Крайнев  Владимир

Сокровище Негиблющее

  

Монастыри в  пещерах

  Холок и острова Валаам

 

---

Светлой памяти Патриарха
Всея Руси Алексия II
посвящается

Лихою походкою кавалериста

Шел Понтий Пилат по аллее тенистой.

Был в белом плаще он, с кровавым подбоем –

Ту кровь на плаще никогда не отмоем.

 Шагал прокуратор, признаться не смея:

 Я, римский наместник, вершина при власти,

 Над жизнью Его оказался не властен.

 Казнили, но слово Его не забыто,

 Хоть всем Он казался страшнее бандита.

 Закон то суров, но ведь это ж закон…

 Какую же истину знал только Он?»

 И к небу с мольбой обратился Пилат:

 «Решению судей и сам уж не рад.

 Ответь мне, Спаситель, в чем был я не прав?»

«Воскрес Я, смерть смертью своею поправ!»

---

Часть 1. Монастырь Белогорья

 О, Русская Земля, ты уже за холмом

 Закончилась Великая Смута на Святой Руси, произошло единение российского народа. Но вместе с тем оборвалась нить царской династии Рюриковичей. На трон вступил первый из династии Романовых – царь Михаил. Только общая культура, которая вместе с православием распространилась на всей громадной территории, где проживали племена восточных славян, смогла сделать разных людей единым народом. И вот это событие свершилось. Казалось,  живи и радуйся. Но монах Игнатий решил отречься от мирских радостей и всецело посвятить свою жизнь Богу. Он стал  монахом-затворником.

Игнатий был  одним из монахов-затворников монастыря в селе Холки  на реке Оскол, впадавшей в Северский Донец: древнейший рубеж земли русской, граница Белгородской засечной черты.

 Переходили полки русичей через Северский Донец и  воскликнули воины: «О, Русская Земля, ты уже за холмом!».  За холковским холмом. 

 Игнатий до Холок успел побывать в монастыре острова Валаам. По преданию Андрей Первозванный прошел пешком по Руси от ее южных границ до северных. Посетил когда-то Андрей Первозванный и остров Валаам. На Валааме и пришло видение монаху Игнатию: наблюдает покровитель славянского мира с небесной высоты и дает ему,  простому монаху знак. Выполни свое предназначение, служи Богу в подземных кельях  монастыря Холок. 

      Их и помещение храма вырубили внутри мелового холма киевские монахи, сбежавшие из сожженного Киева после нашествия монголо-татарской орды.  Ходила легенда, что пустившись в дальний путь, они взяли с собой не только рукописи летописей, но и несметные богатства. Позже из-за этой легенды многие охотники за кладами бродили по подземным ходам монастыря, обстукивая своды и стены коридоров, но тщетно. Ни одна рукопись, ни одна драгоценная вещица, украшенная бриллиантами, не была обнаружена. Но это не только не охладило искателей приключений, а еще больше подогревало их интерес.

       Монахи укрылись в катакомбах холма не для того, чтобы как царь кощей – над  златом чахнуть. Они в монастыре  молили Бога, чтобы он помог им сохранить от поругания веру.

       Игнатий не думал ни о рукописях, ни о злате, потому-то  он и сподобился не только на видение. Ему усомнившемуся, а стоит ли погружаться в вечную мглу, навсегда распрощаться со светом божьим, посчастливилось услышать и голос Андрея Первозванного:

 - Свет истины проникает  и в подземелье.

       В келью к Игнатию неожиданно без стука ворвался немой монах Афиноген. Он с детства знал Гришку Отрепьева и понимал – никакой он не царевич Дмитрий, чудом спасшийся от убийц в Угличе.  Григорий – обыкновенный самозванец: Лжедмитрий. Пораженный своим открытием, Афиноген пытался пробиться к матери царевича, и снять пелену с ее глаз. Как она могла в  Григории Отрепьеве увидеть черты  своего убиенного младенца Дмитрия.

 - Матушка, опомнися, - хотел крикнуть Афиноген, но стража схватила несчастного монаха, а когда предатели бояре вырвали из него бичом длиником, подлинную правду, то приказали палачу вырвать ему и грешный язык. Чтоб  не болтал лишнего.

       Афиноген ворвавшись к Игнатию, мычал, страшно вращал глазами и, приглашая жестами монаха к двери, увлек его за собой на улицу.

       В небе творилось невероятное. Красные, зеленые всполохи освещали небо.  Желтые лучи в темной полночи прямо из центра, середины неба били мерцающим светом прямо в глаза Игнатию.  Он слышал про полярное сияние от архангельских поморов, но на Валааме, в этих широтах его не бывает.

 - Небесное знамение, - подумал монах. – Андрей Первозванный мне знак подает.

 

---

 

Долгий путь к пещерам

 

   К Игнатию на подходе к Холкам к каких двух-трех дней перехода прибился местный мужичок крестьянин с огромной рыжей кудлатой собакой. Монах порадовался такому спутнику. Не злобив, знает местность как свои пять пальцев, собака поможет отпугнуть и хищного зверя и задуматься лихому человеку, а стоит ли ему связываться со здоровенной псиной из-за какого-то ломтя хлеба?

 Пейзаж великой среднерусской равнины радовал глаз: перелески, пригорки, лощины и овраги, мелкие ручьи и более широкие реки:  родная до боли природа. Иди куда хочешь в любую сторон.у Каждый воин волен выбирать себе свою дорогу и ехать в любом направлении, куда ему заблагорассудится. Вот ехали по Приоскольской степи хазары и половцы, аланы и славяне, татары и скифы. Через наши земли проходило великое переселение народов с Востока на Запад, с Севера на Юг. Не раз в жестоких битвах и сечах обагрялась пролитой кровью наших предков ярко-зеленая сочная степная трава.

 Вечерело, утопая в золотом ковре листопада, разожгли костерок и, собрав ворох листьев, забравшись вовнутрь, переночевали последнюю ночь. К утру подул холодный ветерок, натянул тучи, тяжело набрякшие снежной крупой. По земле чуть прихваченной ночным морозцем зазмеилась поземка. Но путники, согнувшись почти до земли, шли неторопливо вперед.

      Монастырь ведь уже совсем рядом, а они все идут и идут. Игнатий забеспокоился, когда в третий раз прошли мимо одного и того же дубочка. Монах это точно знал, он обломил нечаянно на нем веточку, когда собирал хворост для костерка.

- Туда ли мы идем, - спросил он Ивана, так звали крестьянина.

- А бес его знает, - ляпнул, недолго раздумывая, Иван. – Жалко, что пес куда-то подевался. Видно зайца спугнул, да за ним погнался. С ним бы дорогу быстрее нашли.

- Не к месту он беса помянул, - подумал Игнатий, как ветер загудел, заскрипели деревья, полетел, завывая, вихорь с плотным снежным зарядом.

      Мужичонка лязгнул зубами, но не от холода, а от страха. Он даже голову в плечи вжал.

- Анчутка с нами играет, - но вдруг, что-то вспомнив очень важное, выхватил из-за пазухи нож и бросил прямо в середину вихря остро заточенный нож. Вихря как будто и не было, а лезвие ножа упавшего прямо под ноги Ивану, окрасилось темной почти черной каплей крови.

- Попал-таки в черта лысого, -  удивленно произнес мужичок и пояснил, - тут и без беса заблудиться немудрено. Все холмы и перелески похожи друг на друга, а на небе ни луны, ни солнца. Плутать можно неделями при такой погоде.  А про нож мне еще в детстве бабушка рассказывала.

     Вдруг опять завыл ветер, закружились в бесконечной кутерьме снежинки. Монах на этот раз осенил вихорь крестным знамением.

- Глянь-ка, Игнатий, мой барбос появился, - радостно заблажил Иван, даже не обратив внимание, что ветер стих, снегопад прекратился, а небо стало проясняться.

- Теперь-то я узнаю, где мы находимся. Вон за тем холмом Холки и находятся. В следующем холме вырублен в меловой породе монастырь. Считай, что мы  уже у себя дома. Пришли, монах, пришли… Какое же сокровище тянет тебя туда?

- Сокровище Негиблющее, Иван, - будто только и ожидал подобный  вопрос, ответил Игнатий.

- Бают люди, что зарыли в этом холме беглые монахи из Киева сокровища несметные. Спасли  богатство от татаро-монгольской орды.

- Веру они, Иван, спасали, Веру.  Она-то как раз и есть Сокровище Негиблющее. Только она помогла  и в Великую Смуту Россию отстоять и сплотить воедино народец.

- Да ну тебя, - разочарованно махнул рукой на Игнатия мужичок. Чего её веру спасать-то. Блажен, кто верует, а не верующему сокровища подавай. По глазам вижу: знаешь ты о зарытом кладе, да понимаю, что никому об этом до поры до времени не расскажешь. Игнатий даже вздрогнул от неожиданной прозорливости обыкновенного с виду мужичка и перекрестился.  Уж не демон ли рядом с ним под обличием Ивановым. Снаружи-то они все простецкие, а суть их гнусна.

      Знал бы Иван, как близко он был к истине. А крестьянин как будто его мысли подслушал.

- Не демон, я не демон, а обыкновенный человек со свойственными ему всяческими страхами и тайной надеждою на спасение. А про клад, мне кажется, ты все-таки, монах, наверняка знаешь.

---

Клад обнаружен

 

      К Игнатию в келью зашел Иван-мужичок.  Вместе  с ним они разыскали всё-таки монастырь, да так мужичок  и остался при нем. Иван с удовольствием выполнял хозяйственные работы, мог свободно передвигаться внутри пещеры.

      Игнатий только что закончил утреннюю молитву и, пребывая в умиротворенном состоянии, прилег отдохнуть  на ложе из монолитной меловой породы прямо в одежде и обуви. Для того чтобы холод камня не высасывал с человеческого тела жизненные силы и соки, поверх жесткого ложа была постелена охапка хвороста, припорошенная верху уже для мягкости прошлогодней соломой. В изголовье монаха висела икона Божией матери.

- Что тебе надобно, Иван, - смиренно спросил мужичонку Игнатий, увидев, что тот остановился как вкопанный на пороге кельи. Но Иван ничего не вымолвил: ни здравствуй, ни прощай. Он жадно впился глазами в стенку кельи напротив входного проема. На стене играли  блики от пляшущего света свечи, толи это был священное сияние от лика святой девы Марии, но мужичок смотрел на него как завороженный.

      Игнатий машинально повернул голову, чтобы увидеть на стене то, что так заинтересовало Ивана.  Но кроме световых бликов там ничего существенного не было видно.

- Ты не смотри так пристально, а то глазами-то в стенке дырку просверлишь,  - но когда повернулся снова к порогу, то не увидел там мужичка.  Он беззвучно и бесследно исчез. А на пороге неподвижно застыл, приготовился к прыжку здоровенный и претолстенный, лоснившийся от жира черный котяра.   Зеленые глаза его горели зловещим огнем хищника. Когда взгляды кота и монаха встретились, на голове Игнатия волосы столбом поднялись вверх от ужаса, и он перекрестился.

      Кот выгнул спину дугой, после крестного знамения монаха и у него волосы стали дыбом, он сжался в комок, затем пружины его мышц молниеносно распрямились и котяра совершил мощный прыжок в направлении иконы.

      Но собрался для прыжка не только кот. Неведомая сила приподняла с постели и Игнатия. Он вскочил и ногой, обутой в крепкий кожаный сапог с силой ударил черного кота, прервав его прыжок.

Котяра издал душераздирающий вопль:

- Мяу-у-у! - и со страшной силой врезался в боковую стенку.

      Когда же Игнатий посмотрел туда, чтобы убедиться что же сталось с котом, его там не было. Уткнувшись лбом в каменную стенку, стоял Иван.  Когда он повернулся к монаху, Игнатия поразило белое, как мел лицо мужичонки. Но это еще как-то было бы можно объяснить. Стена-то из камня меловой породы. А вот неожиданное появление на лице Ивана под левым глазом огромного синяка смутило монаха. Какие-то странные метаморфозы происходили в келье: Иван – кот - Иван.

      Но особенно раздумывать над необычным явлением не пришлось.

- Говорил, что сокровища-то в монастыре нет, а оно рядом с иконой замуровано, - еле ворочая языком от боли, прошептал мужичок и, потеряв сознание, сполз,  касаясь спиной  стены вниз,  упал на пол. Обессилено вздохнув, забылся недолгим, некрепким сном. Игнатий позвал на помощь двух монахов. Они уложили заснувшего Ивана на спальное ложе Игнатия, и мужичок некоторое время продолжал безмятежно спать.

      Пробуждение его было  ужасным. В Ивана как будто бес вселился. Он попытался вскочить с постели, и двум жилистым физически очень сильным монахам пришлось несколько минут с трудом удерживать его. Мужичок бился головой о стенку, на губах появилась белая густая пена. Тщедушное тело  Ивана  извивалось в страшных судорогах. Монахи с трудом удерживали его, прижимая, наваливаясь на мужичка  всей своей тяжестью, но он, сделался таким одержимым  и продолжал метаться в безумном бреду.

      Игнатий перекрестил его. Видимо страдания и муки отняли у Ивана остатки сил, и он опять забылся в тревожном сне.

Игнатий рассказал монахам все о черном жирном котище, об Иване, утаив от них, однако, последние слова мужичка о сокровище.

- А ты знаешь, Игнатий, - сказал Фрол, так звали одного из монахов, -  когда я после утренней молитвы вышел из кельи на улицу подышать свежим воздухом, то в дверь, прошмыгнув у меня между ног, проскочил в тоннель арочного коридора толстый черный кот.

- Ты что-то, братец, путаешь, - встрял в разговор второй монах Фома. – У тебя или что-то со зрением плоховато или с головой нелады. Ты еле-еле разминулся в дверях с Иваном.

- Наверно, все Фомы-неверующие, - недовольно пробурчал Фрол. – Я был в здравом уме и твердой памяти и уж всяко разно сумел бы отличить кота от человека.

-  А человека ли ты видел? – опять усомнился Фома-неверующий, и приятели, переругиваясь между собой, вышли из кельи Игнатия.

Но слова недоверчивого Фомы заставили по-другому взглянуть на приключившуюся историю и Игнатия.

- Уж не скрывался ли под личиной Ивана кто-то другой. Враг силен, а зло может оборотиться во что угодно.

      Но размышлять монаху долго не пришлось, мужичок очнулся от кошмарных сновидений и открыл глаза:

- Где я? Что со мной, было? – спросил  напугано он Игнатия. – Я как будто на том свете побывал. Монах хорошо понимал беспокойство мужичка. Надежда хотя бы в ином мире стать другим остается у любого самого что ни на есть пропавшего человека.

- Обморок, - кротко ответил монах и помог Ивану подняться. – Ты можешь идти самостоятельно или мне тебя проводить?

- Нет, нет я вполне удовлетворительно чувствую себя. И спокойно дойду до своей комнатки сам, - отказался он от помощи Игнатия и действительно твердой походкой зашагал по наклонному коридору.

Как только он скрылся во тьме подземелья, монах внимательно обследовал сантиметр за сантиметром стену возле иконы Божией матери. И удивился неимоверно.

- Как это я раньше-то не видел, что стена не гладкая, а сложена из отдельных камней. Швы у одного из них чуть-чуть пошире, чем вдоль остальных.

      Игнатий стал соскребать с них меловую породу и убедился, что этот камушек уложен не на прочный раствор, который и кайлом не разобьешь, а насухо. Вцепился в него пальцами и, ломая ногти, стал вытягивать камень на себя через минуту. Он стал легко поддаваться и упал на ложе, глухо стукнувшись о соломенную подстилку.

- Недаром люди говорят, - подумал монах. – Если бы знал, куда упадешь, соломку подстелил бы. А под камень и подстилать не пришлось. Солома сама лежала там, куда упал камень. И это очень хорошо. Его стук не привлек бы других монахов. Игнатий же на уровне подсознания не хотел никого привлекать посторонним звуком. Слава тебе, Господи, что никто и не услышал грохот упавшего камня. Подстеленная соломка погасила его удар.

      Игнатий взял в руку горящую свечу, поднес её к образовавшемуся отверстию. Лучик света прорезал тьму, осветив внутри образовавшейся ниши. Монах заглянул в неё и обомлел…

 

---

Сокровища исчезли бесследно…

 

      На следующий день после заутрени Фома и Фрол сами зашли к Игнатию. Он вытащил известняковый камень и монахи с любопытством заглянули через образовавшееся отверстие в пустоту ниши тайника.

      Фома до плеча засунул руку, державшую свечу во внутренности тайника. Свет ее мерцал, трепыхался, но вскоре монах выдворил руку из ниши и разочарованно вздохнул: насыпал кто-то хлам какой-то в тайник, мусор. А сокровища-то тю-тю  - уплыли вместе с грабителем.

- Фома, а ты вытащи-ка этот хлам на свет божий, да глаза-то свои протри, может что-нибудь ценное, и найдешь, - стал вразумлять его Игнатий.  – Ведь известно, пока русский человек вещь своими руками не пощупает, не потрогает, глазам своим не поверит.

- Фома отмахнулся от слов монаха, как от назойливой мухи.

- Перестань измываться над нашим несчастьем. Думали, ослепнем от золотого блеска и радужных бликов алмазов, а тут хлам.

      Но Фрол, не торопясь, стал доставать из тайника по листочку исписанные листы бумаги, пергаментные свитки и даже скрученные в трубочку куски бересты.

- Не хлам это, Фома, а в этих документах мудрость народа, - прервал тихую истерику своего товарища Фрол. – Древние рукописи: тут и глаголица новгородская, кириллица византийская, арабская вязь и греческое письмо. Как попали на белгородскую землю в Холковский монастырь эти древние манускрипты?

- Нас с Валаамского монастыря в 1611 году  выгнали шведы, захватив русский остров, находившийся на севере Ладожского озера. Шведская граница-то совсем рядом проходила, - стал пояснять Игнатий, - а наши собратья, монахи с Киево-Печерской лавры эти бесценные сокровища и привезли они с собой на реку Рось (Оскол)  в край руссов и россов – в Белогорье.

      Фома оживился, услышав только одно слово – сокровища.

- Ты нам, Игнатий, зубы-то не заговаривай, -  проткнул  воздух  указательный палец Фомы в сторону монаха, а сам напористо потребовал. – Куда перепрятал  золото и бриллианты? Выкладывай их немедленно, дай и нам на них посмотреть.

      Игнатий лишь недоуменно пожал плечами:

- Я же тебе говорю – вот оно сокровище бесценное, - монах снова указал одними глазами на рукописи. Тут летописные записи, былины, сказания. Рукописные книги греческих и римских поэтов, писателей, философов. Обработайте их, перепишите переведите на современный русский язык, тогда не только рукописям, а и вам цены не будет.

      Я одну балладу ночью уже перевел со старославянского на русский. Послушайте ее: "Князь Чисто Поле". Судя по дате, это, скорее всего князь Святослав Храбрый. Не погибни он в 30 с лишним лет, затмил бы русский князь великого Александра Македонского. Тот от Средиземного моря до Индийского океана со своим войском прошел. И не остановился бы в своих завоеваниях, если бы не умер от ран, малярийной лихорадки и болезней в 32. А Святослав, разгромив Хазарский каганат, который простирался от Тянь-Шаня до устья Дуная, тоже бы не остановился. Простиралась бы сейчас наша Российская империя от Тихого океана до Атлантического. И превзошел бы Святослав по величию Александра Македонского. С устья Дуная, где Святослав обосновался в Перееяславце, до Атлантического океана и морским путем за месяц дойти можно.  А от Тянь-Шаня до Тихого океана тоже два лаптя по карте.

 

Горе: князь наш Чисто поле

В жесткой схватке был убит.

Сын не сменит на престоле -

Князь лишь в войске фаворит.

 

На кургане погребальном

Тризну справят. Волос свой

Сын, в поход, сбираясь дальний

Сам посыплет он  золой.

 

На краю родной равнины,

Гневом праведным горя,

В помощь княжескому сыну

Встали три богатыря.

 

Будь ты конный или пеший,

А дружину не пройдешь!

Враг с землею будет смешан,

В жилах ненависть и дрожь.

 

Но и сила ломит силу.

Словно туча вражья тьма

Навалилась на дружину,

Завертелась кутерьма.

 

Как взмахнет рукой дружина

Справа улица пройдет

Слева палицею сына

Переулочек пройдет.

 

Бились так дл поздней ночи

А когда туман и мрак

Застилать бойцам стал очи

Дрогнул враг, потек в овраг.

 

Их в живых осталось трое,

Княжич голову сложил

Тело юного героя

Богатырь плащом прикрыл.

 

Чтоб враги не замечали…

А как алая заря

Лишь погасла, то мечами

Рыли два богатыря.

 

Другу храброму могилу,

А один несет дозор:

Не зайдут враги им с тылу

Не горит в ночи костер.

 

Без стенания и плача

Без заметин и следа

Схоронили, их задача:

Срам не видеть никогда.

 

А бесстрашное сердце пусть бьется

Все готовы вновь к битве кровавой

Их же друг пусть один остается

Со своею бессмертною славой.

 

      Фома и Фрол выбрали из стопочки древних рукописей несколько листов и, не упоминая больше о злате и серебре, да алмазах, разошлись по своим кельям.

      Фоме понравилось написанное в пергаменте о рае и аде, и он занялся редактированием этой темы. Фрола  заинтересовало  правдоискательство двух Иванов царевича и обыкновенного смерда.  Оба монаха после прочтения Игнатием небольшой, но очень проникновенной баллады о князе Чисто Поле, предложили ему изложить древние тексты в стихотворном виде.

- За трудное дело беретесь, братия. Многие поэты пытались величаво ехать на колесницах стихотворных ритмов, потому что не каждый из них твердо стоял на ногах  здравого смысла. А если это главная драгоценность, которая заложена в рукописях исчезнет в ваших текстах, то не стоит их переводить со  старославянского на русский. А если смысл останется в даже несовершенных ваших переводах, то следующие поколения продолжат ошлифовывать. Не торопитесь, други мои любезные, принести на мой суд  сделанные вами переводы. Старайтесь, но не перегните палку в старании. Ведь как говорят в народе, заставь дурака  Богу молиться, он и лоб расшибет. Оставьте поле деятельности и для потомков. Легенды, сказы, былины и даже краткие афоризмы, поговорки и пословицы не имеют авторов. Имя им – народ. Но что народ считает интересным, передает из уст в уста и живут образы героя былин и сказок многие века.

      Нескоро появились Фома и Фрол в келье у Игнатия. Первым обратился к монаху Фома:

- Принес как ты и просил на твой суд перевод про страшный суд.

- Ну что ж, Фома, пусть и твоя рукопись полежит в тайнике, может быть заинтересует она потом кого-нибудь из монахов будущего. А что ты перевел Фрол?

      Фрол развернул лист и громко произнес:

- Два Ивана

 

Жили-были два Ивана

Ни одни не без изъяна.

Первый – царского был рода,

Но в семье не без урода.

 

Нет, царевич был красив,

Но завистлив и спесив.

А второй Иван – дурак,

Да разве ж то изъян, пустяк.

 

Наш Иван с утра с рассвету

Правду все искал по свету.

Не найдет ее никак,

А что поделаешь - дурак.

 

От царя вся правда скрыта,

А царевич спит досыта,

Пьет в три горла, ест от пуза,

Хоть хмель не терпит перегруза.

 

Но однажды это дело

И царю поднадоело.

Царь и сам вставал не рано,

Но специально для Ивана,

 

На заре в столь ранний час

Царь издал такой указ:

Правду всячески скрывают,

Царю-батюшке мешают

 

Разобраться: кто есть кто?

Ангел или дед Пихто.

Дайте срочно мне ответ

Может правды вовсе нет?

 

Трубы громко протрубили,

Двух Иванов разбудили,

И царевичу доспехи

Принесли не для утехи.

 

Хоть он с детства не был бит,

Взял кольчугу, меч и щит.

Взгромоздиться на коня

Помогала вся родня.

 

В поле чистое поехал

Всем воронам на потеху.

Конь понес его как стог

На развилку трех дорог.

 

Хорошо, когда дорога,

Три дороги очень много.

Тут уже нужна подсказка,

Да на то у нас и сказка.

 

И царевич весь в тревоге

Видит камень да дороге.

А на камне том большом

Надпись выбита копьем:

 

Коль направо повернешь –

Без коня назад придешь.

А на лево повернешь –

то и вовсе не придешь:

 

Повстречаешь там девицу

И надумаешь жениться.

Если ж прямо будешь гнать,

Позабудь отца и мать.

 

Впереди тебе не жить:

Буйну голову сложить

Змей-Горыныч там поможет,

Серый волк все кости сгложет.

 

Нужно думать и гадать,

Но не привык царевич ждать:

Ведь на то она и знать,

Что можно многого не знать.

Что можно многого не знать,

А решение принять.

 

Если голову сложу,

То как отцу я доложу.

И вправо путь не для меня –

Не вернусь я без коня.

 

Если я пешком пойду,

То в канаву упаду.

Так придется помолиться

И жениться на девице.

 

А что же делает мужик?

Чешет лесом напрямик.

Что же Ванька так удал

Или камень не видал?

 

Нет, стоял как истукан,

Но ведь не грамотный Иван.

 

Видит тихо в привольных краях:

Змей-Горыныч нагнал дикий страх.

И в деревне не видно огней,

А ведь Правда водилась и в ней.

 

За державу обидно, за Родину

Ваня едет за речку Смородину.

Схоронился Иван под мостом,

Под калиновым красным кустом.

 

Ровно в полночь послышался гром.

Засверкало огнями кругом:

Едет в едком дыму и огне

Змей-Горыныч на черном коне.

 

И видны, и знакомы места,

Но споткнулся вдруг конь у моста:

Человек притаился иль спит.

Змей-Горыныч тревожно шипит.

 

Чует - русским духом пахнет.

Змея как Иван шарахнет.

Рубит раз его и два -

Покатилась голова.

 

А потом вторая, третья.

Вдруг Иванушка заметил:

Хоть глаза свои протри,

Их у Змея снова три.

 

На волшебника напал,

Но тут уж пан или пропал.

Не ведет Иван и ухом,

Победит лишь сильный духом.

 

Бьет Иван что было сил,

Бьет, и головы срубил.

Положил их под мостом,

Под калиновым кустом.

 

После много дней подряд

шел куда глаза глядят.

А когда устал  не в меру,

Он забрел в одну пещеру.

 

Сыро, холодно внутри

Огонек в углу горит.

Там косматая, седая,

Да костлявая, худая,

 

Рот беззубый и смердит –

Старушенция сидит.

Горб и в язвах вся нога –

Не старуха, а Яга.

 

Что ж ты молодец не весел,

Что головушку повесил? -

Вдруг старуха говорит,

Голос как хрусталь звенит.

 

Удивляется Иван:

Звонкий голос, богом дан.

Бабка, я с утра с рассвету,

Правду все ищу по свету.

 

Может, знаешь, где она?

Так ведь, Правда – это я.

Вдруг старуха заявляет,

Мелко крестится, зевает:

 

Что не веришь мне холоп?

И бросает Ваню в пот.

Верю бабка, но дрожу –

Как я людям расскажу,

 

Что любимица людская,

Некрасивая такая.

Правда тихо говорит:

А ты возьми-ка и соври.

 

---

 Памятная книжка толмача

 

      Написав свою первую балладу и выслушав "перлы"  Фомы и Фрола, Игнатий больше не занимался переводом записей киевских монахов фольклора Средневековой Руси. Все, что касалось устного народного творчества, монах переложил на своих добровольных помощников. А  сам стал глубоко вникать в отрывочные записки Феофана и в его памятную книжку. Русский византиец записывал в нее не только свои впечатления от бесед с княжескими персонами: Игорем, Ольгой, Святославом, Владимиром, но и с их дворней, челядью.

      Игнатий еще в монастыре на Валааме собирал сведения о Рюрике и его потомках. О том, как закончилась междоусобная племенная вражда на Руси. Православие принесло России новую идею государственного устройства – территориального, а не родового, объединения.  Родоначальники этой идеи рюриковичи   в лице князя Владимира стали уже в третьем поколении основателями православной Святой Руси.

      Поэтому, когда Игнатий в рукописях, извлеченных из тайника, отыскал записи Феофана, он понял свое истинное предназначение: сохранить память и правду о династии рюриковичей. Неспроста ему на острове Валаам Ладожского озера (а может быть Ладушкиного?)   пришлось увидеть небесное знамение Андрея Первозванного.

      Игнатий теперь после утренней молитвы углублялся в события конца IX, всего  X века и начала XI веков. Теперь маленькое село на Белгородчине Холки для монаха превратилось в центр вселенной Православной России. Не жалея ни своего здоровья, ни времени записывал монах собранные по крупицам сведения о зарождении нового света истины над Русью.

 

---

 Часть II.  Начало династии рюриковичей

 Путь варяжских славян в греки

 

      Старый Рюрик на глазах дряхлел. Уже не прельщали его разудалые пиры со своей дружиной  в высокой  риднице. Все реже и реже появлялся Рюрик в светлице своей Лады, ладушки… Оставалась  у него одна единственная отрада  и одновременно и тревога – малолетний сын Игорь… Своего последыша любил князь неимоверно.  Но не трясся над ним, не сдувал пылинки с него, а воспитывал из него воина. В три года посадил Игоря на коня, без седла и узды и слегка стеганул послушного сивку, которого уже укатали крутые горки, плетью. Рюрик  внешне  не выказывал своего беспокойства, а правой рукой ухватил за плечо стремянного Василия и подтолкнул его к маленькому всаднику: беги за конем и не позволь наезднику свалиться со «скакуна».

      Василий, хорошо знавший тяжелую руку и крутой нрав Рюрика, с легкостью, которой мог бы позавидовать любой иноходец,  полетел, чуть касаясь земли ногами за конем Игоря.  Готов был  налету подхватить княжича, если он вдруг невзначай потеряет равновесие и станет падать. Но Игорь, крепко вцепившись в гриву, и не собирался упасть лицом в грязь перед своим любимым отцом. Князя  же беспокоили не синяки и шишки, которые малыш  получал, борясь с дворовыми ребятишками, сражаясь с ними деревянным мечом. Рюрик чувствовал дыхание смерти. Костлявая старуха с пустыми глазницами  в белом саване и с косой через плечо с недавних пор неотступно следует за ним. Сколько времени  она отмерила ему, он не знает.

- Пора передавать княжеский престол в Новгороде своему младшему товарищу Олегу. Хватит, повластвовал 17 лет пора и честь знать. Забрал престол в Новгороде силой, а вот Олегу он достанется за его верную службу, - думал Рюрик. -  А заодно на его попечение сына. Олег и сына на ноги поставит и заставит русских удельных князей подчиняться Господину Великому Новгороду. Не согласных не будет. Его меч снесет голову с плеч любому ослушивавшемуся.  А Олег обязан ему по гроб жизни.

      Рюрик послал за другом гонца, а сам опять окунулся в неторопливые волны своей памяти. Волны  Балтийского (Варяжского моря) как-то принесли в озеро Нево к городу  Ладога судно с варяжской дружиной. Вот тогда и пересеклись судьбы славянского мальчика и вождя той дружины Рёрика Датского. Рёрик наводил страх на приморские города Западной Европы.

