Не поддаваться соблазнам

В селе Среднереченском Курской области после трехлетнего окончания войны в многодетной семье крестьян Ольги Александровны и Степана Кузьмича родился восьмой ребенок. Родители назвали мальчика Олегом.

В начале своей жизни он часто болел, перенес три хирургических операции, но уже в школьные годы стал очень подвижным, шустрым мальчуганом. Все знания схватывал на лету и учился на четыре и пять.

Олег по своим способностям мог бы учиться и на одни пятерки и стать круглым отличником, но в многодетной семье у каждого брата и сестры было столько обязанностей, что на выполнение домашнего задания оставалось немного времени. Почитает перед сном Олежка учебник, накарябает по быстрому в тетрадке упражнения по русскому языку – всё уроки сделаны.

А днем гаркнет старший брат младшим братишкам:

- Так. Давайте по-быстрому в огород, будем лук из грядок тягать. Зима впереди долгая.

И все, как муравьишки, потянутся торопливо в огород за старшим. Дома соберутся – шум-гам, суматоха. Но как только кто-нибудь уже из младших заметит, что с работы возвращается усталый и чумазый отец, бригадир тракторной бригады, крикнет: «Батя калитку открывает», все мгновенно затихают. Младшие сурового отца побаиваются, хотя он их и пальцем не трогает, а старшие дети глубоко уважают его.

Если первой появляется мама, то шум сразу стихает и все становятся такими послушными паиньками, потому что дети любят Ольгу Александровну и хотят, чтобы она не огорчалась. Оба родителя и Степан и Ольга глубоко верующие люди. И детям своим передают исподволь веру в Господа Бога. Хотя в их школьные дела и правила не вмешиваются. Говорит учитель: «Вступайте в пионеры», становятся пионерами. Пионер – всем ребятам пример. И этому же учит и православная церковь. Нужно доказывать другим творить добро, не только словами, но больше своим благодарным поступком. Говорит старшая пионервожатая, что пора вступать в комсомол – вступайте. Комсомол общественная организация, собрания проводит. А церковь изначально являлась соборной. Вместе в храме творят молитву, и каждый сам лично взывает и обращается к Богу не только в церкви, он везде, а главное в душе у каждого. И где бы человек не находился, он хранит веру в душе своей.

В Среднереченском церкви не было. И семья Кутеповых молилась дома. Ольге Александровне доставалось от председателя сельсовета Митьки Хохлова, но особенно от секретаря сельсовета Веры Петровны Хохловой. Она, выпятив вперед свой бюст, внушительного размера, вносила его в избу Кутеповых торжественно, как будто бы орден усопшего несла на подушечке вслед за гробом на похоронной процессии.

Когда умирал какой-нибудь заслуженный односельчанин, герой Великой Отечественной войны, Митька всегда поручал своей жене такую почетную миссию.

В этот день Вера Петровна так же бесцеремонно вплыла в избу Ольги Александровны и заунывно стала читать доярке нотацию.

- Как можно верить в наш пресвященный двадцатый век в мистическое существо – в Бога, - спросила Ольгу Хохлова и, не дожидаясь ответа, продолжила поучать. – Откуда в современной советской семье оказались рудименты средневекового мракобесия? Зачем вы на стены повесили картинки?

Вера Петровна указала на иконы:

- Снимите немедленно. У нас церковь отделена от государства. И я, как представитель атеистического государства, если вы не снимете иконы сами (вспомнила всё-таки что «эти картинки» иначе называются) то я сниму их сама и заберу их с собой.

- А куда же вы их повесите? Может быть, вместо портрета Иосифа Виссарионовича повесите в сельсовете. А ведь он, как война началась, обращался к народу по православному: «Братья и сестры!». Ну что замолчала-то, Вера? Будто язык проглотила. Имя-то у тебя какое хорошее – Вера. А ты Бога порочишь. Иконы собираешься забрать. Если снимешь иконы и заберешь их, то забирай сразу и всех моих детей. Их ведь мне столько Бог послал.

С Веры Петровны мигом слетела спесь, она поникла, съежилась, как будто на неё вылили ушат холодной воды, потом стала пунцовой, покраснев как рак от злости, развернулась и выскочила из избы Ольги как ошпаренная кипятком, в котором раки и варились, прежде чем покраснеть.

Олегу навсегда на всю жизнь врезался в память этот эпизод. Он убедился в силе слова, которым мама без труда повергла высокомерную тетку представителя власти из сельсовета. Куда подевалась её всесилие. Она так хотела сорвать икону из красного угла. Но от одной маминой фразы, стремглав выскочила из дома. Не смогла дотронуться до иконы. Видимо Бог вложил в мамины слова столько силы и правды, что властная тетка не посмела спорить с Ольгой Александровной и бесславно ретировалась.

- Мама, а помогли ли нашим солдатам слова Сталина, раз он так обратился к ним по-православному? - спросил Ольгу Олег, когда Вера удалилась с позором из дома.

- Конечно, сынок. Взять Сталинград хотя бы. Город в руины превратился, в пожарища, а живы люди. Но каменные дома рушились, а солдаты Сталинград отстояли. Город стал неприступной крепостью. Твердыней, о которую фашисты зубы обломали.

А вскоре Олег получил еще один нравственный урок уже от отца. Мальчик отдал свои еще не очень сношенные ботинки своему младшему брату, на один год, Коле. Олежка берег свою одежду и обувь, носил всё аккуратно, а потом, когда вырастал из одежды, передавал её как эстафетную палочку младшему – Колечке. А Коля решил схитрить и не пошел вместе со всеми копать картошку, сославшись, что у него ботинки уже на ногу не влезают. А про то, что Олег ему поношенные ботинки уступил, промолчал. Решил схитрить. Или Коля не хотел картошку копать или же думал, что ему новую обувь купят, но поступил именно так.

В обед Степан Кузьмич всем налил в миски супа, а у Коли даже пустую тарелку убрал со стола. Братишка Олега чуть ли не заревел. Слёзы были готовы брызнуть из глаз, но спокойный и насмешливый голос отца остановил его плач, который еще не начался.

- Перестань кукситься, - приказал сыну Степан Кузьмич. – Когда человек ест хлеб, не потрудившись заработать его, то он ест чужой хлеб. Хлеб того, кому он принадлежит. А ты хочешь, есть задарма картофельный суп, а убирать картофель не захотел на огороде. Господь Бог еще первым людям, Адаму и Еве, провожая на Землю, дал им наказ: «Идите и зарабатывайте себе на хлеб в поте лица своего». Ты же, сын ты мой заплаканный, хочешь жить по обывательской хамоватой поговорке: «Ешь – потей, работай – мерзни». А народ сказал попроще, но правдивей: «Как потопаешь, так и полопаешь». Возьми маленькое ведерко и топай на огород. Там мы пару ведерок картофеля не успели унести в погреб. А когда картошку отнесешь из огорода в подвал, тогда и полопаешь вдоволь вкусного супчика. Понял, сынок, мой дорогой Колечка.

Колька, молча, кивнул стриженой головой и поплелся выполнять наказ – в поте лица зарабатывать хлеб насущный.

Но это только говорится, что дураки учатся на своих ошибках, а умные - на чужих. Второй урок отца Олег получил после своей ошибки. Промашку Олежка допустил малюсенькую, а резонанс от этой промашки получился долгий и звонкий.

Он принес после школы домой перочинный складной ножичек. Лезвие ножа было блестящее никелированное, а ручка-рукоятка светилась перламутровой пластмассой, что залюбуешься. Вот Олег так и залюбовался, что сразу не стал отыскивать хозяина этого пластмассового никелированного сокровища. Он решил отнести ножичек домой, чтобы его братья и сестры от зависти и удивления рты пооткрывали – какая красота неописуемая. Какая прелестная вещица.

Но первым удивился Степан Кузьмич, увидев нож в руках у сына. Отец забрал нож в свои руки и сурово поглядев на Олега, спросил его:

- Чье это сокровище? У кого ты украл ножичек.

Олег только плечами пожимал, оправдываясь:

- Папочка, родненький, я не воровал ножичек. Я нашел его. А домой принес, чтобы перед родными похвастаться. Я завтра же нож в школу унесу, найду, кто потерял его и отдам ему свою находку.

- Ты, Олег, не просто отнесешь ножик в школу, а с моей запиской к твоему учителю, пусть он напишет мне, что ты исправил свою ошибку и отдал найденную вещь хозяину, - произнес Степан и спросил, - а у тебя и вправду не было соблазна присвоить себе чужой ножичек?

Сын покачал отрицательно головой: «Нет, нет!» и Степан Кузьмич, взглянув на Олега своим проницательным взглядом, понял, что он не врет, посоветовал:

- Никогда не поддавайся соблазну. Вот я, если бы увидел, проходя по дороге кусок золота величиной с кулак, то скользнул бы по самородку безразличным взглядом и без угрызения совести прошел бы мимо. Бог кому-то дал его, а потом взял от него это золото и кинул на дорогу. Но не мне же, он подарил это богатство, то и нечего на него зариться. Это золото принадлежит не мне, и, зная это, я спокойно пройду мимо клада.

- И я никогда не соблазнюсь и в жизни не возьму в руки чужую вещь, - поклялся отцу Олег. – Я тоже не буду поддаваться соблазнам. Даже если на дороге будет валяться золото не величиной с кулак, а с огромный валун, который мне и руками не обхватить и будет весить не несколько килограммов, а несколько пудов, то я не прикоснусь, не притронусь к находке, чтобы свои чистые руки не замарать воровством.

- Правильно, сынушка, - одобрительно кашлянул Степан. – Ты, думаешь, мне легко и просто бороться с соблазном? Ведь я же бригадир тракторной бригады и мог бы незаметно стащить мешок зерна в посевную, как это умудрился сделать мой сменщик Петруха, племянник председателя сельсовета Митьки Хохлова. Ведь мы не впроголодь живем, но лишний мешок зерна в закромах никогда не помешает. Запас карман не тянет. Так я и сам не ворую и Петрухе не позволил украсть зерно. Он поворчал, поворчал на меня, но мешок зерна тут же, притаранил к сеялке обратно. И мы ж, с голоду не пухнем, а воровать – тяжкий грех. Земли у нас на огороде маловато 25 соток, вторую корову заводить по указу не разрешено и больше двух поросят на подворье держать нельзя. А если куры есть, то половину яиц сдавать государству приходится. Кремль нам поможет.

Олег, выслушав, как трудно живется праведникам, то есть им напомнил отцу.

- А мамка в Кремль собирается как раз по этому поводу. У нас уже после Кольки сестренка родилась, а значит, десять ребятишек набирается. Теперь ей вручат звезду Матери-героини. Мне говорила, что Маленкову пожалуется про все безобразиях, о которых ты только что говорил. Может и правда Кремль нам поможет.

- Дай-то Бог, - кивнул то ли сыну, то ли самому себе в знак утверждения Степан.

Вошла в комнату Ольга и спросила:

- Что сидите и шепчетесь, как заговорщики? Расскажите и мне про ваши секреты. Да только всю правду без утайки.

- какие у нас могут быть тайны, - усмехнулся Степан Кузьмич.

- Всё тайное становится явным. Ты вот ни мне, ни людям не объясняла, что в Москву собираешься поехать, а люди уже знают об этом. Откуда?

- Как откуда? – удивилась Ольга. – Я же не только жаловаться в Кремль еду, а и получать звезду матери-героини. Я уже Олегу сказала, кому-то еще, а народная молва на крыльях летит. Вот все и узнали.

- Про звезду-то мне уже и Вера Хохлова намекала, - признался Степан. – но по моему своеобразно. Спросила меня: «Теперь я понимаю, для чего ты так поспешно детишек строгал. Чтобы твоей жене звезду Мать-героиня вручили. Если бы не это, то давно бы Олю на аборт отправил».

Степана её слова возмутили:

- О чем ты говоришь, - разозлился он. – Какой аборт? Об этом и речи не могло быть?! Мы с ней сразу же после рождения первенца решили: если жизнь стала зарождаться, то любое дитя, неважно рожденное по какому счету, должно белый свет увидеть. Родился, появился на свет божий маленький человечек – вот она для нас главная награда… А не звезда Матери-героини. Первое от Бога, а второе от Кесаря.

- Но ведь многие бабы избавляются от детей, не хотят рожать. Когда много ребятишек в семье, тяжело жить на этом свете, - не сдавалась секретарша сельсоветская.

- Вер, ты совсем сдурела. Во власть пробралась, а ума не набралась. Как у курицы. Дунька пятерых родила, а на шестой беременности криминальный аборт сделала. И сразу двоих убила: сама умерла и ребенок на свет не появился. И семью уничтожила. После Дунькиной смерти её муж сошелся с другой женщиной. Младших в детский дом отправили, а старшие попрошайничают или воруют, чтобы выжить, чтобы есть, что подадут или украдут, и набивают пузо чем-то набить-то надо. Митькиной участи врагу не пожелают, не то, что своим кровным детушкам.

Из Москвы Ольга вернулась окрыленная. Но мужу выкладывать сразу о своих впечатлениях не спешила. Молчал и Степан. Тут уж Ольга не выдержала. Её изнутри так и распирало:

- А чего же ты не спрашиваешь, Степушка, чего я в Москве добилась? - спросила Ольга мужа и удивилась его ответу.

- А зачем мне тебя спрашивать, - усмехнулся Степан. – Ты до Москвы не успела доехать, а нам уже новости сорока на хвосте принесла, что налоги с нас сняли, увеличили в два раза землю и живность всякую теперь можем завести без ограничения.