      Судно Рёрика попало в шторм. Скрипели мачты, трещали по швам и рвались паруса, гребцы побросали весла.  Из-за ураганного ветра образовалось наводнение, оно повернуло воды Невы вспять и погнало неуправляемое суденышко варяжской дружины без руля и ветрил вверх по Неве в озеро Нево. Когда шторм утих, корабль  Рёрика  оказался на отмели возле Ладоги.

      Князь Ладоги Глеб с сыном Юрием сидели у костра на берегу озера. Рёрик и его телохранители приближались к ним.

      Глеб встрепенулся:

-  Юрик, Лада, скачите, бегите в  Старую  Ладогу! Лада, поднимай дружину и готовься к бою. Сколько прибыло сюда варягов, я не знаю, но в крепости выдержите любую осаду. На суденышках многочисленного войска не перевезешь.

     Лада, не оглядываясь на сына, бросилась к Орлику, беспечно хрумкавшему   из холщовой торбы, подвешенной ему на холку овес. Узелок повода  уздечки был крепко затянут на жердочке коновязи и не подавался слабым усилиям женщины. Она не стала испытывать судьбу, сзади слышалось хриплое дыхание стражника пришельцев  - бросилась бежать по песку песчаных дюн к сосновому лесочку. 

     Варягу бежать мешали воинские доспехи и оружие. Он спокойно проводил взглядом стройную фигуру убегающей Лады.

- Никуда ты от меня не уйдешь! – и уверенно всунул левый носок сапога в конское стремя.

      Юноша, обогнув круп Орлика с правой стороны, и стражник пока  не видел его. Юрий был невысокого роста, но ловок и сноровист.  Он даже не попытался развязать уздечку, а, выхватив из-за пояса острый охотничий нож, полоснул лезвием по поводьям, обрезал их. Но до этого парень с такой ловкостью   перерезал подпругу седла лошади.

      Варяг попытался перекинуть правую ногу через круп Орлика, уперся левой в стремя и всей тяжестью своего тела грохнулся наземь: ремень подпруги больше не удерживал седло и седока.

      Конь шарахнулся от неожиданности вправо, стремглав, чуть было, не сбив Юрия с ног  помчался  догонять хозяйку.

      Когда Орлик поравнялся с Ладой, женщина ловко оседлала его, на бегу вспрыгнув на круп лошади. Пригнулась к гриве, сливаясь воедино с конем, и со свистом  и гиканьем они стрелой полетели к городищу.

      Юрий увидел, что безоружный отец борется с тремя варягами, и крепко сжимая нож в потной ладони, устремился к Глебу на помощь. Но его порыв прервал суровый воин чужестранец в рогатом шлеме. Завернув юноше руку за спину, выбил нож и связал парня.

     Отец и сын тяжело дыша связанные лежали на прибрежном галечнике.

      Предводитель варягов гортанно крикнул своим оруженосцам и они, завязав глаза пленникам, потащили их к воде. На линии прибоя развязали ноги, и повели на свой корабль. В трюме им сняли с головы повязки, но от этого мрак не растаял – их бросили в трюм.

- Юрик, ты жив? – окликнул сына Глеб.

- Да, - выдавил горестно юноша и оба вдруг услышали мальчишеский голос третьего собеседника:

- Свои? Русские? Как я рад, наконец, услышал родную речь.

-  Чему радуешься несмышленыш? -  устало, вздохнув, сказал Глеб. – Мы же все в плену. Как тебя зовут-то?

- Олег.

     Они уже  потеряли счет времени, когда загрохотал засов запора люка и крышка его резко распахнулась. От яркого потока света пленники зажмурились. В трюм спустился предводитель варягов с переводчиком. Как это ни странно, но обратился он сначала не к старшему узнику, а к Юрию.

- Тебя зовут Рюрик?

- Юрик, - отозвался юноша.  - Это уменьшительное от полного имени Юрий или Егорий. По-вашему Георг.

- Георг – это королевское имя, - продолжал переводить толмач. – Вождь говорит, если твой отец так же ловко, как ты объегорил казненного за эту провинность воина, проводит наши суда в море, то вы все останетесь живы.

     Имена славян Юрий, Георгий, Егорий произносится по-разному, но это в принципе-то одно имя. И если вождь уловил, и хорошо понимает тонкость: Егорий – объегорил, значит,  он достаточно хорошо знает тонкости русского языка, да и понимает обычаи их и нравы. Наверняка норманны неоднократно нарывались на жесткий отпор новгородских ушкуйников и знают, что представляет их Нева, они проскочили благодаря шторму в озеро Нево, мимо крепости новгородцев – Орешка…

      Глеб молчал. Предводитель варягов опять обратился к Юрию.

- Вождь знает, что из-за русского упрямства старший рыбак может отказаться стать нашим лоцманом.  Ты Рюрик, почти мой тезка. Меня зовут Рёрик. Объясни упрямцу, что если вы с ним  станете оба за штурвал и удачно выведете корабли в море, то я не стану нападать на ваше княжество, город Ладога уцелеет от разорения,   погромов и пожаров. Неужели вашу гордость вы оцениваете выше, чем возможность предотвратить страдания ваших соплеменников. Ты мне понравился Рюрик. Если сейчас же становитесь к штурвалу, то я не только не казню вас, а возьму воинами в свою дружину. Мне нужны храбрые, несгибаемые трудностями витязи.

- Соглашайся, отец, - попросил Глеба сын. – У нас нет другого выбора. Вернее нам его не оставляют.

- Хорошо, - после некоторого раздумья выдавил из себя Глеб, и криво усмехнувшись, съязвил, - Рюрик.  

---

Олег становится преемником

 

     Рюрик до прихода Олега сидел как будто в забытьи. В памяти проходили, мелькали картины былого прошлого. В нем с детства сочетались непонятным образом гремучая смесь, ядовитый сплав дерзости, отчаянной храбрости и рассудительность глубокого старца. Именно с детства у него появилось сознание собственной избранности. Рюрик обладал холодным, расчетливым умом, но решения принимал быстро, мгновенно, реагируя на изменившуюся ситуацию, мог в течение одной минуты трижды изменить свои приказы. Он всегда умел чувствовать время, выхватывая из его быстротечности нужный момент.

      Вот теперь песчинки песчаных часов, стоящих у него перед глазами, падая вниз, стали отсчитывать последнее ему отведенное время.

- Оно бесконечно это проклятое время, - думал Рюрик. – И как жаль только, что оно движется только в одном направлении, в одну сторону, а мне не удастся обратить его вспять. Как только последняя песчинка моих жизненных часов упадет на дно, жизнь оборвется. Для меня последнее мгновение застынет на века, может быть о нем никто и никогда и не вспомнит. Вечность поглотит в себе эту песчинку, а тысячи других таких же песчинок будут продолжать падать на дно и время даже на этот короткий миг не остановится в своем бесконечном движении.

      Когда вошел Олег, Рюрик встрепенулся.

- Пора тебе передавать княжеский престол господина Великого Новгорода, Олег, - сказал, поприветствовав своего друга Рюрик. – Да вот беда, не получится мне передать тебе его безболезненно. Две группы бояр претендуют поставить княжить Новгородом своего выдвиженца. Как бы ни пришлось тебе брать княжение в Новгороде силой.

- Эка невидаль  силой, -  усмехнулся Олег. - Не впервой нам, друже, усмирять высоко не по чину занесшихся бояр. Мне важно только твое решение и согласие. А с боярами я уж как-нибудь сам разберусь. Выясню, кто из двух боярских родов крепче стоит на ногах, окажу сильнейшему поддержку, падающему дам подножку, подтолкну, чтобы падение не задерживалось, а ускорялось и возглавлю победившую в этой междоусобной борьбе группу бояр. А их фаворита приближу к себе. Пусть мне помогает княжить, как я тебе: верно и преданно.

- Но есть у меня к тебе, Олег, великая просьба. Возьми моего сына Игоря на свое попечение. Воспитай из него настоящего мужчину, воина. Моя жена Лада его мать, молода и неопытна. Одной без твоей помощи, Олег, ей не суметь удержать великокняжеский престол. Я же не хочу чтобы мое время -   время Рюрика остановилось вместе с последней песчинкой моих жизненных часов. Пусть продолжается славный род Рюрика, Олег.

 

---

Княжна  Лада

 

      Олег, взволнованный твердым  и безграничным доверием  решениями Рюрика вышел на улицу, а старейший князь опять окунулся в бескрайнее море прошлого и легко заскользил по волнам своей памяти.

      Тогда предводитель норманнов Рёрик лукавил. Ни Глеб, ни Рюрик не знали, что вождь варягов, бросив их в трюм, повел свою дружину на штурм крепости города Ладога. Норманн специально назвал Глеба рыбаком. Он сразу понял, что перед ним князь. Проводил встревоженным взглядом беглянку,  сосновый бор вот-вот укроет Ладу от их глаз. Молодой жеребец мчался галопом. В каждом движении его мускулов чувствовалась огромная сила.

- Пожалуй, успеет предупредить горожан о нашем нахождении. – Рёрик беспокойно, но непроизвольно дернул головой. Нервный тик только укрепил его решение.

- Вперед, в погоню, - вскрикнул громко предводитель норманнов и совсем по-русски добавил, - авось не успеют, как следует подготовиться к отражению атаки.

      Не тут-то было. Крепостные ворота были закрыты на крепкий запор. Со стен крепости на передовой отряд варягов полетели каменья, пучки зажженной смоляной пакли.

   Рёрик не стал испытывать судьбу и приказал прекратить неподготовленный, а потому бессмысленный штурм.

- Отходим, соблюдая боевые порядки! – понеслась команда от воина к воину. - Арьергарду  не допустить ответной вылазки  противника.

      А Ладу душили два противоречивых чувства. Она кипела гневом и мечтала только об одном: броситься в погоню за отступавшими варягами  отбить у них пленных отца и сына. Но разумом понимала: может быть их уже и в живых нет.  А даже если их пока из каких-то соображений и не убили, то будет некогда разбираться – где же искать пленных родственников. Нет уверенности и в том, что успех будет сопутствовать ей второй раз. Раз на раз не приходится. А если она останется в крепости, то наверняка сохранит город от разорения.

      Утерев слезы, чтобы воевода не увидел ее слабости, приказала ему:

-  В битву не встревать. Отправь двух охотников-лазутчиков в разведку. Пусть проследят:  уйдут норманны, восвояси несолоно хлебавши или попытаются еще раз атаковать Ладогу. После их сообщения и решим с тобой как быть. Хорошо бы узнали, что  сталось с мужем и сыном. При упоминании  о своих любимых Лада замолчала. Ком подступил к горлу, слезы душили ее, и она побоялась, что снова заплачет, добавила:

- Пока нет Глеба и Юрия, придется самой княжить.

 

---

Как ныне сбирается вещий Олег

 отмстить неразумным хазарам

 

      Олег вышел от Рюрика из терема окрыленный. Его старший боевой товарищ, соратник и командир (именно Рюрика, а не несчастного Глеба уже опытного воина и князя Ладоги назначил воевода норманнов командовать своей словенской дружиной) приблизил к себе юного Олега.

     Вместе с Олегом и частью дружины из витязей согласившихся вернуться на свою родную землю – Русь, Рюрик стал княжить в Ладоге. Лада, Ладушка  от счастья не находила себе места – пропавший сын вернулся. Она уж и не чаяла с ним встретиться, что не сразу узнала его. Помнила безусым юнцом, а вернулся  сын закаленным в боях воином. Стремился Рюрик к своей матери Ладушке в родные места в город на берегу Ладожского озера. Такое название прижилось вместо старинного – Нево. А вот про княжение в Новгороде Великом Рюрик лукавил. Нелегко ему достался княжеский престол.

      Олег, рассказывая Рюрику, как он станет новгородским князем, подыгрывал другу. Его план в точности до мелочей совпадал с давней историей, которая произошла с Рюриком 17 лет назад.

      В Новгороде за три года после  смерти Рюрика Олег собрал боеспособную дружину. Со своим войском из новгородских словен, варягов, чуди, веси и кривичей пошел водным путем на юг. Легко занял Смоленск и Любеч. Новгородцы давно использовали торговые пути по рекам Руси, новгородские купцы ходили торговать на ладьях на юг в Византию и на север к норманнам в сопровождении дружины, да и сами были вооружены. Торговать же иноземных купцов по рекам на огромном пространстве от варягов до греков, новгородские князья не пускали. Куда же вам с суконным рылом да в калашный ряд. Позволяли только приграничную торговлю, а по рекам могли продвигаться только иностранные послы, имеющие на руках охранные грамоты.

       Подался к Киеву, где правили русские князья Аскольд и Дир. Олег   хитростью заманил  их к себе и, казнив их  за измену, стал править Русью из Киева. Хазары на южных рубежах Руси постоянно совершали набеги на русские города и села.

- Из Новгорода руководить войском в походах против хазар трудно – лежа на смертном одре,  -  говорил еще  Олегу Рюрик.  - Киевские князья берут от кочевников мзду и снабжают хазар оружием. Пропускают их вооруженные отряды беспрепятственно через свои заставы богатырские на север. Накажи их Олег в назидание другим. Чтобы остальным князьям неповадно было наживаться за счет страдания простых русских людей. Пусть не только заботятся, как бы набить свою  мошну потолще да побольше, а и о защите южных рубежей думают.

      Прошел всего один год, а Олегу подчинились  все соседние словенские племена дулебов, хорватов, тиверцев и уличей.

       Время летело незаметно для посторонних глаз. Но Олег-то хорошо видел: возмужал Игорь.

- Пора князь и тебе приобщиться к победам русского оружия, - сказал сыну Рюрика Олег. -  У нас сейчас сил хватает пойти в поход на Византию. Давно мечтаю посетить Константинополь. Да не гостем там быть, а хозяином. Заставлю византийского императора подписать выгодный для Руси договор. Прибью свой щит на вратах Царьграда. Пусть знают наших. Войско из словен, северян, полян, древлян, кривичей и родичей возглавишь ты Игорь. Византия сильнее Хазарского каганата. Пройди боевое испытание, пока я жив. А то волхвы предрекали, что я мученическую смерть приму от своего же коня. Обманывали они меня. Конь мой уже в чистом поле под Старой Ладогой покоится, а я жив и здоров. Всегда бы вот так меня обманывали.

      Говоря о боевом испытании, Олег все-таки не стал рисковать Игорем. Поставил его командовать засадным полком. Но именно по нему, обойдя основное войско Олега с фланга, ударили воины византийского императора. Первыми удар приняли древляне и дрогнули, побежали.

- Стоять, ни шагу назад, - призвал оставшихся и недрогнувших перед неприятелем в засадном полку витязей Игорь.

      Их наступление на византийцев было весьма своевременным.  Его-то  Олегу и не хватало, чтобы вырвать победу.

- Молодец, - сказал он Игорю, когда византийский император запросил мира. – Не растерялся. Это не отдельные племена покорять, столица огромной империи у нас пощады запросила. Смотри, какой выкуп мы с тобой от императора получили.

      Олег взял горсть золотых монет подбросил их на ладошке.

- Слышишь этот сладостный звук нашей победы? – спросил он молодого князя, когда монеты мелодично звякнули, ударившись друг о друга. А их ни мало, ни много, а 48 тысяч золотых гривен. Вот так-то, Игорь. А древлян примерно накажи.  Из-за их трусости, мы чуть-чуть поражение не получили. Пусть твою крепкую руку и жесткую власть запомнят.

     Олега через год укусила змея, выползая из черепа его любимого коня, а древляне припомнили Игорю его жестокость через несколько лет. Игорь погиб от рук древлян. Но это было потом.

 

---

Русский византиец

 

      Олег данное слово Рюрика не исполнил не по своей воле. Змея подколодная, ядовитая смертельно ужалила его. Игорь и Ольга справили вместе с дружиной по нему тризну. Три дня пировали возле насыпанного над могилой князя курганом. Справлял с ними тризну и их толмач Феофан.

      Ольга радовалась, что Феофан не позабыл в Византии свой родной русский. Будь Феофан греком или римлянином ей было бы труднее с ним общаться. Сын русского купца с детства проживал в Византии, там и крещение принял. А Игорь без толмача, знающего около десяти языков,  не мог и дня прожить.

      Но если Игорь ценил только деловые качества Феофана, то Ольге нравилось и духовное начало христианина. Много проповедников Христа бродили по великой русской равнине. Она еще была закутана в непроглядную тьму язычества, но уже души многих были подвержены робкими проблесками зари православной веры.

- Вот ты, Феофан, говоришь, что Христос взял все грехи людей себе, чтобы спасти их, - пыталась вникнуть в суть проповеди византийца Ольга. – Но человек единственное существо на земле, которое знает, что неуклонно идет к своему последнему часу. Ни одна другая тварь  это не понимает. Так каким образом Христос сможет спасти меня от смерти?

      Феофан не спешил с ответом, а когда заговорил, то начал издалека:

- Бог создал людей бессмертными. Не было греха, не было и смерти. Дьявольской завистью вошла в наш мир смерть. Господь, перед тем как погибнуть на кресте и воскреснуть  вновь, спустился в преисподнюю и забрал оттуда праведников народа  Адамова в мир. А первые кого соблазнил, искусил дьявол – Адама с Евой. Когда Иисус явился перед апостолами, даже они воспитанные на ветхом завете,  не все поверили, что он воскрес. Его приняли за призрак.  Чтобы поверили, ему пришлось показать ребро, под  которое ткнул копьем римский легионер.

- Так как   же он борется с силами зла? – спросила княгиня.

- Зло всегда разрушительно, - ответил Феофан. – Первоначально тело и душа были неразделимы. Но потом тело стало смертным, а душа осталась бессмертной. Вот Спаситель и борется за их бессмертные души.

- Феофан,  - продолжала спорить Ольга, - умирают, или погибают рано, не только грешники. Наоборот, зачастую достойные люди уходят очень рано в мир иной, а отъявленные негодяи проживают долгую-долгую жизнь.

- Господь долготерпив, - ответил византиец. – Он только тогда прекращает жизнь человека, когда видит его готовым к переходу в вечность.

- А еще когда?

- Или же тогда, когда Господь не видит никакой надежды на его исправление, чтобы грехи человеческие не преумножались.

- У нас с князем нет детей. Если твой Бог так всемогущ, почему он не пошлет нам наследника. Игорь столько времени проводит на поле брани и не раз бывал на волосок от смерти.  А вдруг этот волосок оборвется? Я молодая здоровая женщина и не имею детей?

- Пути Господние неисповедимы. А ты молись, княгиня. Господь милостив, может быть и появится вскоре наследник. Кроме физического здоровья необходимо и духовное.

      После этого разговора Ольга почувствовала, что отяжелела она от плода заветного.

- Лишь бы родился мальчик, а не девочка, - мечтала она. – Вырастет и будет великим воином как его отец Игорь, как его дед Рюрик.

     После рождения Святослава она совсем уверилась в слове византийца и решилась креститься, памятуя, что только молитва – показатель духовного здоровья.

       Когда Ольга согласилась принять крещение, Игорь не возражал, но сам креститься не стал.

- Еду в Византию заключать договор. Приеду, а там видно будет. Не знаю, как себя поведут на переговорах византийцы.

       Игорь вскоре погиб, а Станислав не только воевать, ходить под стол пешком не мог. Ольге как матери Рюрика  Ладе пришлось княжить самой за Святослава.

      У княгини был кроткий взгляд Богородицы.  Синие ясные глаза в минуты опасности становились стальными и холодными. А взгляд становился таким, что  ни одного самого храброго витязя мурашки по телу пробегали. Они отводили глаза в сторону, встречаясь с её волевым, преспокойным взглядом. Но, чу, стоило на минутку стихнуть ветерку гнева, и опять расплескивалась, небесная и озерная синева её глаз. Но богатыри уже стояли перед ней кроткие, как овечки. Они как малые дети, смирив свой жесткий нрав, благоговели перед Ольгой. Если даже она посылала витязей на верную смерть, то шли они безропотно, хотя твердо осознавая так надо.

      Святослав же впитывал науку управлять людьми словом с молоком матери. Воинскому же искусству, его обучал  воевода. Княжонок так привязался  к нему, считая полководца вторым отцом,  что, даже не слушая наказы и советы матери побыть с ней подольше  в столице княжества Киева и поучиться властвовать над людьми, уходил с воеводой во все походы на печенегов в Дикое Поле в хазарскую степь.

 

---

Святослав учится воевать

 

- Возьми меня, воевода, пожалуйста, с собой, - сказал как-то военноначальнику Святослав.  

- Ты не проси меня, князь, а приказывай, - сразу обозначил субординацию между ними седой, побывавший в жесточайших сечах воин совсем еще маленькому мальчику. – Не давай мне никакой поблажки и не делай никакой скидки на мой возраст.

      Святослав не стал возражать. Он не стал делать никаких поблажек воеводе, но не позволял их и самому себе.

      Князь, как самый простой, рядовой дружинник спал вместе с воинами в поле у костра, положив под голову вместо мягкой подушки жесткое, неуютное конское седло. Укрывался холодной ночью попоной, ел не совсем проваренное мясо подстреленной дичи, хлебал похлебку из одного котла вместе с дружинниками.

      Святослав всегда был равный среди равных. Но зато самоотверженно стремился стать первым среди первых в бою.

      Вот эту привилегию вступать в схватку с противником первым он с первой же сечий не стал уступать никому.

      Воевода не только не мешал Святославу самоутвердиться, а даже потворствовал мальчишескому безрассудству князя.  Но это казалось только рядовым дружинником. Только несколько человек знали, что за Святославом следуют неотступно, назначаемые воеводой телохранители.  Они были готовы, принять самую лютую смерть, лишь бы молодой князь остался в схватке, жив. Умелые воины не оставляли печенегам никаких шансов прорубиться через строй русских богатырей. А их щиты загораживали тело Святослава от летящих со всех сторон стрел лучников. Печенегам и в голову не приходило, что такой маленький и слабенький  паренек как раз и руководит боем, что именно он и есть великий русский князь.

       А седовласый полководец всего на всего лишь воевода.

      Натиска русских не выдерживал ни один конный отряд печенегов, когда кочевники пускались в бегство, тогда Святослав долгое время преследовал их, рубя мечом на право и на лево, наводя страх и дикий ужас на с виду невозмутимых печенегов. Не выдерживали они любой атаки русских воинов.

      Ольга, когда в редкие часы Святослав появлялся в Киеве, пыталась завести с сыном беседу о его крещении. Так случилось и на этот раз. Сын смиренно выслушав Ольгу, начинал всегда с одного и того же:

- Матушка, не могу я стать православным христианином только по одной причине: у меня в войске  дружинники -  язычники, православные христиане, мусульмане, иудеи, буддисты, шаманисты… Кого только у меня нет. Если я приму православие, то те, у кого другая вера, будут думать, что я поддерживаю только одну часть войска, а к другим отношусь более предвзято. Я не хочу делить свое войско на любимчиков и изгоев. Для меня витязи все равны. Бок о бок локоть к локтю, в бой идут русские и армяне, греки и мордва, черемисы и чудь.  И пока мы едины, нас не смогут победить печенеги.  Вступая в бой с многократно превосходящими силами, я уверен в своих воинах. К тому же убежден, мама, что Бога нет.

- Постой, погоди-ка минутку, сынок, - остановила богохульство Святослава Ольга. – Говоришь, что Бога нет, а куда же он, милый ты мой подевался. Все время был,  и до меня был, теперь его нет. Да тебе и невдомек, что я молюсь денно и нощно Богу за тебя. Кто как не он благословляет тебя на подвиги. Ты не представляешь, сынок, насколько тебе именно тебе, воину, нужна православная вера. Если для тебя тот невидимый мир будет близок и реален как твой видимый мир, то ты сможешь подняться на такие вершины духа, что все силы природы будут повиноваться тебе.  Я как молилась за тебя, так и буду продолжать молиться. А ты сынок, подумай о крещении.

       Беседа прервалась. Святослав  долго обдумывал, что же ответить матери, чтобы не обидеть её.

- Матушка, ты говоришь, силы природы будут повиноваться мне. А ведь вокруг моего имени и так ходят легенды. Враги верят, что я могу повелевать силами природы. Печенеги в отчаянии от своих поражений выдумывают сказки о шапке-невидимке, которую я дарю своим лазутчикам. Благодаря, якобы ей они, невидимо проникают незамеченными во вражеский стан, беспрепятственно снимают на посту часовых и вырезают спящих после тяжелой битвы кочевников.  Говорят, что у меня в войске есть сапоги-скороходы или ковры-самолеты и поэтому мои воины только что, напав на один вражеский отряд и разгромив его, через несколько минут нападают на  второй, третий, которые находятся за много сотен верст друг от друга. На самом же деле никаких чудес не происходит, а все в воинской удаче и, конечно же, в умении моих воинов. Они беспрекословно проникают в стан врага, потому-то умело маскируются. Некоторые из них обладают волшебным даром отводить в сторону от охотников  - лазутчиков глаза часового, затуманив разум своим пронзительным взглядом. Я посылаю отряды в разные места, к которым они подходят скрытно, а затем по особенному сигналу одновременно  нападают на противника. Неожиданность ослепляет военноначальников печенегов, начинается суматоха, паника.  А страх не самый лучший помощник для схватки. Испугался враг и еще до начала боя проиграл его. Византийцы не могут поверить, что я с небольшим войском громлю орды  Хазарского царства, которое растянулось на тысячи верст от хребтов  Тянь-Шаня  до прибрежных равнин Истра (Дуная). А способствуют моему успеху, моей удаче как раз те легенды вокруг моей славы непобедимого полководца.

- Ну вот, Святослав, - улыбнулась Ольга. – Наконец-то ты дважды за один разговор упомянул словом «удача». Неужели ты не понимаешь, что её то и посылает тебя Бог.

Молодой  князь погрузился в тяжелое раздумье.

- Хорошо, мама, дай мне еще время хорошенько подумать, - наконец-то заговорил Святослав. В моем войске пока что принять христианскую веру, для меня это больше, чем совершить воинский подвиг.

-  Думай, думай, сынок! Крепко подумай, - закивала головой Ольга, уловив в голосе сына новые нотки примирения. – И знай, что высший подвиг человеческого разума: признание того, что существует множество явлений не подвластных нашему уму и превосходящих наш рассудок. Ведь ты сам появился на свет божий благодаря моим молитвам. А приняла я крещение потому, что было мне виденье Христа. Потом родился ты. Вот тогда  я и уверовала в Милость Божию. Христос послал мене знак, что именно с тебя или твоего сына суждено стать Руси Святой, Православной.

      Святослав на этот раз среагировал быстро, но говорил не так самоуверенно как раньше:

-  Но мне-то никакого видения не было…

       Ольга опять в тайне порадовалась метаморфозе сына. Есть подвижки в уме этого неслуха. А вода и камень точит. Не стоит пока перегибать палку и  торопить сына с принятием окончательного решения.

- Вот что я тебе скажу  мой милый, сынушка, - смиренно обратилась Ольга к молодому князю. -  Блаженны те, кто не видел его, а сразу уверовал в его любовь и силу Бога.

       На прощание Святослав поклонился, матери в пояс и, мягко ступая по светлым доскам пола, вышел из терема.

       Ольга немедленно приказала слуге позвать к ней Феофана.

- Дни мои сочтены, - сказала она ему.

      Увидев, что на лице Феофана отразилось недоумение, жестом руки запретила  пререкаться – молчи, продолжила:

- У моего среднего внука прекрасное имя – Владимир – Владеющий миром. Он пока еще мал, но Святослав уже отправляет его княжить в Великий Новгород. Поезжай с Владимиром в Новгород. Нельзя упустить мне и внука.  Сына я чуть было не упустила. Похоже, сейчас Святослав задумался о Вере. А у Владимира и сомнений о ней быть не должно. Вся власть от Бога, а  мой внук должен владеть всем миром.

---

 Княгиня Ольга

 

      Святослав снова отправился в Болгарию, а Ольга не могла успокоиться и вспоминала вновь и вновь их разговор. Ведь в этом 969 году Святослава ей пришлось  вызывать сына из Болгарии на помощь в Киев. Печенеги по наущению Византии осадили столицу Руси. Знали кочевники (те же византийцы сообщили им по секрету), что Святослав находится в походе в Болгарии, а за крепостной стеной Киева осталась только Ольга с тремя внуками подростками: Ярополком, Владимиром и младшеньким Олегом.

      Вот тогда-то, после чудесного избавления от, казалось бы, неминуемого плена, Ольга и завела разговор с сыном.

- Святослав, ты очень хорошо воюешь, но находишься очень далеко от Киева. А ведь когда-то Олег и Игорь перенесли свою ставку воинскую и княжеский престол из Новгорода в Киев, для лучшей борьбы с кочевниками из-за набегов из Дикого Поля на Русь. Сегодня ты спас нас от верной смерти, а завтра можешь и не успеть. Я уже старая и чувствую, близок мой смертный час. И года не протяну. Поэтому сама смерти не боюсь, а забочусь только о твоих сыновьях и моих драгоценных внуках. Поставь княжить в Киеве старшего сына Ярополка. Знаю, не скоро еще вернешься ты насовсем из далекой Болгарии. Слышала, что уже хочешь ты Владимира посадить на княжеский престол в Великом Новгороде. Тогда отдай землю древлян Олегу. Очень уж коварные они древляне-то. Твоего отца Игоря погубили. А для себя попрошу только одно: после моей смерти не устраивай языческую тризну. Не надо насыпать надо мной высокий курган. Дай слово, а оно у тебя твердое, как сталь, крепкое, как булат, будто в азбуке специально про тебя сказано: Рцы – слово твердо, - и пояснила. – Говори слово твердо, а раз сказал, значит сделал, сдержал слово. Ежели ты мне слово дашь, знаю – выполнишь его непременно.

      Святослав, не раздумывая, выдохнул из груди:

- Вот и ладненько.

- Сделай так, чтобы мои похороны соответствовали православному обряду. Латиняне на Западе хоронят покойников в закрытом гробу, а православные христиане в открытом. Позови попрощаться со мной всех троих своих сыновей, даже если они вздумают отказаться поцеловать меня в холодный лоб, прикажи им это сделать насильно. Пусть познают не только ужас смерти, но  и ее величие. Езжай с Богом. Пусть тебе удача сопутствует во всем.

      Коснувшись в разговоре со Святославом о трагической смерти Игоря, на Ольгу  нахлынули воспоминания об этом событии. Как неожиданно тогда  нагрянули в Киев послы древлян.

- Князь Игорь жаден слишком, - сказал один из послов. – Он как волк, почувствовав вкус крови, готов резать без разбора все овечье стадо. Хотя столько мяса ему все равно не съесть, а он продолжает загрызать овечек. Мы убили этого бессмысленного убийцу, этого бешеного волка – Игоря. Не посильна для нас оказалась его дань. Не жалеет он своих подданных, которые эту дань для него собирали. Вот и поплатился за свою жадность.

- Но пришли мы к тебе, Ольга, не только для того, чтобы сообщить: Игорь убит в Искоростене, - вмешался в разговор второй посол древлян.  - Поскольку послы сейчас, скорее сваты. Выходи замуж, за нашего князя Мала.

- Я ценю ваше радушие, вашу щедрость, гости дорогие, - невозмутимо произнесла Ольга.

- Не женщина, а кремень, - подумали древляне. – Никакой истерики, плача. Даже слезинки не уронила, а на лице не дрогнул ни один мускул.

Пока послы удивлялись выдержке княгини, Ольга продолжила разговор:

- Убили из-за  своей жадности моего мужа, дань им, видишь ли, велика, а взамен предлагаете мне своего Мала. Он Мал, да удал. Взяв меня в жены, без лишних хлопот хочет сесть на великий княжеский престол в Киеве. Та у кого же аппетит-то волчий?  Как бы ни подавиться от жадности вам и вашему Малу. Слишком жирный и огромный кусок – Киев. Не проглотить его  насухо-то. Давайте-ка выпьем сначала за убиенного Игоря. Он-то, когда шел на неприятеля всегда предупреждал его: «Иду на Вы!». А вы вероломно подкараулили его в темном лесу и нанесли  как последние трусы удар в спину.

      Ольга на минутку смолкла, а затем, многозначительно подмигнув воеводе, приказала:

- Угости гостей как следует. Только не делай это в тереме. Проводи их пока на поляну. А я сейчас наряжусь и подумаю как же и чем их получше угостить.

      На поляне в окружении оруженосцев воеводы послы замерли, почувствовав неладное. Потом они немного оживились, когда подошла Ольга, но напрасно они обрадовались.

- Грешники умирают лютой смертью, а вы великие грешники. Ибо всякая власть,  яже  от Бога, - сказала княгиня, а воеводе приказала:

- Казни нечестивцев, а Искоростень сожги, чтобы осталось пустое место на нашей земле вместо этого злого города. 

       Но когда было нужно укротить гнев, Ольга легко справлялась в себе с властной княгиней и могла свободно и безболезненно превратиться в смиренную христианку Елену. Такое имя приняла Ольга при крещении. Спустя 10 лет после гибели Игоря княгиню Ольгу пригласил  в Константинополь византийский император для подписания договора о военной помощи. Русь сильна, а в Византии то здесь, то там вспыхивают восстания рабов. Может быть потому, что на Руси испокон веков не было рабов, ей жилось более вольготно и свободно, чем Византии?

      Император неприязненно, вспоминал унизительный мир с Русью, который пришлось заключить его предшественнику в 911 году с князем Олегом, хотя теперь сам нуждался в помощи русского войска, решил испытать терпение Ольги. Он не торопился приглашать ее к себе на прием во дворец. Пусть Ольга на виду у своих воинов посидит денек-другой на своей ладье и смиренно подождет приема.

       Княгиня Ольга едва сдерживала гнев. Только б бровью она повела, и воевода в тот же момент приказал бы штурмовать Царьград.

       А христианка Елена заперлась в каюте, молилась и не выходила на берег.

- Когда пригласят, тогда и ладно, - отмахивалась она от советов военноначальников. А на словах давала такую отповедь:

- Есть восточная мудрость: Визирь всегда агрессивнее шаха. Ведь визирь только исполняет указания данные ему шахом, а отвечать за последствия принятого решения приходится самому шаху.

       Когда император пригласил Ольгу в Константинополь для подписания договора, княгиня спросила, о какой численности русского войска, в силе которого так нуждается Византия, идет речь.

- Нам хватило бы и пяти тысяч, - ответил император.

- Хорошо, я подумаю. Пришли в Киев за ответом своего посла.

      Послы прибыли сразу же вслед за Ольгой. Как будто следовали за русской княгиней по пятам. Но на прием их не приглашали. Долго не приглашали.

- Княгиня занята, - отвечали им царедворцы. – Приходите завтра. Отсидев в Киеве не два дня, а два месяца, послы уехали восвояси, ни с чем.

 

---

  Сыны Святослава  (Междоусобица)

 

      Святослав сдержал свое слово, Ольгу похоронили по-христиански. Сам Святослав поспешил к устью Дуная в Перееславль, где он давно обосновался и стал воевать с Византией. Его союзниками стали венгры и болгары, но войско все равно оставалось малочисленным. Да Святославу не впервой было воевать с превосходящими силами противника. У Большого Перееслава и Доростала русский князь с горсткой храбрецов выдержал трехмесячную осаду византийского войска и заключил с императором Цимисхием мирный договор. Святослав в простой полотняной рубахе с непокрытой выбритой головой, которую украшал только длинный пышный чуб-оселедец, вошел в золоченые чертоги дворца. Подписав договор, направился в Киев. У днепровских порогов князь в бою с печенегами погиб.

      Князья-подростки отправились с посадскими людьми Святослава по своим вотчинам. Лет пять после тризны князя-полководца об отроках не было слышно. Побирались опыта княжеского от своих посадских. Жили каждый сам по себе. Междоусобицы начались с 977 года.

      За два года до начала междоусобиц Олег, названный так Святославом в честь Вещего Олега – друга и соратника Рюрика и воспитателя малолетнего князя Игоря, отца Святослава, охотился в лесах древленской земли. Подраненная косуля скрылась в зарослях орешника. Густые и гибкие ветви хлестали по лицу Олега, и он на какое-то время потерял раненную косулю из вида.

       Каково же было его удивление, когда на солнечной опушке леса он увидел Люта, сына предводителя местной знати Свенельда. Лют был ровесником Олега, и им частенько приходилось видеться в Овруче. Лют острым охотничьим ножом свежевал  косулю. Олег оторопел от такой наглости.

- Как ты посмел забраться в мои лесные угодья без ведома и разрешения? – вскипел в гневе князь. -  Мало того, что ты забрел в мой лес, так еще собираешься присвоить мою дичь.

- Ну-ну, разошелся, распыхтелся, как самовар, -  насмешливо и спокойно ответил, кричавшему на него Олегу Лют.  – В этих лесах, землях я охочусь и живу с колыбели, здесь всегда, сколько я помню себя, властвовал мой отец Свенельд и его родовитые предки. А ты пришлый человек, вдруг решил, что все это твое. Но я в отличие от твоего деда  не жаден,  как волк и готов с тобой поделиться мясом. Хочешь, отрежу тебе самые лакомые кусочки? Чтобы ты почувствовал себя настоящим хозяином.

- Я тебя сейчас же накажу за самоуправство, - прокричал Олег.

- Ой, ой, ой! Как страшно-то, - продолжал посмеиваться над князем Лют. – Да я сам могу тебя наказать. Лют, направив лезвие ножа на Олега, двинулся на князя. Тот недолго раздумывая, гнев помутил его разум, вскинул наизготовку для стрельбы лук, тихонько тенькнула туго натянутая тетива, и стрела,  пронзила грудь Люта.

      Вскрикнув от боли, он попытался выдернуть стрелу из тела, но, ослабев, упал на траву и забился в конвульсиях около косули. Поэтому было не понятно, чья кровь обагрила лесную поляну, человека или животного.

     Свенельд, узнав о печальном событии, был скор на сборы и направился в Киев к Ярополку.

- Твой брат Олег не умеет владеть собой, а тем более местными людьми, древлянами. – Начал разговор с Ярополком Свенельд, рассказывая о печальном случае в лесу. – Отбери  у Олега древленскую землю. Я буду повиноваться тебе беспрекословно.

      Ярополк с дружиной двинулся на земли древлян. Свенельд был для него хорошим проводником. Разведчики доложили Олегу о приближающемся войске брата и, возглавив дружину, выступил с ней против брата. Срежаение было недолгим. Ярополк умело повел свою дружину в бой, и войско Олега потерпело в этом сражении  поражение. Дружинники, увлекая за собой и Олега, побежали, надеясь скрыться за крепостными стенами города Овручь от нападавших.

       На мосту через крепостной ров Олег попытался остановить панику.

- Прекратите отступать, мы в крепости можем выдержать любую осаду, - кричал он свои дружинникам. Но его дружина перестала быть воинским подразделением, а превратилась в обезумевшую от страха толпу. В этой давке каждый старался спастись только сам. На призывы Олега не обращали никакого внимания. Случайно или намеренно, чтобы не мешал им спасать собственную шкуру, но дружинники сбросили Олега с моста в ров у городских ворот. Падая с шестиметровой высоты, Олег попытался как-то сгруппироваться и скатиться по откосу рва, чтобы смягчить силу удара падения, но падающие  вслед за ним с моста дружинники не оставили ему никакой надежды выжить. Тяжесть их тел, раздавила, расплющила тело Олега.

      Гонцы Ярополка, прибыв в Новгород, доложили Владимиру о бесславной кончине младшего брата. А от старшего привезли ему сообщение.

      В послании от Ярополка Владимир прочитал, что брат его требует, да, да он письменно требовал от новгородского князя признания за Ярополком великокняжеского титула. Владимир даже не стал браться за перо, отодвинув подальше от себя чернильницу.

- Какой же ответ ты дашь Ярополку, князь? – спросили послы Владимира после затянувшегося молчания. – Не хочешь отписать, передай свой ответ через нас устно.

- А если я откажусь признать его великим князем Руси, то и меня сбросят с крепостной стены в Волхов? -  вопросом на вопрос вместо ответа поставил новгородский князь. Но ожидать ответа от послов не стал.

- Новгород – более древняя  столица Руси, в Киев перевел ее соратник нашего деда князя Игоря – Вещий Олег. Так разве может дать Ярополку его место проживания право на великокняжеский титул?

      Опять в гриднице повисло тягостное молчание.

- Так что же передать твоему старшему брату, князь? – наконец осмелился обратиться к Владимиру посол. В вопросе он особенно напирал на слово «старший».

- Старший… - недовольно хмыкнул новгородский князь. Мы все трое погодки – один за другим ежегодно рождались. Да старшинство еще тоже не определяет главенство. Рюрик командовал варяжской дружиной из словен, а его отец Глеб был воеводой. И именно Рюрик объединил племена восточных славен в государство – Русь. Пусть Ярополк приезжает ко мне в Господин Великий Новгород. Да без дружины, а один. Я готов обговорить этот вопрос. Обсудим по-братски кто же станет  великим князем.

      Хмуро встретил устно послание Владимира Ярополк.

- Как смеет так нахально говорить о каком-то праве на великокняжеский престол мой средний брат, - сердито возмущался Ярополк. -  Его мать не княгиня, не боярыня, а простая дворовая девка – ключница Малуша. Я возмущен его притязаниями. Святослав признал его сыном, но все равно он незаконнорожденный, полукровка. Не может стать Владимир великим князем. Я не хочу признать его доводы. Собирайте войско в поход.

 

---

Владимир в изгнании

 

- Князь, в Новгороде зреют измена и предательство, а Ярополк с дружиной уже в двух дневных переходах от нас.

      Вошедший в светлицу к Владимиру Феофан был сильно взволнован и обеспокоен.

- Как только сумерки сгустятся до ночной непроглядной тьмы, мы должны тайно исчезнуть из города. Ни одному стражнику доверять нельзя, - продолжал горячо говорить философ. Я их отвлеку, приглашу в придел выпить чашу другую заморского вина, а ты выйди через потайную дверь из терема, закутавшись в епанчу, чтобы тебя никто не узнал не только в лицо, но и по фигуре и дожидайся меня около старинного вяза в парке. Ждать долго не придется. Как только стража начнет пьянствовать, уверенная, что ты лег спать, я сумею незаметно удалиться. Возьмем с собой только самого верного тебе человека – воеводу Блуда. Он через своего отца, служившего еще у Вещего Олега, знает кое-кого из дворян в Скандинавии. Они укроют нас до поры до времени и помогут собрать тебе и  дружину, в которую войдут в основном – словене. И ты князь  как когда-то Вещий Олег вьедешь в мятежный, но обыкновенный русский город Киев на белом коне победителя. Твой отец Святослав для того и отправлял княжить в Великий Новгород, чтобы соблюдались древние традиции.

      Собрав в Скандинавии дружину, Владимир в 980 году выгнал из Новгорода посадников старшего брата, двинулся на юг. По дороге захватил Полоцк, а, придя в Киев, отстранил от престола Ярополка, приказал Блуду арестовать его.

- Блуд, а ты оказался вероломным негодяем, хотя, если бы был жив Святополк-то верой и правдой  служил  бы ему – великому князю. Почему же ты теперь выполняешь указы Владимира.

- Святослав был великим полководцем. Он наводил страх не только на кочевников, но и на Византию – великую огромную империю. Но он никогда по сути и не был-то великим князем. Не хотел заниматься мирскими делами. В другом  в ратном деле было его призвание. А Великой княгиней всегда была твоя бабка – Ольга. Она-то мне и завещала позаботиться о будущем великого князя Руси - Владимира. 

- Подлец, предатель, изменник, - ругался Ярополк. – Я это тебе никогда не прощу.

- Не стоило бы тебе угрожать-то мне, Ярополк, - Покачал головой     Блуд. – Не сверкай глазами-то  так, не злобствуй и не смей кричать на меня. Кончилась твоя власть. Даже своей жизнью ты уже не можешь распорядиться, как бы тебе хотелось. Она в моих руках.

Воевода ухватился за рукоять меча и стал медленно вынимать его из ножен.

- Ты не посмеешь уби-и-ть меня, холоп, - в голосе Ярополка звучал не страх, а ненависть. – Ты не посме…

      Ярополк не сумел договорить фразу до конца. Острый меч Блуда пронзил его насквозь:

- Еще как посмею-то… - усмехнулся воеводе, вытирая клинок оружия об одежду поверженного на пол киевского князя.

- Казните воеводу, убийцу моего брата,  -  приказал Владимир страже, когда узнал о случившемся, но Феофан остановил его.

- Не торопись убивать его князь, - сказал философ. Убить человека проще всего, а вот воскресить, оживить его, почти невозможно. Отмени пока приказ, Владимир. Давай сначала переговори  со мной, а уж потом принимай решение, какое захочешь.

      Владимир жестом остановил стражу, а ее начальнику приказал удалиться:

- Дай нам поговорить. Постойте за дверями. - Когда стража удалилась, повернулся к Феофану. – Я слушаю тебя.

- Блуд за тебя решил все трудные вопросы, убив брата. О, сколько бы трудностей тебе пришлось испытать, останься  Ярополк в живых. Помилуй воеводу.

- Феофан я не могу помиловать Блуда. В самом начале своей власти, если я не применю власть, и не исполню сказанное уже вслух слова, то кто же будет считаться с такой нерешительной властью.

- Ты глубоко заблуждаешься, Владимир. Твои рассуждения ошибочные. Да, ты имеешь власть и, имея право наказывать, можешь наказать Блуда. Все в твоей власти. Но торжество власти, ее вершина в другом. Если ты, имея право наказать воеводу, не накажешь, а помилуешь его, вот это настоящая, истинная власть. А то, что ты в гневе пытался совершить неразумную месть это твое языческое понимание существа власти.

      Князь глубоко задумался, потом, вздохнув, изрек:

- Хорошо, будь, по-твоему. Я не стану казнить Блуда. Но скажи чем, же отличаются мои многочисленные  языческие  боги: Перун, Ярило, Стрибог и другие от твоего одного – Христа.

-  Все они обожествляют силы природы. Перун – бог грома и молнии, Ярило – бог солнца, а Стрибог - бог ветра, - ответил Феофан. Не все люди понимают суть этих явлений, а непонятное у любого человека вызывает страх. Для язычников личность теряет свое значение. Она ничто перед силами природы. Христиане же отрекаются от могущества сил природы для спасения души.

- Я слышал, что в древности некий Герострат, разобидевшись на своих богов, даже поджег Храм, в котором люди поклонялись им.

      Феофан обрадовался реплике Владимира:

- Князь, я смотрю, что мои философские уроки-беседы не проходят даром. Герострат вошел в историю как великий разрушитель Храма, но сделал он это не из высоких с  побуждений.  В истории был случай, когда в Древней Греции один гражданин усомнился во всесилии богов. Скандально известный Герострат бросил вызов богам: поджег храм и обратился к небу, попросив громовержца Зевса испепелить его молнией, если он такой всесильный. Но чуда не произошло. Не наказали боги его святотатство.

Разочарование Герострата возникло не от идейной убежденности, а от его пагубной страсти к азартным играм. Он взял взаймы у ростовщика 500 драхм, купил себе красного Родосского петуха и стал готовить его к петушиным боям.  На боях во все времена работал тотализатор. Игроки и хозяева бойцовых петухов, которые побеждали, срывали баснословные выигрыши.

Герострат откормил петуха отборным зерном. А чтобы он стал злым и агрессивным – чесноком. Когда игрок выставил своего «бойца» на ристалище с победителем прошлого боя, черным петухом, то его красный показался вдвое больше своего противника. 

Хозяин черного попросил у Герострата разрешения помолиться за своего петуха богам, чтоб они помогли ему сражаться. И получил разрешение. Герострат считал, что не может молитва увеличить силу и снять усталость.

Так оно и оказалось. Преимущество было явным у красного петуха. Просьбы о молитвах следовали после каждой передышки. И после каждой передышки черный петух, как будто бы восстанавливал силы. Но красный казался всегда сильнее. Неожиданно черный разорвал лапами грудь красному петуху и расклевал ему сердце.

- О боги, вы ко мне не милосердны, - воскликнул разоренный Герострат.

Но его сосед оборвал вопль.

- Причем тут боги, - сказал он. - Когда хозяин черного петуха якобы молился, ему слуга приносил полного сил другого черного петуха, накрытого черной тканью. Хозяину оставалось только ловко подменить уставшего петуха на другого здорового, чтобы никто не заметил подмены.   

Владимир кивнул головой и прокомментировал рассказ Феофана:

-  Я читаю книги древних философов, их литература дает пищу для размышлений… Хорошая книга, как зеркало. В нем мы видим не только  светлые стороны, своей личности, но и темные. Но что, же хорошего в этом? Горько узнавать от самого себя о своем пороке.

- Ты не прав, Владимир. Это очень интересно заглянуть в глубину своей души. Тайной в ней является не порок, а то светлое что уцелело в твоей душе.  Исследовать эту тайну приятно. Недаром у православных аскетов есть такое изречение:  "Умей держать удар жизни".  Это на их языке означает, что надо бороться против греха, а не против грешника.

- Так,  в твоей Библии много говорится о том, как брат убивает брата – Каин убил Авеля. А чтобы не остался в живых Христос, Ирод убивает невинных младенцев, которые имели несчастье родиться в одно время с Иисусом. Он стремился, чтобы не сбылось предсказание волхвов, и Иисус не стал царем Иудейским. Значит, грех неизбежен.  Об этом говорит наша история. Не так ли, философ? Выходит, что люди погрязли в грехе?

- Нет, князь. Имя Ирод  отрицательно настолько, что стало уже нарицательным, а иногда даже и бранным. Слышал, наверное, что о злодее говорят: «У… Ирод проклятый!» - ответил Феофан. – Не смиряются люди со грехом, осуждают его, противятся ему. А ты своим рассуждением потворствуешь греху. Знаешь присловье: «Тлят обычаи благие, беседы злые». Но меня уже то радует, что ты читаешь книгу книг – Библию и стал задумываться, сам того еще не понимая о своей душе. Но и для власти и для Руси вера в Христа необходима. Ваша семейная история трех братьев говорит, что сильнее становится государство только в объединении племен и земель, территорий, и при единоначалии. Если всякая власть от Бога, то, как единоначалие могут поддерживать несколько богов? Его  обеспечит только один Бог. А он, в самом деле, один.

- На земле не все устроено хорошо, - не сдавался Владимир.

- Ты сам себе противоречишь, Владимир, - привел свои доводы Феофан. -  Считать, что мудрое устройство мира произошло случайно – нелепо. Пора тебе понять, князь, что нужно свой ум приспосабливать к пониманию Божьей истины и тайны, а не пытаться тайны Бога втискивать в тесные рамки своего ума.

- Мне трудно спорить с тобой, философ, ты умен и образован и горишь желанием обратить меня в свою веру, - ответил Феофану князь. – Я изучаю, в чем смысл веры и хотя не совсем ее понимаю, но вера во мне уже есть.

- Пока в тебе есть не вера, а любопытство, Владимир. И гордыня, основанная на идее эгоизма великокняжеского, считаешь, что ты сам можешь великолепно организовать и свое войско, и свое княжество – Русь. Лучшая  же организация  труда уже существует: у муравьев. А какая идеология у муравьев?

 

---

Владимир Красное Солнышко

 

      Владимир своеобразно воспринял спор с Феофаном о едином Боге. Князь, чтобы усилить свою власть и укрепить государство попытался объединить … языческих богов.

Пригласив к себе в терем волхвов, сказал самому почитаемому из них:

- Собери изображения всех богов в одном храме. Негоже в разных капищах поклоняться  то Перуну, то Ярилу, то Стрибогу. Пусть верующие поклоняются в одном месте всем Богам сразу. На Руси будет заведен новый порядок: обязательное поклонение им в одном Храме.

      Волхвы не решились спорить с князем и, кивнув головой, ушли выполнять решение Владимира. А он поручил боярину Василию, помощнику верному своему проследить за исполнением наказа.

Через месяц Василий в смятение и растерянности докладывал князю:

- Привык народ в лесах, да холмах разным богам поклоняться и не хотят по-новому собираться в одном месте поклоняться всем богам сразу. Вера вправе выбрать себе своего кумира.

Феофан дождался, когда боярин уйдет и сказал:

- Видит Бог, всемогущий, что я был прав. Только вера в Христа, в посланника Бога на земле объединит Русь, сделает ее еще больше Великой и могучей. Зачем ты заставляешь поклоняться своих подданных языческим Богам. Взять Ярилу – ведь это и не бог-то даже, небесное светило – Солнце. Если ты примешь христианскую веру, то станешь помазанником божьим. Да тогда для верующих ты сам станешь светом в окошке, для своих земляков Красным Солнышком. Послушай,  как это красиво звучит – Владимир Красное Солнышко.

- Ты – Златоуст, философ. Слова твои медовые, попадая из уста в уши, становятся бальзамом для метущейся души. Но как подойти к этому делу, можно сказать интимному, как сказать Болгаробойце-то, Не послов же мне к Византийскому императору с поклоном к нему посылать: Великий князь Руси крещения желает! После гибели моего отца Святослава на днепровских порогах в 972 году, не без ведома Византии, а скорее по наущению ее батюшку-то моего подкараулили печенеги. Василий II Болгаробойца из Болгарии их царя привез в Константинополь. Почетным пленником его сделал, а болгар своими вассалами. Еще до гибели Сявтослава германский император Оттон I западную Римскую империю разбил, захватив всю северную Италию, провозгласил себя императором священной Римской империи. Западная Римская империя перестала существовать, а вечный Рим хотя и остался стоять на своих семи холмах, но превратился в столицу крошечного, карликового государства Италии. А ты мне, Феофан предлагаешь добровольно стать вассалом Восточной Римской империи Византии. Не бывать этому. Никогда я не пойду на поклон Болгаробойце.

- Да к нему и не надо идти на поклон, Владимир. Послы византийского императора Василия II в Киеве уже как три дня. Поджидают, когда их ты  к себе на прием пригласишь.

- А почему я об их приезде не знаю? – спросил с усмешкой князь.

- Каждому овощу свой срок, Владимир, - в тон вопросу ответил Феофан. – Помаринуем их немного и пригласим на обед, не в качестве маринада для кушанья конечно, а как гостей дорогих. Они вроде бы и послы, но еще с одной миссией к нам приехали. Предлагает тебе Василий II  укрепить союз Византии и Руси брачными семейными узами связать. Император, готов выдать свою сестру Анну за тебя замуж. А от тебя как дорогой подарок невесте просит военную помощь. У него восстание в Малой Азии, а он не уверен в благонадежности своих полководцев. Думает, что без твоей помощи ему не справиться с мятежниками.

- Почему же Василий II обратился за помощью ко мне, а не к своему Богу?  - иронично проговорил князь. – Разве мятежники не верят в Бога?

- Верят, князь, - ответил философ. Наверняка многие из восставших очень хорошие люди. Но враг силен, зло, которое  и есть Антихрист, ослепило их. Да, они без сожаления отдают свои жизни за фальшивые идеалы. Восставшие  стали слепым орудием дьявола. Идут как стадо баранов на заклание, на свою верную смерть.

- А почему?

- Смерть, такое же великое таинство, как и рождение, князь, - ответил Феофан и спросил Владимира:

- Так, когда же прикажешь пригласить послов на прием?

К великому удовольствию философа Владимир твердо сказал:

- Крещение Руси необходимо, поэтому я приму предложение византийского императора породниться со мной. А военную помощь окажу, но  поставлю  несколько своих условий. Только это мы с тобой обсудим попозже. После обеда с послами. А сейчас устроим им пир на весь мир. На пир обязательно пригласим Илью Муромца. Пусть знают, какие у нас богатыри имеются. Через наши заставы богатырские, мимо витязей мышь не проскочит.

 

---

Оказанная услуга ничего не стоит

 

     Византийский император безоговорочно согласился на все выдвинутые условия русского князя и подписал договор. Анна в скором времени поехала на постоянное место жительства в Киев, а Болгаробойца получил на свадьбу сестры щедрый подарок: восстание в малой Азии было подавлено.

      После этого Василий II сразу же отказался от многих условий договора. Но крещение Руси уже произошло. Первым русским городом, в котором Владимир провел массовое крещение, стал Киев. Искра божия долго тлела в душе Владимира, пока свет истины не засиял в ней. Но он не стал дожидаться, пока души его подчиненных созреют до такого, же восприятия истины. Христианство, православие он решил сделать государственной религией и веру православную потребовал принять немедленно и сразу всему русскому великому княжеству.

      На севере Владимир подошел к берегам Балтийского моря, а на юге к морю Черному. Пришлось ему направить войско в поход в причерноморские степи. Русский князь, чтобы заставить Византийского императора выполнять свои обязательства и в 989 году  занял город Херсонес в Крыму. Лучшего форпоста, чем Крым, на Черном море и желать было нельзя. Все причерноморские города Византии стали для Руси видны как на ладошке.

      Проведя показательное крещение подданных в Киеве, окрестить всю Русь сразу он не мог. Хотя Феофан и посмеивался над князем, утверждая, что он заменит Ярило бога Солнца, став Владимиром Красное Солнышко, князь не был Богом. Он оставался всего на всего обыкновенным смертным человеком. Но зато стал, методично действуя не только принуждением, а и убеждением проводить крещение во всем русском государстве, протянувшегося от Черного до Балтийского морей.

      Православная вера помогла сблизить и обогатить русскую культуру византийской, в дружине, в войсках создать атмосферу человечности, братства, взаимопонимания, взаимовыручки, чувство локтя. Про заставы богатырские, про мужество и отвагу русских богатырей в народе стали складывать легенды. А с легкой руки Феофана за Владимиром так и закрепилось народное звание – Владимир Красное Солнышко. Не как короля Франции Людовика IV, прозванного королем - Солнцем за его фразу: "Государство – это я", Владимир назывался ласково: не "Солнце", а "Солнышко".  Притом Красное, то есть красивое. Не ослепительное величие, а народная любовь к русскому  государю хранится в таком названии Владимира.

- Скажи мне, философ, почему южные народы более агрессивны и воинственны, чем северные? – спросил Владимир Феофана после удачного похода на Крым. На севере русским другие народы не приходилось покорять по нескольку раз. Наши культуры, наши торговые и хозяйственные связи уживались на огромном пространстве легко и свободно, а на юге одни войны. В чем дело, Феофан?

- Все дело в климате, князь. Вода прекрасный источник информации, поэтому и крещение-то людей происходит водой. Но не только хорошие знания передает вода человеку. Накапливаются в ней и злые, агрессивные сведения. Но если на севере при замерзании воды вся полученная информация исчезает, а вода переходит в первородное состояние.  На юге в воде, никогда не замерзающей, она остается. Вот войны на юге и происходят чаще. Но мир устроен разумно. Реки тянут в море, воды морей соединяются с волнами океана. В такой массе воды растворяется и уничтожается злобная, агрессивная информация и на земле в это время воцаряется мир. Восточные хитрости и коварство Византии ты умело преодолел. Да поможет тебе Бог во всех твоих благих намерениях. Ведь первую заповедь из десяти  ты уже хорошо усвоил: "Да не будет у тебя других богов кроме  Меня".

- А ты не забывай заповедь: "Не поминай имя Господа Бога всуе", - в тон Феофану сказал князь.

 

---

 Монастырь в Холках

 

      Член Союза художников России Павел Шляпников  побывал в Храме монастыря  Холок, когда его восстановили  - летом.  И предстал он ему во всей красе: сияли золоченые купола в голубом безоблачном небе. Маковки церквей возвышались над тремя холмами из плотной меловой породы. Холмы были не куполообразные, а продолговатые, вытянутые  немного вперед как холки летящих на восток в стремительном беге коней.

- С возрождением Храмов возрождается и Россия, - подумал он.

     Задолго до этого радостного события, зимой в глухой степи, занесенной снегом, Павел Степанович увидел чудо. Он  стоял у подножия заснеженного самого высокого холма, закрывавшего своей  массой весь горизонт. Холм возвышался до узкой полоски неба подернутого тусклым  от белесой пелены туманом. Чтобы увидеть Храм на верху холма Павлу пришлось запрокинуть вверх голову, да так, что с неё чуть ли не свалилась лохматая шапка-ушанка.

      К вершине, извиваясь змейкой, серпантином поднималась тропинка. Значит, даже в такой лютый холод поднимаются к Храму люди. Наверно очень часто. Даже метель, пурга, не успевают замести тропинку, сравнять ее, укрыв снегом,  человеческие следы, стерев темное месиво змейки, задернуть холм однотонным белым полотном.

      Ветра, обдувая вершину холма, умудрились смести снег на ней до самой земли. Павлу Степановичу показалось, от куполов Храма даже в тусклый пасмурный день исходит сияние. Солнца нет, но та узкая полоска неба, которую только и позволяет ему увидеть громадина холма, озарена золотистым светом.

      Поэтому, думалось Шляпникову,  не злые ветры сдули снег с вершины холма. Это обыкновенная проталина. Но появилась проталина вокруг Храма совсем необычно. Храм источает не только божественное сияние. Это свет проникает в души поднимающихся вверх людей, а  от тепла их души и образовалась проталина.

     Но чудо, которое осознал Павел Степанович не только в этом. Как только в одной капле воды можно увидеть огромные волны безбрежного моря-океана, так и в кажущейся громаде, а на самом деле небольшого холма Белгордчины Шляпников увидел Россию.

      Она, наша Родина, простирается на десять тысяч километров в длину (четверть длины экватора). Но, то небольшое количество православных храмов, возникающих, то здесь, то там, несли всегда людям России свет, объединяющий  их в одну единую, могучую святую Русь.

     Павел Степанович вернувшись в Старый Оскол, сел в свою мастерскую Дома художников за мольберт  и сделал эскиз, взволновавшего его пейзажа.  Он правильно уловил его суть – Холки, Холковский монастырь, сохранившаяся в нем православная вера, душа России. К Храму на вершине Холок не зарастет народная тропа, эту тропу не занесут снегом холодные ветра. Да и на тропинке лежит не грязное месиво. Это тени прошедших по тропинке людей затеняют белизну снега, а тепло их душ, приходится повторить еще раз это сравнение, растопили своим теплом снежный покров.

      Вот тогда и родился замысел у заслуженных оскольских художников Голышева и Шляпникова, в содружестве они работают вместе 30 лет, написать серию картин на историческую тему дав им общее название – "Лики России".