Олег почувствовал, что родители расправили плечи и уже перестали переживать: а будет ли завтра кусок хлеба, не останется ли голодной ребятня. Он гордился, что мама в Кремле разговаривала с самим Председателем Совета министров Маленковым.

Когда на проводах Русской зимы ему позволили подготовить для выступления в концерте художественной самодеятельности маскарадный костюм гусара, то ему мама сшила кивер, куртку-венгерку из замши кирпичного цвета. Брюки специально к костюму не заказывали, и Олег обошелся теми, в которых в школу ходил.

Зато Степан Кузьмич заказал сапожнику для сынишки хромовые сапожки. Они были легонькие, удобные и ноги сами просились в пляс пуститься. А чтобы пляска была запоминающейся, то отец на сапожки Олега подцепил несколько маленьких колокольчиков. Шагнет мальчик шаг и слышится - дзинь, шагнет второй раз - до-о-н, зазвенит. А как в пляс пойдет, да начнет коленца выписывать, то колокольная музыка сама по себе рождается – дзинь-дон, дзинь-дон, так и льется перезвон.

Проводы Русской зимы – Масленица, вроде бы языческий праздник, но если православные верующий Степан Кузьмич играл в поддавки с советской властью, не препятствовал своим детям вступать в пионеры, становиться комсомольцами, то с Масленицей церковные иерархи тоже шли на компромисс с мирянами, которые чтили древний славянский пусть и языческий обычай6 сжигать чучело Зимы в день весеннего солнцеворота. Поэтому масленица, когда славяне пекли блины – символ Солнца, сдабривали их перед едой маслом, сметаной, икрой, в церковном календаре совпадает с последним воскресеньем перед Великим Постом, когда уже миряне должны отказаться от жирной пищи и есть только скоромное.

Вот в веселый праздник – Проводы русской зимы, который так назвали советские власти, хотя не признавали ни культ православной церкви, ни языческий культ древних славян, Олег и станцевал залихватский танец бесшабашного гусара на импровизированной сцене.

Сцену заменил кузов полуторки, которую шофер дядя Вася загнал в центр площади перед сельсоветом. Он откинул борта, опустив их вниз на шарнирах, а на доски кузова дядя Вася для парадности праздника кинул цветистый ковер, который ему, скрепя сердце выдал завклубом.

Так на этой сцене проявился первый артистический талант Олега. Но назвать его первым можно с натяжкой. Это было первое публичное выступление Олега, зато красиво, артистично пел мальчик с самого детства. С отцом псалмы, а с мамой русские народные песни. Ольга Александровна исполняла их с такой задушевностью, что заставляла своих односельчан, когда они слушали её пение плакать и смеяться. Плакать, когда пела грустные песни, а смеяться, когда заводила веселые и озорные.

Поэтому чувство ритма, мелодии жило внутри Олега, а хоровое пение в семье не только развивало его голосовые связки, но и вырабатывало потребность сольного исполнения. Если ты в семье стал авторитетным исполнителем песен и танцев, то почему же нельзя выступить и перед почтенной публикой?

От первого выступления артиста многое зависит. Хорошо воспримут зрители эстрадный номер певца или танцора, и покатится впереди его народная молва, а вслед за ней приходит в гости к кому-то и капризная дама – Слава. А если плохо… Но стоит ли мне приводить пример, к чему приводит неудачное первое выступление артиста? Думаю, что вы согласитесь со мною, что делать этого не стоит. Ведь этот вариант не испытал Кутепов Олег. Его выступление принесло ему гром аплодисментов, переходящих в овацию. Он впервые испытал триумф, и желание развивать подобный успех и впредь с каждым очередным сольным выступлением Олега увеличивалось.

Но еще большую радость испытывали родители Олега. Они гордились талантом своего сына. А когда любишь своих детей, то легче понять и простить поступки чужих детей. Потому-то и Степан и Ольга не хотели своим детям пожелать участи детей Потаповой Дуни, оставшихся после смерти матери от криминального аборта беспризорниками. И хотя младшие и стали воспитываться в детдоме, но любое самое богатое и сильное государство при всем желании не сумеет заменить ребенку пусть и бедновато живущих, но любящих родителей.

Государство должно помочь родителям многодетных семей воспитать их правильно, а жить – достойно. Вот Кремль и помог семье Кутеповых. Но помог мудро: разрешил, позволил семье Матери-героини освободиться от кабальных ограничений на приусадебном участке. И трудолюбивая многодетная семья позабыла о хлебе насущном. Да и для постройки нового дома Степану Кузьмичу в лесхозе выделили участок в дубовой роще, для заготовки дубовых бревен на строительство нового дома.

А Степан и Ольга не просили у Маленкова милостыни. Они были уверены, что если снимут ограничения по приусадебному участку, то сами прокормят свою семью. А милостыня может только развратить слабых людей, сделать их иждивенцами.

Председатель Митька Хохлов, хлебнув стаканчик-другой самогонки, которую реквизировал у подпольного самогонщика участковый милиционер, спросил у Степана Кузьмича, когда тот проходил мимо его дома:

- Ну что, Кузьмич? Твои молитвы дошли не Богу в уши, а сразу куда надо, прямо до неба, да в Кремль в уши Председателю Совета министров Георгию Максимилиановичу Маленкову, которого назначили через десять дней после смерти Сталина. Ты веришь в Бога, а помогли тебе из Кремля.

- Ты прав лишь в одном, Дмитрий Емельянович, что помогли мне в Кремле, но молитва для меня и моей семьи как глоток свежего воздуха. Это она сначала попала Богу в уши, а только потом уж Кремль нам помог.

- Так, значит, врут люди, когда говорят, что до Кремля далеко, а до Бога высоко, - заржал Митька Хохлов.

Степан осенил его крестом, прошептав:

- Сгинь, Сатана, сгинь!

Но Митька и на этом не успокоился. Хмель развязал его поганый язык и Хохлов решил поглумиться над бригадиром тракторной бригады.

- Если молитва для тебя как глоток воздуха, значит, тебе живется хорошо, то зачем же твоя жена в Кремль поехала? А если живется плохо, то, как же умудряешься концы с концами сводить?

- А мне председатель от веры в Бога, когда другим плохо, то мне всё равно хорошо. А когда другим хорошо, то мне тогда очень даже неплохо. Потому что я вхожу в чужое горе и частично беру его на себя. На том наша семья и стоит. А Ольга такая певунья, но всегда всем говорит, что не от беззаботности песни поет, а для радости других: «Я говорит, - через песни и пришла к духовности».

С Хохлова как будто весь хмель слетел:

- Значит, она крепко любит тебя, - с какой-то тайной завистью произнес Митька. – Да и как тебя не любить-то, когда ты такой крепкий и сильный. Не пьешь, не куришь.

Но ответ Степана озадачил Дмитрия:

- Любящая женщина – это та, которая помогает сильному мужчине в минуты слабости.

Олег, шагавший рядом с отцом, восхищался Степаном Кузьмичом.

- Какой же умный у меня папка. Как он здорово сказал: «Мне от веры в Бога, когда другим плохо, то мне-то хорошо! А когда хорошо, то мне и тогда тем более неплохо».

Клятва Гиппократа

После окончания восьмого класса судьба Олега решалась на семейном совете.

Мать настаивала, чтобы сын поступил в медицинское училище. Если станет фельдшером, то профессия и в армии пригодится и после армии Олег будет нарасхват – в любой больнице мужчине фельдшеру почет и уважение.

Но Степан привел веские аргументы. Ближнее училище находится в районном городке другой области. значит придется снимать угол у какой-нибудь пожилой женщины. Да и за питание придется деньги изыскивать.

- Пусть Олежка десятилетку заканчивает на месте. Жить есть где, а на езду для него из общего котла и денег никаких добавлять не надо. Если сваришь супа на десять человек, то нам-то тарелку супа можно безболезненно на одиннадцатого человека налить. А Клятва Гиппократа от него не уйдет. После десятилетки сначала армейскую присягу примет, а потом после десятилетки и в курский мединститут поступит. Абитуриентам, отслужившим в армии, приемная комиссия института делает предпочтение при зачислении на факультет. Если у двух абитуриентов равное количество баллов, то принимается в институт, становится студентом человек, прошедший армию, а отсеивается вчерашний школьник.

В армию Олега направили в желдорвойска. Но недолго он укладывал шпалы и забивал костыли в них, закрепляя рельсы железнодорожной колеи в ветках ведущих к военно-стратегическим объектам.

Дотошный молоденький лейтенант, командир взвода, почти ровесник Олега любил выпытывать у своих подчиненных самые заветные их мечты, чтобы знать всю подноготную их. Узнав у Олега тягу к медицине, отправил солдата на курсы санинструкторов. Не ускользнул от своей участи Олег и уже в армии стал оказывать медицинскую помощь сослуживцам. А от армейского врача впервые услышал и про Клятву Гиппократа. Научился делать перевязки, узнал назначения лекарственных препаратов.

Служил парень добросовестно. С сумкой с красным крестом в белом круге через плечо пешком добирался без устали до самых отрезанных участков строительства железнодорожного полотна. Вот где пригодились ежедневные пешие походы по семь километров от дома до школы и обратно. С Среднереченском не было школы и односельчанам Олега приходилось ежедневно нарезать эти почти пятнадцать километров пути… За месяц набегало почти полтысячи верст. И их мальчик терпеливо преодолевал из года в год, из месяца в месяц. Месил грязь весной и осенью на раскисшей в распутице дороге, а зимой нес Олега морозный скрип его валенок по утоптанному снегу, не давая остановиться до зимника.

Но мальчик не сетовал на это. Ему крепко врезались в память два четверостишья поэта Сергея Есенина, который трепетно и нежно любил свою кроткую Родину в любой её ипостаси.

Нивы сжаты, рощи голы,
От воды туман и сырость.
Колесом за сини горы
Солнце тихое скатилось.

Дремлет взрытая дорога.
Ей сегодня примечталось,
Что совсем-совсем немного
Ждать зимы седой осталось.

- Вот все очень часто употребляют избитую фразу: «России мешают жить хорошо две причины – дураки и дороги». А нам приходится ходить в школу по таким дорогам, чтобы не остаться в этой жизни неучами, дураками, - думал Олег, шагая по разбитой колее.

Но смог же Сергей Есенин трогательно написать о своем родном крае – Рязанщине с такими же дорогами, как и в нашей Курской области. У него и месиво грязи на проселочной дорогое вызывает лирическое поэтическое настроение. Дорога взрытая и выглядит будто распаханное по обе её стороны поля. И она вздремнула и мечтает, как и мы, ученики-школьники, что скоро исправит ее, нашу путь-дорожку добрый дедушка Мороз. Чтобы мы катились и ногами по ней, не увязая в грязи по колено, как круглое, словно колеса телеги, солнышко, которое «скатилось» за синие дали.

Но и после армии Олегу не пришлось поучиться в Курске. Мединститут был в городе престижным высшим учебным заведением и в нем на вооружении были совсем иные котировки, чем думалось Степану Кузьмичу. Отслужил абитуриент в армии – хорошо. Но заслуга его в этом поступке не велика. Он просто выполнил свой долг перед Отечеством. В конституции страны черным по белому четко так и записано, что гражданин мужского пола обязан отслужить в армии, выполнить свой долг перед Родиной.

В институтских кругах были другие мнения, неужели у Степана. Потом Олега просветил знакомый студент уже обучающийся в Курском мединституте.

- Твои родители врачи? – спросил Миша. – Нет? Тогда, быть может, у них есть знакомые среди преподавателей института. Тоже нет? Почему же ты удивляешься, что у тебя с проходным баллом всё в порядке, а приняли другого с таким же баллом, но без армейской службы за спиной, как у тебя? Причем тут твое преимущество? Если здесь витает не армейский дух, а дух кумовства и блата. А блат, как известно выше наркома.

Степан Кузьмич попытался приободрить сына:

- Не унывай, сынок! Что Бог не делает – всё к лучшему. Не поступил в Курский институт, где учиться нужно шесть лет, поступай в медучилище в соседней области. Оно намного ближе находится, чем Курск. А с десятью классами тебе нужно будет учиться всего два года, а не четыре, если бы у тебя была восьмилетка окончена. В Коршуновке в нашей районной больнице будешь практику проходить. В ней после окончания училища фельдшером и останешься работать. А на практике уже будешь деньги зарабатывать. Себе на хлеб или хотя бы на развлечения: в кино с девушкой сходить, мороженым её угостить.

На первой же практике наставницей Олега стала хирург Коршуновской больницы Татьяна Филипповна Бурцева. Она, узнав об санинструкторском опыте практиканта в армии, назначала его иногда даже дежурным по больнице.

Хирург учила смекалистого паренька ставить диагноз по результатам анализов крови, пульпирование живота, определяя нарушения функций во внутренних органах, измеряя давление, пульс.

Доверяла Татьяна Филипповна Олегу делать уколы, внутривенные инъекции.

- Смотри-ка, Олег, как нужно умело находить вену. Вот у этого больного она скользящая. Так ты её одним пальчиком свободной руки от шприца придержи и после этого попадешь точно в неё иглой. А если не будешь придерживать вену, то можно промахнуться и впрыснуть лекарство под кожу, а не в вену. А вот у этого больного опавшая вена. Он много крови потерял, вот вена и опустела наполовину. Ты её аккуратненько нащупай и только когда поймешь, где находится вена, делай укол.