     Начало этой серии – «Парад полководцев». Девятерых самых известных и знаменитых русских полководцев из разных эпох выбрали художники. Тут непревзойденный генералиссимус Суворов и жесткий, несгибаемый никакими тяготами Второй мировой войны советский маршал Жуков, реформатор армии и всей экономики Петр Первый  он же и первый российский император и Сварог – царь, бог и воинский начальник языческой Руси.  Вот тут как раз тот пример, когда прошлое отзывается эхом в сегодняшних событиях. Всемирно известно, что первый российский император Петр Великий «прорубил окно в Европу». Сегодня же перед флагманом российского флота "Петром Великим" с радостью распахивает настежь двери государства обеих Америк. Но правофланговым в строю полководцев князь Святослав Игоревич. Голышев и Шляпников нарисовали образ Святослава по первому документу, сохранившемуся в древней письменности. Описание портрета русского князя принадлежит византийскому историку Льву Диакону. Он в своей рукописи рассказывает о встрече Святослава с византийским  императором Иоанном I Цемисхием и приводит детали внешности князя, черты его характера.

      Все полководцы сидят на белых конях. Со времен Рима, триумфаторы-победители въезжали в покоренный город в знак победы на белом коне.

    Девять полководцев Руси, России на белых конях не просто выстроились для парада. Каждый из них въехал на белом коне в мировую историю, а слава о них останется в веках. Святослав в своей непритязательной одежде, а вместо пышного помпезного головного убора возле темени  красовался только пучок волос оселедца для византийского императора, выглядевший царственно. И почести, которые Цемисхия воздал русскому князю, были впору разве только богу. Речь на приеме в Византии шла не только о военном и экономическом союзе с Русью. Император завел разговор со Святославом о духовном объединении Руси и Византии о принятии русским князем христианства.  Святослав не стал отклонять предложение Иоанна о духовном единстве двух государств, памятуя о наказах своей матушки княгини Ольги. При последнем разговоре он просил Ольгу дать ему немного подумать о своем крещении. Святослав хотел сначала возглавить западных словен в борьбе за их самостоятельность не только в Болгарии, но и  на побережье Адриатики. Помочь прибалтийцам западным славянам справиться с натиском германского императора провозгласившего после победы над Римом новую Священную Римскую империю на славянские земли, но не успел. Погиб из-за коварства и предательства от рук печенегов. Попросил Святослав  византийского императора не торопить его с решением о Крещении Руси. Но, как и со своей матерью, княгиней Ольгой ему не удалось вторично поговорить с императором. В первый раз умерла его мать Ольга, а во второй убили его самого.

     Крещение Руси выполнил средний сын Святослава – Владимир Красное Солнышко. Свет истины развеял тьму язычества, Русь стала Святой, Православной.

---

Книга II. Сила креста

Эпиграф

 

Ад или рай: у всех в душе тревога

Страх иль корысть людей туда ведут

А надо бескорыстно верить в Бога

Тогда не страшен самый страшный суд.

 

 

Субботняя экскурсия в Холковский монастырь

 

Помни  день субботний,

 чтобы святить его

 

Валентин и Владимир Федосеевы были в том возрасте, про который говорят, что пора даже не сильно верующим людям   о Боге подумать. Валентина и сейчас в таком преклонном возрасте была женщиной стройной, воздушной, легкой, как пушинка, да вот взлететь эта пушинка уже ни куда не могла. Коленные суставы болели по ночам, не давая уснуть, а днем Валентина с трудом ходила на не сгибающихся в коленях почти  на прямых ногах. По прямой ровной дорожке передвигаться еще, куда ни шло, а подниматься или даже спускаться вниз по лестнице было одно мучение. У Владимира, получившего в юношестве травму не по дням, а по часам садилось зрение. С возрастом сказались последствия автомобильной аварии.

Валентина услышала от знакомой, что рядом от них находится Холковский Свято-Троицкий пещерный монастырский храм. Место необычное святое. Службы и молитвы в храме творились столетиями, и таких намоленных мест не только в России на земле осталось очень мало. Поэтому произнесенная здесь молитва быстрее доходит до Бога.

- Основали и стали первооткрывателями Холковского монастыря монахи Киево-Печерской Лавры  во времена Золотой Орды, - повела  рассказ экскурсовод. – Но точную дату основания никто не знает. Есть документальные данные, что в 1620 году инок Геласий стал настоятелем мужского монастыря.

 Федосеевы шли по узкому, ста двадцати пятиметровому тоннелю держась за руки, который монахи  по легенде прорубали около 300 лет, по одному сантиметру в день. Уклон пола почти не ощущался, зато световые электрические фонари встречались изредка.  По ходу встречались слева и справа маленькие комнатки-кельи размером два метра на три.

В большом зале более 250м² открылся иконостас и аналой храма.  Иконы, чтобы сырость меловых стен не могла их испортить – керамические. Изготовили их гжельские мастера-гончары.

- Температура внутри пещер и летом и зимой одинакова, - продолжала свой рассказ экскурсовод. – Плюс восемь-десять градусов. Наверху на природе могут литься дожди, идти снег, сверкать молнии, грохотать гром и шуметь буря, а внутри в пещерах тишина, тепло, сухо. Молящихся монахов не отвлекали силы природы, но они понимали, что над подземным храмом возвышается  еще один храм. На нем мемориальная доска с надписью: воздвигнут в честь великого равноапостольного князя Владимира. К нему ведут 298 ступенек выложенных из  тротуарных  плиток. Такое количество грехов существует на земле по народной молве. Посетители идут, молятся, поднимаясь вверх на вершину холма, и с каждым своим шагом как бы стряхивают с себя свой очередной грех. А какая красота открывается перед взором паломников. Купола златоглавого храма Донской иконы Божией матери  стоящей у подножия оказываются прямо перед ними, что кажется, протяни руку и сможешь дотронуться до играющих бликами солнечными золоченых крестов. Неподалеку памятник Святославу Хороброму созданный известным скульптором Вячеславом Клыковым, по его предыдущим работам: Георгий Жуков на коне в Москве на Красной площади и Василий Шукшин, сидящий задумчиво на речном откосе. Но Святослав был язычником и поэтому этот памятник князю никак не относится к православному монастырю.

Рядом с Владимиром кто-то скептически хмыкнул:

- Как в поговорке: «Я не я и лошадь не моя». Вверху на горе поставлена часовня в честь князя Владимира Красное Солнышко, который принимал главное участие в крещении Руси. А ведь Владимир сын Святослава, который разгромил Хазарский каганат. На памятнике он и топчет конем поверженного печенега. Памятник весьма органичен для Холковского архитектурного ансамбля. Внизу у подножия храма как семейный фундамент –  памятник воину Святославу, а над ним возвышается православный храм, построенный в честь равноапостольного князя Владимира, сына Святослава. От Владимирского княжения и берет начало Святая Русь Православная. А между ними  в середине находятся подвижники монахи, которые чередой через столетия прошли и сохранили до нас, потомков свет Истины, Веру православную.

При свете тусклого фонаря Валентина увидела отрешенный взгляд мужа. Она приблизила свои губы прямо к уху Владимира и тихонько прошептала:

- Посмотри, какие удивительные совпадения. Одного из пришедшего в монастырь   монаха звали  Феодосий и наша фамилия Федосеевы. Наверху возвышается храм в честь равноапостольного князя Владимира – ты тоже Владимир. Помолись, попроси у Бога, чтобы ты перестал слепнуть.

Владимир перекрестился, а про себя шептал:

- Боже, помоги жене моей, дай ей здоровья, пусть ее ножки станут, хоть и не такими резвыми, как были раньше, а чтобы она могла ступать ими без боли и страдания.

Вдруг ему показалось, что во тьме вспыхнула ярким светом ослепительная молния. Если до этого Владимир мог различать только пальцы на своей вытянутой вперед руке, то после вспышки он вдруг неожиданно для себя смог различить черты лица Валентины. Губы ее продолжали, но уже беззвучно шевелиться.

- Это она за мое здоровье молится, - подумал Федосеев.  – Я за ее здоровье помолился, а она за мое.

Они стали подниматься по ступенькам лестницы ведущей вверх к храму. Владимир поддерживал жену под руку, чтобы ей было легче шагать по лестнице. Через некоторое время Валентина отстранила руку мужа.

- Думала, хотя бы 10 ступенек преодолею, помолюсь и спущусь обратно вниз,  - сказала она удивленно. А я шагаю себе и шагаю вверх. Пусть хоть и с трудом  пока поднимаюсь по лестнице, но уже без боли. Видимо не так уж и велик груз грехов наших. Не придавил он меня к земле, а позволяет мне идти вперед. Может быть, до вершины дойду, до Храма…

Дошла.

---

Привет от старых штиблет

 

Чти отца своего

 

      Дмитрий недавно побывал на экскурсии в Холках и находился под сильным впечатлением, пребывая в какой-то легкой прострации. Вот и сейчас перед обедом он отключился на какое-то время, пока его жена Марина сервировала стол. На ткани его черного бархатного халата выделялся крупный тисненый рисунок, а простеганные  ромбиком лацканы шалевого воротника резко контрастировали с белоснежным воротником рубашки. Барин,  да и только.

-  Прекрати читать за обедом, - услышал Крутов детский голос.

- Вот тебе на, - подумал он. -  Уже им  не только супруга, а и сынишка командовать вздумал! Взглянул на Дмитрия-младшего, который, усадив за игрушечный столик плюшевого медвежонка с клоуном Петрушкой «воспитывал» почтеннейшую публику наказав, молчаливого Мишку пощечиной.

- Митя, если ты будешь так беспардонно обращаться с медвежонком, -  погрозил сыну пальцем отец – то я его заберу жить в свою комнату.

Митька скривился и готов был задать реву:

- Папочка, я посюсил… Я больше не буду его обижать.

- Посюсил, посюсил, - засмеялась Марина, передразнивая мальчика,  - шутки в сторону. Митя, иди мой руки, а ты Дима, в самом деле, перестань читать газету – обедать пора.

Долго уговаривать мужа не пришлось. Только он увидел, как Марина сняла крышку с фарфоровой супницы, и оттуда повалил густой и ароматный пар, откинул газету в сторону. Не успела жена налить прозрачный с жировыми блестками наваристый куриный бульон такой же фарфоровой ложкой-черпачком тарелку до краев, в прихожей зазвучала мелодия «Прощание славянки». Такую музыку для звонка входной двери выбрала давным-давно Марина.

- Наверно Сережа пришел, - предположил Крутов. Братишка за километр еду чует. И только мы за стол, Сережка тут как тут.

Дима не ошибся. Когда Марина распахнула дверь, на пороге стоял младший брат мужа. Как всегда в мятых, давно не глаженых брюках и серой хлопчатобумажной куртке, про которую всегда каламбурил: «Не мнется, не рвется – стирке не поддается!». Любил Сережа по выходным работать платят-то больше.

- Входи, Сергей, – пригласила она неожиданного гостя.

Услышав такое непонятное обращение к Сереже, Митька, который хвостиком последовал за мамочкой и даже наверняка в ванну-то не заглянул, не то чтобы руки помыть, сделав неожиданное открытие, стремглав помчался к отцу с воплем. Поделится этим открытием,  первым захотел:

- Папа, папа, Сережка-то оказывается не Сережка, а Сергей.

Дима заулыбался, встал из-за стола, огладил складки халата на груди и шагнул навстречу брату, протянув ему правую руку, чтобы поздороваться. Она повисла в воздухе.

 Дмитрий внимательно посмотрел на Сергея: «Боже, мой. Как он похож на маму. Худенький, светло-русый, голубоглазый, улыбчивый.». 

Крутов вспомнил, как младший братишка, иногда неблаговидно использовал свое необыкновенное сходство с матерью. Когда братья приезжали домой к родителям на выходные, у Сереги почти никогда не оставалось денег на обратную дорогу. У Дмитрия он спросить стеснялся – и так в долгу как в шелку. Подходил Сережка перед самым отъездом к матери, обнимал её за плечи и подводил к зеркалу:

- Ты посмотри, мама, как мы с тобой похожи-то, - улыбаясь, тыкал он пальцем в зеркальное отражение и неизменно добавлял. -  Дай сотенку на обратную дорогу. Приеду, вышлю телеграфным переводом.

И, конечно же, никогда не высылал долг. Работал много, суетливо по выходным. Но деньги протекали сквозь пальцы, как песок. В карманах Сереги они долго не задерживались. Мама это знала и все равно всегда деньги ему давала.

Но что-то необычное сегодня было в лице Сережки. Что именно, Дима понял через мгновенье – брат не улыбался. Обычно всегда рот до ушей, хоть завязочки пришей.

Появившийся внезапно холодок тревоги стер Димкину улыбку. Он теперь понял, почему же его рука повисла в воздухе: Сережа в кулачке держал вчетверо сложенный листок плотной, твердой бумаги – телеграмму,  и молчал. Дима осторожно, как будто гранату хотел отобрать, разжал пальцы брата, вытянул листочек и развернул его. Он несколько раз перечитывал фразу «Сереженька, сынок, папа умер. Приезжайте. Похороны 8 января», но смысл её  долго не доходил до него.

В голове сначала промелькнула мерзкая мыслишка: «Сереге, а не мне и не Ваське телеграмму мама прислала. Как любила его больше всех, так и любит.»

Затем Дима устыдился своего помысла, ведь не зависть, а жалость должна бы вызвать была телеграфная фраза. Но глаза продолжали скользить по буквам, ничего не разбирая и не воспринимая. Он стоял, опешив, а в ухо как будто кто-то подленький, а не сам себе нашептывал:

-  Сессия в институте на носу, все полетит к чертям собачьим. 10 января день рожденья, сорок лет, круглая дата, но на третий день после похорон, о каком юбилее может быть идти речь…

Похорон? Похорон… Да, да похорон, а ему Дмитрию Крутову всякая чепуха в голову лезет.

Навернувшиеся слезы все равно не позволяли читать текст, и Дима, обняв брата быстро отстранившись от него, рукавом траурного халата вытер солоноватую влагу со щек и сказал:

- Поехали, Серенький, к Васе.

 

*  *  *

 

Василий встретил братьев радушно. Под хорошим хмельком он стал балагурить, отпускать шуточки в адрес Дмитрия:

- Какие люди и без охраны. Митька, тебя-то я ждал в пятницу. У меня же позавчера был день рожденья, а не сегодня. Ладно шалопай, Сережка, тот все на свете забывает, а тебе, мой друг, забывать непростительно. Прошу к столу. Всю вкуснятину вчера ещё доели, но селедочка под водочку всегда имеется. Ты, Митя, все равно не пьешь, а Сергунька вижу за рулем. Так что поднимаю этот стакан один,  за себя любимого.

Вася взял стопку и добавил, перед тем как её опрокинуть в рот:

- Будем здравы, бояре! 

У Димы и так было муторно на душе, а напоминание о Васькином дне рожденье, о котором он действительно позабыл напрочь, в ней кошки заскребли. Было неловко ему и вот так резко оборвать ни с того ни с чего  Васькино хмельное веселье.

К отцу в комнату заглянули старшая дочь брата Аннушка, средний сын Иван и младший Мишка. При виде Васькиного потомства кошки на душе Дмитрия скрести перестали, а больно вцепились в неё, вонзив острые коготки. Вася хотя и был всего на год младше его, но женился рано и дочку назвал в честь матери Анны Михайловны, а сына Ваней, как звали их батю – Ивана Дмитриевича. Младшенькому Мишке досталось имя деда,  отца Анны Михайловны. У Сережки детей еще не было – молод ещё. На 14 лет младше Димы. Почти ровесник своей племянницы Аннушки. Она-то вот-вот Василию внука или внучку родит. И будет внук  Васькин  чуть помладше сына Дмитрия. Его-то отец назвал именем своего родителя, а вот за них с Серегой Василий отдувается. Не позабыл передать имена родителей своим детям.

Вася перехватил Димкин взгляд:  

- Что, братишка, завидуешь? Вымахали, выросли ребятишки у нас с Леной, даже и не заметили когда.  А сколько раз я тебе советовал: не тяни кота за хвост – женись. Поздние дети, ранние сироты.

Тут Дмитрий обнял Васю за плечи и нашелся, как прервать балагура:

- Мы сегодня тоже осиротели, Васек. Наполовину… - вытащил из кармана телеграмму и протянул её брату. – Папа умер. Заехали тебя предупредить. Сейчас с Сергунькой уедем, поезд через полтора часа. А ты уж помяни батю и оставайся дома. Куда тебе от такой оравы ехать-то. Денег на дорогу много потратишь.

У Василия сразу  весь хмель вылетел:

- О чем ты говоришь, Митя?  Как это у тебя язык то повернулся сказать такое – оставайся дома. Если я не поеду  то, как потом жить буду? Я же потом никогда себе это не прощу!

Злость и обида Василия как-то разом сменились апатией. Он тяжело опустился на стул, горько заплакал, молча, налил стакан. Пока водка лилась, булькая из горлышка бутылки, Дима подставил рядом вторую стопку:

- Налей и мне…

Василий, нисколько не удивившись внезапному порыву трезвенника, наполнил её до самых краев.

- Пусть земля будет ему пухом – и, не чокаясь, выпил до дна.

 

 

* * *

 

От поезда ехали до деревни на перекладных. Голосовали, но не каждый шофер мог позволить сесть в кабину втроем и Сергунька безропотно залезал в кузов. Стал накрапывать дождь, и тут им повезло. Почтовая машина с посылками, бандеролями, пачками газет и мешками  с письмами, лежащими в беспорядке в её фанерном фургоне, остановилась, и братья забрались во внутрь него. Им было по пути, машины везла почту в Ольховку. Потом на рытвинах и ухабах бросало братьев от борта к борту как матросов в качке при шторме в трюме корабля.

Вылезли из фургона помятые, побитые, измусоленные и потопали к родительскому дому. Димка всегда любил этот момент приезда. Летом, а зимой он никогда не приезжал в деревню, из-за зелени яблонь, вишен, берез и осин домика не было видно. Только крыша служила ориентиром. Вот моя деревня, вот мой дом родной.

Сегодня дом заслоняли темные ветви голых деревьев, а за плетнем огорода у самой дороги тянулась как белый саван  снежная пелена.

Анна Михайловна сердцем будто почувствовала, что приехали дети. Она вышла на крылечко и из-под ладони, солнце слепило глаза, смотрела, как гуськом друг за другом шли они домой по узкой тропинке между высоких сугробов.

Первым обняла и трижды расцеловала Сережку, потом Васю и, наконец, Диму. Он посмотрел на мать. Её ярко голубые васильковые глаза потемнели, но в них не было ни единой слезинки. Выплакала все слезы мама до их приезда.

- Вот, Митя, и собрал опять всех нас вместе мой Ванечка, - грустно сказала мать. Но зарыдала не она, а Сережка. В голос заревел парень.

В горнице посередине стоял на двух табуретках гроб. Горела лампада под иконой, а возле гроба на столе темнилась, подрагивая пламенем, свеча.

- Неужели в гробу, а не на кровати лежит их отец, - подумал Дмитрий и посмотрел на пустую постель родителей. Над ней висели часы ходики, а выше циферблата на часах была нарисована симпатичная мордашка котика, глаза которого когда-то  поглядывали на мальчишек в такт, покачивания маятника: то справа, то слева.  Приводила в движение  механизм веселых озорных часиков тяжелая гиря,  изготовленная в виде коричневой еловой шишки. Каждый день утром подтягивал «еловую шишку» вверх их отец. Теперь шишка лежала на лоскутном одеяле  кровати, глаза котики были неподвижны.  Он уставился в одну точку, скорбно смотрел на Митю. Маятник понуро висел, не нарушал тягостную тишину своим размеренным постукиванием: тик-так, тик-так.

Умер батя,  и время остановилось, наконец-то осознал всю глубину трагедии Дмитрий и беззвучно с тихой грустной печалью, но с острой болью в сердце, заплакал.

Вошел сосед Крутовых Петруха.  Он за ручку держал своего шестилетнего сына Славика. Брюки у Петрухи в опилках, а в завитках кудрей застряли две курчавые сосновые стружки.

- Все, Михайловна, - сказал Петруха. – И крест готов.

- Зачем же ты, мама, крест-то заказала? – удивился Дмитрий. – Наш отец в Бога не верил. В партию на фронте вступил, а коммунистам верить запрещалось. Да он и тебе-то верить запрещал. Был недоволен, что ты верующая.

- Верил, не верил  - тебе какое дело, - тихо вымолвила мать. – Душа-то у него все равно христианина. Его своей верой я всегда пыталась не рассердить.

Дима вспомнил как, однажды приехав к родителям, в гости, он сел на кровать под часики поправил рукой подушку. Из-под неё выпала на пол книжка.

- Что интересненького теперь почитывает моя старенькая мама, - заинтересовался Дмитрий и взглянул на обложку – «Букварь».

- Вот это да – «Букварь», - второй раз прочитал он и улыбнулся. – В детстве мамочка впадает или соседского мальчишку Славика азбуке обучает?

Но раскрыв книжку, Дима удивился ещё больше. Внутри  «Букваря»  от него была только обложка, оболочка, лежала Библия. Две книги не противоречили друг другу. Одна азбука для ума, другая для  души.

- Не хотела мать отца расстраивать, вот и прятала от его глаз подальше Библию. Ну, мама, ну дипломат и конспиратор, - покачал головой Дмитрий и засунул книжку снова под подушку.

А мать тем временем, отрезав от пирога, испеченного на большом противне, лакомый сочный кусочек, подала его Славику. Мальчишка уплетал угощение за обе щеки, аппетитно, пережевывая. Поджидал, когда его отец закончит выпивку с дядей Васей.

Петр вытер губы рукавом, не закусывая, встал и кивнул головой Славке в сторону двери:

- Загостились, вставай, домой пошли.

Мальчик, молча, встал, на ходу дожевывая пирог, двинулся к отцу.

- А почему Михайловну не поблагодарил? – спросил Петруха сына. – Нужно сказать ей «спасибо».

- Буду я за такой маленький кусочек спасибо говорить, - пробурчал маленький нахалёнок и последовал за папашей.

 

*  *  *

 

Василий и Сережа остались в доме, а мать с Дмитрием пошли на кладбище в соседнюю деревню, в которой осталось четыре дома да табличка с названием "Леша". Всего в километре от Ольховки была Леша, а она оправдывала свое название: густой лес  прижимал кресты могил к крутому обрыву. Река делала излучину.  Внутри этой подковы и успокаивались души односельчан, находили свой последний приют.

Могилу деревенские мужики вырыли около двух сосен. Анна Михайловна зачерпнула в пригоршню песок с бровки:

- Хорошее место ребята выбрали для Ванечки, - сказала она. – Сухое. Сосны, правда, какие-то мрачноватые, хмурые. Видно вместе с нами скорбят о муже.

Дмитрий шагами измерил территорию вокруг могилы. Мать подошла к сыну вплотную, оглянулась по сторонам и прошептала ему на ушко:

- Ты уж, Митенька, оградку-то сразу для нас двоих закажи. Не надо, чтобы между нашими могилками стена проходила. Меня вместе с ним похороните.

- Ну что ты, что ты говоришь то такое, мама – вздрогнул Дмитрий. – Тебе жить, да жить.

- Да, подарил бы мне Господь ещё годков пять-шесть, не отказалась бы. Но чует сердце, и года не протяну.  Ты знаешь, как Иван боялся, что  я раньше его умру? Считал, что раз болею, то меня первую на тот свет и призовут. А получилось совсем не так. В субботу пошли в баню помылись. Я разомлела от пара, но хотела постирать бельишко. Он ведь не позволил. Сам сказал, простирну. Пришел домой, морсу попил, а сам за сердце держится.  Осколок говорит, что-то опять шевельнулся. Я собралась к фельдшеру бежать, чтобы он укол ему сделал – не разрешил.

- Не суетись, мать – сказал. – Отлежусь. Бывало и хуже.

А  сам дышит часто и тяжело. Попросил:

- Нужно чайку горяченького попить, а не холодного морсу. Вскипяти.

- Стала я хлопотать у плиты, налила в чашку свежего ароматного чая – продолжала Анна Михайловна  вспоминать подробности. - Слышу, затих что-то Ванечка. Окликнула его, а он уже не дышит. Только что был со мной рядом, и уже нет его ни со мной, ни на белом свете.  Счастливый – такая легкая смерть. Пойдем домой, Митя, пора.

Он и сам заторопился в деревню. Жуткий холод, Дмитрий продрог до мозга костей, пронизывающий насквозь ветер толкал их в спину.

«С похоронной процессией пойду, шапку снимать не буду – простыну невзначай», – размышлял Дима.

Когда соседские мужики вынесли гроб из избы, он, обувая сапожки, увидел, что рядом с его шикарной обувью стоят стоптанные, с потертой побелевшей кожей на выпуклостях и сгибах, отцовские ботинки или как называл их батя – штиблеты.

Небольшая толпа, мужиков с обнаженными головами, а бабы в платках, двинулась по дороге. Дима не посмел поступить иначе и то же снял модную лохматую и пушистую шапку-ушанку.

Холод оказался не таким уж и колючим, ветер стих, потеплело, небо нахмурилось, и в воздухе запорхали снежинки. Природа пришла в умиротворение и призывала к этому же людей.

Димка на краю могилы поцеловал холодный и гладкий как бильярдный шар лоб отца. Он всегда избегал похорон, даже самых близких людей не провожал в последний путь. А кто мог быть ближе его отца? Губы, прикоснувшиеся к холодной коже, как будто ожог от раскаленной сковородки получили. Дмитрий отшатнулся от гроба и отвернулся в сторону. Не зря говорят, что грешников в аду заставляют бесы лизать языком раскаленную сковороду: «Грешен, грешен я перед тобой, батя».

Отец так любил своего первенца, часто писал Диме, куда бы судьба не забрасывала его, а он пару строк черкануть не успевал. Армейский приятель над ним посмеивался:

- Мои родители тоже просят написать хоть два-три слова. Так я, в отличие от тебя, им сразу отвечаю. Напишу не более трех слов, как они и требуют: «Жив. Здоров. Королев». Чего ты недописанное письмо по месяцу в кармане таскаешь? Черкани батьке два слова, как он желает. Ты мучиться перестанешь, и он доволен – на каждый его чих – здравствуй.

Димка развернулся и пошел к дому, чтобы не видеть, как убивается мать. Один. Сережка от матери не отступает, приведет её, да и Василий не подведет. Дома залпом выпил два полных граненых стакана, полез, карабкаясь по подступочкам на печку, ткнулся лицом в овчинный полушубок и заснул, как будто в небытие провалился…

Утром проснулся рано, затемно. Свет лампадки освещал Анну Михайловну. Она стояла на коленях перед иконой и молилась. Дмитрий подождал, когда мать поднялась с колен, и предложил:

 - Поедем со мной в город. Места для всех хватит да и Марине будет повеселей.

Анна Михайловна покачала головой:

- Как же Ванечку то одного здесь оставлю? Нет, нет, никуда я с тобой не поеду. Уж не обессудь.

 

*  *  *

 

Марина на вокзале встретила мрачного опухшего мужа 10 января и, не поздравляя с днем рожденья, спросила:

- Кого-нибудь из друзей или начальства пригласишь?  Или дома в узком семейном кругу посидим?

- Какое день рожденье? – отмахнулся Дмитрий.

В подъезде Марина заглянула в почтовый ящик.

- Димочка, тебе письмо, - дрожащим от волнения голосом прошептала, а не проговорила жена.

- Наверно уведомление из института – надтреснутым голосом предположил он, но, взяв письмо в руки, встал как вкопанный. Вихрь шальных мыслей роился в голове.

- Это же отцовский почерк. Конечно же, ему ли не знать этот летящий размашистый почерк бати.

Дмитрий нервно, а потому неровно надорвал конверт и слезы невольно навернулись на глаза. Поэтому он постарался прочитать отцовское послание как можно побыстрее, до того, как строчки начнут прыгать перед глазами, а буквы и фразы сливаться в одну длинную черту:

-   Дорогой мой сынок, Митенька! Привет тебе от старых штиблет и от второй пары стариков от нас: меня и мамы твоей. С днем рожденья…

Дальше читать Дима не смог, даже если бы и очень захотел. Он  сунул конверт в карман и шепча вслух, как безумец: «Письмо с того света, письмо с того света», выскочил на улицу.  Марина рванулась за мужем, но он, став снова прежним хладнокровным и расчетливым Дмитрием Крутовым, остановил её:

- Не беспокойся, я не сбрендил. Отец до своей смерти написал письмо, заранее поздравил меня с днем рожденья. Рассчитал все до минуты, чтобы поздравить меня день в день, а про свою смерть и не подумал. Я в деревню. Вернусь, как обернусь, задерживаться не стану.

Вернулся он через три дня. Разделся, бросил шапку на вешалку, снял модные красивые сапожки и поставил рядом с ними старые, потертые ботинки отца.

 

---

Заразная болезнь

 

Не прелюбодействуй

 

      Дверь в квартиру была открытой. Саша Мякишев удивился – кажется, он закрывал ее. Марина исчезла из комнаты, когда он еще спал, а сам Саша вернулся домой за забытыми документами через полчаса после того как ушел. Кто же проник в квартиру?

      Мякишев осторожно вошел в прихожую и успокоился. Следов разбоя или ограбления не было видно, а из кухни доносился голос жены. Но ее резкие беспощадные слова опять насторожили Сашу.

- Мякишев, Мякишев, - раздражено говорила Марина соседке по лестничной площадке. -  Раскатали мякиш и бросили на стол. Получился черствый и невкусный кусок сухаря. Помнишь Алку Плотникову? Все мечтала о трех «м»: муже, Москве, машине. И, представь, добилась своего! Выскочила замуж за работника министерства. Мой же тюха в Москву не пробьется, хотя и подавал виды. Сейчас вот поговорку придумал: «Если среди дураков найдется один умный, то дурак – он». Ах, взяли бы его работать в Москву, а там… Я-то устроилась бы, а он пусть как знает.

Саше стало  невмоготу выслушивать это.

-  Вот сейчас выйду на кухню и с язвительной улыбкой скажу: «Очень интересно рассуждаете, милочка!»  - Но еще больше захотелось Мякишеву вернуться к двери и хлопнуть ею,  как будто только что вошел.

Подавив малодушное желание, Саша прошел на кухню.

- А-а, это ты? – обернулась жена. В глазах ни испуга, что врасплох застал, ни даже удивления. Только пустота и равнодушие.

Саше стало не по себе от этого взгляда, и охота нарываться на скандал вдруг пропала. А Марина, отражая возможное нападение, тусклым бесцветным голосом сообщила:

- Только что звонила твоя Марусечка.

Маша Аверичева звонит ему третий день, а он все никак не соберется к ней заехать.

- Вот и хорошо, что звонила. Хватит тянуть, пора ехать.

С Машей Мякишев познакомился месяц назад. Строители сдавали курортный комплекс больницы, и, как и у других передовиков, он брал интервью у этой молоденькой девушки.

- Вы про меня напишете? Правда? – восторгалась Аверичева.

Ее старшая подруга, опытный мастер Валя Акимова одергивала:

- Да отстань ты от человека!

    Мякишеву было лестно внимание простодушной девушки, ее восторженность и даже влюбленность в человека в общем-то не ее круга. Но на этом бы знакомство и закончилось, если б в город не нужно было добираться электричкой. Саша сел в вагон с двумя подружками. На вокзале они попрощались с Валей, живет она тут рядышком. А с Машей оказалось по пути.