Однажды Олег пришел в приемную больницы пораньше обычного вместе с хирургом Бурцевой. Главврача уже поджидали пациентки. Пять или шесть женщин пожилого возраста. В приемной стоял жуткий холод – на улице трещал мороз, сжимая ртуть термометра до отметки тридцать градусов, а то и ниже.

Изо рта бабушек валил пар. Одеты они были по погоде в овчинных полушубках, на голове кроме сатиновых платков топорщились треугольным домиком, словно палатки, шерстяные шали. Концы шалей были перекрещены крест на крест, как пулеметные ленты у революционных матросов в 1917 году, а сзади на пояснице завязаны намертво узлом. Так легче сохранить тепло. На ногах у старушек обуты валенки. Размер валенок весьма внушительный: чтобы не только нога с шерстяными носками входила в обувь, а еще оставалось место для накрученных поверх носков портянок.

Увидев Татьяну Филипповну, бабушки загудели, жалуясь на холодрыгу в больнице.

Олега удивили слова хирурга, а потом и рассмешили, но он сумел сдержать смех, чтобы не обидеть пожилых женщин.

- Холодно? – спросила их резко Бурцева. – А чего же вы хотели? Ведь зима на улице. Надо было вам, голубушки, потеплее одеваться.

Вот эти слова Татьяны Филипповны «надо потеплее одеваться» чуть и не рассмешили Олега. Куда же еще теплее одеваться, когда старушки так укутались, напялив на себя столько одежды, что выглядят как капустные кочаны. Про кочан капусты не зря задачка есть: «Сто одежек и все без застежек». У старушек и застежки на одежках есть и шалями они обвязались, но каждая выглядит шарообразно, словно кочан капусты.

Не успела Бурцева ответить пациентам, как медсестра из родильного отделения прибежала запыхавшись:

- Татьяна Филипповна, - выкрикнула медсестра. – Я у вас из кабинета заберу электрокалорифер, а то мы всех новорожденных детей заморозим. Они и так уже мерзнут, а мороз и не думает ослабевать, наоборот, мне кажется, всё больше крепчает.

- Ну что же ты тогда время-то теряешь? Бери Олега, он тебе поможет калорифер до родильного отделения дотащить. А я как-нибудь и без калорифера обойдусь. Я-то тепло оделась.

Олег бегло оглядел свою наставницу. Ни полушалка, ни шали на ней не было, обыкновенное зимнее пальто, а на голове шапка ушанка.

С легкой руки Татьяны Филипповны Олега после окончания медучилища взяли на работу фельдшером, исполняющего обязанности врача скорой помощи. Там надо и крови не бояться и силу, чтобы носилки таскать.

Назад дороги не будет. Пойду только вперед

Размеренная жизнь дежурств Олега в больнице сменилась динамичной суетой буден в карете скорой помощи. Это только по старинке называют транспорт скорой помощи – каретой, медленной колымагой. А на самом деле это маневренный автомобиль, который передвигается с довольно быстрой скоростью. Скорость автомобиля скорой помощи всем известна. Включает водитель звуковую сирену, от которой у прохожих уши вянут, и проблесковый маячок мертвенно-синего цвета и несется на вызов к больному или пострадавшему в аварии. Другие водители участники уличного движения, шарахаются от скорой помощи в разные стороны, прижимаются к обочине или уступают дорогу. Все понимают - человеческая жизнь висит на волоске и промедление кареты скорой помощи смерти подобно.

Водитель к такой скорости привык, но и по ночам скорой помощи в своей работе приходится включать четвертую, а если в «коробке скоростей» у них имеется и пятая, то они и её включают. Нужно помочь истекающему кровью пострадавшему сделать обезболивающий укол, определить тяжесть заболевания и определить, куда же, везти больного: в реанимационную палату или сразу же, в операционную на хирургический стол.

Но бывает, что пациенты получают травмы, переломы, раны не только по неосторожности, а и пьянке. Определить степень опьянения помогают тестовые палочки пробы Рапопорта. Дунет в трубочку такой «больной» и если жидкость в ней поменяет цвет, то вывод один: больной скорее пьян, чем трезв. А если цвет не меняется, то читай фразу задом наперед: больной скорее трезв, чем пьян.

Но этот вывод и подписать заключение может сделать не медсестра, не фельдшер, а только врач. Но на врачей скорой помощи всегда существовал, и будет существовать дефицит. Работа очень специфическая. Нужно обладать крепкими нервами и иметь моральную выдержку и волю, чтобы видеть страдания людей и не зачерстветь от обилия чужого горя. Нужно уметь, как сказал Степан Кузьмич Митьке Хохлову, войти в чужое горе и взять частицу его на себя. А для Олега слава отца всегда были как сигнал к действию. Старательность молоденького фельдшера заметил главный врач отделения скорой помощи – Андрей Степанович Сорокин и назначил Олега Стефановича исполняющим обязанности врача скорой помощи, чтобы его подпись в акте об алкогольном опьянении пациента была юридически обоснована и действительна. Поэтому он, никогда не оставался равнодушным, а сопереживал чужой беде, горю, страданиям. Но, чтобы укрепить свою веру в необходимость своей работы в медицинской скорой помощи, Олег стал ходить в Ильинский храм, который был неподалеку от районной больницы.

Священнику отцу Владимиру было за девяносто… и, услышав сильный красивый голос Олега, он стал привлекать его к пению на клиросе. Народу в храм ходило немного, иногда два или три человека и почтенному старцу было трудно подолгу распевать псалмы. Вот и стал его подменять Олег на клиросе.

Потом исполняющий врача научился читать на старославянском. Сложность заключалась в особенностях письма. В некоторых словах пропускалась гласная буква для скорописи, а вместо неё поверх согласной буквы ставилась закорючка – простое титло. Иногда в словах часто повторяющихся в церковном тексте пропускался слог, и ставилась вверху буквы другая загогулина – сложное титло. Когда по молитвеннику читал молитву отец Владимир, Олег держал в руках не только точно такую же книжицу, но и ухо держал востро. Прислушивался, следил глазами за текстом и сравнивал звучание с написанными словами. Ценность узнавания и познавания текста молитвы Олегом, позволяла ему в течение месяца изучить церковно славянский язык. Хотя в школе, изучая немецкий язык, он знал и запоминал иностранные слова довольно посредственно и после шести лет учебы мог объяснить родителям, что «муттер» это по-немецки «мама», а «фатер» - «отец». Латинский алфавит для парня был понятен, и он легко мог, не заглядывая в учебник, повторить все буквы: альфа, бета и до омеги. Но, когда он произносил вслух славянские буквы: аз, буки, веди, то они звучали в ушах Олега милее, как оркестровая музыка.

Услышав, как бегло читает молитву Олег, отец Владимир поручил новообращенному в веру читать шестопсалмие. От такого доверия Олег был на седьмом небе.

Вскоре стал петь и читать Олег в алтаре на службе. Он взял на это благословение. На Сретенье Господне чтеца Олега рукоположили в дьяконы. Парень с благословения отца Владимира написал прошение:

«Его Преосвященству

Преосвященному Хризостому

епископу

Курскому и Белгородскому.

Прошение

Прошу Ваше Преосвященство принять меня на служение в Вашу Епархию, так как я желаю посвятить жизнь служению церкви».

Когда он читал шестопсалмие, в храм вошла его знакомая медсестра. Она не подала вида, что знает дьячка. Но, прибежав в отделение скорой помощи, не могла сдержать своего восхищения от благостного известия:

- Андрей Стефанович, - заблажила медсестра, - вы знаете, Олег-то Степанович в Ильинском храме дьячит?

- Этого еще нам не хватало, - хмыкнул недовольно Сорокин. – теперь нас проверками из райкома партии замучают. Они считают, что религия – опиум для народа. Я знал, что врач скорой помощи человек верующий… Но, что он уже, как ты милочка выразилась, дьячит в Ильинском храме - это сенсация, фурор. Действительно: не было гроша, а тут сразу алтын нашли. Только не знаем, как его потратить.

Инструктор райкома КПСС Варвара Ивановна

Опасения Андрея Стефановича оправдались. Сначала еще две молоденькие медсестры сбегали в церковь, а вернувшись в больницу, раззвонили о сенсации всем сослуживцам.

- Наш Олег-то действительно в Ильинском храме дьячит. Да как здорово дьячит-то. Залюбуешься и заслушаешься. Можно подумать, что не какой-то дьякон службу творит, а сам патриарх Всея Руси.

Райком партии мгновенно отреагировал на сногсшибательное известие. Инструктор идеологического отдела райкома партии Светлана Зимшева во время дежурства Олега Кутепова появилась в отделении скорой помощи.

- Олег Степанович, я знаю о вас всё, - поздоровавшись с Олегом, заявила Светлана. И я пришла переговорить с вами, чтобы вы не совершили опрометчивый шаг.

- Всё о человеке может знать только Бог, - пронеслось мгновенно в голове Кутепова.

Он улыбнулся, чем обескуражил Зимшеву и, указывая пальцем на небо, спросил её:

- У вас есть там связи?

Олег имел в виду, что Светлана каким-то образом пронюхала о его прошении епископу Хризостоми, но из её ответа понял, что она не знает о его просьбе, ни словом, ни духом не ведает.

- Там, - Зимшева повторила жест Кутепова, указав вверх, не наша епархия, а ваша. Вы хотите попасть там, в рай, а мы строим его здесь на земле. У нас реальные дела, у вас все эфемерное. Вы же образованный умный парень, добросовестно работаете на скорой помощи, да и до этого всегда служили примером для подражания, обучаясь в медтехникуме, неся службу в армии. И сегодня не делайте ошибки. Я навела справки, и мне прислали грамоты, который вручали вам.

Олег Кутепов взглянул на первый аргумент Светланы Зимшевой выложенный на стол – на свою почетную грамоту. Эти два слова были начертаны крупными красными буквами, а под ними, чуть повыше коричневой краской напечатан лозунг – «Пролетарии всех стран соединяйтесь!». В левом верхнем углу профиль вождя мирового пролетариата Ленина, а под ним тезис из речи Владимира Ильича: «Коммунизм вырастает из сознательного труда миллионов и миллионов».

Но Олегу больше всего нравился текст, где говорилось о нем лично: «Награждается настоящей грамотой Кутепов Олег Степанович выпускник медицинского училища за хорошую учебу и активное участие в общественной жизни». Как ни странно эти шаблонные казенные слова воспринимались Кутеповым с гордостью и согревали ему душу и сердце.

- Коммунизм Хрущев обещал к 80 году построить. Осталось три года, но светлое будущее еще не брезжит на обозримом горизонте и, по-моему, в скором будущем коммунизм не предвидится.

- Кто писал эти заметки в газету «Советский патриот» – Пушкин? – язвительно спросила Зимшева. – на мой запрос, уточнить ваш моральный облик, военком представил вместе с официальными данными вот эти две газеты.

Олег, неспеша взял первую из них.

- Эту заметку писал не я. И не Пушкин. Какой-то журналист – Н. Попков. Но заметка написана про меня, - ответил Кутепов. – Я хорошо помню о чем там написано и с удовольствием прочитаю еще раз о своей службе в армии.

Заметка назвалась «На страже здоровья». В ней его хвалили. Олег быстро пробежал по строчкам глазами: «Рядовой Нилин неожиданно почувствовал невыносимую боль в области живота. Товарищи Рыжов и Максимов помогли добраться до медицинского пункта. Молодое лицо Нилина казалось безжизненным от невыносимой боли. Больного осторожно ощупывают нежные, чуткие руки санитарного инструктора. Друзья, выполнив свою миссию вышли на улицу. Стояла светлая теплая ночь.

- Может скорую вызвать? – предложил Рыжов.

Максимов немного помолчал, а потом тихо, но уверенным голосом ответил:

- Не надо. Я верю Кутепову как профессиональному медику и как человеку.

Вместе с восходом солнца исчезла тьма, а с ней и тревога за здоровье Нилина.

- Спасибо вам, товарищ сержант. Не знаю как вас и отблагодарить. Боль как рукой сняло. А вчера казалось, что и до утра не доживу.

- Не сгущайте над собой краски, не наводите тень на плетень, - сказал Кутепов. – Через пару деньков будете снова в строю. Поверьте ничего страшного нет. Примите сейчас это лекарство и зайдите к нам в медпункт вечером. А за благодарность спасибо. Я сделал все, что нужно было сделать.

После мы побеседовали со старшим врачом Никитиным, попросив его рассказать подробнее о сержанте санинструкторе Кутепове.

- Помните, - говорит Никитин, - чеховский идеал человека? В человеке все должно быть прекрасно: лицо и одежда, душа и мысли. Вот таким человеком и стремится стать Олег Кутепов. Вы видимо, заметили каков внешний вид сержанта: опрятность воина не такая уж маловажная черта. А для санинструктора она важна вдвойне. Олег всегда подтянут, чисто выбрит, подшит свежий подворотничок. Повседневная опрятность дисциплинирует солдат и прививает чеховскую красоту. Поэтому Кутепов вправе требовать такой же опрятности и от воинов.

Солдаты знают, что он никогда не станет осматривать неряшливого бойца. Вежливо, но веско скажет: «Пожалуйста, умойтесь и приведите себя в порядок. Я вас обожду и обязательно приму».

Нам, врачам он активно помогает выявлять больных. Широко внедряет сангигиенические навыки среди личного состава. Он пламенный пропагандист физической культуры в подразделении, как основного фактора здоровья солдат.