      Они шли по пустынному парку. Голые деревья постелили им под ноги пушистый ковер из листьев. Редкий лист, сумевший до сих пор удержаться на ветке, вдруг отрывался и медленно торжественно падал.

- Унылая пора, очей очарованье,  -  воскликнула Маша.

- Любишь стихи? – спросил Саша и, не дожидаясь ответа, продолжал: - Природа и женщина – извечная тема поэтов. Ведь то и другое – чудо. – И продекламировал:

 

- Как привыкает к чуду человек,

Ах, как он быстро к чуду привыкает –

Оно его уже не удивляет,

Оно ему даровано навек.

 

Восторженная улыбка исчезла с лица Маши, а Мякишев, сделав жест рукой – не торопись, - продолжал, декламировать:

 

- Но человек не может жить вот так,

Он привередлив, он и не прощает,

Когда ему награды не сулят

И новизны ему не обещают.

 

Саша шумно выдохнул воздух и грустно покачал головой:

 

- И вот тоска берет в свои тиски,

На чудо мы взираем равнодушно.

Оно домашним стало и послушным,

Варит обед и штопает носки.

 

Саша остановился и спросил Машу:

- Ну, как?

- Не нравится, - разочарованно вздохнула она.

- А ты дослушай, - Саша умоляюще сложил руки на груди, а затем выбросил их вверх, как приветствующий ликующую толпу триумфатор: - Но океан с названьем скромным Тихий лишь притворился Тихим. Он – Великий.

Долго шли молча и слушали шуршанье листьев.

- Вы очень любите свою жену? – наконец выдавила из себя Маша. Вопрос застал Мякишева врасплох. Он не был готов откровенничать, тем более с кем? С семнадцатилетней девчонкой! Поэтому рассеянно ответил:

- Да-да. Наверное…

Домашний телефон девушка узнала в редакции.

- Александр, это я, Маша Аверичева!  - услышал в трубке радостный голос Мякишев. Потом радость сменилась тревогой.

- Нас нужно не только хвалить, Саша. Если бы ты только знал, что творится у нас на участке! Ужас! – возбужденно сказала Маша и выдала дальше почти телеграфный текс:  - Приезжайте, разберитесь, помогите!

- Хорошо, Маша, - пообещал Мякишев. – Приеду, разберусь.

      Дела, дела… Текучка. За этими текущими делами Саша не смог сразу приехать на участок. Да, по правде говоря, он и не думал, что там могло быть что-то серьезное. Ему казалось – просто Маша ищет с ним встречи. А если что-то и случилось, то значимость события Аверичева по молодости лет явно преувеличивает.

Однако равнодушные  глаза жены подтолкнули Мякишева:

- Хватит тянуть – пора ехать!

В больнице остались кое-какие недоделки, и начальник участка оставил на объекте двух столяров, одного плиточника и маляра Аверичеву. Как он образно выразился, подбирать сопли.

Саша приехал в обед и застал всех, кроме Маши, в вагончике-бытовке.

- Что случилось, мужики? – нарочито грубовато спросил он.

- Да чокнулась девчонка из-за своей честности, - нехотя отозвался пожилой столяр. – В воровстве нас обвиняет, да начальство во всех смертных грехах подозревает. Я как-то в шутку один случай рассказал. В командировке мы были. Приходит вечером к нам прораб, а у нас уха из свежей рыбки дымится.

«Где это вы достали рыбу?» - спрашивает. – «Поймали», - говорим. – «Чем?» - «Ведром». – Ну-ну, заливай», - обиделся прораб. – «Правда, - говорю, - у рыбаков выменяли ведро на ведро.  Мы им ведро краски, они нам ведро рыбки».

Все посмеялись, я для смеха и рассказал, а вот Маша свой вывод сделала:

«А я-то думаю, куда же моя краска на корпусе пропала. На обед уходила, в ванную поставила. Вернулась с обеда – ни ведра, ни краски».

«Ты что, чокнулась? – спрашиваю ее. – Начальник обещал эксплуатационной службе на мелкий ремонт краску оставить. Они, наверное, и забрали. У них и ищи».

Столяр смущенно умолк – в вагончик зашла Аверичева. Мякишев поднялся:

- Здравствуй, Маша! Выйдем, поговорим.

Они шли между зеленых сосен, и Маша быстро шептала ему, опасливо озираясь:

- Они хотят меня убить. Молчи, говорят, а то худо будет. Краска пропадает, плитка пропадает, а ключи от склада у меня. С меня все спросят.

Саша не знал, то ли смеяться ему, то ли злиться.

- Глупость какая-то – хотят убить! Да кому ты нужна?

И тогда Маша с печальной безысходностью выдала такое, от чего у него мурашки по спине побежали:

- Если бы вы сегодня не приехали, я бы с собой покончила. -  Маша медленно вытащила из кармана бельевую веревку.

- Жалко вот только, письмо родителям не успела уничтожить. Они могут их разыскать и убить. Мама, мама, что я наделала, - шептала Маша. Мякишеву ее шепот казался отчаянным воплем.

      Ведь она явно больна! Как говорят мужики, чокнулась. Впервые в жизни он видит человека, сходящего с ума. Ее немедленно надо показать врачам. Боже мой! Как хорошо, что больница уже начала работать. Не надо искать врачей.

- Машенька… - Мякишев почувствовал, что фальшивит. Пытается сюсюкать с ней, как с маленьким ребенком. Догадается о его подозрениях. Но Маша обрадовалась такому обращению. И Саша  уже уверенно повторил:

- Машенька, пойдем к главному врачу. Может быть, на самом деле краску взяли его работники.

Мякишев оставил Машу в приемной и вошел в кабинет один:

- Подожди, я все разузнаю.

      Владимир Федорович Треплов с досадой выслушал путаные объяснения Мякишева. Не вовремя тот! Ведь как раз перед его приходом позвонил завхоз и доложил, что сауна готова. И вся компания с нетерпением его ждет. Но постарался быть вежливым:

- Вы знаете, уважаемый… Уважаемый Александр Иванович. Я – терапевт, а не психиатр. – Владимир Федорович усмехнулся, представив, как психиатр в холле сауны разливает по рюмкам армянский коньяк. – Психиатр есть в больнице  на станции.

- Так как же мне быть с Аверичевой? До станции пять километров через лес, а автобус будет через два часа, - поник Мякишев.

«Будет болтаться по больнице два часа и что-нибудь вынюхает, - наморщился Владимир Федорович. – Дам ему машину, а заодно шофер на станции купит еще бутылку коньяка», - решил он.

- Сейчас вас с ветерком доставят. – И расплылся в радушной улыбке.

- Машенька, поедем на станцию, а там электричкой в город, - стал обманывать Аверичеву Саша. – Владимир Федорович ни о чем не знает. Поедем к начальнику участка разбираться.

Коля доставил их с ветерком до больницы и помахал рукой: чао-какао!

Маша еще на объекте что-то заподозрила:

- А почему на «скорой помощи»? – а у железнодорожной больницы вовсе взбунтовалась:

-  И вы тоже думаете, что я с ума сошла?

- Ничего я не думаю. Я промочил ноги и плохо себя чувствую,-  самозабвенно врал Мякишев и сам поверил в это вранье.

Маша поверила или сделала вид, что поверила.

- Чего лопочешь? – хамовато оборвал Мякишев психиатр. – Откуда она? Из города. Вот в город ее и вези. На чем, на чем – на электричке! У меня не то что у Треплова, лишнего бензина на «скорую» нет.

- Дал таблетку? – ласково спросила Маша.

- Сказал, что нужно ехать в свою больницу, - впервые за весь день сказал правду Саша.

      Они побрели по сырой дороге сплошь в лужах к платформе на электричку. Мимо прошли такси, и Саша с огорчением подумал, что за трешку далеко не уедешь, а больше у него нет ни копейки.

      До прихода электрички оставалось сорок минут. Но с каким бы нетерпением Саша ни поджидал электричку, она показалась неожиданно. Бесшумно выползла из-за горизонта и, словно сама испугавшись своей внезапности,  дала резкий сигнал. Мякишев от неожиданности вздрогнул. Что если Маша бросится под поезд! Он схватил правой рукой ее локоть, а левой вцепился в запястье. Она догадалась о его мыслях.

- Саша, не бойтесь, - зашептала, ввинчивая ему в уши штопор отчаянных слов. – Я не брошусь под колеса: а вдруг не насмерть? Мне только что слышался голос. Как будто кто-то приказывал мне: "Прыгай! Прыгай!". Но ты сжал мою руку и наваждение закончилось.

      Саша внимательно взглянул на Аверичеву. Разве так здраво может рассуждать сумасшедшая! Но все равно руки мертвой хваткой держали девушку.

      Молча, сидели рядышком в  пустом вагоне. Напротив Александра сидел, ухмыляясь, попутчик. Вид у него был весьма неприятный, а его шепоток и вовсе заставил Мякишева вздрогнуть:

- Блудит твоя благоверная женушка, и ты поблудить захотел? – тощая козлиная бородка его затряслась от беззвучного смеха. Попутчик и не собирался дожидаться Сашиного ответа. Он радовался, что Мякишева так шокировали его гнусные слова. Саша уставился на попутчика. На голове его вязаная шапочка стала темнеть на глазах, и ее темно-синий цвет превратился в черный. А кончики "петушиного гребешка"  шапочки стали казаться Мякишеву маленькими черными рожками. Да и усмешка-то его перестала казаться добродушной. Хотя и сразу в ней читалась ирония, а теперь чувствовалась издевка. Да и сама улыбка превращалась в злобный оскал.

- Да не сатана ли это в образе человеческом расселся напротив нас с Машей, - мелькнуло в голове у Саши. Он перекрестился сам, перекрестил девушку и попутчика. Посмотрел на сиденье напротив – никого там нет. Пустое место.

- Это он, дьявол, наводит человека на мысль, что у него всегда есть легкий выход из любого тяжелого положения. Стоит только  накинуть на себя петлю, или броситься под электричку. И никаких проблем, - думал Саша. – А побуждения-то у самоубийцы вроде бы самые что ни как есть высокие. Зла много, а он не может мириться с пошлостью человеческой жизни. Это моя любовь к Маше победила зло. Дьявол обольщал девушку, когда она хотела броситься под электричку.

Вслух же Мякишев спросил:

- Ты не видела, когда и куда исчез наш попутчик?

- А разве с нами был еще кто-то рядом, - удивилась она. Затем Маша робко спросила:

- Можно, я подремлю? – И положила голову на плечо Мякишеву.

      Неудачи и здесь, в городе, преследовали их. В городской больнице у психиатра был неприемный день, и Саше пришлось вести Аверичеву в общежитие. В комнате никого не было.

- Где письма, где? – опять забеспокоилась Маша и стала рыться в сумочке, выкладывая по очереди на стол губную помаду, коробочку с тушью, носовой платок, два конверта и… моток бельевой веревки.

      Саша содрогнулся от мысли, что до глубокого вечера придется быть один на один с сумасшедшей. Не выйдешь – вдруг повесится!

- Порви, порви конверты, - закричал Саша, но Маша безвольно отодвинула их.

- Они уже поехали туда, Саша. Я сейчас же должна ехать домой. Маму надо предупредить.

Саша даже обрадовался этому порыву. Лишь бы только не сидеть вдвоем в пустой комнате.

- Поедем. – На вахте он остановился. – Машенька, подожди, я домой позвоню, - и, срываясь на крик, спросил вахтера:

- Где комендант?

- Чего орешь, не глухая! – разозлилась вахтер, толстая тетка в огромных очках. – Вон там комната в конце коридора.

      Саша опять тронул Машу рукой, и униженно попросил: - Подожди, Машенька, - и быстрым шагом бросился искать коменданта. В голове у Саши свербила яркая мысль: «Позвонить в "скорую помощь"». Но вдруг отталкивая ее в сторону, появилась другая подленькая мыслишка:

- Ну, что ты возишься с ней, - нашептывал Саше чей-то посторонний голос.  Она не сумасшедшая, а душевно больная… Дома тебя ждет жена, позвони ей побыстрее и уезжай к ней. Она тебя ждет и встретит с нежностью и любовью.

      Мякишев  и в самом деле стал набирать номер не "скорой помощи"  - "03", а свой домашний. Жена долго не поднимала трубку, потом он услышал ее глуховатый неприязненный голос:

- Ну, что тебе от меня тебе надо? Где ты болтаешься? Сколько раз тебя предупреждала: задерживаешься где-то у своих друзей или баб – позвони!

- Я тебе об этом как раз и звоню, - торопливо ответил Саша. – У своего давнишнего приятеля задержался, у Сергея.

Жена, положив телефонную трубку на рычаг аппарата, обернулась к лежавшему на смятой простыне мужчине, с усмешкой сказала:

-   Слышал, Сергей, мой-то дурачок говорит, что сидит у тебя в гостях. Лежит сейчас под боком у какой-нибудь смазливой бабы, а мне врет паршивец. 

- Она меня ни на шаг не отпускает. Сошла с ума. Вызовите неотложку! – выпалил Мякишев, набрав телефон скорой,  и снова побежал к Маше.

Молодой человек в белом халате и с чемоданчиком вошел в вестибюль. Толстая бабка вязала носки да парочка молодых вела беседу.

- А где же больной? -  с удивлением спросил врач.

-  Я больной, - по-солдатски вскочил Саша и, показав глазами на Машу, добавил тихонечко:

- Она, она…

- Как дела, милая? – спросил Машу врач и взял ее за руку, внимательно вглядываясь ей в глаза. Потом отвел в сторону Сашу:

- Видно, что не выпивали, не пахнет. Может быть, она анашой обкурилась? Нет? Странно. – Он задумался и снял телефонную трубку: - Психиатрическая? Мне Сукова, проконсультироваться надо. Уникальный случай!

Договорить он не успел. Маша кошкой бросилась к телефону, вырвала у врача трубку и вдребезги разбила ее о стенку. Двум дюжим санитарам едва  удалось скрутить ее. Врач вытер пот со лба:

- Проконсультировался… теперь и без всяких консультаций ясно…

 

*  *  *

 

- Вы к кому? – встретила на пороге незнакомую женщину Марина и позвала мужа: - Мякишев, к тебе.

- Александр Иванович, не узнали? Это я, Валя Акимова, - заговорила женщина. – Маша просила вас зайти, попроведать ее в больнице. Пускают в среду и пятницу.

 

*  *  *

 

… Мякишев удивился, что ему не дали белый халат.

- Они же не заразные, дураки-то, - махнула рукой нянечка. – Заходите в палату.

Валя повела его между коек к Маше, она уже бывала здесь не один раз. Маша смиренно лежала на кровати.

- Ничего не вспоминайте. Ей только что сделали успокаивающий укол, - вспомнилось Мякишеву предупреждение врача.

- Машенька, - обратилась к больной подружка Валя, - я Сашу привела.

Маша откинула одеяло, села на койку, но по-прежнему молчала.

- Вот и я, - выдавил из себя Мякишев и споткнулся о пустой и равнодушный взгляд Маши. Он ожидал увидеть в ее глазах бездну безумия, а увидел безграничную пустоту равнодушия.

      Точно так - как на пустое место – на него смотрела только его жена, а теперь вот смотрит и больная Маша…

      Да, если среди дураков заведется один умный, то дурак – он. Но все равно тяжесть, давящая на Александра куда-то исчезла. Он перекрестил Машу и пошел, как молитву повторяя несколько раз слова:

-  Самоубийство полное безверие в Промысел Божий. Господь даровал нам  жизнь, и только он вправе ее забрать. Душевная болезнь – очень заразная болезнь. От нее одно лекарство – постоянная молитва.

 

*  *  *

 

      Наконец-то Марина  получила права на управление автомобилем. Сергей пригласил ее на пикник.

- Могу немного теперь и на природе оторваться. Шашлык, даже самый сочный,  поперек горла встанет, если горло предварительно не смочить винцом или водочкой. Теперь я буду пить на гулянках, а ты только закусывать. Будешь меня домой привозить на жигуленке. Права теперь  у тебя есть.

      Сергей сидел на заднем сиденье, когда они возвращались домой. Марина вела машину аккуратно, спокойно, уверенно и ее любовник расслабился окончательно. Он распахнул дверцы гаража и стал садиться за руль, позволил Марине загнать жигуленок во внутрь гаража.

     Она, распахнув дверку, обернувшись назад, сдавала потихоньку автомобиль в ворота. Но напоследок допустила оплошность. Газанув чуть больше, чем надо, "заломила" дверку, не вписавшись в габариты ворот.

      Надо отдать должное Сергею, что он сохранил самообладание, не сорвался на мат, а спокойно подошел к Марине и, козырнув ей, как будто он не наш российский хамоватый гаишник, а парижский полицейский произнес вежливо:

- Мадам, ваши права. 

      Марина машинально достала их из дамской сумочки и протянула Сергею.

      Он театральным жестом открыл их, как будто познакомиться с документом, а сам  стал демонстративно рвать их ожесточенно на кусочки. Затем пустил клочья бумаги по ветру, а любовнице сказал:

- Я лишаю вас прав навсегда.

- Дурак, идиот, - запричитала Марина. – Я-то, дура, думала, что ты любишь меня. А ты… тебе наплевать на то, с каким огромным трудом они мне достались.

Вот теперь взбеленился и Сергей.

- Знаю, знаю, с каким трудом тебе достались права. Ты передком их заработала. Это для тебя не огромный труд, а одно удовольствие.

- Мерзавец, получи за свое хамство, - любовница любовнику влепила звонкую оплеуху.

И вся любовь.

 

---

Дора, дора, помидора…

 

Не укради

 

В мае земля хоть и покрывается изумрудной зеленью, но не успевает как следует прогреться на ласковом солнышке. Она еще не забыла холодок снежных сугробов, когда в один прекрасный день – а он и на самом деле прекрасен – зима будто возвращается назад, сады обметает белая вьюга.

Но белый цвет на деревьях не отдает холодом снега – он нежный, живой, розоватого оттенка. Яблонь в Ольховке так много, что удивляешься бескрайнему морю веселого кипения бело-розовой пены их цветов. Почему деревню назвали Ольховкой? Ей бы следовало называться Яблоневкой. Значит, не всегда было столько яблонь…

Старинный двухэтажный купеческий дом снаружи все еще пытался молодиться. Щеголевато поддерживали крышу крылечка два литых, в замысловатых завитушках, кронштейна, похожих на огромные канделябры, но, шагнув внутрь, сразу ощущаешь ветхость дома. Стены коридорчика были когда-то оштукатурены, но штукатурка поотлетела, и кое-где обнажился мрачный темно-красный, почти коричневый, кирпич. Грязно-серая штукатурка обита неровно, и стены коридорчика были похожи на стриженную большими ножницами овечью шкуру. Лишь в одном месте, размером не более одного квадратного метра, штукатурка сохранилась в первозданном виде и сверкала малахитовой краской.

Кому-то захотелось исправить эту несправедливость. Краску поцарапали гвоздем до известковой белизны штукатурки. Полосы были где реже, где гуще, и на малахитовом пятне прорисовывался орлиный профиль сурового мужчины. Надбровье резко выступало над прямым носом, и линии скошенного невысокого лба шли почти параллельно ему. Густые волосы коротким бобриком поднимались надо лбом и мягко спадали на затылок. Пышные, но небольшие усы дополняли сходство…

Шаткие половицы коридорчика упирались в скрипучую деревянную лестницу с резными балясинами и отполированными поручнями. Вторая ступенька лестницы наползала на первую.

Наверху жили два учителя со своими семьями. Одна комната первого этажа была предназначена интернатским ребятам, а во второй каморке под лестницей жили две Анны: столетняя старуха и сорокалетняя внучка. Подумать только! Старуха родилась еще до отмены крепостного права, а теперь доживала свой век, второй век, в клетушке бывшего собственного дома.

Бабка была слеповата и глуховата. Шаркая ногами и держась рукой за стенку коридора, она выходила на улицу и проходила в хлев. Любила погладить корову, постоять, молча у ласковой скотины. Потом, так же шаркая галошами, перепачканными навозом, шла к себе в темноту под лестницу. Пол коридора поэтому был всегда грязным, и вторая Анна частенько ругала за это бабку.

Для учителей и интернатских ребят дом был казенным. Для Анн он давно перестал быть своим. Поэтому о ремонте никто не заикался. Сколько помнит себя Витька, столько существует обшарпанный коридор с портретом усатого мужчины на стене. Самый старший из интернатских помнит то же самое. Значит, портрет существует вечность.

Когда открывается дверь на крылечко, в коридорчик врывается сноп солнечного света. Доселе никому не видимые пылинки затевают веселый хоровод и замирают, распластавшись светлым пятном на малахитовом портрете. Кто-то говорил Витьке, что на штукатурке в церквях рисовали лики святых, и это называлось не иконой, а фреской. Луч солнца, прорезав полумрак коридора, упирался в иконописный орлиный профиль «фрески». Светилось светлое пятно, еще более подчеркивая темноту, грязь и нищету. Обе Анны проходили мимо портрета как мимо пустого места: хуже того, что случилось с ними, уже не будет.

Друзья-фронтовики, забредшие на огонек к Витькиному отцу, при виде портрета сгоняли с лица добродушную хмельную улыбку, приосанивались, всем своим видом давая понять: броня крепка и танки наши быстры, а из груди так и рвалось, подкатывая к горлу, молодцеватое: «Да здра-а-…»

Изредка заходили ко второму учителю интеллигентики. Одни из них, быстро прошмыгнув к лестнице, старались не смотреть на профиль – закрасить, что ли? Так могут неправильно понять. Другие интеллигенты возвращались назад к крылечку, хлопали дверью, чтобы потушить неестественный свет портрета, и шли в темноте к лестнице.

Но не всегда бывали солнечные дни. В тусклый пасмурный день в коридоре плавал полумрак, и портрет смазывался, уже не выглядел, как икона – просто исцарапанный хулиганами кусок штукатурки на грязноватой стене…

И другое чувство вечно жило в Витьке. Это чувство голода. Только закончилась война. Белый хлеб, который называли ситным, бывал только по праздникам. Витька почему-то думал, что ситный – это исковерканное обожравшимися людьми слово «сытный». Он удивлялся, почему так называли хлеб Ситник, конечно, вкуснее серого хлеба, но зато ржаной сытнее белого. Справедливости ради ситником надо было бы назвать ржаной хлеб.

Мать брала Витьку, как самого старшего из братьев и сестер, в магазин за хлебом. Уходили занимать очередь рано и долго-долго ждали дяди Мишину повозку, которую тащила кляча. На телеге возвышался большой ящик, обитый железом, в котором и привозил дядя Миша душистый хлеб.

Продавец деловито просматривала паевую книжку матери, кидала на площадку весов две буханки широченным и длинным ножом, по мнению Витьки, пиратским, отрезала от третьей довесок. Если с первого раза она не уравновешивала довеском гири, то отстругивала еще просвечивающий на свет ломтик хлеба и складывала все в подставленную матерью авоську.

Витька ловко перехватывал ломтик, награду за долгое ожидание, и, отщипывая по крошечке, смаковал ее всю дорогу до дома. Бывали счастливые дни, когда Витьке в довесок доставалась горбушка. Мякиш ведь не такой сытный, как горбушка. Но даже ломтик корочки исчезал быстро, и Витьке время от времени приходилось судорожно сглатывать забивавшую рот слюну.

- К тебе, Витя! – окликнула сына мать и оставила дверь открытой. Витька подошел к стоящему у порога хмурому Мишке. Тот вцепился ему в плечо, вытянул Витьку в коридор, припал к уху и быстро-быстро зашептал:

- Коптев собаку спустил на Васильева. Штаны и рубаха в клочья. Потом сам Коптев еле-еле Пирата оттащил. Так мало ему, гаду, показалось. В стрекаву почти голого Васильева загнал и прутом по лыткам отстегал…

Васильев  лежал на печке. Лицо, руки, ноги, ошпаренные крапивой, были в сплошных волдырях. Руки и ноги перебинтованы, а ссадины на спине густо смазаны йодом.

- Сказал родителям, что бродячая собака укусила, - грустно объяснил Василек. – А Коптев помалкивает, что я в сад к нему лазил за яблоками. И на том ему, скотине, спасибо.

- Ничего, мы с Мишкой его отблагодарим, - пообещал Витька и махнул: - Пошли!

Дома взрослых не было – на работе. Витька взял с чердака легонький, длинный, но тонкий шест. С прошлого лета отец приготовил его на косовье или на ручку для граблей. В толстый конец вбил под острым углом здоровенный гвоздь. Шест превратился в добротный багорчик. Моток толстой алюминиевой проволоки и кусок хлеба Витька засунул за пазуху. Он никогда не носил летом ботинок, а здесь, немного подумав, стал их натягивать. Если придется удирать, то бежать босиком легче, но можно наскочить на стекло или острый сучок, и попадешься. Рисковать же Витьке нельзя: отец ему шкуру спустит за чужой сад.

- Вить, может быть, когда стемнеет, полезем? – заныл Мишка, вспомнив, что очень уж жалкий вид был у Василька после ночного похода.

- Не дрейфь! – одернул его Витька. – Днем, наоборот, безопасней. Никто не ожидает. Лишь бы кто-то из прохожих нас не узнал.

Пират встретил их злобным лаем. Он рычал, рвался к ним, но длинная цепь туго натянулась и не пускала к самому забору. Одним концом цепь была привязана за ошейник, а вторым – за кольцо на натянутой через весь сад проволоке. Пират бегал вдоль этой проволоки и не пускал грабителей в сад. Мальчишки обирали одну яблоню, которая была в мертвой зоне для собаки.

Витька с большим сожалением бросил кусок хлеба так, чтобы Пират, подбежав к нему, приблизился кольцом с цепью к самой изгороди. Тогда поймать багорчиком цепь, притянуть ее к самому краю и намертво привязать толстой проволокой к столбу изгороди будет делом одной секунды. Пират лишится возможности бегать по саду, а они могут спокойно поразбойничать. Но собака даже нюхать хлеб не стала, а еще яростнее залаяла.

- Да жри же ты, жри! – ласково уговаривал пса Мишка. А Витька, прикусив губу, злился:

- Ты смотри, его хлебом не купишь, а мяса где я ему возьму? Да, может быть, он и на мясо не кинется. Вишь, как заливается!

Тут ему пришла в голову отчаянная мысль:

- Мишка, подходи к изгороди, где хлеб лежит, и дразни Пирата!

Мишка послушно подбежал к изгороди, загавкал на собаку, передразнивая ее, и даже показал язык. От такого нахальства Пират захлебнулся от лая и тоненько завизжал. Он рванулся к обидчику, и кольцо с цепью, лязгая по проволоке, покатилось к столбу. Витька в этот момент крючком-гвоздем поймал цепь, подсек, как большую рыбину, за звено и стал осторожно подтягивать к себе.

- Дразни, Мишка, дразни!

Мишка бросил в собаку чурбачок, и она снова рванулась к мальчишке. Витька уже приматывал проволокой цепь к столбу.

- Попался, который кусался, - радовался Витька, - попался, голубчик! – Еще раз полюбовался на тугой проволочный узел – зубами не развяжешь! – и окликнул Мишку.

Мишку удача с Пиратом взбодрила, и он бесстрашно полез в дырку между раздвинутым тыном за Витькой. Витька на всякий случай раздвинул тынник еще в трех местах. На случай внезапного отступления. Все дырки в изгороди были сделаны со стороны прилегающего  к саду леска.

Витька подбежал к разлапистой яблоне, огрузшей от плодов. Некоторые ветки были подперты. Сбив ногой подпорки, Витька обхватил ствол яблони обеими руками и с остервенением стал его трясти. Тра-та-та-та, - дробно застучали о землю спелые яблоки. Витька подбежал  к другой яблоньке, тоже усыпанной плодами. Тра-та-та-та-та, - снова весело застучало по земле. Витька, неловко выдергивая подпорку, обломил ветку. Захрустела ветка в самом своем основании, вырывая из ствола сочное белое мясо волокон дерева, и бессильно повисла вниз. Ломать деревья – это уж слишком! Даже ночные разбойники повзрослей действовали по неписанному закону – никогда не ломать веток.

Но в ребят вселился какой-то бес: «Вот тебе наша благодарность!» - и новая ветка поклонилась мальчишкам с предсмертным скрипом. «Вот тебе наше спасибо!» -  буйствовали друзья. Наконец Витькина осторожность взяла верх над безумием:

- Я сейчас только посмотрю, нет ли кого!

Чутье не подвело его. По улице шел домой на обед Коптев, встревожено прислушиваясь к злобному лаю Пирата.

- Атас, Мишка, атас! – полушепотом предупредил Витька об опасности, и они в несколько прыжков добрались до одной из дырок. Мишка на четвереньках полез в лаз и чуть замешкался. Витька уперся  руками в Мишкины ягодицы и что есть силы, пихнул Мишкино тело вперед. Мишка мешком вывалился наружу, а Витька ужом проскользнул следом.

В зарослях орешника друзья остановились перевести дух.

- Давай посмотрим, что Коптев делать будет! – предложил Витька. Они залегли в бурьяне, раздвинув щелочку между стеблями сочной травы. Пока было спокойно.

- Ты чего у изгороди заменжевался? – спросил Витька.

- Да яблок полную за пазуху набил, - показал оттопыренную рубаху Мишка и протянул Витьке ярко-красное в полосочку яблоко.

Но попробовать яблоко не удалось. В сад вбежал и стал как вкопанный Коптев.

- Кто? Кто это сделал? – заорал он и стал пинать ни в чем не повинного Пирата.

Пес увертывался и жалобно, виновато скулил.

- Хуже собаки, - проворчал Витька, пошарил рукой вокруг себя и, наткнувшись на камень, швырнул его в сторону сада. Шлепнулся камень далеко от Коптева. Стук камня на минуту отрезвил хозяина сада. Но только на минуту. Коптев рванулся домой и выскочил из сеней с двустволкой. «Трах-ба-бах», - полоснуло выстрелом по кустам. «Чук-чук-чук», - застучали дробинки по веточкам и листьям деревьев над головой мальчишек. Они вжали головы в плечи и лежали ни живы, ни мертвы.

После выстрелов наступила звенящая тишина, и был слышен шелест опадавших листьев. Один из них упал на ухо Мишке, и он вздрогнул, испугавшись этого прикосновения больше чем выстрела.

А Коптев, тем временем, увидел кусок хлеба у забора.

- На хлеб позарился! – снова разъярился хозяин сада. – Не кормят тебя? Получай гостинец!

«Ба-бах!» - снова рванул воздух выстрел. «Ва-у-а-а», - взвыл протяжно, леденящим кровь звуком, Пират.

Мальчишки со всех ног бросились прочь, чтобы не видеть брызнувшей из собаки крови.

«Ба-бах», - громыхнуло у них за спиной. «Ва-а…» - взвыл Пират, и звук резко оборвался.

- Убил, убил! – отчаянно шептал Витька, а у Мишки зуб на зуб не попадал.

Дома пятилетняя сестренка Галя стала упрашивать Витьку поиграть в прятки.

- Не хочу, - отнекивался брат, но сестричка сморщилась, как печеное яблоко, и вот-вот готова была задать реву.

- Вот, так, Витечка, ты всегда обманываешь. А говорил: посиди немного одна, а как приду домой, в прятки поиграем!

- Ладно, поиграем, - согласился Витька и стал считать. «Дора, дора, помидора, во дворе поймала вора, стали думать и гадать, как бы вора наказать!» - Витька считал так, чтобы ему пришлось водить. Он знал, как обрадуется этому Галка, как зальется счастливым смехом: «Тебе, Витечка, водить. Тебе водить!».

Он специально сделался жутко серьезным и напускной суровостью предупредил:

- Смотри, считаю до десяти!

- Громко считай! – потребовала Галя и побежала прятаться.

Витька согнул руку в локте, поднял ее к голове, прижал запястье к глазам и прислонился лицом к стене.

- Раз, - сказал он. – Раз с четвертью, раз с половиной, два! – потом долго-долго молчал и громко выкрикнул, - Три!

Когда он досчитал до десяти, стал открывать глаза, снова прокричал другую считалку:

- Раз, два, три, четыре, пять - я иду искать. Кто еще не спрятался, я не виноват!

Хотя Витька водил честно, не подсматривая, но зато хорошо слышал, как Галя пыхтела, поднимаясь по лестнице на второй этаж. Но он не стал сразу подниматься наверх. Заглянул за угол, приговаривая:

- Вроде бы сюда бежала. – Заглянул под лестницу.  - Ты смотри, и здесь нет! Где это она спряталась?

Все это говорилось для Галочки. Конечно же, она все слышит и радуется, что так хорошо спряталась. Витька минутку помолчал и прислушался. Но своим чутким слухом не слышал заливистый колокольчик смеха Гали. Тогда он и поднялся наверх.

Дверь в кладовку соседа была приоткрыта, и Витька на цыпочках двинулся к ней. Тихонько приоткрыл дверь и остановился. Галя стояла спиной к нему над раскрытой кастрюлей. Витьке стало не по себе от недоброго предчувствия.

- Ты что здесь делаешь? – спросил он сестру. Она вздрогнула и обернулась.

Витька не удержался от улыбки: весь подбородок, щеки, нос были измазаны белой мучнистой кашицей, а в кулачке были зажаты две толстые, как поленья, разваренные макаронины. Но улыбка быстро слетела, а сердце опять наполнилось тревогой. Голодная сестренка залезла в чужую кастрюлю, подумал он, залезла не специально – видимо, задела кастрюлю ногой, а крышка и слетела. Что будет, когда узнают соседи!

Галя почувствовала свою вину и заревела:

- Я нечаянно!

- За нечаянно бьют отчаянно! – прикрикнул на сестру  Витька и стал разжимать ей кулачок с макаронинами.

Как получилось, что он сунул в рот эту проклятую макаронину? Она, скользкая и липкая, сама проскочила в горло. Когда Витька совал в рот вторую макаронину, в кладовке появился третий человек – сосед. Витька так и не мог проглотить макаронину, и она торчала изо рта, как папироска.

Суровый сосед, молча, взял его и Галю за плечи и, слегка подталкивая, повел к себе в комнату. «Галю бить не дам – злобно думал Витька. – Руку укушу или сам под удары буду к нему лезть».

Сосед заставил их вымыть руки, усадил за стол, а потом поставил перед ними по тарелке с дымящимся супом. Витька, набычившись, рассматривал рисованные узоры и цветочки на клеенке. Галя, облегченно всхлипнув, взяла ложку и стала с аппетитом, есть суп. А у Витьки клеенчатые узоры почему-то расплылись в какое-то цветное бесформенное пятно, и две капельки, сорвавшись со щеки, булькнули в тарелку. Сосед потрепал Витькин непослушный вихорь на голове:

- Ну, ну, не надо. Суп и так соленный!

Через неделю в орешнике встретились трое друзей. Витька недавно ездил со своим дядей в Холки и с местными мальчишками играл в прятки в пещерах монастыря. Скрылся он в монашеской келье и его одного никак не мог отыскать водящий мальчик.

Витьке казалось, он слышит в келье слова молитвы. Он слышал от местных жителей, что когда инок Геласий читал молитву в подземном Храме, то все монахи в келье слышали ее слова и повторяли их вслед за Геласием. Может быть, это были невнятные голоса ребятишек, но какое-то умиротворение снизошло на Витьку и, он прошептал:

- Не укради, не убий.

У Мишки подозрительно оттопыривалась рубаха. Округлые предметы желваками перекатывались под натянутым полотном рубахи.

- Вишь, какое пузечко! – гордо хлопал себя по животу Мишка. Василек выдернул подол майки из трусов, захватил края майки руками, и получилось довольно вместительная лунка для округлых предметов. Это были обыкновенные яблоки. Василек это хорошо знал – они только что с Мишкой вернулись из коптевского сада.

- Клади, Мишка, клади побольше. Это мы Вите отдадим! – приговаривал Василек, а Мишка с ловкостью фокусника доставал из-за пазухи то одной, то другой рукой яблоки и метал Васильку в подол.

- Я не буду есть ворованные яблоки! – твердо сказал Витька.

Василек от неожиданности отпустил концы подола майки.

– Тра-та-та-та, - дробно застучали яблоки по земле. Застучали дробно, победно, как салют…

 

---

Юрка – фриц

Не убий

 

Юрка Калинкин родился через полмесяца после освобождения деревни от гитлеровцев, но за полмесяца до возвращения домой из госпиталя отца-фронтовика.

Калинкина-старшего все односельчане называли не иначе как «Я-Я Калинкин». Нет, Калинкин не любил прихвастнуть, мол, я да я, напротив, был угрюм и немногословен. Просто Калинкина звали Яков Яковлевич, и односельчане почтительно-насмешливо всегда присоединяли инициалы совхозного бухгалтера к его фамилии:

- А мне Я-Я Калинкин и говорит…

- Иду домой, а навстречу мне – Я-Я Калинкин.

Деревенские бабы считали, что Я-Я Калинкин, очевидно, должен был принять посильное участие в рождении женой мальчика, но из-за своего отсутствия в деревне во время немецкой оккупации этого не смог сделать. Поэтому они связывали почему-то появление Юрки с  офицером гитлеровской комендатуры Фрицем Шумахером.

Бабий шепоток: «От Фрица родила… Фриц… родила» озорники-мальчишки сократили до одного слова. И с самого рождения к Юрке прилепилась эта кличка – Фриц. Потом добавилась еще две: немец и фашист.

Приехавший Я-Я Калинкин с потемневшим лицом и побелевшими глазами (добрые люди уже успели сообщить ему «новость») поднялся на крыльцо своего дома, скрылся в полумраке сеней и два дня не показывался на улице.

Толпа любопытных женщин и внешне равнодушных мужчин, с полчаса добросовестно простояв под окнами дома Калинкиных, в неведении и недоумении разошлись. Не услышали они, хотя и с нетерпением ожидали, истеричного мата Я-Я Калинкина и истошного воя его избиваемой жены. В доме было тихо, как будто там человек не родился, а умер.

Под вечер третьего дня Я-Я Калинкин, засунув пустой рукав гимнастерки под ремень, вышел к сидящим на бревнышках мужикам покурить.

- Одно немцы отняли, - кивнули он головой на обрубок руки, - а другое дали, - мотнул Я-Я чубом в сторону окна.

Мужики вежливо промолчали. Кто с восхищением, а кто с откровенной завистью поглядывал на его медали «За отвагу», «За боевые заслуги», «За…».

- Батюшки мои, восемь штук!..

И больше к теме таинства Юркиного рождения не возвращались ни разу. Женщины, правда, еще порой судачили, но и им, в конце концов, это надоело, и разговоры у взрослых поутихли. Зато мальчишки не давали Юрке проходу, даже к тому времени, когда он заметно подрос.

- Немец-перец-колбаса, купил лошадь без хвоста, - орали маленькие ребятишки.

Другие дразнилку припевали так:

- Немец-перц-колбаса  - кислая капуста…

- Цыц, шантрапа, - отмахивался от мелюзги Юрка и сердито топал ногой. Шантрапа прыскала со смеху:

- Вишь, как злится, - и поспешно рассыпались в разные стороны. Юрка за «немца» мог дать хорошую трепку. Но, отбежав на безопасное расстояние, ребятишки снова дразнились:

- Фриц… немец… фриц… немец, - и показывали язык.

Ну, а от ребят постарше и посильнее Юрка сам получал немало тычков и затрещин. Особенно досаждал Юрке хулиганистый Серега Сердюк. Как только Юрка в кепке натыкался на него, Серега хватал его за плечи, потом, предупреждая отступление бегством, натягивал с силой кепку на лицо мальчика, втискивая основание козырька под самый подбородок. Ослепший Юрка мотал головой, пытался стащить кепку, а дружки Сереги пинали его и ржали, как лошади:

- Намордник Сердюк фашисту нацепил, намордник…

Если Юрка был без кепки, то Сердюк ласково ему предлагал:

- Хочешь, Москву тебе покажу? Мне для тебя ничего не жалко. Ты же у меня первый друг после Гитлера.

Он становился в затылок Юрке, ладонями закрывал уши и, сильно сдавливая голову оглохшему Юрке, приподнимал его вверх.

- Видишь Москву, Фриц?

Юрка молчал.

- В Москву захотел фашист! – зверел Серега. – На – смотри

Юрка червяком извивался от боли, пытался вырваться, но руки Сердюка были, как железные клещи.

- Сколько ни дрыгайся, не вырвешься, падла…

И мучитель приказывал Шурику Бугрову:

- Ну-ка, покажи, как туда ехать!

Шурик прикладывал растопыренную пятерню на Юркин лоб и, сильно надавливая на череп, боронил голову ото лба до макушки. Казалось, волосы вылезают из кожи, ползут за когтистыми пальцами Бугрова. Кожа горела и вспухала, от боли у Юрки выступали слезы на глазах.

- Это ты еще на телеге, немчура, поехал. А вот сейчас на паровозе. Шурик, ты, что скорость не прибавляешь? Скорость давай…

Когда Сердюк отпускал руки, Юрка мешком сползал на землю, его плечи тряслись мелкой дрожью. Время от времени мальчик так жалобно всхлипывал, что казалось, будто рядом скулит нашкодивший и наказанный маленький щенок.

- Не пищи! – лениво цедил Сердюк. – Иди и стащи у Я-Я беломорину. Не принесешь – на глаза не попадайся. Хуже будет.

Юрка старался не попадаться на глаза. А если попадался, то пытался убежать. Хотя Серега был на шесть лет старше и мог в несколько прыжков догнать малыша, но Юрке часто удавалось убежать. Он наделал во всех заборах потайные дырки, и, добравшись до одной из них, нырял в чужой палисадник или огород. Серега преследовать не отваживался.

В огороде хозяин мог очень запросто накостылять за нарушение покоя, за вторжение чужака в его жизненное пространство. Малек Юрка не в счет. От него даже следа на сырой земле не останется. А Серега – здоровенный парень, да и в Юркину дыру не пролезет. Нужно шире раздвигать тын или перелезать через изгородь. Оба предприятия слишком рискованны, и поэтому Юрка спокойно уходил от преследования.

Порой, когда до спасательной лазейки бывало еще далеко, а прокуренное хриплое дыхание Сереги уже чувствовалось за спиной, Юрка падал под ноги Сердюку, и тот, не успевая остановиться, спотыкался о Юркино тело и плюхался со всего размаха в дорожную пыль.

Маленький Юрка легко вскакивал и скрывался в лазейку. Сердюк сначала вставал на карачки, тяжело поднимался и, отряхивая испачканные брюки и рубашку, злобно ругался.

- Ублюдок немецкий! Погоди, попадешься ты мне на узенькой дорожке. Умоешься своей кровью…

Я-Я Калинкин ничего плохого Юрке не делал, но и ничего хорошего от него Юрка тоже не ждал. А тут еще история с медалями…

Показывал как-то Я-Я свои «железки» (так он грубовато-ласково называл свои медали и ордена: «У меня восемь железок и орден») поздним вечером товарищу. Товарищ ушел, а Я-Я вышел его проводить да забыл убрать награды в комод.

Утром Юрка нацепил медали на рубашку и вышел во двор, гордо выпятив грудь.

- Ты что, Фриц, делаешь? – коршуном полетел на него Серега Сердюк  и стал срывать медали.

- Не трогай, это папкины, - стал яростно сопротивляться Юрка.

- Какого еще папки? Я-Я, что ли? Немец твой батька. Может быть, он и моего убил. – Сердюк так рванул за медаль, что колечко разогнулось. Планка осталась висеть на груди у Юрки, а кружок медали остался в руках Сереги.

Он сначала перепугался – боевая награда как-никак, а потом нахально усмехнулся:

- У-ух, какая битка для расшибаечки!

Серега был страстным игроком в расшибаечку. Собирались человек десять пацанов, ставили на черту, прочерченную стеклышком или острой щепкой на утрамбованной ногами земле, пятачки ровной стопочкой. Потом по очереди бросали битки из плоских округлых камушков. Тот, чья битка ближе всех оказывалась у черты, бил по монеткам первый. Нужно было бить так, чтобы пятак перевернулся с решки на орла. Орлом считалась та сторона монеты, на который был изображен советский герб.

Говорят, до революции на монетках был вместо герба двуглавый орел. Поэтому сторона так и называлась – орел. Про решку никто что-либо вразумительное растолковать не мог, но мальчишки особенно и не переживали. Решка – значит решка. А почему так называется, знать не обязательно. Чтобы монета перевернулась с решки на орла, нужно было бить в самый край пятачка. Битка из неровного камушка часто подводила игрока, и опытные расшибайщики отливали битку из свинца.

Сереге медаль понравилась – и отливать не надо битку. На кино быстро выиграешь. Грань ободка медали четкая, удар можно будет рассчитать с точностью до миллиметра.

Никогда Юрка не унижался, а тут заканючил, запричитал:

- Серега, отдай! Серега, отдай!

- Отдай уехал в Китай, остался лишь один бери, - пропел, приплясывая, Сердюк и попытался уйти.

- Отдай! – заревел Юрка и, вцепившись в Серегу, стал трясти его, как яблоню.

Сердюк резким сильным движением оторвал от себя его руки и отбросил мальчишку в сторону. Но далеко не ушел. Юрка догнал его и вцепился в голень. Сердюк протащил несколько метров Юркино тело, тяжело проволакивая ногу, но так и не мог освободиться от груза. Дорога пылилась клубами, но мальчишка держался крепко.

Серега стал пинать Юрку свободной ногой, но, стоя на одной, сильно не размахнешься, и он начал колотить кулаками по спине и голове рыдающего мальца. После Сердюк сел на землю, уперся свободной ногой в плечо Юрки и, сильно надавив, наконец-то освободился. Разжались ослабевшие Юркины руки, и мальчик распластался на дороге.

- На тебе, Фриц, на…  -  пнул Юрку пару раз Сердюк и быстро отскочил, побоявшись, что Юрка уцепиться снова.

Но Юрка лишь бессильно приподнял голову. По замурзанному лицу текли слезы, смывая грязь, оставляя белые бороздки на щеках.

- Погоди, гад! Вырасту большой, отольются кошке мышкины слезки, - с ненавистью прохрипел Юрка, кривясь от боли.

- Расти большой и не кашляй! – издевательски отозвался Сердюк.

Юрка поплелся домой, ожидая хорошую порку от Я-Я, но тот еще не заметил пропажу. Мальчик незаметно запихал в комод оставшиеся награды. Когда-то еще Я-Я спохватится…

Но, немного подумав, решил: будь что будет, скажу!

- Пап, я медаль одну потерял. Взял твои медали поносить и потерял. – Юрка сам не понял, почему он вдруг стал выгораживать Сердюка, не рассказал Я-Я всю правду. Ведь тогда бы его вина была совсем маленькой, почти никакой, а тут – сам потерял. Я-Я нахмурился:

- Чтобы больше ни разу награды не трогал. Руки оторву!

Юрка вжал голову в плечи и сидел. Нахохлившись, как мокрая курица.

Что-то шевельнулось в душе Калинкина, и он уже насмешливо продолжил:

- Ноги выдерну, спички вставлю, танцевать заставлю!

Юрка немного оттаял. Если Я-Я шутит, значит, бить не собирается.

 

*  *  *

 

Его друга Витьку дядя взял с собой в Холки. Юрка слышал, что там, в  холме Белогорья монахи вырыли пещеры.

- Ай да со мной в Холки, - пригласил Юрку Витька. – Вместе там, в пещерах в прятки поиграем.

Водить пришлось Юрке. Мальчик ни как не мог отыскать своего единственного друга Витьку. Злился Юра не на то, что никак не отыщет дружка, а на Серегу Сердюка. Была бы у него сила, посмотрел бы он, тогда как Серега у него бы выглядывал бы, где же там Москва-то находится. Попробовал бы Сердюк только замахнуться   на Юрку, только бы попытался обозвать его фрицем. Сладкие мысли о мести не успокаивали мальчика, а только озлобили его. Он, усмехнувшись, спросил самого себя:

-  И, чтобы ты ему сделал?

Ответил себе уже Юрка быстро, без малейшего промедления:

- Убил бы!

В подсознании обиженного мальчишки эта мысль давно блуждала. Подспудно он всегда жаждал мести.

Шаги Юрки глухо отдавались, но все, же были слышны их звуки под сводами коридоров. И вдруг  непонятно откуда Юрка услышал:

- Не убий.

 

*  *  *

 

Как-то вечером проулок у дома Калинкиных заполнило одно крыло народного гулянья. Второе упиралось в белую церковь. Праздновали день святого Онуфрия. Выкрикивали разухабистые частушки парни.

- И-и-их, - взвизгивали, подхватывая припевку, девушки. Топали под «Камаринского» пьяные мужики в хромовых, гармошками, сапогах и пиджаках нараспашку, одетых поверх белых рубах. Утицами проплывали в хороводе бабы в ярких цветастых платках, накинутых на плечи.

Сосед Калинкиных, крепко охмелевший от выпитой самогонки Петруха Степаненков, зазывал к себе знакомых мужиков:

- Заходите, заходите, гости дорогие…

Но гости дорогие не торопились заходить. Петруха Степаненков, ходили слухи, служил у немцев, был полицаем. А что не забрали его еще, так это дело времени.

- Чего, гады, брезгуете?! – заматерился Степаненков, озлобленный отказом мужиков. – Вишь, какие чистенькие выискались. Партийные-идейные. А в совхозе все потихонечку воруете. – Он уже хотел было уйти в дом, но подошли два парня: приехавший на побывку военный моряк Вася Михайлов и Серега Сердюк

- Чего ругаешься, дядь Петь? Праздник-то какой! Эх…выпить бы не мешало, - суетился Серега, подмигивая своему старшему товарищу.

Степаненков недовольно поморщился – гости далеко не того сорта, какого ожидал, но отчаянно махнул рукой.

- В чем же дело? Пошли, хлопцы, в дом?

Вася Михайлов, поправляя бескозырку, а Серега, потирая руки, направились вслед за ним.

Никто не знает, чего они там не поделили, но через полчаса послышался грохот переворачиваемой мебели и звон битой посуды. Сердюк, как ошпаренный, вылетел на улицу, а Вася Михайлов, без бескозырки, быстро подпрыгивая по ступенькам, спускался с лесенки. Рыча, выкатился на крыльцо и Петруха Степаненков.

- На кого руку поднял, сволочь? На кого руку поднял? А-а-а?

Вася, не отвечая и не оборачиваясь, шел к гудящей толпе. А она вдруг расступилась, отхлынула волной, отчаянно завизжав бабьим голосом: «Зверюга-а-а!!!»

Серега и Вася обернулись и в ужасе остановились: с косой наперевес бежал за ними пьяный Петруха.

- А-а-а… Убью!!!

Михайлов вскинул руку, то ли защищаясь, то ли пытаясь предупредить, удержать Степаненкова – не надо! Но коса, извиваясь, как змея, и не шипя, уже заканчивала описывать свое смертельное полукружье.

- Ы-ых! – выдохнул Петруха.

Острое жало косы впилось в белоснежную форменку на груди у матроса и легко выскочило из его спины. Лезвие косы прошло между ребер, сделав ровный разрез на форменке. Плотное холщовое полотно быстро набухло кровью. Алый цвет тускнел на глазах, превращаясь в темно-вишневое пятно.

Вася Михайлов с недоумением на лице еще оседал на землю, а Петруха уже гнался за Серегой Сердюком.

- Убью!!!

У Сереги глаза вылезли из орбит, липкий пот бусинками выступил на лбу, а на штанине от ширинки до колена затемнела мокрота.

- Ы-ых! – сопел за спиной Петруха.

Вдруг маленький комочек Юркиного тела оторвался от толпы и бросился под ноги озверевшему Степаненкову.

- Динь-дзынь, - жалобно звякнула коса, шваркнувшись о валун.

- Хрясь, - и хрустнуло сломанное косовье.

- Шлеп, - шмякнулся со всего размаха Степаненков.

Сердюк все еще бежал и не понимал, почему Петруха до сих пор его не настиг, почему острая жгучая боль не пронзит его спину, почему он еще живой…

Серега обернулся. Мужики с ожесточением заламывали руки Петрухе. Женщины обступили бездыханного матроса, и только, как всегда, один-одинешенек стоял в стороне Юрка-фриц.

Поутру к Калинкиным зашел тихий какой-то, весь пришибленный Серега Сердюк.

- Яков Якович, прости меня, подлеца. Если сможешь. Я у твоего сынишки твою боевую награду отобрал, - Серега протянул Я-Я серебряный кружок медали. – Что хочешь, то и делай…

 

---

За державу свою православную

право  слово обидно

 

Не лжесвидетельствуй

 

В начале  третьего тысячелетия в глубинке Российской нашлась группа людей поверивших (сколько таких групп было за 2 000 лет одному Богу известно) в очередной конец Света. Они скрылись от мирской суеты в пещере и, ночуя в гробах, ждали напророченного срока. Поверили-то психически больному человеку.

На Белгородчине много различных  религиозных организаций. Что они проповедуют землякам? Кому только не  приходилось сталкиваться на улице с такими «проповедниками». Они вполне здоровые люди. Хотя и вежливо, но с излишней назойливостью предлагают:

- Хотите узнать, как правильно жить? Почитайте вот эту книжечку.

На эти темы и велась беседа с настоятелем  Кафедрального собора отцом Алексеем.

- С теми ²пещерными² людьми не все так просто. Формально-то они не сектанты. Но по духу-то самая натуральная секта. В Евангелие нет никакого определенного срока о конце света. Всё в руках божьих. Точнее,  то конца земной истории. Для кого это событие, если оно и произойдет, может быть, наконец-то мрак развеется, и окажутся они на божьем свете. А с  ²проповедниками² в нашем городе происходит из-за невежества людского.

- Вот твердят некоторые: «Зачем, зачем в школах религиозное образование. Знания об истории мировых религиях необходимо. Россия страна много конфессиональная, но по сути своей изначальной православная. Она сейчас начала возрождаться. Храмы вырастают на глазах.

Отец Алексей привел пример о мало значимости католических соборов. В Курске есть костел, но когда он заглянул во внутрь его, то увидел, что он почти пустой. Прихожан раз-два и обчелся. Вообще неверующих людей в Старом Осколе, считает отец Алексей, могут легко вести за собой проходимцы. В городе действует секта свидетелей Иеговы.

- Кому или чему они свидетели? – задает риторический вопрос настоятель храма. – В первом веке были Апостолы свидетели Христа. Но прошло 20 столетий и в двадцать первом веке, откуда могут взяться свидетели. Могу пояснить – секта свидетелей Иеговы создана в США для борьбы с православным христианством. Центр её находится в Бруклине, а агенты американского влияния есть во всем мире. Вербовка в России агентов ведется по схемам разработанными в спецслужбах США. Так что это: религиозное течение или маскировка под религиозность.

- Я удивляюсь, позиции нашего государства! – восклицает отец Алексей. – Почему в православной стране, на святой Руси процветают секты? Рухнула прошлая идеология, а новая не зародилась. Народ в духовном смысле оказался брошенным, никому не нужным. Есть сильные люди, имеющие внутренний крепкий стержень. Другие же, привыкли к опеке государства, и воспринимали опеку о себе как должное, оказались раздавленные ситуацией. К тому же из-за невежества в религиозном плане эти ²неудачники²  и стали легкой добычей сектантов. В Америке неудачники – это недочеловеки.

Служители свидетелей Иеговы к веселым, энергичным прохожим не подходят. Такие уверенные люди могут им дать отпор. Они ищут группу тех с грустными лицами, оставшихся в состоянии детства, когда государство как заботливые родители водили их за руку. Вот таким и вбивают в голову, что все властные структуры России – слуги сатаны. Поверим сектантам, заблудившиеся среди лживых слов, люди, по сути, предают и Родину и родителей своих.

Оказывается, есть сомневающиеся даже среди верующих.  С прихожанами отец Алексей ведет разъяснительные беседы.

- Вот собрались вы помолиться, а в помещение врываются молодчики с бейсбольными битами и начинают избивать всех подряд, - говорит он. – Вам самим не справиться с хулиганами. Куда же  вы будете обращаться?

- В милицию, - следует незамедлительно ответ.

- Так зачем же туда будете обращаться? Ведь по славам свидетелей Иеговы это же слуги сатаны.

Своих же адептов в Америке хорошо обрабатывают психологи.

- Пусть тебя защищают другие. Ты же не дурак. Зачем же тебе в армии служить?

- Точно также работают с нашей молодежью, - замечает Алексей. – Государство и теряет своих граждан. За державу обидно. Впитывает молодежь дешевую мораль и происходит кризис совести. Сами же свидетели Иеговы, когда была военная операция «Буря в пустыне», стреляли и убивали в Ираке. Весь их пацифизм эта буря унесла. Простые люди не знают про это и верят проходимцам. Им хорошо промывают мозги, чтобы господин Буш, чувствовал во всем мире чуть ли не господом богом. А сколько семей развалилось из-за такой морали, а сколько молодежи погибло, потому что им не разрешили сделать переливание крови. Обидно и больно осознавать такое. Особенно когда граждане России как американцы прикладывают правую руку к сердцу, глядя на звездно-полосатый флаг.  Но сейчас, я это вижу, молодежь меняется в лучшую сторону. И это радует.

Да совсем недавно, когда Англия предложила России изменить конституцию страны, Путин ответил со свойственной ему прямотой:

- Им самим надо мозги менять, а не нам свою конституцию.

- Было время, - вспоминает отец Алексей, - когда «друг Борис» распахнул ворота на запад. И в них хлынула грязь. Хотя считалось, что пошли к нам, якобы просвещать. А кто же эти просветители, почему они хотят навредить России. Наши русские лоббисты западных идеалов просто отрабатывают свои банковские счета или наличные деньги. А некоторые подрывают мощь страны за красивые посулы, не понимая, что их обманывают. Ничего они не получают взамен своего предательства. А агенты влияния только руки потирают: разваливают страну сами русские.  Мы свои проблемы должны решать сами, а не с помощью дяди Сэма. Нельзя попирать свою историю. От наших соседей, с Украины идут сектанты «Свидетелей Иеговы» там не трогают, под окрики с запада. Пусть сектанты не обижаются, что я так отзываюсь о них, но все что я говорил все так на самом деле.

Неспроста настоятель храма советует помнить свою историю. Царь Иван III во внешней и внутренней политике проявил талант крупного государственного деятеля.  Посол германского императора Топпель при личной аудиенции предложил царю:

- Мы слышали, что ты государь, требовал себе от папы королевского достоинства. Но знай, что не папа, а только император жалует в короли. Предлагаю тебе свои услуги. Надлежит скрыть сие дело от монарха польского, который боится, что ты, сделавшись ему равным государем, не отнял у него древних земель российских.

Иван III ответил послу позже через бояр:

- Государь, божию милостью наследовал державу русскую от своих предков. Постановление имеется от бога, а постановления другой власти никогда не хотел и не хочет.

Гордый ответ православного царя следует хорошенько помнить. А советы заграничной власти или духовенства слушать надо, а вот принимать ли их к действию…

Николай Данилов, возвращаясь от отца Алексея и проезжая мимо храма в маршрутке, заметил, как мелко-мелко перекрестилась, вроде бы стесняясь пассажиров, на церковь благообразная старушка.

Но удивило еще больше другое. Сидящий радом светловолосый голубоглазый молодой парень, лет 25 не больше, спокойно и размашисто перекрестился на храм.

Прав отец Алексей: меняется молодежь.

 

---

Культ Славика

 

Не сотвори кумира

 

Отец Алексей, верно, подметил, что в момент межвременья, в конце прошлого века, когда рухнула одна идеология, а другая ещё не народилась, проявляют наибольшую активность ловцы человеческих душ. В двадцатом веке в России произошло две такие катастрофы, в обломках которых явственно проходили границы: вера – неверие. Одна катастрофа случилась в начале века, другая в конце.

Про первую ярко рассказал великий русский поэт Сергей Есенин  в стихотворении, где описывает свою встречу с дедом. Тот спрашивает внука:

- Ты  коммунист?

- Нет!..

- А сестры стали комсомолки.

Такая гадость!  Просто удавись!

 Вчера иконы выбросили с полки,

 На церкви комиссар сняли крест.

 Теперь и богу негде помолиться.

 Уж я  хожу украдкой  нынче в лес.

Молюсь осинам…

 Может пригодиться…

В конце века, когда в пограничном состоянии: неверие – вера, неверие уже осуждалось, а вера еще не возродилась, появилась уйма целителей и чудотворцев. Одни по телевизору воду из кухонного крана заряжали, которая после манипуляций  ладошками целителя, становилась универсальным лекарством от всех болезней. Другие установки делали: отвяжись худая жизнь,  привяжись хорошая. Мелькали на экране ТВ  лица «чудотворцев», как иконы. Вот на эти «осины» вместо икон мы и молились. Целители, когда бум безумия спал, с оттопыренными карманами  скрылись, кто и за бугор укатил. А их поклонники сейчас  стараются не вспоминать про свое увлечение очередным кумиром. Кому хочется вспоминать про собственную глупость?

Отец Алексей хорошо проанализировал, разложив все по полочкам, действия вражеской разведки, которая с помощью адептов секты свидетелей Иеговы вербует российских граждан, превращая их в своих агентов влияния. Но не зря говорится: «Боже, спаси меня от друзей моих, а с врагами я уж как-нибудь и сам справлюсь». Ни одно сообщество невозможно разрушить, победить действиями из вне. Беда, когда мы начинаем сами подтачивать здоровые силы общества изнутри.

В самый разгар поклонения «осинам», в 1993 году в небольшом городке Чебаркуль Челябинской области умер одиннадцатилетний мальчик Слава Крашенинников.

Его родители были верующие христиане и свою набожность привили тихому спокойному сыну. Когда дети растут, им во сне кажется, что они летают. После таких снов Слава летал и наяву, в своем воображении, конечно. Фантазировать свойственно детям.

Мать Славы, заламывая руки, убиваясь от горя, оплакивала своего безвременно скончавшегося сына. Она вспоминала при этом его рассуждения после просмотра очередного телеужастика. О том, как инопланетяне, это воплотившиеся бесы, пожирают души невинных.

Её стенания кто-то из окружения четы Крашенинниковых взял за основу книги про «откровения молодого отрока». Книги фэнтези вообще  самая читаемая молодежью литература. Книги в лёт исчезали с лотков книжных развалов. Авторство сочинения про «святого отрока» анонимный журналист великодушно  даровал матери.