Он отличник боевой и политической подготовки. Отлично стреляет, бегает отлично кроссы, четко и образцово выполняет строевые приемы. Методически правильно и полезно проводит занятия с личным составом по санитарной подготовке.

И все это делается им для достижения цели, которую сержант Кутепов для себя сформулировал так: «на поле боя, на передовой линии фронта санинструктор должен быть самым смелым и самым физически сильным. А достигнуть этого можно только повседневным трудом и напряженными тренировками».

А сам Олег нам заявил: «Я мечтаю стать врачом, чтобы быть еще полезнее социалистическому обществу».

Когда Кутепов оторвался от газеты, Светлана спросила его:

- Ведь это же вы, а не Пушкин ответили Попкову, что мечтаете стать врачом и быть на передовой линии фронта?

Олег утвердительно кивнул головой.

- Так почему же вы предаете свою мечту и дезертируете с фронта, с отделения скорой помощи? Да, да, Кутепов, - голос инструктора райкома партии зазвенел, как туго натянутая струна. – Линия фронта сейчас для вас проходит как раз через повседневную работу в скорой помощи. Неужели вы бросите на произвол судьбы людей, требующих немедленного оказания им врачебной помощи?

Светлана умело наносила удары и уколы Олегу, но он старался достойно отвечать на них.

- Мою мечту предал не я, а её мне зарубили на корню в Курске. В мединститут я не попал. Вне конкурса приняли пацана со школьной скамьи и с волосатой рукой, а меня отслужившего в армии и имеющего льготы бортанули. Но от врачебной практики я не отказываюсь…

Зимшева обрадовалась такому повороту разговора и заявила с апломбом:

- Мы дадим вам направление от больницы, и вы поступите в мединститут Курска без экзаменов, как работающий врач на заочное отделение.

Я рада, что вы останетесь работать врачом скорой помощи и откажетесь от непонятной идеи – служить в церкви и молиться на православный крест.

- Вы не дали мне договорить, потому и не поняли мою мысль, - ответил Олег. – О врачебной практике. Раньше я врачевал людям тело, а теперь буду врачевать им душу. Сменив санитарную сумку с красным крестом на нагрудный православный крест.

Светлана потемнела лицом, и настроение её с радостного сменилось грустным и мрачным. Она зашипела как кошка, у которой пытаются отобрать кусок мяса, стянутого украдкой с хозяйского стола, но все еще пыталась склонить Кутепова на свою сторону.

- Но вот в другой газете «Советский патриот» под заметкой стоит ваша подпись – «О. Кутепов». В ней ты перед уходом в армию клялся защищать Родину, которую твои родители завоевали и отстояли в войну своей кровью. В газете ты заявляешь о себе, как о патриоте. Сам же собираешься служить не стране, светлым идеалам своей Родины, а религии и мракобесию. Олег попытался отмахнуться от Зимшевой, как от надоедливой мухи, но Светлана была закаленным бойцом идеологического фронта. Она раскрыла газету на полосе, в которой была заметка, написанная Кутеповым – «Время сверяем по отцовским часам».

- Послушайте, Олег Степанович, как вы фарисействовали лет пять назад, - сказала партийный идеолог и стала читать.

«Мне и моим ровесникам не пришлось воевать. Но о войне мы знаем немало. Когда изучаешь историю героических защитников Брестской крепости, от волнения замирает сердце. Больше месяца продолжалась оборона крепости. Но герои не сдавались. «Умрем, но крепости не сдадим!» - написали они кровью на белой простыне и вывесили полотнище над крепостной стеной.

Для нас молодых воинов служит примером Герой Советского Союза коммунист Петр Гаврилов, который руководил обороной Брестской крепости.

После того, как фашисты захватили развалины крепости, он спрятался в глухом подвале. Несколько дней провел без пищи и воды. Наконец, он потерял сознание и стал стонать. Его стоны привлекли внимание врагов. Они вошли в подвал. И удивительное дело! Как только Гаврилов увидел немецких солдат, силы вернулись к нему. Больше часа майор вел бой. Он убил несколько офицеров и гитлеровцы от такой потери оголтели, лезли напролом, но каждый раз отступали. И когда Гаврилов решил перезарядить оружие, раздался из-за стены выстрел.

Раненый майор упал. Даже враги были поражены мужеством советского командира и оставили его в живых.

Когда я уходил в армию, родители сказали мне: «Помни, Олег, ты идешь защищать советскую власть, которую отцы завоевали своей кровью».

Я всегда помню родительский наказ. С первого дня я поступаю, как мне велит военная присяга. Во всех своих действиях, мы сверяем время по отцовским часам. В своих мыслях и делах держим равнение на воинов старшего поколения».

Олег, когда Зимшева окончила чтение, молчал. Тогда Светлана повела наступление.

- Вот видишь, Олег Степанович, майор Гаврилов бился до последнего патрона. Наши отцы своей кровью защищали советскую власть и отстояли её, не дали фашистам поработить нас. А ты хочешь позабыть героизм предков и перейти на сторону врага добровольно.

- Православная вера нам не вредит, а вдохновляет на истинное служение народу. Ведь она до сих пор живет в душах многих людей, - стал отвечать Олег Светлане Зимшевой. – И героизм наших предков начался не от Петра Гаврилова, а от монахов Пересвета и Ослябя, которые решили первыми вступить в поединок с богатырями Мамая на поле Куликовом и их подвиг позволил войску полководца Дмитрия Донского разгромить татаро-монгольскую орду. Спасти Святую Русь от рабства. У монахов-поединщиков не было выбора, и они решили лучше умереть в бою, чем всю жизнь пресмыкаться перед врагами. И у меня назад дороги не будет. Я пойду только вперед.

Светлана Васильевна уже поняла, что Олега Кутепова не переубедить, но все же, предприняла последнюю попытку:

- Неволить вас, Олег Степанович, я не могу. Но еще раз предупреждаю, что вы сейчас работаете на своем месте. И это большая удача определить свое место жизни. Максим Горький как великий пролетарский писатель, сказал: «жизнь тасует нас как карты. И только ненадолго и то случайно мы попадаем на свое место».

- Спасибо, Светлана Васильевна, за предупреждение. Но мне кажется, что служить в храме Богу и есть мое истинное место, на котором я сумею принести пользу нашему обществу, - ответил Олег.

- До свидания, - сказала Зимшева, уходя из отделения скорой помощи.

- Прощайте, - уточнил Кутепов.

Пути-дорожки отца на войне

Разговор с инструктором райкома партии остался бы незамеченным Олегом, если бы Зимшева не пыталась так часто в нем спекулировать военным прошлым Степана Кузьмича. И на фельдшера Кутепова навалились воспоминания.

- Не зря, не зря я писал в газету «Советский патриот», что наше поколение время сверяет по отцовским часам, - думал Кутепов. – Они в самом деле, защищая Роидну, кровь проливали. В армии мне как санинструктору тоже приходилось перевязывать раны, накладывать шины на переломы рук и ног, но эти же, повреждения получали солдаты не на войне. Из-за травм по случайной неосторожности. Да и разве можно те повреждения назвать раной? Это были жалкие царапины. А вот отец, отвоевавший три года рядовым стрелком, находясь постоянно на грани жизни и смерти получил тяжелейшую рану бедра левой ноги, иссеченного и крупными и мелкими осколками, разорвавшегося снаряда. Он так и остался на войне рядовым солдатом, а я в мирное время за те же три года службы в армии получил все воинские звания, которые только могут получить солдаты. Был рядовым, младшим сержантом, старшим сержантом и уже перед демобилизацией получил самое высшее солдатское звание – старшина.

Степана Кузьмича призвали не в 1941 году, как только началась война, а в начале 1942 года. Сначала его, как отца многодетной семьи – Ольга до войны родила четверых детей и ходила пятым беременной, призывать в армию для оправки на фронт не стали. Пожалели оставить семью без кормильца. Но, когда фашисты взяли в блокаду Ленинград и стояли на подступах Москвы, то оказалось не до жиру, быть бы живу. Необходимо было восполнить людские потери на фронте и в начале 1942 года Степана Кузьмича Кутепова направили в 130 стрелковый полк 376 стрелковой дивизии. Звания ему, крестьянскому парню даже окончившему начальную школу, проучился Степан только два года, присвоили тоже начальное – рядовой.

Степан молился Богу в минуты затишья перед боем. Просил Его, чтобы сохранил ему жизнь. И Кутепову неимоверно везло: три года на передовой в стрелковой роте, в которой после каждой атаки оставалось в живых любая половина солдат, у Степана Кузьмича не оказывалось ни одной царапины.

В 1944 году он в составе стрелкового взвода, так увлекшись наступлением, что не заметили как оторвались от остальных солдат своей роты на километра два. Немцы вели тогда непредсказуемо: то яростно, остервенело, сопротивлялись, то драпали так поспешно, что только пятки сверкали.

Но стрелковый взвод догонял отступавших фашистов по шоссе, а в придорожных хатах польских сел отсиживались вооруженные немецкие солдаты, которых отвели с передовой в тыл на кратковременный недельный отдых. Старинное немецкое правило – «Война войной, а обед и отдых по распорядку», выполняли и фашисты. Вот эти резервисты и зашли стрелковому взводу Степана Кузьмича в тыл. Собрались взять советских солдат на последнем издыхании «в клещи».

Но не тут-то было. Кутепов каким-то необъяснимым чутьем почувствовал фашистов, старавшихся нанести стрелковому взводу удар сзади. Степан оглянулся и крикнул молоденькому лейтенантику, только что присланному в 130 стрелковый полк из дивизии после окончания шестимесячных курсов подготовки офицерского состава, а потому по своей неопытности и оказавшегося в западне:

- Товарищ лейтенант, нас с флангов и с тыла фашисты окружают. Прикажите занять круговую оборону.

Сказано – сделано. Стрелковый взвод разделился надвое, два отделения залегли, окопавшись по одну стороны дороги, а по вторую другие два отделения.

Перестрелка велась не более получаса, но как только фашисты услышали выстрелы отставших солдат стрелковой роты 130 полка, догонявших своих чересчур увлекшихся в атаке товарищей, то быстро, тихой сапой потекли мимо круговой обороны стрелкового взвода Кутепова с флангов и ускользнули от теперь уже их окружения. Помчались догонять своих отчаянно дравшихся сослуживцев.

Степан Кузьмич нисколько не огорчился, что взвод, в котором он служил, резким марш-броском помешал немецким солдатам отдохнуть в польских хатах отведенную им недельку. Ведь чем быстрее будут отступать фашисты, тем скорее он вернется в свой родной дом и обнимет любимую свою жену Олюшку и их деток. Он не сомневался, что жена дождется его, не скурвится, как это иногда бывало у его товарищей. Получали они письма от своих сестер и матерей, которые сообщали, что его жена уже сошлась с другим мужчиной. Степан Кузьмич, хотя и имел образование два класса, но всё же, читал не только молитвы, но и художественные литературные произведения. И ему запомнилась строчка из стихотворения или же изречения-афоризма поэта классика Василия Жуковского: «Счастлив тот, чей дом украшен скромной верностью жены». Степан Кузьмич гордился не только красотой своей певуньи Ольги, но и тем, что его дом еще и «украшен скромной верностью жены».

За этот бой с превосходящими силами противника командир дивизии представил отличившихся - молоденького лейтенантика и Степана Кузьмича к боевой награде. В списке представления на медаль «За отвагу» значилась и фамилия Кутепов. Но получить медаль «За отвагу» сразу же, рядовой Кутепов не успел.

Степана Кузьмича в конце 1944 года тяжело ранили. Из госпиталя его выписали 31 января 1945 года и уволили в чистую в запас по тяжелому ранению.

В прифронтовом лазарете, истекающего кровью Кутепова, хирурги уложили на операционный стол. Степан Кузьмич пока наркоз еще не подействовал, теряя сознание, услышал их беседу.

- Может быть, сразу ампутируем ногу? – спросил тот, что помоложе, старшего хирурга. – В бедре засело, наверно, не менее полпуда осколков, начиная величиной с ладошку и до микроскопических размеров с песчинку металлической пыли. Разве что магнитом пощупать их, эти пылинки? Можно, но тогда операция затянется на полдня.

Кузьмич уже был в полубессознательном состоянии и никак не отреагировал на приговор молодого врача. Ему казалось, что снится дурной сон. Но слова хирурга постарше успокоили Степана:

- Ты что с печки свалился и так головой об пол треснулся, что болтаешь всякую чепуху? Он же из деревни. А как деревенскому мужику жить без ноги и вести подсобное хозяйство. Без ноги крестьянин много не наработает. Нет уж, будем вытаскивать мелкие металлические осколочки до потери пульса. Своего разумеется. А Кутепов должен выжить. Мне уже главврач кулаком погрозил: «Ты, Филатов, - сказал он мне, - прооперируешь Кутепова так, чтобы он на двух ногах ходил. Помнишь, в царской армии был известный генерал или полковник Кутепов. Так может быть, Степан кузьмич этому генералу Кутепову родственник какой-то дальний. Смотри у меня! Поставь на ноги нашего гвардии рядового Кутепова».

Ногу Степану Кузьмичу не ампутировали, но повредили немного сухожилия. Степан пяткой ягодицу доставал, а распрямить ногу не мог. Хотя хирург Филатов и утверждал, что если ногу тренировать, выпрямлять и снова сгибать, то она со временем выпрямится. И можно тогда будет Степану Кузьмичу ходить на двух ногах, как и требовал от хирурга главврач.

В Среднереченском дом Степана и Ольги находился рядом с домом деда Олега Кузьмы Гордеевича и бабушки Пелагеи Дмитриевны. Когда муж просил Ольгу Александровну помочь ему навестить родителей, то она усаживала Степана в металлическое корыто, в котором обстирывала бельишко для всей семьи, привязывала веревку за ручку корыта и везла по снегу или траве мужа вместе со старшим братом Олега – Егором.

Потом Степан немного оклемался и, когда уже нога была не такой скрюченной, а стала постепенно распрямляться, Кузьма Гордеевич сделал сыну самодельные костыли. Степан прыгал на них, как кузнечик. На раненую ногу он еще не опирался, побаивался.

Рассказывать о войне сыновьям, в том числе и Олегу, Степан Кузьмич не любил. А дочери любимого папулю про войну никогда и не спрашивали. Однажды, оставшись наедине с отцом, Олег попробовал его разговорить. Он взял медаль «За отвагу» и прочел на оборотной её стороне именной отцовский номер этой медали: 362 4347.

Олег решил к папе подъехать на кривой козе. Начать разговор о медали «За отвагу», а закончить вопросами о подвигах солдата.

Но кроме тяжелого ранения Степан Кузьмич получил и тяжелейшую контузию. От вопросов Олега всплыли неприятные воспоминания. Мучительная боль после взрыва и звон в голове возникли в его памяти, а ощущал он их словно наяву и сейчас. У отца стало подергиваться веко, он затрясся мелкой дрожью, а голова стала покачиваться взад-вперед, как у китайского болванчика.

Олег эту картину вынести не мог и у него на глазах навернулись слезы. Он, молча, вскочил с табуретки и выскочил из дома на улицу.

Зато, когда друзья отца спрашивали Кутепова: «Степа, ну почему же ты, пройдя, всю войну, так и остался рядовым?», с усмешкой отвечал им:

- Однажды на одном партактиве, посвященном окончанию Великой Отечественной войны, присутствовал и маршал Победы Георгий Константинович Жуков. Партаппаратчики не ожидали приезда четырежды Героя Советского Союза, и секретарь собрания представил слово первому рядовому Иванову, кому и полагалось выступать первому согласно повестке дня. Но приезд маршала Жукова перепутал все карты выступающих на партактиве. Зал, как по команде, вскочил и стал скандировать: «Жуков! Жу-ков!».

Георгий Константинович пытался жестами руки утихомирить скандирующих, но их было невозможно унять. Тогда он встал, вышел на трибуну и произнес короткую, но очень впечатлительную речь:

- Товарищи. Я благодарен, конечно же, вам за память обо мне. Но услышав слова: «Маршал Победы, Победитель!», хочу вас немного огорчить. В войне победили не маршалы и не генералы. Победили фашистов простые рядовые советские солдаты. Так почему же, вы не позволили выступить первому солдату, рядовому Иванову?

В зале наступила тишина, а Жуков стал спускаться с высокой трибуны в зал, предложив Иванову: «Прошу вас, как нашему главному победителю страны подняться на трибуну. Вы заслужили свое право первым выступать в День Победы».

Друзья отца Олега замолчали. Вопросы к своему соратнику сразу отпали сами по себе, а Степан, как и маршал Жуков на партактиве, решил поставить жирную точку.

- Так вот, дорогие мои друзья- товарищи, я с тех пор и горжусь, что прошел всю войну рядовым. И когда меня спрашивают, ездил ли я когда-нибудь за границу, то отвечаю: «Ездить, не ездил, но всю Европу прошагал или по-пластунски прополз». И сразу же счастливые курортники как вы, умолкают, но морду в сторону не воротят – фи, какая грубость. С почтением на меня старика смотрят. Помнят, что сказал Маршал Победы Георгий-Победоносец, маршал Жуков: «Настоящий победитель – наш простой рядовой советский солдат».

Служение Богу

Светлане Васильевне при последней встрече Олег Кутепов сказал не до свидания, а прощайте. Свидеться еще раз с Зимшевой ему не хотелось и потому он, и прощался с инструктором райкома партии навсегда.

Как бы удивился Олег, если бы он вдруг узнал о тайных свиданиях Светланы Васильевны с ним. Да-да, уважаемые читатели, яростный и пламенный защитник коммунизма Зимшева втайне от священника Олега Кутепова приходила на тайные свидания с ним и… слушала его… Нет, нет, друзья мои, не проповеди. Наберитесь немного терпения, и я поведаю, что же заставляло партийного инструктора тайно встречаться со священником, но так, чтобы он об этих встречах не знал и не догадывался.

Дом Светланы Зимшевой был построен её отцом возле реки. А высоко на косогоре и стояла церковь, в которой диакон отец Олег служил. Кутепов летом приходил на службу рано, когда солнышко только-только вставало над горизонтом. Олег любил постоять на алой утренней зорьке на зеленом бережку широкого прибрежного луга, вдыхая свежесть реки полной грудью, любуясь золотистыми облачками и серебристой рябью мелких волн на речке. Его душа рвалась ввысь, а из груди вырывалась духовная песня. И он сначала тихо начинал петь, чтобы распеться перед пением на клиросе, а потом голос Олега набирал силу и звучал напевнее, громче, красивее.

Светлана первый раз, когда Олег пробовал голос на берегу реки, сидела за столом с матерью. Они пили чай, а Олег пел песню. Зимшева подхватилась и, выскочив во двор, подскочила к забору палисадника. И, присев, чтобы её головы не было с реки видно, смотрела через щели штакетника на берег реки, где стоял Олег.

Мать, недоумевая, вышла из дома вслед за дочерью:

- Ты чего, доченька, здесь делаешь? Выскочила на улицу, а сама тут же от кого-то схоронилась, спряталась за забором.

Светлана, прикоснувшись указательным пальцем к губам, шикнула на мать:

- Тише, мамочка. Генерал поет. Дай, пожалуйста, его послушать. Поет так трогательно, аж, душа замирает, и сердце в груди трепыхается, колотится. Словно вырваться на волю хочет, и улететь неведомо куда.

- Да какой же это генерал? – сказала мать Светлане. – У тебя всё в порядке со зрением? Это же наш священник, отец Олег распевку делает. Но ты никогда в такую рань не вставала, вот тебе пение его и в новинку. Тоже мне нашла генерала!

- Мама, да я прекрасно вижу, что на берегу реки поет Олег Кутепов. А Генерал – это его прозвище, которое ему еще в детстве мальчишки прилепили. Уж больно важно и гордо Олег вышагивает, как будто генерал на плацу парад принимает.

- А что, - усмехнулась мать Светланы, - и впрямь осанка у батюшки генеральская, породистая. Да и одежда на нем сидит, как литая. Ни одной морщинки на рясе, ни складочки. Что правда, то правда. Генерал одним словом. Воистину Генерал. А я-то грешным делом подумала, что твой жених с ранья к тебе заявился. Видела на твоем столике пасхальную открытку, которую ты от меня спрятать не успела. На открытке-то сфотографирована неизвестная влюбленная пара. Смотрят они друг на друга сияющими глазами, того и гляди, как голубки, вдруг заворкуют. А подпись на открытке кого хочешь, заинтригует. Лирическое романтическое четверостишие:

«Пусть бушует вечерняя влага

Пусть все люди забудут про нас

А вот мы не забудем друг друга

И влюбленность сияющих глаз».

Светлана жалобно сморщилась и призналась маме:

- Эх, мамочка! Наверно, я со своей работой останусь старой девой. Все мои знакомые парни со мной даже заигрывать побаиваются. Неужели я такая страшная? Или они моей должности боятся? Эту открытку я сама у торговки из-под полы купила. Может, вместо узкого намека подарю какому-то парню. Хотя им такие намеки не понять. Им бы только девок тискать, которые и сами готовы на шею повеситься любому приглянувшемуся им парню. А у ребят в основном примитивная психология: раз, раз и на матрац. А вот Олег, он и выглядит, как херувим, и поет, как ангел.

Мать тяжело вздохнув, поплелась в дом. если бы Олег Кутепов знал о тайных воздыханиях Светланы, то ему бы стало понятно, почему инструктор райкома партии с такой настойчивостью убеждала его «заблудшего» не бросать работу в скорой помощи. Для себя на будущее старалась. Ведь выйти замуж за священника партийному инструктору партия никогда бы не позволила. Это было бы против атеистических убеждений.

Но судьба распорядилась по-своему. Олег Кутепов давно перешагнул порог истины и вперед по дороге к храму в поисках божией истины. Пути Господни неисповедимы.

А вскоре его направили на новое место службы. Новый приход находился в Верхнереченске.

Олег ходил вокруг храма, разочарованно вздыхая. От порывов ветра на крыше жалобно дребезжали листы кровельного железа. Они настолько проржавели, что прогнили насквозь. Фальцы на стыках соединений жестяной кровли кое-где разошлись. Ветер игрался, проникая со свистом в отверстия прохудившейся от ржавчины кровли, и громко хлопал листами жести, громыхал ими, заунывно гудел, завывал на разные голоса на чердаке церквушки.

Внутри картина, которая представилась перед Кутеповым, была еще более удручающа. По стенам от сырости буйно расползалась снизу доверху серая плесень. А кое-где еще тускло, поблескивали на поверхности стен невысохшие еще от последнего прошедшего дождя влажные ручьи.

Только свет идущих от древних окладов икон взбодрили Олега. И он осенил себя крестным знамением и проникся благостью и смирением.

Скучать ему не пришлось: пришли две благообразные седоватые и худощавые старушки. Они помогали проводить церковную службу предыдущему батюшке, пока он от скуки и безысходности не запил по-черному. На молебен приходили не более двух-трех прихожан. Такая зеленая тоска охватила предшественника Олега, что он чуть ли волком не выл. И опустил руки. А, когда сам не веришь, что всё можно изменить к лучшему, то и Бог перестанет помогать.

Услышав от двух энергичных старушек грустные вести, Кутепов не впал в уныние, а проникся их энергией и занялся ремонтом кровли. Степан Кузьмич выделил ему энную сумму денег на строительство собственного дома. Но он снял пока угол у одной из помощниц, закупил железо для крыши с надеждой. У него уже крыша есть над головой, а у храма её практически нет. Надо сначала сделать дело – провести ремонт церкви, а потом уж, отчитавшись перед казначейством за затраченные личные сбережения, попросить компенсацию.

Разыскал в поселке кровельщика, маляра, плотника и «святая» троица строителей приступила к ремонту. Работа закипела. «Бригадир» Кутепов был расторопный и хотя добродушный, но строго спрашивал за качество работ и дисциплину. Своим примером, зажигая к подвижничеству людей, он завоевал, и сердца людей и себе право требовать от них исполнения его указа. Еще в армии сержант Кутепов понял главный принцип сосуществования общества и командира, руководителя6 делай, как я! Если сам трудишься как вол, то за тобой без окриков и подталкиваний люди сами потянутся. И Бог всегда в таком случае поможет. Это только со стороны кажется – повезло.

Но везение и удача приходит к тем, кто сам впрягается в тяжелый воз проблем. И стиснув зубы, вытягивая из себя жилы, упорно тянет этот воз по бездорожью, пока не вытянет телегу на столбовую ровную дорогу. А там пойдет писать губерния: от любого небольшого усилия колеса убыстряют свой бег и катятся, катятся без остановки. И начальство уже устремляет взоры на подвижника и помогает ему во всем.

Но больше всего был доволен Олег тем, что в храм зачастили всё новые и новые лица. Среди этих новых лиц отец Олег вдруг увидел очень знакомое ему лицо.

- Да это же дядя Вася! – подумал он. – Тот шофер, который подгонял в Среднереченске полуторку на площадь перед сельсоветом. В кузове, превращенный в импровизированную сцену, Олег Кутепов облаченный в костюм гусара лихо отплясывал когда-то.

Две седовласые старушки, его беззаветные помощницы, Марья и Дарья, взяв Василия под руки с обеих сторон, подвели мужчину к Олегу Кутепову и заявили:

- Будет вашим новым прихожанином, батюшка. Окреститься желает Васенька. Он давно собирался совершить этот обряд, да всё откладывал да откладывал.

- А как же ты осмелился-то, дядя Вася, - спросил его Олег, - расскажи, пожалуйста.

- Если бы не я, его и на аркане было бы не затащить в церковь, - сказала Марья. – Я ему всё втолковывала да втолковывала – окреститься тебе, сынок, надо. А он… Я хоть сейчас готов окреститься. Только кто бы меня за руку взял, да в церковь отвел. А я тут же за Дарьей и вот перед вами.

- Батюшка, - вступил в разговор Василий. – Я уже давно хотел к вам зайти и поговорить, да всё стеснялся. Бывало, взглянешь на небо и думаешь, что этот купол неба, звезды и наша земля не бухты-барахты возникли, не сами по себе, а кто-то же их создал. А, когда Марья согласилась стать моей крестной матерью, то принял окончательное решение – окреститься.

- Вот я уже и для дяди Васи стал батюшкой, - подумал Олег. – как быстро летит время! Вчерашний школьник станет крестителем пожилого человека, станет его духовным отцом.

В тот день крестилось трое. В церковь внесли двух младенцев, а третий – дядя Вася пришел креститься сам.

Он стал примерным прихожанином. Сначала ходил в храм по церковным праздникам, потом посещения участились, и он появлялся в каждое воскресенье. Решился Василий, и исповедоваться отцу Олегу.