Более того, на могилу Славы водрузили мраморный памятник, богатству которого и братки бы позавидовали.  А чтобы икона Христа Спасителя не подвергалась атмосферным воздействиям, возвели вокруг могилы из полупрозрачного пластика стены и крышу, внутри лавочки поставили… Получился мавзолей или пантеон, а скорее царская усыпальница. Правда, у Славы и здесь привилегия.  В соборах Москвы и Санкт-Петербурга покоятся все члены царской династии, семьи, а в Чебаркуле только его прах там.

Слава про Славу прокатилась не только по России. Она на ²мировой² уровень вышла. Паломники из соседнего Казахстана и сравнительно далекой незалежной Украины приезжали. Прочитали, что при жизни Слава, якобы, исцелял людей. Как помог 11-летний мальчик забеременеть бесплодной женщине, уже Славу не расспросишь. Новая жизнь народилась вроде бы от настоя трав  отрока, а сам он ушел в мир иной.

Но если таинства рождения любой женщиной ребенка само по себе необъяснимое чудо природы, то заявления, будто бы целебные камешки-талисманы с могилы Славы имеют свойства преумножаться – размножаться.

Очень уж хорошо проглядывают сквозь кисею таинственности два слова: шарлатанство и мошенничество. Камушки не Христа ради раздают, а продают.

Священник Владимир Вигилянский руководитель пресс службы московской патриархии в «Российской газете» сообщил, что даже патриарх удивительный Алексий II на епархиальном собрании был вынужден упомянуть о  культе Славы, о сектантском способе почитания. Был мальчик верующий и богочтивый, а мать сделала из него культ, порушив одну из заповедей «Не сотвори себе кумира».

Далее Вигилянский разъяснил, чем сектанты отличаются от не сектантов:

-  Сектантам недостаточно тех богослужений, тех таинств, тех святых, которые есть в православной церкви. Они всегда пытаются как-то дополнить таинство покаяния, дополнить количество святых, пророков. Несмотря на то, что господь говорит – никто не знает ни дня, ни часа, когда будет конец света, то именно сектанты знают, когда он наступит и придет Антихрист.

В анекдоте советских времен чукча на политзанятиях в армии  сделал удивительное открытие: Слава Капеэсэс вовсе не человек, а лозунг.  Слава Крашенинников стал символом поклонения. А вот Петр Кузнецов  в Пензенской области увлек людей запереться в подземелье, ожидать конец света в пещере. Таким образом, они спасутся, убеждал он.

В языкознании существуют две смешанные не особо мночисленные группы языка: угро-финская и индоевропейская. Существует легенда, что и цыгане пришли в Европу из Индии. При том на них была возложена историческая миссия, принести с собой в новые земли великую Идею. Да вот беда, позабыли они в долгих странствиях по свету, зачем их послали и с чем. Какова была их Великая Идея, европейцы так и не узнали. Может, и в настоящее время скитаются цыгане, пытаясь найти ориентиры того пути и вспомнить свое предназначение? Зато  сложилось у европейцев мнение о цыганах нелицеприятное. Они знают, что цыганки умеют только гадать, да обманным путем личным имуществом и деньгами доверчивых граждан воспользоваться. Иногда не гнушаясь элементарной кражей. Легенда о Великой Идее живет, а о самой идее никому не известно.

По данным профессора Российского Иоанна Богословского православного университета Александра Дворнина в России действует 80 крупных сект, под влиянием которых находится более 300 тысяч человек. Их проповедники тоже пропагандируют свою Великую Идею, зовут следовать по их Пути.

Но как утверждал один пусть и не религиозный философ, что опыт -  критерий истины. А если нет идеи, потеряли её люди и выбран ложный путь, то итог движения известен по приведенный выше истории одной группы выходцев из Индии. Заблудится без веры в Бога могут наши души. 

 

---

  Сдавайте деньги надзирателю Зайцеву

 

Не пожелай 

 дома и имущества

 ближнего твоего  

 

Специалисту по связям с общественностью   Нине Васильевне  в последнее время стали поступать все чаще и чаще жалобы от частных  и официальных лиц, от учебных заведений, предприятий  города на назойливые действия пропагандистов Свидетелей Иеговы, навязывая гражданам своей воли. Жалобы поступают как устные, так и письменные.

Местная общественная религиозная  организация «Свидетелей Иеговы» под руководством председателя Александра Николаевича Бойкова, работающего в миру  на производстве, самая многочисленная (около тысячи человек) религиозная организация города после русской православной церкви. Зарегистрирована «Свидетели Иеговы» в 1999 году и имеет юридический адрес квартиры члена их комитета по адресу: улица Индустриальная дом 48, кв. 85. Регистрировали устав «Свидетелей Иеговы» не  власти города, это не их прерогатива, а управление Федеральной регистрационной службы Российской Федерации по Белгородской области.

Александр Бойков неоднократно приглашался в администрацию городского округа. С ним беседовали подолгу и не один раз. Но всякий раз Александр Николаевич, простодушно улыбаясь, разводя руки в стороны, ссылался на Иисуса Христа: мол, ходил, же и он в народ.

Итак, зарегистрирована религиозная организация «Свидетелей Иеговы» на улице Индустриальная дом 48, кв. 85 а, но приобретя складские помещения на той же улице Индустриальная, дом 4 и 6 где, когда был ресторан «Ромашка», превратили дома без окон и дверей в залы для проведения службы. Зал Царств – назвали свои помещения. Там собираются их, так называемые «конгрессы». Приезжают туда люди из всего Черноземья.

При проведении массовых собраний, манифестаций все общественные организации для безопасности жителей обязаны уведомлять администрацию округа за 10 дней до события. 

Но уведомляют «Свидетели Иеговы» не всегда. Впрочем, если юридический адрес в доме 48, а не в доме 4 и 6 то, как это заявление будет следовать букве закона? Неувязочка получается.

В марте как-то  приглашали они к себе всех желающих – идите прежде  в Царство, а  на пригласительном  билете фотография человека, похожего на Христа. Об этом собрании уведомления в администрацию не было.

Это же прямое нарушение законодательства. На пригласительных нет исходных данных, где напечатаны, когда, кем. Это второе нарушение закона. Издавать «чужую» литературу и рекламировать как свою нельзя.

Привела Нина Васильевна один пример вопиющей беспардонности «пропагандистов» «Свидетелей Иеговы». У одной женщины умерли родители, муж. Вокруг нее закрутилась такая карусель ажиотажа. Прессовали женщину по полной программе. Обещали даже жениха подыскать, самый весомый аргумент для незамужней или вдовы. Но стойкой оказалась «невеста». Она поняла, что главная цель этого ажиотажа – ее жилище.

- Не хочу я с ними общаться, - просила она администрацию, - оградите меня от них.

- Очень пассивно ведут себя в таких случаях наши правоохранительные органы, - сожалеет Нина Васильевна. – Неохотно принимает заявления от граждан милиция и прокуратура.

Зато активность самих иеговистов супергипертрофированная. По делам пришлось как-то Нине Васильевне в трех местах побывать: на улицах Ленина, Мира  и  Зеленая,  в  самых  глухих  уголках на окраине города. И как многим горожанам везде перед ее  взором   всплывали иеговистки Света и Марина.

Сама общественная организация весьма заорганизована: работает   по армейскому образу и дисциплине.  Город Белгородчины поделен на собрания:  Южное, Северное, Западное, Восточное и Центральное. В каждом собрании свой председатель, есть представитель по связям с общественностью. Проповедники бесцеремонно названивают в квартиры, пытаясь навязать жильцам, свои мысли и волю, а себя оберегают по всем правилам современной службы безопасности самых крутых бизнесменов. На Индустриальной,  у входа в здание установлены камеры наблюдения, и мониторы охраны фиксируют всех, кто пытается к нему подойти. Забор из металлических прутьев ограждает зал Царств от внешнего мира. Заслужить нужно, чтобы попасть в зал… Службы проходят по расписанию, как раньше политзанятия  в Советской Армии. Одна группа, вместимая в зале Царств, послушала проповедь, проповедник скомандует: "На выход с вещами". Следующая группа входи и внимай слова Свидетеля Иеговы. Фраза «с вещами на выход» вовсе не прикол. Есть на улице Индустриальной  объявление: «Братья и сестры, сдавайте добровольно деньги». Затем пояснение - на них проводят  собрания, покупают  мебель и т.д.  Подпись под объявлением интригующая - надзиратель Зайцев.

Религиозная общественная организация «Свидетели Иеговы», нарушая российское законодательство, может быть, не знает, к чему это может привести? Нина Васильевна могла бы  им рассказать,  являясь свидетелем нет, нет  не секты "Свидетели Иеговы", а  двух судебных процессов.

Местная религиозная организация – Церковь Христиан Веры евангелистов (пятидесятников) «Живой источник» снимали помещение, арендовали его в «Древпром». Появились пятидесятники из Солнцево Тульской области. При проверке оказалось, что директор «Древпрома» Александр Орлов впервые слышит об арендаторе, да и сами  пятидесятники то же ничего не знают.

Солнцевский приезжий Коротаев фальсификацию подписи на суде не отрицает. Оказывается,  якобы принесла справку Людмила Чистова, проводившая аудиторскую проверку на «Древпроме».  Орлов дал показания, что справку не выдавал, а подпись принадлежит не ему, а кому-то другому.

В ноябре 2004 года суд в открытом заседании «закрыл» по иску Управления Министерства Юстиции Российской Федерации по Белгородской области местную религиозную организацию «Живой источник». Признал, что организацию пятидесятников как прекратившую действовать в качестве юридического лица.

Местная религиозная организация «Объединение «Методическая церковь Единение» учредил Владимир Пахомов  из Воронежа и получил юридический адрес, а там турагентство. Его хозяин не мудрствуя лукаво, заявил:

-  Я даю за оплату юридический адрес, а где они потом размещаются, не мое дело.

Пахомов Владимир Иванович апеллирует администрации округа, что он действует по просьбе народа. Но сан священника он получил на деньги доброхота, склонного к Единению. Отчитываться  же перед властями зачем?  Он, якобы, перед народом отчитывается. Белгородский областной суд был другого мнения: «Не делаешь отчетность, значит, нарушаешь закон». Нарушителей закона наше пусть и демократическое государство обязано наказывать. Что было  и сделало.

 

---

Вера. Надежда. Любовь.

 

Да не будет у тебя

других богов кроме  Меня

 

Коля Данилов шел с Ваней Ларьковым домой. Они с Ванькой друзья и соседи. Живут в строительном общежитии, только Коля в одном, а Ваня в другом. Колино стоит рядом с дорогой  на крутом повороте. Вход в длинный коридор щитового барака с торца одноэтажного здания, покрытого шифером. По обеим сторонам коридора двери в комнаты, где живут молодые семьи. Тусклая лампочка слабо освещает пространство коридора возле входной двери, зато в конце его окошко. Свет его как свет в конце тоннеля: поднимает сразу настроение входящего, вселяет уверенность, что он не будет шарить руками в темноте по стенам, если электролампочку в очередной раз кто-то из жильцов выкрутит и заменит ею свою перегоревшую в комнате. Данилов и Ларьков вышли сегодня после работы из вагончика-раздевалки и шагали, раскрасневшись, горячо обсуждая неблаговидные действия пройдохи- прораба.

- Я ему говорю, Василий Тихонович,  слышал, что вас хотят уволить, - рассказывал Ларьков. – А он  снял очки, задумчиво погрыз дужку очков. Прораб  такой невозмутимый всегда. Ему хоть кипяток на голову лей, а у него пульс  все равно будет 60 ударов в минуту, и говорит: «Мало ли что они хотят, да я-то не хочу». В наше время  за пьянки, как нас, уволить можно и глазом не моргнут. Зато трезвого бездельника, приспособленца и прохиндея уволить практически невозможно. Черта два.

- Вань, зайдем ко мне в гости, - предложил другу Данилов. – А то Люба с малышом, моим сынком Митькой загляделась  в окошко, меня поджидает, Любовь моя несравненная, Любаша, лапушка милая.

Когда Коля предложил Ивану зайти к нему и выпить еще граммов по 150, Ларьков самодовольно улыбнувшись, кивнул головой в знак согласия. Но как только Николай произнес имя своей жены Любы улыбка тут же исчезла с Ваниного лица.

-  Нет, Коленька, не пойду я в таком виде к тебе в гости.

- А чего?

- У тебя, мой друг, очень высокое крыльцо и суровая жена.

- Ну как хочешь, - махнул рукой Николай и, придя домой в комнату, не раздеваясь, рухнул прямо в пальто на койку. Уткнувшись лицом в подушку, через минуту уже начал сопеть носом, а через другую послышался громкий храп. Как будто в маленькой комнатушке спал не субтильный паренек , а могучий великан-богатырь.

Люба стала одевать на годовалого ребенка комбинезончик.

- Пойдем, Митенька, погуляем на улочке, - приговаривала она. – А то от винных паров папочки и я, и ты задохнемся. Сейчас я тебя в колясочку уложу, и покатаемся мы во дворе по тротуарным дорожкам. 

А в это время механику жилищно-коммунальной конторы Степану Степановичу Васькину звонил  начальник и давал ему выволочку:

 - Жильцы из общежития № 5 мне телефон звонками оборвали. Из переполненного септика нечистоты на улицу выливаются. Все возмущены ужасными ароматами, а из меня хотят сделать козла отпущения. Где твой алкаш-водитель с   анээмки, с ассенизаторской машины? Разыщи его, Васькин, побыстрее и гони пинками откачивать септик общежития.

Водитель Мухин сидел на подножке анээмки  в гаражном боксе и, затягиваясь беломориной,  пускал колечками табачный дым вверх к потолку. На крики возмущенного механика отреагировал спокойно:

- Ты, Степа, прекрати орать на меня. Не могу я сейчас ехать в рейс. Клюкнули со слесарями немножко. А права-то водительские у меня одни. Не хочу, чтобы в ГАИ меня, их лишили за пьянку за рулем.

- Я тебе не Степа, а Степан Степанович, - продолжал кричать Васькин на водителя.  - Если ты сейчас ж не поедешь дерьмо откачивать, то уволю завтра же с таким треском, что на другой работе ты и по больничному-то ничего не будешь получать.

Мухин тоже стал раздражаться. А когда Васькин перешел к угрозам, возмутился и захотел дать отпор механику.

- Да какой же ты Степан Степанович. Тебя все за глаза Стаканом Стакановичем называют. Ты меня не очень-то пугай, что по больничному ничего не оплатят. Я болею только с похмелья. Да и завтра ты уволить-то меня не сможешь. Завтра выходной.

Посчитав, что ответил механику достойно, Мухин приподнялся с подножки и распахнул дверку кабины. От резкого движения по ее  полу  покатилась пустая пивная бутылка. Водитель не стал выбрасывать прямо здесь в гараже.

- Потом сдам где-нибудь ее в ларьке, - подумал Мухин и засунул бутылку под сиденье.

- Отвяжись худая жизнь, привяжись хорошая, - похлопал по плечу погрустневшего механика водитель и выехал в рейс. Васькин стряхнул с себя оцепенение и, махая поднятым вверх кулаком вслед уезжающей машине, выкрикнул:

- Я тебе, скотина ты безрогая, выпишу, прогрессивочку-то…  денежки в зарплату некуда будет складывать, если конечно ее тебе выдадут всю сразу копеечками.

Мухин не стал отвлекаться от руля, не хотелось ему тратить время на бессмысленные пререкания с механиком. Он придавил педаль газа до полика и почесал со свистом по дороге. Шум ветра слышен был даже через стекло бокового окошечка кабины. Не зря шутят лихачи: с ветерком прокатиться. Нервы Мухина были до того туго взвинчены перепалкой с механиком, что  забылся и  не соображал -  впереди крутой поворот. Несся по дороге, не снижая скорости. 

Увидев в последний момент поворот на шоссе под  90 градусов, понял,  не вписаться ему в такой вираж. Попытался нажать на педали тормоза и сцепления одновременно, чтобы резко затормозить. Инстинктивно Мухин  все же крутанул руль и вдруг услышал зловещий звук пустой пивной бутылки, катящейся по полу кабины.

Испарина выступила на лбу. Педаль тормоза не поддавалась усилию ноги водителя. Бутылка закатилась под рычаг педали и заклинила ее наглухо. Вторая нога соскользнула с педали сцепления  и  Мухин неожиданно для себя, с силой надавил ступней на газ. Машина не только не замедлила хода, а сделала резкий рывок вперед.

Мухин машинально  взглянул в лобовое стекло  - куда же он летит сломя голову. Люба Данилова, прикатив коляску по ступенькам на площадку, стояла на деревянном крыльце и, уже открыв дверь входа в коридор общежития,  пыталась судорожно протолкнуть в дверной проем коляску с  крепко уснувшим в ней после прогулки Митей.

Последнее, что увидел водитель до катастрофы, округлившиеся Любины глаза от ужаса из-за предчувствия неминуемой гибели. Потом услышал хруст ломаемых досок крыльца могучей тяжелой массой неуправляемой машины. Мухин и не заметил, как хруст досок слился с треском ребер грудной клетки женщины. Зато успел увидеть, что Люба последним усилием воли перед смертельным ударом судьбы успела-таки протолкнуть детскую коляску Мити в распахнутую дверь коридора. Широко растянутая пружина двери сжалась, дверь захлопнулась и в коридорчике наступила темнота. Ребенок безмятежно спал в коляске, поэтому не  испугался и не заплакал. А коляска, вобравшая в себя инерцию толчка Любови, покатилась. Вместе с ней покатился и Митя. Из темноты к свету…  Свету, льющемуся в коридор из противоположного окна. Из темноты к свету, от смерти к жизни. Любовь матери подарила Мите ее второй раз.

Николай проснулся от истошного крика Любы, и чуть продрав ото сна глаза, выскочил из комнаты в коридор.  Перед ним возле входа в комнату стояла коляска с Митей. Остальное происходило как в густом тумане, и Данилов дальнейшие события помнит плохо. Пьяные утешения Ваньки Ларькова, заплаканные глаза тещи Надежды Петровны, которая сразу же забрала из коляски Митю и куда-то увезла. Зато помнит беспробудное пьянство. Стакан водки – хлоп, на кровать лег – сон. Проснулся,  снова водку выпил и опять спать…

Но всему приходит конец. Николай, проснувшись, очередной раз, обнаружил, что  в поллитровке  нет водки. Бутылка пуста. На полу возле кровати валялись еще такие же три-четыре. Батарея опустошенной тары стояла  и у стены напротив.

- Вот бы Ванька Ларьков обрадовался такому «богатству», - ни с того ни с чего подумал Данилов. – Побежал бы мухой «пушнину» сдавать.

 Так Ларьков всегда называл пустую посуду. Но только Николай вспомнил о своем лучшем друге и постоянном собутыльнике, как Иван тут как тут – в комнате стоит и как о свершившемся факте сообщает:

- Забрала моего крестника моя кума Надежда-то. Совсем ты осиротел.

Николай сел на кровать и, обхватив голову ладошками, задумался. Да Ванька был крестным отцом его Митеньки. Надежда Петровна настояла на крещении внука, а мужа убедила окреститься Любовь.

- Не верю я, Любушка, в Бога-то, - отнекивался сначала от крещения Коля, но Люба проявила настойчивость:

- Не говори так безапелляционно, Николаша.   Помолись, перекрестись, а если душа у тебя не зачерствела то и Вера придет.

С тех пор оловянный крестик на льняной ниточке Данилов носит на шее, не снимая его даже ложась спать.

Ларьков разливал из принесенной им поллитровки водку по стаканам. Он даже не глядел как, призывно булькая, льется «огненная» вода в пустоту стакана. Ванька как отличный музыкант по слуху умел водку разливать в любую немерную тару, но обязательно поровну всем, сколько бы собутыльников не собралось за столом.

- На выпей, авось, полегчает. Хотел пиво прихватить, но пивом похмельную голову не обманешь. Похмеляться надо только водкой. – Иван протянул Коле стакан и без всякого перехода продолжил вещать совсем на другую тему. – Ну, хряпнем по стакашку. Бог не выдаст, свинья не съест.

Это фарисейство вконец доконало Данилова. Он почти одним глотком выпил содержимое стакана. Скорее даже не выпил, а вылил, не глотая, себе в горло водку. Сморщился, уткнув нос в рукав рубашки. Ванька такой жест Коли называл всегда: «Закусить материальчиком» и воскликнул:

- Да прекрати ты бубнить-то через раз: «Бог, Бог, Бог…» Да Бога вовсе нет. Разве Бог допустил бы такое несчастье?

Коля распахнул ворот рубашки и попытался оборвать тесемки нательного креста. Но льняная нитка оказалась прочной и не разрывалась, сколько ее Данилов не дергал.

Коля поднялся с кровати, выбежал на улицу. Бежал куда-то, не чуя под собой ног, на бегу снимал через голову крестик и, споткнувшись, чуть не плюхнулся в лужу.

Стало зябко. Николай остановился… Посмотрел бессмысленным взглядом на свою руку, на кулачок, крепко сжимающий нательный крестик: надежда умирает последней. Но у него не осталось в душе никакой надежды. И Бога тоже нет.

Николай размахнулся и забросил за освещенное  фонарем пространство незнакомой улицы в непроглядную мглу ночи, где чуть проглядывали сочные ветки кустов. Сгорбившись, побрел, куда глаза глядят, а ноги привели его назад, в общежитие. Комната была открыта, но пуста. Ванька обиделся на друга и ушел, не дождавшись возвращения Данилова. Но водку из бутылки сам не стал допивать, оставил Николаю.

Данилов не потрудился даже налить ее стакан, выпил остатки водки прямо из горлышка бутылки и вышел опять на улицу. Тьма непроглядная, затем ослепительная вспышка  и Данилов потерял сознание.

Он ничего не видел, а только слышал голоса.

- Михалыч, ты прекрати водку-то хлестать. Опять жмура привезли тебе на вскрытие. В автомобильную аварию попал. Машина его сбила, весь в крови.

- Ну, ты, Ивановна, и даешь. Раз парня насмерть задавили и так понятно, отчего он умер. Зачем же ему нужен патологоанатом? Скажи санитарам, чтобы они не на прозекторский стол его уложили, а унесли на носилках сразу в морг.

Вера Ивановна через пару часов зашла с ведром воды и шваброй в холодильник морга, чтобы помыть пол. Вдруг кровь трупа, погибшего в аварии несчастного человека, накапала на пол, пока санитары несли его к холодильнику.

Веру Ивановну чуть кондрашка не хватила, когда она открывала дверь морга. Все трупы спокойненько лежали себе на столах, а один покойник сидел. Вера Ивановна охнула и торопливо семеня маленькими ножками, побежала к пьяненькому патологоанатому. Тот хватил для храбрости еще мензурочку спирта. Резко выдохнув воздух из груди, даже водой спирт не стал запивать.

- Нечего добро переводить. Воды я всегда выпить успею, - Михалыч сказав это, добавил, - чудес не бывает, - и уже спокойно пошел вслед за Ивановной.

- Ничего себе! Живой! - удивился он «воскресшему» Николаю. Принюхавшись к запаху, исходившего из Колиного рта, восхищенно добавил, - везет же дуракам и пьяницам-то. У тебя, наверно, кто-то есть знакомый там, на небе. С такими травмами как у тебя вообщем-то не выживают.

Не помнит Данилов и сколько времени пролежал он на больничной койке. Травма, жестокая простуда, воспаление легких, но Коля все равно удалось выздороветь, и  он выписался домой.

Перед выпиской к нему зашла уборщица.  Вера Ивановна рассказала ему, что Коля в бреду все пытался разыскать свой нательный крестик.

- А я его на самом деле потерял или в горячке выбросил  куда-то, - признался уборщице Николай. Он мне был как талисман.

- Как  та-а-ли-с-ман…  - нараспев протянула это слово Ивановна. Чего же ты тогда так переживаешь-то о мертвом кусочке из оловянного металла? Талисман. Не надо, Коленька, так убиваться о нем. Если ты не символ веры потерял, а талисман, то и расстраиваться нечего. Бог-то никуда не делся. Он живой, как и твоя бессмертная душа. Душа она основа нашей жизни. Ты это не умом, а сердцем пойми. Из сердца и идут наши помыслы и добрые и злые. А разрыв  между верой и разумом происходит тогда, когда вера оказывается слаба. Помоги тебе, Господи, в вере укрепиться.

Николаю стало не по себе. Он всегда считал себя умным и грамотным, а тут необразованная и, как вначале казалось,  без особого интеллекта старушка вещает ему прописные истины.

- Как же без ума воспринимать веру-то? – спросил Веру Ивановну Коля.  – Это полное сумасшествие, безумие. Древний философ восклицал: «Я мыслю, значит, существую».

- Эх, сынок, - вздохнула Ивановна. – Я с врачами же работаю. Мозг они под микроскопами изучают, а вот мысль там ни один из врачей и под микроскопом не разглядел. Но ты, же не сомневаешься, что мысль существует. Михалыч – это патологоанатом наш, не одну грудную клетку умершего вскрывал и тоже ни разу не видел, как душа улетает на небеса.  Но я и он, мы оба верим в человеческие души и в Бога. Особенно я…

Но чувствовал, придя домой к себе очень хорошо Данилов совсем недолго. Уже через два дня он снова заболел никому непонятной болезнью. Коля стал заживо загнивать и никакая мазь и лекарство не помогали. Если раньше он сопротивлялся смерти, то сейчас чувствовал,  как он  медленно-медленно умирает.  Теперь он не только не боялся смерти, а даже стал поджидать ее. Ведь как он жил, то бомжи и то живут лучше.

- Скорее бы я уж умер. Пусть Бог заберет меня к себе, - подумал Коля и сразу весь как-то встрепенулся, заволновался и мысли стали постоянно возвращаться к тому злосчастному дню.  Ему стыдно, что он таким бессовестным образом богохульствовал. На ум рефреном возвращалась есенинская строчка: «Стыдно мне, что я в Бога не верил, жалко мне, что не верю теперь. И за все, за грехи мои тяжкие, за неверие в благодать. Положите меня в русской рубашке под иконами умирать».

Николай вдруг неожиданно почувствовал, что  по  щеке побежала, покатилась слеза. Из груди его невольно вырвались слова:

- Господи, прости меня грешного! Если ты отвернулся от меня, то я то всегда с тобой. В этом мире у меня нет никого кроме тебя. 

На Николая после его обращения к Богу нашло какое-то умиротворение. Он успокоился, повернулся лицом к стене и крепко-крепко заснул.

Проснувшись, обнаружил, что в комнате исчез запах гниения, а он сам свеж и полон сил. Николай повернулся на другой бок и увидел на прикроватной тумбочке свой нательный крестик. Как тот очутился на тумбочке, он до сих пор не понимает, но догадывается.

Через часа два в дверь в Колину комнату постучали.

- Да, да, - неохотно отозвался Николай, подумав: «Это вездесущий Ванька Ларьков узнал, что я выписался и немедленно приплелся ко мне. Все, пить с ним водку я не буду».

Но жизнь не подкинула ему  снова новое испытание на искушение. На пороге стояла Надежда Петровна, держа за ручку маленького мальчика, его сына Митю.

- Вон, какой он стал, уже большой вымахал, пока я болел. Ходит, говорит, - подумал Коля и услышал голос Надежды Петровны. – Узнали мыв Холках, что захворал ты, Коля. Вот и пришли навестить тебя с Митей.

---

 

Книга III.  Лики России

Эпиграф

Родина моя,

Матушка Россия…

Люди и земля –

В них твоя вся сила.

 

И сколько б воронья

К нам не наносило,

Но крепка семья

И сильна Россия.

 

Широка страна моя родная

 

      Павел Шляпников и Валерий Голышев состоят в Союзе художников России. Только они  - художники-монументалисты, еще и члены Союза архитекторов.

Монументалисты  из Белогорья выполнили и композицию «Скорбящей Матери» возле вечного огня.  Они  те немногие из художников России, которые создают грандиозные  полотна на историческую тему. На их картинах изображены хорошо знакомые лица политических и культурных деятелей всех времен  и народов и собирательные образы простых обыкновенных русских людей. Тема живописи патриотов Павла Шляпникова и Валерия Голышева и их горячая любовь всегда одна и та же на всех полотнах – наша Родина, наша многострадальная и многоликая Россия.

Если взять любую широту, которая проходит через нашу страну, то протяженность её в России больше  или равна длине расстояния других стран мира, лежащих на этой параллели. Страна наша распростерлась на двух континентах в Европе и Азии.

На картинах художников нет ни одной лишней детали. На одной картине – пейзаж пустыни Кызылкум примыкающей к горному хребту. Называется полотно «Азия». Казалось, какой может быть исторический драматизм изображенного на этом полотне. Дремотную древность Азии подчеркивает шагающий по зыбучим пескам караван верблюдов, исчезающий в дымке марева за горизонтом. Он как бы неспешно уплывает за вечность, в небытие. Но на чистом безоблачном небе прочертил, нет, скорее даже процарапал, белую полоску-царапинку, реактивный самолет. Если у верблюжьего каравана хорошо видны только его хвост, а голова скрывается в дымке, то хвост инверсионной реактивной струи уже начинает расплываться в воздухе. Современный воздушный «корабль» пустыни  режет белым росчерком пространство, преодолевая пустыню за секунды, а не за долгие дни караванного пути. Одним взмахом, росчерком  кисти сумели два мастера показать историческую динамику развития нашей страны и трагедию конфликта между старым и новым.

 

---

Судьба России

 

У многих исторических полотен Шляпникова и Голышева время действия XX век, а они ведь его современники. Жили почти  при всех вождях  Советской России, разве что живого  Ленина  не застали.

Но столько бед, войн, революций, перетрубаций выпало на  XX век, что сегодняшнее событие уже завтра становилось достоянием истории. В римской цифре XX, даже визуально отражается видеоряд судьбы России: так выглядят забитые крест на крест досками окна заброшенных крестьянами своих изб и хат, бумажные полоски на окнах городских квартир в Великую Отечественную войну, чтобы при бомбежке осколки не разлетались в разные стороны. И противотанковые рельсы ежи, и полосы Андреевского морского флага, и эмблемы артиллеристов – скрещенные два ствола пушек, и перечеркнутые судьбы многих россиян.

С картины художников «Судьба» смотрит на зрителя интеллигентный офицер, настоящий полковник. На лице умиротворение, чуть ли не умиленье, и мягкая блуждающая до растерянности чуть заметная улыбка. Обыкновенный душка военный, да вот вензеля на погонах полковника необыкновенные – императорские. Второе в скобочках название картины «Царь Николай II». Он же и последний из династии Романовых. А первый царь этой династии Михаил смотрит смущенно с верхнего правого угла картины на руки своего бого-помазанного братца. Его самого то чуть ли не насильно заставили согласиться царствовать после смутного времени польской интервенции, череды самозванцев царей, Лжедмитриев.

Перед коронованием Михаил горько плакал – думал, что на плаху ведут, не верил боярам. Но на картине скипетр и державу держит крепко и твердо: «Все соборно и народно, а я выбранный монарх». У Николая царский жезл лежит наклонно на коленях, а руки безвольно опущены вниз.

Характер последнего царя очень хорошо проглядывается с портрета художников.  Никакой власти ему не удержать.