- Понимаете, Василий Иванович, исповедоваться, надо научиться, - сказал Кутепов. - Иногда приходит человек и желает облегчить свою душу исповедью, но его распирают страсти и о своем совершенном грехе он начинает рассказывать с такими подробными деталями, что тонет в них главная мысль, с которой согрешивший пришел на исповедь. И приводит он эти мелкие детали не для священника, который принимает его исповедь, а для самого себя любимого. Он приводит факты, которыми пытается себя реабилитировать, оправдывается, почему же ему пришлось совершить грех. И вся исповедь идет насмарку.

- А что же мне делать отец Олег? - спросил Василий.

- Ходить на исповедь почаще и научиться излагать свои мысли о содеянном грехе точнее, понятнее. Не надо расползаться мыслями по древу, а проанализировать свой проступок. Понятнее станет тяжесть содеянного греха и самому себе и священнику.

На Пасху Василий Иванович причастился и понял, что после причастия у него стало светлее не душе. Он своим открытием поделился с батюшкой.

- Да, особую благодать дает Господь причастившимся верующим, - согласился Кутепов.

- Эта благодать меня удерживает в храме, - признался отцу Олегу дядя Вася. - Потихоньку, помаленьку душа моя наполняется верой. Без веры, без молитвы трудно стоять твердо на земле и устоять перед искушением. А великий пост для меня стал, как в моем грузовике тормоза. Бывало, летишь с горки под уклон и если перед мостиком нечем затормозить, то не ровен час можно, и с мостика свалиться, да в речку бултыхнуться. Вот на прошлой неделе я не удержался и мяса поел.

- Многодневный пост – это не только ограничение в пище, а и души, - усмехнулся Олег Кутепов. – Бывает, если здоровье пошатнулось, сил для работы не хватает, то и в пост можно мясо поесть. А вот загрызать соседа ни в пост, ни в скоромные дни никогда не следует. Вы только отдавайте себя всю неделю семье, а воскресенье - Богу, посещайте храм. Так поступают многие православные христиане.

- Я слышал, - сказал дядя Вася, - что непричащенному путь на небо закрыт, поэтому и стал исповедываться и причащаться. Понял, что нужно не только не обижать своих близких, а и дальних. Пожертвовать храму большую сумму я не могу, зарабатываю мало, но, покупая свечки и сжигая их, для поминания своих родных и за здоровье и за упокой я же тоже бросаю пожертвования храму?

Батюшка кивнул Василию Ивановичу головой и перекрестил его.

Строительство своего дома Олега приближалось к завершению. Помогали ему отец с матерью, старшие братья и сестры. Новоселье было не за горами: и пяти лет не прошло, а дом уже готов и разукрашен как пасхальное яичко. Но не долго пришлось Кутепову жить в новом жилище. Произошло сразу два события: одно трагическое - умер отец, а второе радостное - епископ предложил Олегу Кутепову, служить в городской храме.

Бедная Нюра

Но как же ехать в город, если нет дома. Бросить только что отстроенный дом на произвол судьбы и опять снимать у кого-то угол Кутепов не решался. Он поехал в Нижнереченск и присмотрел вполне приличное здание. Но где же взять деньги? А посоветоваться с кем? Надежда Олега и опора – отец умер, а мама замкнулась после смерти мужа в безутешном горе.

Службу в храме Кутепов не бросал, но, испросив дозволения у епископа съездить в Псково-Печерский мужской монастырь к отцу Иоанну Крестьянкину за советом.

Кутепова монастырь поразил. Мощные добротные крепостные стены монастыря, красивые башенки, резные ворота. А сами монастырские кельи расположены ниже за склоном балки, длинного пологого оврага.

Был престольный праздник – Успение Божией Матери и возле монастыря творилось неимоверное столпотворение: паломники, экскурсанты, местные зеваки заполонили всё свободное пространство. Но отца Олега Иоанн Крестьянкин принял. Отец Иоанн посетителей из дальних мест принимал в первую очередь. И к нему Великому Старцу, высоконравственному духовнику стремились попасть люди со всех уголков России, но его послушники из всех дальних странников сразу же, на прием к отцу Иоанну повели Кутепова.

- Это промысел Божий, - перекрестился Олег. – Ни с того, ни с сего проскочил вне очереди к отцу Иоанну. Как-то он меня встретит.

Встретил Великий Старец Кутепова приветливо. Его пронзительный внимательный взгляд оценивающе скользнул по фигуре Олега, а потом уперся в его зрачки.

- Как будто рентгеном меня просвечивает, - подумал Кутепов, - говорили, что отец Иоанн Крестьянкин прозорливый, а теперь и сам убедился, что он человека с лёта понимает.

Долго выдерживать взгляд Старца Олег не смог и отвел глаза в сторону. И увидел, что держит в руке гостинец для отца Иоанна: коробку конфет «Птичье молоко». Кутепов и сам не понял, как с его невыдержанного языка сорвалась нелепая фраза:

- Мне-то дома говорили, что у Великого Старца есть всё-всё, разве, что птичьего молока не хватает, - брякнул Кутепов. – а у вас в келье шаром покати – пусто. Вот я и прихватил вам в подарок «Птичье молоко». Угощайтесь конфетками.

Олег выложил коробку на стол, а Старец, улыбнувшись, сказал:

- Сладкого не досыта, горького не допьяна…

И замолчал, ожидая, что же еще желает сказать ему путешественник. Кутепов долго рассказывал о его мытарствах: о ремонте храма, о затянувшемся на пять лет строительстве собственного дома, который придется продавать, чтобы купить себе, хоть плохонький, но в городе. Там ему придется служить Богу в храме.

Отец Иоанн не перебивая, одобрительно кивая головой, слушал посетителя. Когда Кутепов выговорился и выдохся, Крестьянкин подвел итог сумбурной речи Олега.

- Неправильно ты мыслишь. Сначала дом в городе купи, а потом в деревне продавай. Если сделаешь наоборот - сначала дом в деревне продашь, а потом уж в городе будешь искать какой дом можно купить на вырученные деньги за проданный сельский дом, то где же это время сам-то жить будешь? На выгоне вместе с коровами? Свой продашь – за так отдашь.

- Отец Иоанн, - взмолился Олег Кутепов, - так кто же мне денег-то займет на покупку нового дома в городе. Дом-то там стоит о-го-го сколько! Раза в три больше, чем я получу от продажи дома в деревне. Все прихожане мои бедные и голодные, как церковные мыши. Ни у кого таких денег нет. Не знаю, что мне и делать. Потому за советом к вам и приехал.

- Так слушай же, мой совет! Займи, перезайми, дозайми, но сначала купи дом в городе, а потом уж продавай дом в селе. И напрасно думаешь, что денег у людей нет. Так знай же – деньги у них есть. Только не афишируют они их наличные у себя. Кто-то в каком-то схроне, в загашнике хранит деньги, кто-то, только ты не знаешь, кто под матрацем деньги прячет.

Олег был рад, что Великого Старца взволновала его судьба. Он горячо, а иногда очень резко диктовал, давая советы, как правильно поступить ему. Хотя Кутепов решил смиренно поступить так, как ему советует Старец. Но сомнения все же у Кутепова были. Но он давно уже приучил себя к добровольному смирению. А слова Старца Олег воспринимал, словно в армии приказ: выполни наказ точно, не раздумывая и не препятствуя.

Беседа с отцом Иоанном уже в монастыре оставила глубокий след в сердце. Самому Кутепову не приходилось быть послушником в монастыре, но разговаривая с ними, он увидел, что их долго и терпеливо «отшлифовывают» пока они не наберутся терпения и смирения.

Там происходил естественный отбор. Учитывался даже внешний вид священника. Олег никогда не видел, чтобы священнослужитель был кривым, косым, хромым или безруким. Если человек был пьющим, а такого опытный архимандрит всегда мог вычислить в любой толпе, то его никогда не рукоположат для службы в храме. Пьющий человек, особенно, когда примет излишнюю дозу алкоголя становится неуправляемым. Может совершить ряд неблаговидных поступков. О каком смирении можно тогда говорить?

А, приехав к себе на родину, и вовсе убедился в прозорливости отца Иоанна. Олегу удалось назанимать у родных, у знакомых и даже у малознакомых людей. Как будто отец Иоанн Крестьянкин вручил Олегу Кутепову доверительную грамоту. Он иногда обращался к человеку с чувством отчаяния, почти зная, что он ему наверняка откажет в просьбе и денег не даст. Но происходило нечто необыкновенное, человек, которого Олег считал жадным, мгновенно раскошеливался и отсчитывал, слюнява пальчики, чтобы не ошибиться в счете и не передать лишнюю купюру, запрошенную Кутеповым сумму.

А далее произошло вообще чудо. Не успел Кутепов и трех месяцев прожить в городе, как на дом в селе нашелся покупатель. Да ни откуда-то, а из столицы, из Москвы. Вышел человек на пенсию, и захотелось ему в добротном доме, где есть газ, вода, электричество, а у Олега все эти блага цивилизации были в наличии, пожить в деревне на земле, возле речки и на свежем воздухе. Он, не торгуясь, выложил ту сумму, которую запросил продавец. Олег же запросил ровно столько, сколько назанимал денег.

Москвич рассчитался с Кутеповым, а Олег рассчитался с долгом. Каждый раз при молитве, он благодарил Бога и… отца Иоанна Крестьянкина. Всё это так удачно произошло, считал Кутепов, что отец Иоанн благословил его, прощаясь.

Но совсем его убило наповал, поразило происшествие, случившееся в селе месяцев через пять-шесть, как Олег Кутепов переселился в городской дом. удивительная прозорливость отца Иоанна позволила предугадать и это событие. В город в гости к Кутепову приехали его бывшие помощницы Марья и Дарья и рассказали об очень бедной, можно даже сказать нищей прихожанке Анне. Её хорошо знал и отец Олег.

Бедная Нюра, так звали эту женщину односельчане, нигде не работала. Даже огород свой запустила, не копала, не сажала, не убирала. Зато на всей площади приусадебного участка ветер раскачивал густые заросли чертополоха и полыни. Свою вросшую в землю, покосившуюся хатенку, с облупившимися стенами, Нюра не обмазывала глиной фасад, не белила его известкой.

Одевалась как нищенка. На ней была серо-буро-малиновая юбка и замызганная непонятного цвета кофта. У стоптанных чоботах подошва износилась – дальше некуда. Была не тоньше папиросной бумаги, а носки обуви «просили каши».

Платок на голове, серый в мелкий, потускневший от времени, в белый горошек, был похож на хорошо просушенную половую тряпку. Нюра любила пошляться по базару или околачивалась возле церкви на паперти.

На базаре сердобольные бабки угощали свежей, только что с грядки клубничкой. Нюра никогда не брала ягоды горсточкой. Возьмет у одной бабушки ягодку, другую, бросит их в рот, вроде как бы на пробу и идет к другой старушке.

- Эх, Митрофановна, у тебя может быть, клубничка повкуснее, послаще и поароматнее, чем у Ивановны-то. Дай я отведаю и у тебя ягодку, - попросит торговку ягодами и овощами Нюра.

А Митрофановна не только разрешит ей клубничку отведать, а и свеженький, только что из под курочки прямо из гнезда яичком угостит. Так идет вдоль рядов по базару и где ягодки, где клубнички урвет. И когда пирожком или теплой булочкой, только что из печи, угостят.

Но если Нюре какая-то женщина подаст сразу «на пробу» две булочки, то бедолага проявляет благородство и берет только одну.

- Спасибочки тебе, моя миленькая, но две булочки мне сегодня не съесть. А к завтрему вторая булочка зачерствеет. Так я лучше к тебе завтра подойду. Может, и угостишь меня свежей булочкой.

- Угощу, приходи, - кивает Нюре добрая душа и щедрое сердце. – Я их на два противня пеку.

На паперти Нюре милостыню подают. Кто серебряно-никелированную мелочь из кошелька достанет, кто бумажные помятые и замусоленные деньги нищенке подает.

- На, Нюра, больших денег у меня нет, но рублик, трешку или пятерку от сердца оторву, а тебе выкрою, - дает купюры прихожанке, приговаривая.

- А может быть, тебе платочек на голову другой купить не на что? Так возьми мой. Он хоть и поношенный, но поновее твоего будет.

Нюра платочек берет, не отказывается по принципу – дают - бери, а бьют – беги. Но только платочек и завтра не оденет, кинет дома в сундук.

- Пусть полежит, авось когда-нибудь и пригодится. Запас карман не тянет.

Иногда спросят её базарные торговки:

- Ну, что же ты, Нюра, всё ходишь и ходишь. Взяла бы да присела с нами рядышком да отдохнула, поговорила бы о том, о сём. Язык бы почесала и не устала.

Но Нюра никогда не усаживалась посидеть и поглазеть по сторонам на рынке. У нее на любой вопрос готов ответ:

- Ходок – медок, а сидячка, бабоньки, болячка.

Но какие-то болячки навалились и на бедную, любившую походить, а не сидеть на одном месте Нюру.

Однажды торговки заметили, что всеобщей достопримечательности и любимицы второй день не видно ни на базаре, ни около церкви.

Марья и Дарья понеслись к хате Нюры и увидели её лежащую в гробу. Помолились за упокой рабы Божией Анны и пошли восвояси по домам. Соседки пообещали Нюру похоронить.

А через месяц пошел по деревне слух, что у бедной Нюры после её смерти, нашли полный матрац денег. Она складывала в матрасовку пачки с бумажными купюрами. И спала на матраце с деньгами. Чтобы набить матрасовку деньгами, понадобилось много времени, а Нюра и не торопилась. Почти все милостыни она хранила в матраце. Она хоть и считалась бедной, но всё-то имела, как любая справная, да гладенькая деревенская женщина.

Вот бедная Нюра своим телом из ночи в ночь и утюжила и утрамбовывала бумажные купюры. По непроверенным и, возможно, недостоверным данным, когда соседки обнаружили деньги, то они были настолько спрессованными и слипшимися между собой, что «расклеить», разлепить купюры удалось с трудом.

Кто нашел первым клад, наверно, и поживились денюшками бедной Нюры. Но кто грабанул покойницу и умыкнул весь несосчитанный односельчанами капитал, никто и не узнал, к чьим рукам прилипли спрессованные, сплющенные, слипшиеся деньги.

Видимо, тот или та, кто присвоил деньги, долго помалкивал, да, наверно, разделили их не «по справедливости», и поругались. Виновника, похитителя денег бедной Нюры так и не нашли, а слушок-то по деревне пошел.

Олег Кутепов после «исповеди» Марьи и Дарьи сразу же вспомнил слова отца Иоанна Крестьянкина: «У людей деньги есть, только они их в матрасе или под матрацем хранят». Разговаривая с отцом Иоанном, Олег сомневался, но Великий Старец оказался и тут прав, сказав: «Преодолевая невзгоды, не каждый воспользуется плодами своих трудов. Жизнь неожиданно заканчивается…».

Батюшка, сотвори молитву

Встреча с Марьей и Дарьей разбередила душу Олега Кутепова. Бог с ней, с бедной Нюрой, оказавшейся на самом деле материально богаче всех своих односельчан. Но как она распорядилась деньгами? На них Нюра могла бы жить и набить ватой матрацы, которые бы не заполонили пресловутые вагон и маленькую тележку. Да и похитителям деньги поперек горла встали – перецапались, перецарапались, превратились в непримиримых врагов, готовых за какую-то лишнюю сотню номинала государственного казначейского билета биться с друг другом насмерть, не жалеючи живота своего.

А отец Олег Кутепов тихонько служил в храме и, являясь служителем религиозного культа, сумел найти золотую середину во взаимоотношениях с советской сластью. Договора официального между ними не было, да и не могло быть – церковь отделена от государства. Вот они достойно и исполняли это правило: «Мы вас не знаем, а вы нас не знаете». Любезно раскланиваясь при встрече, представитель райкома партии, как только узнавал об очередном крещении, злобно скрежетал, с криком зубами и громко топал ногами. Но все эти агрессивные выпады парторга уже были нужны отцу Олегу, как мертвому припарка. Крестины уже тайно состоялись.

А вот запретить отпевания усопшего на похоронах не мог даже всесильный парторг. Кладбище прилепилось сзади храма и гроб с покойником несли не сразу к вырытой могиле, а сначала заносили в церковь. Там отец Олег и отпевал его. Покойные были старенькими, а в молодости каждый крещен.

Поэтому крещеного отпевали в церкви. А чтобы в храме не окрестили младенца, которого потом, никуда не денешь, придется лет через этак 60, 70, 80 и так далее отпевать, и надзирал парторг за обрядами крещения. Чтобы в случае обнаружения такого случая постараться запретить этот священный обряд. Или хотя бы хлопнуть стаканчик другой за здравие новорожденного.

Родители же ребеночка шарахались от парторга как черт от ладана. Они потаенными тропами, огородами да огородами выходили за околицу села. Описав широкую дугу по заливному лугу и продравшись через кусты кустарника, заслонившего дыру в кладбищенской ограде, родители проникали на кладбище. Затем короткими перебежками напрямки несли ребенка по кладбищу в церковь, скрываясь то за обелиском, установленным на могиле или крестом.

Проделывали родители такие кренделя, чтобы парторг… не сглазил их ребенка. Вот чего боялись муж и жена, а не самого парторга. Но если ребенок вдруг орал всю ночь, не давая супругам уснуть, то утром кто-то из них, чаще всего мать, тащила, завернув младенца в одеяло к батюшке.

Отец Олег приступал к молитве, которая снимала сглаз. Но, в отличии от родителей, он не винил в сглазе сельского парторга, а… самих родителей.

- Чего же тут непонятного-то, - думал Кутепов. – Конечно же, сами виноваты. Сюсюкаются со своим лялькой: «Ах, ты, мой хорошенький, ах, ты мой красивенький! Ты лучше всех, ты любимей всех!». И ни у кого не повернется язык сказать: «Спи, корявый мой!..».

Но чтобы не огорчать и без того расстроенных родителей отец Олег не говорил им об этом. Он наливал в кружку непитой воды, кидал в нее щепотку соли, брал спички и, становясь напротив иконы, зажигая свечку, начинал заговаривать сглаз молитвой:

- Господи, Боже, благослови, Отче! Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Аминь! Умываю я от дурного часу, от благого глазу, от черного глазу, от желтого глазу, от серого глазу, от синего глазу, от родственного, от ненавистного, от мужского, женского переговору, от денного, полуденного, от ходячего, от могучего, от летучего, от посланника. Не я его умываю, а умывает его Мать Пресвятая Богородица своею белою рученькой. Аминь.

После умывания святой водой малыш прекращал кричать, успокаивался и начинал улыбаться.

Сотворив молитву, по дороге к дому Кутепову опять повстречался парторг Петров Женя. Он без какой либо подготовки набросился на Олега:

- Вы же ничего не понимаете в мирских делах, а лезете в мои. А вот я, как парторг, знаю прекрасно, кто чем дышит. Я знаю всё.

Кутепов невозмутимо ответил Жене:

- Не стоит заноситься так высоко, товарищ парторг: «Я знаю всё». Всё никто не знает. А я уж больше забыл, что вы сейчас знаете.

Спокойствие Олега Кутепова еще больше выбило из колеи парторга, чем ответ. Женя разъярился и не закричал, а завизжал, как недорезанный поросенок:

- Вы будете мне указывать, поучать?!! А в голове-то у вас такая каша, как у недавно умершего деревенского дурачка, юродивого Ваня Лопицкого. Помните, как его дразнили мальчишки: «Ваня Лопицкий – дурак, голова баранья. Носит брюки- галифе только на собрание».

- Прекрасно помню. Над Ваней потешались, его обзывали, оскорбляли, а он смиренно сносил надругательства над ним, - ответил Кутепов. – Может быть, вы, Евгений Валентинович, когда-нибудь поймете, что святого человека оскорбляли.

- Никогда я не стану наверно агнецом, идущим покорно на заклание, на бойню, - заявил парторг. – Вся наша жизнь - борьба, а в борьбе немыслимо смирение.

И опять отец Олег ответил ему спокойно:

- Не стоит так пренебрежительно относиться к смирению. Смирение – это великий подвиг.

Но парторг сопротивлялся:

- Мы боремся, чтобы людям было хорошо жить, было много вариантов и выбора: профессий, условий труда и отдыха. И все это бесплатно: путевки в санатории и курорты, квартиры, выделяемые от производства, бесплатная медицина, образование. А ведь можно было бы смириться и пахать поля сохой, а ходить по ним в лаптях.

Отец Олег тоже не сдавался. Он сказал:

- Что поделаешь, люди бывают глупы и доверчивы. А любая реклама основана на трех принципах: хорошо, много и даром. Но делается все настолько скверно, мало и дорого. Вы хорошо рекламируете свою работу. Однако, наверняка, не слышали горьких упреков и негативных оценок, которые даются народом и бродят в их умах.

Петров Женя опять возмутился.

- У меня уже у самого ум за разум заходит и в голове забродило так, что она потрескивает, трещит, как спелый орех. Того и гляди расколется.

- Я вам сочувствую, - согласился Олег, скривив свою физиономию как будто не у парторга, а у него голова разламывается. – В таких случаях, когда бабушки, торгующие на рынке, жаловались на головную боль бедной Нюре, она всегда им отвечала так: «Я никогда не знала, что такое головная боль. И знать не хочу. Дома у меня ни детей, ни плетей. У меня голова не болит, а вы, наверно, вчера напились до чертиков, вот голова-то и болит. Надо пить в меру, не стоит перебирать, тогда и голова перестанет болеть.

- Вы на что намекаете, Олег Степанович? – взъерепенился Петров Женя. - Кто меня видел пьяным? Вы меня, что ли вчера водкой угощали?

- Я ни на что не намекаю, - откликнулся тут же Кутепов. – Но в народе говорят: «На вору и шапка горит».

Тут у парторга не выдержали нервы. Он, скрипнув зубами, развернулся на сто восемьдесят градусов и пошел прочь от Олега, сплевывая налево и направо.

А к Кутепову уже Митька Гаврюхин спешит:

- Отец Олег, добрый день. Как здоровьице? – поинтересовался Митенька.

- Да вашими молитвами живем-можем, на здоровье не жалуемся, - поклонился Кутепов Гаврюхину. – Какое дело тебя ко мне привело?

- Маме завтра сорок дней будет, как на тот свет отправилась, - насупившись, ответил Митька. – Вот я и пришел пригласить вас на поминки. Без хорошей молитвы как же с мамой-то попрощаться? А вы за нее помолитесь и нам родственникам на душе светлее станет. Поминки нужно справить честь по чести.

- Хорошо, - согласился отец Олег. – Приду.

Смеркалось. В доме Гаврюхиных царил полумрак. Свет от горящих свеч и лампады искорками играл на серебряных окладах икон. Жена Митьки – Марфа укладывала перед каждым гостем разовую пластмассовую посуду: ложки и вилки.

- Ты чего же чудишь то, Марфа, - разошелся Митенька. – Аностранцы-то в своей загранице на золоте едят, которое мы добываем, а ты гостям пластмассовые вилки и ложки подсовываешь. У нас с тобой золотой посуды нет, но не срамись, достань бабушкины серебряные ложки.

Марфа послушно выполнила указание. Но Митя не мог успокоиться.

- Душа-то матушкина где-то здесь витает. Возле нас. А ты пластмассу на стол выставляешь.

Отец Олег, чтобы как-то сгладить Митькину неловкость взял в руки сборник духовных песнопений «Милосердный отец» и произнес:

- Пойте Богу нашему, пойте. Наше духовное собрание пришли навестить душу. Сорок дней ей только завтра, так проводим её в последний путь.

Кутепов запел, рассказывая, как душа ходила на поклон к Богу и просила простить её бедную. Голос Олега набирал силу, и слова взвивались вверх торжественно: «В это время ангел света сверху вниз ко мне слетел. Взял меня под праву руку и по лесенке повел».

Но грусть, которая воцарилась в доме Гаврюхиных, не рассеялась. А Митя еще больше нахмурился и наклонил голову вниз. Будто душа мамы спустилась с небес, впорхнула к сыну в комнату и, чтобы посмотреть, кто и как её провожает в последний путь.

Отец Олег мгоновенно оценил обстановку и сменил мелодию, чтобы настроение поднять.

- Слово мама дорогое, им и надо дожить.

С её лаской и советом легче нам на свете жить.

Когда был ещё младенцем, то она в тиши ночной,,

Словно Ангел у постели охраняла мой покой.

Если мать ещё живая,

Счастлив ты, что на земле

Есть кому, переживая,

Помолится о тебе.

- Ух, ты, - прошептала Марфа, как поет отец Олег, - за душу берет, аж, мурашки по коже пошли.

Приподнял голову и Митяй, словно душа матери под задушевное пение Кутепова выбралась из закоулка, из-под лавки и опять стала витать над столом. А отец Олег продолжал духовное песнопение.

- И, оставшись одинокой, в сердце ревностью горя,

Ты Творцу с мольбой глубокой лила слёзы за меня.

Пережив часы разлуки, ты, моя родная мать,

Слёзы скорбные за сына продолжала проливать.

У Мити у самого уже были готовы брызнуть слезы из глаз. И, чтобы скрыть свою слабость от сидящих за столом соседей и друзей, он собирался снова склонить понуро голову, но отец Олег бравнеько затянул мажорный, оптимистический припев. И Гаврюхин вздернул подбородок.

- Если мать ещё живая,

Счастлив ты, что на земле

Есть кому, переживая,

Помолится о тебе.

А вот тут Митяй не выдержал. Слезы уже ему сдержать не удалось. Они катились крупными каплями, как прозрачные крупные горошины по щекам, а потом Гаврюхин и вовсе зарыдал. Словно маленький ребенок, никого не стесняясь. Жаль, что мамина душа не смогла сделать то, что делала в детстве мама - вытирала кончиком своего головного платка слезы сынушке, родной кровинушке.

Вдоль стола прошел шепоток.

- Вишь как убивается по матери, сердешный…

- Да это не он, а водка за него плачет…

- Не скажи, друг, Митька только с виду такой сурьезный, а внутрях-то он добрый.

Пошептавшись, из мужской среды раздалась просьба Саши Белых.

- Отец Олег, «Самарянку» не споете?

- От чего же и не спеть. Извольте, - ответил Кутепов и запел, как сидевший на гладком выступе под навесом от палящего солнца Христос попросил кувшин воды позволить ему утолить жажду:

- Христос попросил поделиться водою,

Она же сказала в ответ:

«Ведь я самарянка, а с нашей средою,

Общения кажется нет».

 

Христос ей ответил: «О, если б ты знала,

Кто воду живую творит,

Сама бы искала, сама бы просила,

Того, кто с тобой говорит».