- Хороший, добрый человек, -  говорят сейчас деловые люди, - это не профессия,  а уж тем более не верховный главнокомандующий и предводитель народа. Да Николай II и не пытался её удержать, сложил с себя полномочия, сам отрекся от престола. В общем, сдался на милость победителей, а они милость к падшим не признавали. Его палач уже выглядывает с левого угла картины. Председатель ВЦИК Яков Свердлов в красноватых отблесках пожара и пролитой крови царской семьи подготавливает текст будущей телеграммы или устного телефонного сообщения Юровскому.

- В связи с революционной необходимостью, применить к гражданину Романову и его семье высшую меру социальной защиты  - расстрел.

Отец Николая II - Александр III чуть ли не погиб при крушении поезда. На холсте «Судьба» тоже происходит крушение, ниточка железнодорожного полотна проходит через руки возле локтей  последнего русского императора. Полетевший с рельс локомотив падает к его ногам. Он, царь, получается, как бы повязан по рукам и ногам веревкой из скрученных при крушении искореженных вагонов царского поезда. По сути дела не паровоз сошел с железнодорожного полотна, а рухнула под откос вся Российская империя. Оборвалась ниточка 304-летнего правления Романовых. Михаил сел на трон в 1613 году после Великой смуты, а Николай был уничтожен после Великой Октябрьской революции в 1918 году, когда вновь наступило смутное время. В том же 18 году умер от чахотки после кровотечения из горла  и Яков Свердлов, санкционировавший казнь царской семьи. Вот такая судьба у палача и жертвы – в один год ушли оба.

Идеологически с портрета Николая II с картины  «Судьба» начинается серия полотен об истории России двадцатого века у художников Павла Шляпникова и Валерия Голышева. Хотя хронологически она написана после перезахоронения останков царской семьи в усыпальнице Петропавловской крепости Санкт-Петербурга, в памятную  дату – 80 год гибели Николая II.

Сменили название  города  Ленинграда  и вроде бы возвратился Николай II после смерти в неё с исторически восстановленным названием.  Но, когда он проживал в Зимнем дворце, город назывался не Санкт-Петербург, а Петроград. Сам Николай поменял тогда название из патриотических настроений народа. Слишком по-немецки звучащее название: Санкт-Петербург на Петроград. Не судьба была возвратиться ему в прошлое  без изменения -  нельзя войти в одну и ту же воду дважды.

 

---

За лучшую долю

 

 Так называется центральная часть триптиха   живописцев Шляпникова и Голышева. Левая часть - «Атланты», а  правая часть триптиха называется – «Реквием». Революционный взрыв, потрясший Россию в начале двадцатого века, высвободил столько годами, веками накопленной энергии, что не нашлось во всем мире такой силы, чтобы она смогла удержать огненную лаву вулкана народного гнева. Энергию бунта  создала злоба из-за того, что веками простых россиян считали быдлом, серой  послушной массой, и конечно, мечта о лучшей своей доле. Эта мечта и объединила в едином революционном порыве столь разных по философским взглядам и менталитету людей.

Зарево на заднем плане картины «За лучшую долю» её фон и является взрыв. Взрывная волна, языки пламени, черный дым, комья земли толкают в спину другую волну: конную лавину. Конница – символ революции 17 года.

- Сорвались кони с цепи, - писал Алексей Толстой, - вырвались на простор – до самого океана не остановишь!

Художники сначала хотели показать кирпичную стену, разрушенную взрывом, летящие во все стороны осколки кирпичей, а в провал во весь опор вылетают в буденовках, по форме они напоминают шлемы древних славянских витязей, всадники.

Первоначальный замысел после долгих раздумий и поисков живописцы отбросили. Если в стене образовалась одна дыра, то кто-то в ней окажется первым. А его кого-то только  самого главного в стихии взрыва не может быть. Всадники своей массой снесли стену и их порыв не удержать, они покатились без какого-либо замедления вперед.

Не спрашивают друг друга кто прав, кто виноват. Все пошли воевать за лучшую долю. Правофланговый Николай Островский. Он после гражданской войны осмыслит процессы кристаллизации бесформенной огненной лавы революции и книгу свою так и назовет - «Как закалялась сталь». Рядом с Островским скачет Нестор Махно. Какие бы легенды не складывали о «батьке» самостийном атамане, который заключал в зависимости от обстоятельств союзы то с белыми, то с красными, но и него на голове буденовка, он тоже ищет лучшую долю с помощью революции. В буденовке и сам Семён Буденный командарм  и создатель Первой конной армии. В честь его и назван шлем конармейцев. Он первый и главный герой революционной борьбы. Но если Конармия названа Первой, то должна быть ещё хотя бы вторая. В стране командарм два – Миронов. Он не захотел участвовать в подавлении крестьянского восстания Антонова на Тамбовщине и попал в Бутырку, где потом и расстрелян. Рядом со Сталиным – Аркадий Гайдар. Хотя в 16 лет он сумел полком красных покомандовать, но прославился потом как детский писатель. Тимуровское движение пионеров возникло благодаря его повести «Тимур и его команда». Настоящая фамилия писателя  Голиков, а Гайдар – его псевдоним. Он в переводе с тюркского означает -  всадник, скачущий впереди. Вот и скачет юный Гайдар на картине Шляпникова и Голышева, сражаясь за лучшую долю.

В буденовке мчится на боевом коне князь Кропоткин, создатель и теоретик учения об анархии. Он сам бы, наверно, никогда бы не нахлобучил на свою голову буденовку, да и на лошади князь никогда не сидел. Но учение его революционное, хотя несколько в извращенном виде его анархию нам преподносили.  При слове анархист сразу представляешь пьяного разнузданного и расхристанного матросика, наводящего ужас на окружающих своим видом, поведением и черным знаменем с надписью «Анархия – мать порядка». Князь Кропоткин вовсе не хулиганства желал, какой уж тут порядок при отвратительном, несносном поведении пьяной матросни. Анархия – это осознанная народная власть без начальников. Но не предполагал князь, во что может превратиться его, в общем-то, прекрасное учение. Только какой высокий уровень самосознания требуется? Как при коммунизме, или как при первобытном строе: у всех одинаковый бытовые условия, а слушаются тех, кто умнее и справедливее других. Старший  же только первый среди равных только и всего. Хорошо известны имена военных взлетевших вверх на вершину народной славы: Ворошилов, Чапаев, Фрунзе. На волне революции поднялись писатель Максим Горький и  поэт Владимир Маяковский. Герой Горького Данко вырвал из груди свое сердце, чтобы оно горело и освещало людям его племени путь в ночной мгле. А Маяковский так же пропагандировал такую  теорию в своих стихах:

 

Светить везде,

Светить всегда,

До дней последних донца!

Светить и никаких гвоздей!

Вот лозунг мой и Солнца!

 

Не осталось стены на переднем плане центральной части триптиха «За лучшую долю». Но пространство, через которое неслась конная лава, ограничивалось темной бронзовой скульптурой Атланта слева, а справа мраморной белой колонной. Пролетели, пронеслись всадники, протопали, прохрипев, лошади. А что же осталось слева и справа от разрушенного проема? Как это в Интернационале пелось: «Весь мир насилья мы разрушим до основания…» А зачем?

 Стоит монумент Атланта и держит  он на своих плечах небо, чтобы его невзначай на землю не упало и не раздавило нас маленьких людей, не таких сильных как гигант Атлант. А посреди картины левой части триптиха стоит на коленях русский крестьянин. Есть такая поговорка – «Припереть к стенке».  Крестьянин к стенке и приперт – некуда ему дальше пятиться. Но еще есть и выражение – «Поставить к стенке», то есть  расстрелять. Такая угроза существует реально, на белой стене как монумент, как обелиск тень красноармейца. Что это не памятник понимаешь, увидев тень винтовки со штыком на плече бойца за лучшую долю. Острие штыка вот-вот проткнет белый лист «Декрета о земле», он летает, витает в воздухе. В нем была земля дарована крестьянину и вот теперь декрет как никчемная бумажка прицепится на штык. Если бы могучий мужик встал с колен, то по росту и силе он сумел бы сравниться с Атлантом. И тогда небо при поддержке их двоих никогда бы не придавило бы людей. Таков собирательный образ крестьянина, но он родной для них не только этим.

Если хорошенько присмотреться к крестьянину, то увидишь поразительное сходство его лица с лицом Павла Шляпникова. Художник и не отрицает этого. Да, его автопортрет. На плечах Атлантов в древнегреческом мифе считалось, что держится небо. А на русском крестьянине ещё и земля держится. Он кормилец и поилец народный. А его на колени поставили, да ещё и хлеб отобрали. На заднем плане холста «Атлант» несется повозка, груженная мешками с зерном прямо на зарево пожара. Никому оно не достанется, а сгорит в огне. Зачем же тогда возвышается над широкими и каменными плечами тени как купол - обелиска остроконечная буденовка?  Где она заблудилась наша лучшая доля? Вот и наворачиваются в глазах у крестьянина слезы. Слезы несбывшихся надежд.

А справа в триптихе картина называется «Реквием». Да, это траурная, похоронная музыка звучит в картине Шляпникова и Голышева. «Реквием» сама по себе исполняет на скрипке Культура. Сгорающая в огне, она обронила скрипку, но душа  Культуры в виде молодой обнаженной женщины с прекрасной изящной фигурой, воспарив в воздухе, возносится к небесам.  Хотя на пути её стоит преграда – тюремная решетка, но ни одна самая крепкая решетка ни разу не удержала звуки музыки, которые поет народная душа… А рядом колонной виднеются кресты кладбища. На одном из крестов повешена буденовка. О такой ли доле мечтал тот, кто недавно ещё носил этот необычный головной убор?

 

---

Противостояние

 

Три дня существовал ГК ЧП в августе 1991 года с 18 по 20. Страна замерла, по центральным каналам телевидения показывали балет «Лебединое озеро». 19 августа члены ГК ЧП провели брифинг, пресс-конференцию в прямом эфире. Дрожащие руки, после ночной попойки и невнятные ответы членов ГК ЧП уверенности их сторонникам не придавали. Разные мнения были у людей тогда по этому событию, да и сейчас отношение к нему неоднозначное. Это было не противостояние коммунистов новоявленным демократам, а противостояние нашей страны с Западом, и в основном с Америкой. Ведь весь этот синдикат хотел разговаривать только с любимым Горби, а он затаился до поры до времени в Форосе. Зато на попытку коммунистов удержать ускользающую из рук власть навалились не только младо демократы, как раз  они особо то и выступали, зато «голоса» старались во всю.

Шляпников и Голышев это противостояние увидели по-своему. Их картина «Противостояние»  похожа чем-то на кошмары Кафки, на сны его чудовищ. Откуда родом эти чудища, если хорошенько приглядеться, то можно увидеть. Купол американского Пентагона, Триумфальная арка Парижа, башня Биг-Бена Лондона, флаг Израиля. А журналист с добродушной, хотя и несколько туповатой мордой осла – символ одной из двух партий Америки что-то вещает в микрофон. Внизу из-под трибуны выглядывает с хищным звериным оскалом пасть, а глаза этой морды горящими угольками жгут зрителей ненавистью.

Другое рыло держит микрофон от которого снизу вместо электрошнуров выползают шипящие ядовитые змеи. Их раздвоенные языки устремились к озеру, в котором плавают,  мечутся в страхе три, прекрасные птицы, лебедушки. Но это лебединое озеро не символ ГК ЧП. Это три союзные славянские республики Россия, Белоруссия и Украина стараются избежать змеиных укусов и уклониться от горбоносого грифа-стервятника. Разговоры о демократии оказались только елеем для слуха Горбачева, а фактически противостояние заволакивали словесным туманом. И три светлых белоснежных лебедя среди всемирного кошмара лжи о любви и стремлению к дружбе Запада к России. Не вынесли птицы и разлетелись по сторонам. На картине показан только их взлет. Ведь противостояние только начиналось.

 

---

Тайная вечеря

 

 Шок во время ГК ЧП через два года затмило другое страшное событие – расстрел Белого дома. Расстрелять здание собственного парламента под злорадные репортажи, из враждебно относившимся к России  государств в прямом телеэфире, такого не бывало в мировой практике. Вот это демократия, так демократия. Но не только мир увидел тяжелые суперсовременные танки в центре Москвы, стреляющие прямой наводкой из пушек по Белому дому. Видели эти кадры и наши художники – Шляпников и Голышев. После нового стресса они увидели сюжет своей картины. Клин клином вышибают.

У Леонардо да Винчи есть бессмертное полотно с таким же названием. Но  не библейский сюжет. Собрались на вечернюю трапезу двенадцать апостолов Христа, и он говорит своим ученикам о своем провидении:

- Сегодня, этой ночью один из вас предаст меня!

Какая гамма чувств отражена на лицах двенадцати апостолов: возмущение, негодование, недоумение, у кого-то даже спокойствие – не может такого быть. Никто ещё не знает, что Иуда получил свои злосчастные тридцать серебряников, тридцать тетрадрахм.

На картине  живописцев основой сюжета стала лежащая на столе как труп в морге молодая женщина – Россия. Непонятно, она на самом деле умерла или забылась в летаргическом сне. Женщина обнаженная, и то, что это Россия понятно, что покрыта она вместо больничной белой простыни российским флагам – трехколором.    Так в Америке накрывают флагом страны гроб национального героя во время похоронной процессии.

У Голышева и Шляпникова действие происходит на театральной сцене, где стоит посредине стол с лежащей на нем женщиной. Как и в строчках поэта:

 

Где пир гудел,

Там гроб стоит.

 

Здесь вокруг этого стола и идет театральное действие, спектакль. В отличие от картины Леонардо да Винчи, среди актеров нет друзей России, только её заклятые враги. Они и не актеры-то вовсе, а закулисных дел мастера. Слева и справа на картине висят тяжелые темные кулисы, а занавес открыт: любуйтесь, нет больше на свете Российской империи. На заднике сцены или декорация, или, в самом деле, светятся три окна. Они с циркульными полуарками напоминают чем-то и окна в помещении, где проходила тайная вечеря Мессии.  На самом же деле, скорее всего это триптих картин происходящих действий на улице.

В среднем, самом широком окне и всех трех, виден Белый дом и площадь перед ним. На этой площади и происходит столкновения белых и красных. Над полкой с левой стороны, как и полагается, левые коммунисты подняли красный флаг, правые держат белое знамя…

В правом маленьком окошке   танцуют три девушки. Но это не балет «Лебединое озеро» как при ГК ЧП. Не пристойная скорбная группа балерин не слаженно, изображающая  танец маленьких лебедей, мелко семеня ногами. В окошке пляшут карде балет. Ноги девицы задирают выше головы, а таких  раскормленных телес у балерин не бывает.

А в левом  окне видно, что стоит огородное пугало. На нем не драная одежда деревенского мужика, а китель и фуражка генералиссимуса. Но стаю воронья, летающего над огородом, не пугает чучело в сталинском наряде. Не боятся пугала вороны и нахально ищут, чем бы на огороде поживиться.

С левой стороны от стола на сцене почти у самого окна, где видно как летает воронье, стоит Гитлер. Он, подняв голову, закатил от умиления глаза под лоб. 

- Боже! Неужели это свершилось, и Россия лежит поверженная, - восклицает про себя диктатор и тут же недоумевает. –  Но почему это сделал не я, волевой жесткий человек, а те безвольные тряпки, алкоголики, которые стоят в уголочке, напротив, у кулисы.

Стоят там  Клинтон  с Ельциным. В руках Ельцина бокал вина. Пропивает или поминает Россию? Он один из всех сотрапезников вино не допил, или налил ещё на добавку. Стопки и бокалы пустые стоят на столе. Одна около головы женщины опрокинута, и красное пятно расползлось по белой скатерти. Вино это или кровь убиенной непонятно. Оба президента отвернулись от стола: мавр сделал свое дело,  мавр умывает руки. Ельцин помощнее и физически повыше ростом Клинтона, а на картине Клинтон возвышается над российским президентом. Весьма символично, хотя художники этот смысл и не пытались заложить, сделано это композиционно. В противоположном углу стоит Свердлов. Яков Михайлович ростом  в жизни даже меньше Ленина был, а на картине возвышается над ним. Чуть ли не голову…

Лицо Ленина хмурое, угрюмое немного злобное, необычно подан образ Владимира Ильича. Нет добродушного прищура глаз и лукавой улыбки мудреца.

На переднем плане, рядом с головой женщины сидит на стуле субтильный, яйцеголовый, лысый субъект с фотоаппаратом. Аллегория продажной прессы, папарацци, потому и на стул уселся, потому что дожидается того момента, когда душа покойной полетит на небеса. Он должен это зафиксировать. Во снимок-то получится!.. Сидит он рядом с головой, а не обращает внимания, или не хочет ничего замечать, что на ней одет венец из колючей проволоки.

Эту деталь не каждый из зрителей заметит. Темно русые волосы и темная ниточка колючей проволоки. Зритель видит только красоту женщины и собравшихся вокруг неё злопыхателей. А может быть, есть кто-то из доброжелателей и только пришел в театр драмы и комедии позлословить?

Только аура на сцене какая-то необычная. Атмосфера, воздух затуманен табачным дымом, а запахи как в пивной, хотя сидят и стоят вокруг стола не простые полупьяные забулдыги.

В бархатной рубашке с широким воротом как у монашки (всё-таки не зря считался «серым» кардиналом Ельцина) стоит Бурбулис. В руках держит игрушку-неваляшку – Ванька-встаньку. Положил или пытается положить Геннадий игрушку набок, но понимает и сердится от того, как только он руку от Ванька-встаньки отпустит, то Ванька  тут же поднимется. Не уложить неуемного русского Ваньку на сырую землю, даже такими липкими руками.

Играет на невидимой виолончели похоронный марш  Ростропович. Почему он оказался в этой компании одному Богу известно. Авторы свой замысел не открывают, пусть зрители сами думают, кто из персонажей  на картине есть кто.

Если на триптихе «За лучшую долю» скачет на коне писатель Аркадий Гайдар, то в образе его героя из детской повести «Военная тайна», Мальчиша-Плохиша, изображен в «Тайной вечере»  Егор Гайдар, внук командира полка. Он рядом с Львом Троцким, вдохновителем перманентной революции и такой же бесконечной, как и революция  -  гражданской войне.

На самом эпицентре картины расположились двое: Горбачев и Черчилль – главные идеологи борьбы с коммунизмом в России. Или может быть с самой страной  - Россией.

Черчилль выступает представителем Англии, а не железная леди Тэтчер с которой был так дружен Михаил Сергеевич из-за его знаменитой фултонской речи. С неё и началось сразу же после окончания Второй Мировой войны холодная война против всего «прогрессивного»  мира с СССР, то есть с нашей страной - Россией. Поэтому и наряжен Черчилль в непривычный для нашего глаза смокинг дипломата, а в военный френч английского офицера, на котором висят за его заслуги полученные награды.

Горбачев, в экзальтированном возбуждении повернувшись к английскому премьеру, ткнув пальчиком в небо, самозабвенно что-то рассказывает молчаливому, невозмутимому Черчиллю. Может он не к нему обращается, а показывает как далеко и высоко ценится его излюбленное выражение за рубежом: «Процесс пошел!». Он ведь на самом деле пошел это пресловутый процесс.

Черчилль внимательно слушает Горбачева, Ельцин с Клинтоном  что-то обдумывают. Создалась пауза, как бы минута молчания. Но это факт гражданского почтения к покойным в картине не зафиксирован. Тут другое настроение.

Его художники и подчеркнули, добавив на холсте маленькую деталь. Под скамейкой у ног Черчилля на полу кошка играется с мышкой. Неизвестно сколько долго  кошка будет вести свою забаву. Да только в этом случае не отольются кошке мышкины слезки.  Финал игры кошки с мышкой известен. Кошка, проголодавшись, перестанет вести игру и, хищник и есть хищник, накинется на глупую мышку и слопает её за милую душу.

 

---

 

Флотоводцы

 

Картину «Флотоводцы» Павел Шляпников и Валерий Голышев написали к 300-летнему юбилею флота России. Если быть исторически точным, то российский флот родился не на Балтике, не на севере Российской империи, а на юге. Чтобы взять турецкую крепость Азов, манившую русских купцов провозить морским путем товары из Азовского моря в Черное, а оттуда в Средиземное,  Петр I  в 1696 году штурмом овладел Азовом. Корабли, построенные на Воронежской верфи, он использовал для своей первой морской победы.

На полотне же главный флотоводец России – царь Петр I, готовится к спуску кораблей на Балтийской верфи. Канатом прикантовано к бревну  готовое к спуску на воду судно. Огромный топор воткнут в торец бревна-пенька и ожидает, когда же руки хозяина государства и флота вытащат его лезвие из колоды и примутся прорубать «окно» в Европу. Петр покуривает трубочку и готовится обрубить канат, чтобы корабль по стапелям съехал на водную гладь Финского залива и взял курс на страны Европы.

Момент праздничный, ответственный, а Петр I одет в обыденный, не парадный наряд. Крепкие матросские башмаки и гетры на голенастых ногах великого мореплавателя и плотника, утопают в завитках сосновых стружек. Петр не успел даже снять кожаный фартук.

Он отошел только что от столярного верстака, где обрабатывал рубанком последнюю доску для фальшборта и встал перевести дух посередине причала.

Три корабля, три столетия флоту России, три полоски на гюйсе, означающие три великих победы Российского флота выигранные им сражения в самом начале пути: Гангутское, Чесменское и Синопское.

Чайки мечутся над пристанью, ожидая пуститься вслед за судами в открытое море. Где корабли, там и чайки. А под мачтами фрегатов летают четыре амурчика – зефирчика. Четыре ветра так хорошо известных любому моряку: норд, вест, ост, зюйд. Они же символизируют и четыре сегодняшних флота: Северный, Балтийский, Черноморский и Тихоокеанский.

Позади Петра и  с боков его выстроилась команда. Все они известные флотоводцы более поздних времен, но все равно «птенцы гнезда Петрова». Адмирал Макаров прославился не только в битве под Порт-Артуром. Он способствовал созданию первого российского ледокола и торпедного аппарата. Открывший берега Антарктиды – Лазарев и адмирал Ушаков, завершивший азовские начинания Петра победными морскими викториями на Черном, а потом и на Средиземном морях.

«Непобедимые» флотоводцы Османской   империи узнали от Федора Иоанновича, что и «небывалое бывает».

Фамилии  Нахимов и Корнилов неразлучны, как и их воинская слава в Крымской войне. Война велась в целом неудобно и показала, что парусный флот уступает современным линкорам и миноносцам, но мужество героических защитников Севастополя осталась в памяти России на долгие века.

Витус Беринг, сделавший столько открытий   на Северно-Ледовитом океане и на Тихоокеанском   побережье России, как никто другой из флотоводцев, стоит совсем неподалеку от Петра. Благодаря ему стало известна, что Америка в каких-то 40 километров от России. Освоена Аляска, стал хорошо известен русским морякам порт Соединенных Штатов Америки – Сан-Франциско. Легендарная опера прославила название кораблей Юнона и  Авось.

Кузнецов и Касотонов современные наши флотоводцы. Они хорошо известны в Великую Отечественную войну и в современную эпоху.

 Про морского офицера времен Великой Отечественной войны существует легенда. Он был тяжело ранен в самый разгар войны, и ему ампутировали ногу. Тем не менее, офицер не хотел оставаться в тылу. Он просился на фронт  и готов был, несмотря на высокое воинское звание, занять самую низшую офицерскую должность, лишь бы служить на боевом корабле. Новоявленным Маресьевым, только не летчиком, а моряком заинтересовались  на самом верху. Флотского офицера вызвали в Ставку Главнокомандующего. Сталин предложил изумленному патриоту должность командира очень крупного подразделения, во много раз выше, чем он командовал до ранения.

- Иосиф Виссарионович, - обратился он к вождю –  а справлюсь ли я? Ведь у меня нет ноги.

- У человека, который сейчас на вашей должности, вообще, головы нет, а у вас только ноги. Справитесь, - усмехнулся в усы Сталин.

Неразрывная связь времен эпох звучит в фамилиях и других флотоводцев.

Петр Первый не пускает свою раскуренную трубочку по кругу, как это любили делать индейские вожди. Они на воинском совете курили по очереди трубку мира, передавая, её друг другу. Живописцы Шляпников и Голышев в своей картине показали эстафету поколений по-другому. От огонечка из трубки Петра прикуривают свои сигары, папиросы другие адмиралы. Выкурят на берегу последнюю цигарку и уйдут каждый на свой корабль. Поход их состоится,  и матросская слава российского флота при его совсем небольшом историческом возрасте будет настолько велика и громадна, как и наша страна в целом.

 

---

Стратеги

 

Два полководца Великой Отечественной войны стоят в торце длинного штабного стола и рассматривают карту, разложенную на его столешнице: Жуков и Василевский. Картина названа  «Стратеги», но Жуков и Василевский, возвышаются вовсе не над столом. Они стоят на земле как два титана, как два небожителя, а облака плывут возле их пояса, и головы стратегов находятся выше облаков.

Карта на столе и сам стол прозрачны. Вроде как через прозрачную кальку видны над картой движущиеся танковые колонны, эскадрильи летящих самолетов, взрывы на земле и разрывы снарядов в воздухе. Жуков и Василевский как будто над схваткой,  но на самом деле они задумали её на карте, а сейчас руководят битвой в реальном времени и пространстве. Позади над стратегами светлый ореол почти иконописный лик полководца Суворова. Генералиссимус Суворов не проиграл за свою военную карьеру ни одного сражения и создал свою теорию побед под названием: «Наука побеждать». Его крылатые выражения и сейчас живут во всем мире: «Сам погибай, а товарища выручай»; «Бить врага не числом, а умением».

Образ Александра Васильевича за спиной современных стратегов выписан художниками не случайно. Он благословляет их, передает свой опыт и уверенность полководцам: «Наше дело правое – мы победим!»

Написали полотна Павел Шляпников и Валерий Голышев к 50-летию Великой Победы. Они взяли за основу переломный момент войны  - битву на Орловско-Курской дуге. После этого сражения Советская Армия будет идти только вперед, ни разу не отступая.

Слева на картине фигура другого генералиссимуса – Сталина. Он как бы и не вмешивается в напряженную битву титанов, стратегов. Пусть они сами доведут задуманную ими операцию до логического окончания. Он с ними, он создает то необходимое внутреннее напряжение битвы, послав все необходимые людские и технические ресурсы на поле боя. Теперь очередь за стратегами. Живописцы умышленно не выпячивают Сталина вперед, но и не прячут его за кулисы открывшейся панорамы.

Фигура Сталина, его  роль в истории неоднозначно оценивается современными философами и политиками. Но и мнение патриотов ветеранов самих участвующих и проливавших свою кровь на полях Великой Отечественной войны, ходивших в атаку со словами на устах: «За Родину, за Сталина» - художники не могли не отразить на своем полотне. Жизнь такова, какова она есть и больше не какова.

 

---

Хлеб

 

Ночь. Тьма. Грязь…Дорога… По осенней или весенней распутице, лужам и жирному месиву улицы бредут двое: женщина и ребенок.

Рядом на обочине тащит, низко согнувшись,  тележку на колесиках, пожилой человек. Согбенная спина его почти параллельна с дорогой и кажется, что и не старик вовсе на обочине, а собачонка крадется за матерью и её дочечкой. Ведь в руках ребенка то, что манит к себе и пса – краюха хлеба.

Сзади и слева и справа от угрюмой пары сияют огни домов. Справа светится высокое ресторанное окно  витрины с аркой.  Возле ресторана стоят дорогие  автомобили иномарки. Бомжеватый старичок вот-вот приляжет возле них на скамеечке от слабости и усталости и не довезет свои собранные бутылки у ресторана до пивного ларька.  А владельцы иномарок развлекаются в пьяном веселом зале и не замечают, что бомж уже почти закоченел. Как когда-то с болью в голосе читал стихи замечательный 90-летний актер Георгий Жженов, просидевший в лагерях на Колыме 17 лет:

 

«Сварен суп, пора делить приварок,

Падает как саван белый снег.

На скамейке возле иномарок

Умирает русский человек».

 

Слева церковь, створки двери широко  распахнуты,  свет льется в ночную тьму на фигуры. Священнослужители мелькают в дверном проеме. Они как бы зазывают к себе прохожих, которым не по карману ресторанные утехи. Но мать и дочь прошли мимо и церкви, и ресторана. Девочка подросток так вцепилась в кусок хлеба, что никакая сила не сможет его у неё отобрать. Идут вперед, домой. Совсем по Высоцкому:

 

 

«И ни церковь, ни кабак–

Ничего не свято.

Нет, ребята, все не так,

Все не так, ребята!»

 

Женщина с дочерью – всего  два образа из многоликой и многочисленной России. Да и сама женщина кто она? Русская, советская, а может она сама и есть вся наша Русь. Выставили её из теплого родного дома, и плетется она по грязной, темной дороге безропотно, молча. Лицо её отрешенное и усталое. Блузка темная, темно-серая. Пуговица оборвалась возле ворота и шея  бы оголилась, но воротнику не позволяет расстегнуться заколка украшения. Её украшение не красивая брошь, а обыкновенная огромная булавка. Такие булавки в народе называют цыганской.

Да и сама Россия, не уподобилась ли кочевому бездомному народу – цыганам? Вот и поверх блузки накинула женщина платок. Это тебе не городской романс про темно-вишневую шаль. Платок в отличие от шали и тонок, и невзрачного темно-бурого цвета. 

Мать положила безвольные руки на плечи девочки и идет, куда глаза глядят. Среди мрака и темноты самое светлое пятно не пьяное окно кабака, каким бы оно ярким не казалось, а лицо ребенка. Дети – наше светлое будущее. Девочка судорожно сжимает в руках хлеб – основу жизни.

Да пока ещё ей очень плохо, но она представительница новой России. В дерзком взгляде девочки светится и надежда и уверенность.

 

---

Город на заре

 

Картина Павлом Шляпниковым и Валерием Голышевым ещё не написана. Есть композиция её, этюды. Город, расположенный на холмах, с куполами православных церквей, виднеется вдали. На переднем плане возле костра собрались близкие по духу люди.

Конечно же, это наш Старый Оскол  Он и древний и современный город одновременно.

Корнями и истоками уходит Старый Оскол во времена царствования сына Ивана Грозного – Федора Иоанновича, а тридцать с лишним лет назад электрометаллургический комбинат, переплавляющий железную руду Курской магнитной аномалии в высококачественную сталь, хорошо востребованной не только в России, но и за рубежом, стал известен во всем мире.

И не обычные холмы на полотне художников, а Казацкие бугры и  изображена конкретная Казацкая церковь.

Среди собравшихся у костра виден и художник Юрий Болотов, и поэт Михаил Рудаков. Пришла с гитарой спеть песню для своих друзей бард Наталья Стрельникова.

Новое поколение поет новые песни. И это здорово, что хотя нас нет на этой картине, но мы все собрались в выставочном зале на вернисаже картин русских живописцев, патриотов Павла Шляпникова и Валерия Голышева. Они отразившие на своих полотнах лики России, и показывают нашу Родину во всем её многообразии и свою веру в будущее. На переднем плане незаконченной картины маленький мальчик посадил деревце.

Эта березка – светлый, красивый символ самой России.

 

7 января – 5 декабря 2008 год