Женщины слушали с благоговением отца Олега, а изрядно захмелевший сосед Саши Белых отпустил шуточку в его адрес.

- А Санек-то попросил спеть «Самарянку» потому, что она пятерых мужей сменила. Вот что Белых нравится в этом песнопении. Сосед угадал, когда именно следует пошутить. Отец Олег уже подошел как раз к этому месту, которое нравилось в «Самарянке» Саше.

- Христос ей сказал: «Приведи сюда мужа»,

Ответила: «Нет у меня».

Ты правду сказала, что пять их имела,

И этот, не муж у тебя.

После окончания песни, Анисья набросилась на своего кавалера Сашу Белых:

- Меня обзываешь блудницей, а сам любишь про них песни-то слушать!

- А что ты святая, что ли? Ведь до меня совсем не как монашка жила. Ребеночка-то, когда со мной сошлась в подоле принесла. Сама мужичков любишь. Кому-то вот дала.

- Да, дала! – возмущенная и осмеянная Анисья уже никого не стеснялась и с необыкновенным и не нужным откровением выкрикивала обидные слова для Сашки Белых. – И еще не раз дам. Хорошо, что я не побоялась и мальчика родила, а с тобой вот дети не получаются. Не хочу я оставаться бездетной. С Алешенькой, может быть, восемь штук детишек бы нарожала, да сгубили его, голубя, моего сизокрылого.

- Ну, чего ты несешь, Анисья, чушь собачью, - заступился за Белых его сосед. – Сашок крепкий сильный мужик.

- Сильный! – согласилась Анисья. Она выпустила пар из своего бурлящего гневом котла и уже сожалела, что набросилась не по делу на кавалера. – Сильный да больно ленивый. Надо силой затягивать его на себя.

Кутепову не нравилась перебранка Сашки и Анисьи и он шикнул на них:

- Вспомните, где вы находитесь и помолчите, не ругайтесь. Ведь на поминках находитесь, а не на праздничной гулянке.

Кто-то попытался сгладить конфликт и выкрикнул из-за стола:

- Милые бранятся, только тешатся.

Но отец Олег поступил по-своему. Он новой решил примирить всех сидящих за столом:

- Я спою вам духовную песню про любовь:

Берегите любовь, ведь никто и ничто,

Без нее не живет и не дышит,

Без нее и душа слово Бога Творца

Огрубевши от плоти не слышит,

 

Берегите любовь, для нее нет преград,

Только грех ее в нас убивает,

Без нее и душа, как прекрасный цветок,

Без дождя в знойный день погибает…

Много лет спустя пути парторга Евгения Петровича и Олега Кутепова пересеклись в городе:

- Батюшка, - обратился Женя к Олегу, - я вступил в партию «Единая Россия» и стал членом её политсовета. Предлагаю соединить наши усилия по нравственному воспитанию молодого поколения. Я кроме общественной работы еще и преподаю психологию в ВУЗе. Вот и намереваюсь заключить соглашение между вашим церковным приходом и нашим ВУЗом о совместной деятельности.

- А разве нельзя воспитывать нравственно молодых людей без формальной бумажки – соглашения? – спросил члена политсовета Кутепов.

- Можно, - кивнул головой Женя, - но я хочу, чтобы нравственность сочеталась с духовностью.

- Так, когда вы были коммунистом и членом компартии, а не «Единой России», тоже боролись со священнослужителями, распространяющими религию – опиум для народа. Когда же вы были по-настоящему искренни: теперь или тогда? – спросил Петрова Кутепов. – Кстати. Чему вы учите в ВУЗе своих подопечных студентов?

- Я учу их быть адаптированными в любой конкурентной среде, - с высокомерным выражением лица ответил священнику Петров.

- А как же можно сочетать конкуренцию и церковное смирение? – спросил Кутепов. – Ведь конкуренция – это же жесточайшая борьба за выживание в бизнесе. И в этой борьбе не очень-то церемонятся, и каждый стремится стать первым, расталкивая локтями, ногами, телом, других конкурентов, чтобы самому пролезть вперед. У нас же звучит для общества нечто другое: борись за други своя, не жалея живота, то есть жизни своей не жалей положить за своего друга.

- Но мы, же должны создать свою нравственную мораль, - оправдывался Петров. – Наступило наше время.

- Мысль без морали – недомыслие, - согласился отец Олег, - но мораль без мысли – фанатизм. Хочу немного напомнить из времени. Христос почти две тысячи лет назад сказал при своем аресте: «… теперь ваше время и власть тьмы».

- Не судите и не судимы будете, - блеснул библейским изречением Женя. – Не надо проклинать меня за прошлые убеждения.

- Быстро же вы поменяли свои убеждения, - усмехнулся отец Олег. – Я никогда не был судьёй и никогда им не буду. Нет судьи беспощаднее, чес собственная совесть. И проклинать я вас не проклинаю. Это вы сейчас проклинаете своих руководителей компартии, которым служили верой и правдой. Но если вы так хорошо знаете Библию, что свободно цитируете изречение, то может быть, и это слышали или читали: «Когда нечестивый проклинает сатану, то проклинает свою душу».

- Давайте не будем ссориться, - предложил Евгений. – Я знаю, что прихожане гуртом идут молиться в ваш храм. Значит, ваши проповеди задевают их за живое. Глупо делить людей на плохих и хороших, на коммунистов и беспартийных, на грешников и праведников. У нас сейчас ценится толерантность. Говорят, что даже иноверцы приходят послушать…

- Было дело, - ответил Кутепов.

Бог один

На акафисте, когда молятся прихожане, стоя в честь какого-нибудь конкретного святого, отец Олег заметил одну женщину, которая внешне резко отличалась от остальных прихожан. Лицо у неё не славянское, а азиатское. Хотя у азиатов, тахир, башкир, казахов, бурятов и так далее как бы ассимилируется вместе с речью и черты лица становятся не так ярко выраженными по-азиатски и оно уже выглядит как нечто среднее между славянским и азиатским.

Зульфия приходила несколько воскресений подряд. Стояла в толпе прихожан смиренно, накинув, как все женщины платок на голову. Кутепов заинтересовался этим феноменом, но виду пока не подавал. Ждал, когда мусульманка сама подойдет к нему.

Он знал, что законы Шариата намного суровее и строже христианских. Да и положение азиатской женщины в обществе намного бесправнее, чем славянской. Пушкин как-то сказал, что в некотором азиатском народе мужчины каждый день, восстав ото сна, благодарят бога, создавшего их не женщинами.

Зульфия была по национальности татаркой. Но какой бы национальности не была бы женщина, она всегда скрывает свой возраст и молодится. Моложавым казалось лицо и Зульфии. Писатель Вересаев говорил, что нет ничего отвратительнее и нет ничего прекраснее старческих лиц. И нет их правдивее. На старческом лице жизни души вырезывает всем видимою нестираемую печатью.

На лице зульфии не было видно морщин, но та видимая и нестираемая печать страдающей души у азиатской женщины на лице запечатлелась. Заметив внимательный взгляд отца Олега, Зульфия решилась подойти к нему.

- Вы крещенная? – спросил женщину Кутепов.

- Нет, - ответила Зульфия. – Я – мусульманка.

- Так что же тогда вас привело в христианский храм?

- Я хочу принять православную веру и окреститься, - сказала с дрожью в голосе Зульфия. – Не знаю, возьметесь ли вы совершить надо мной, мусульманкой обряд крещения. Да и возраст мой далеко не младенческий. Хотя я знаю, что вы крестите не только младенцев, но и пожилых людей. Мне об этом говорил ваш знакомый шофер дядя Вася.

- Когда-то Василий и в самом деле у меня крестился. Но у него в роду все старшее поколение было крещенное. А что же побудило вас принять такое решение?

- Об этом мне в двух словах не рассказать, - развела руками Зульфия. – Много несправедливости в мире. Куда же смотрит Бог?

- Я никуда не спешу, - заявил Кутепов. – На сегодня служба окончена. Но не стоит вам сетовать и упоминать имя Бога всуе. Всё, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, а от мира сего. И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает вовек.

- Вы будто в воду смотрели, батюшка, - вздрогнула от слов отца Олега женщина. – Ведь именно от похоти своего мужа Наиля и пошли разлады в моей семье. Мы переехали сюда из Башкирии, хотя я и татарка, но жили там, именно из-за любвеобильной натуры Наиля. У мусульман разрешается иметь несколько жен, но в нашей стране многоженство запрещено. Поэтому у него были не жены, а любовницы. А я-то, как законная жена, не собиралась делить постель с другими женщинами Наиля. «Я ведь не сливной бачок унитаза», - сказала ему однажды. Если тебе дороги: я, твой сын и дочь, то собирайся в дорогу. Переедем в район, где живут одни русские, там женщины не станут потакать тебе и твоей похоти. Им чужды законы шариата. И вот мы переехали к вам.

- А что же произошло здесь?

- и здесь нашлись одинокие женщины, которые привечали Наиля. Я это поняла по его поведению. Он охладел ко мне. Придетт домой поздно, ляжет рядом со мной в постель и даже не прикоснется ко мне. Будто рядом с Наилем не женщина лежит, то есть я, а бревно. Это меня оскорбляло и я перестала пускать мужа в свою постель. Лежи, - сказала я ему, - как пёс на коврике у входной двери.

- И пылкий, любвеобильный мужчина, для которого жена должна выполнять все прихоти его, смирился с таким унизительным положением.

- Нет, он избил меня до полусмерти. Мне пришлось вызвать участкового милиционера. Он заставил меня написать заявление о побоях и сходить в травпункт, зафиксировать медэксперту их. Я так сделала.

- Вашего мужа привлекли к уголовной ответственности и посадили в тюрьму?

- Наиль не стал дожидаться возмездия. Он скрылся. Уехал, наверно, в Башкирию, где его могли приютить любовницы. А мне пришлось воспитывать и растить двух детей одной. Я работала маляром в полторы смены, не зная ни суббот ни воскресений. Получила от производства трехкомнатную квартиру. А потом, когда дети выросли, обменяли на однокомнатную и двухкомнатную. В однокомнатную переехала я, а дочь и сын прописались в двухкомнатной.

- Как же ваши взрослые дети уживались в одной квартире?

- Никак не уживались. Гришу призвали в армию, а потом он завербовался на Север. Женился и с женой остались работать там. Получили и жилье. Моя доченька проживает в двухкомнатной квартире. Вроде всё наладилось, но тут-то и нагрянула другая беда. Вернулся из Башкирии в наш город шкодливый кот – Наиль. Он был и так на десять лет страше меня, а потаскавшись на стороне, совсем обессилел. Его любовницы одна за одной выпихнули Наиля на улицу.

- Что же сделали вы? Приняли мужа к себе?

- я не смогла простить ему мою поломанную и исковерканную жизнь. Хотя считала в первую очередь виноватой себя. С каким ужасным легкомыслием девушки выходят замуж… Когда мы встречались с Наилем, становилась такой наивной. Моя любовь ослепляла и я не сумела разглядеть его недостатки. Он тоже не понимал меня. Ему казалось, что из меня можно веревки вить, а нарвался на твердость характера и уязвимое самолюбие. Даже самые умные мужчины выбирают себе с большим вниманием и усердием, покупая автомобиль, чем жену.

- Но неужели совместные дети не смогли примирить?

- Вот отсюда-то, батюшка, и пришла беда. Наиль поселился в дачном домике и с весны до осени жил там. А сам психологически воздействовал на дочь и сына. Дочь несколь раз пыталась уговорить меня пустить мужа в дом, но я ссылалась, что у меня одна комната, а у Гульнары две. Если она так переживает за отца, то пусть пустит Наиля на зиму к себе. Гриша рассердился на меня за упрямство и звал отца к себе. Но муж решил взять меня не мытьём, так катаньем. Он только портил нервы и мне и себе.

Олег Кутепов библейской фразой подвел промежуточный итог напряженной беседы.

- Почитающий отца очистится от грехов, а уважающий свою мать становится приобретшим сокровище.

- Полностью согласна с вами, батюшка, - ответила Зульфия. – Хотела я обратиться к Богу, а молиться-то негде. Одни православные храмы и ни одной мечети, но Бог же один. Вот я и решила окреститься. А потом детей и внуков окрещу. Хочу ходить молиться в храм на полном законном основании.

- Вы поступаете мудро, Зульфия, - обратился к женщине отец Олег. – Обратите внимание на воды и узнаете, когда они текут совокупно, то камни, деревья, землю и иное другое увлекают. Если же на многие потоки будут разделены, то земля поглотит их, и они становятся совсем незначительными. Вы нисколько не сожалеете о прошлом?

- Иногда мне прошлое кажется пустым и ничтожным. Думаю, иногда как я могла терпеть такое страшное унижение… Но с каждым прожитым днем все больше дорожу своей жизнью, и мне хочется, чтобы мое существование на этой грешной земле продолжалось как можно дольше… а дети почти согласились принять православие. А значит, у меня есть будущее.

- Жить без мечты нельзя, но не стоит возноситься так высоко в своем предвидении: у меня есть будущее. Всё в руках Божьих… - предостерег Зульфию Кутепов.

- Разве властен горшечник над глиной, чтобы сделать из той же смеси один сосуд для почетного употребления, а другой для низкого…

Зульфия выполнила свое обещание. Она окрестилась сама, потом детей и внуков. А вот с другой женщиной, которая разочаровалась в семейном счастье, Кутепову пришлось повозиться, чтобы возвратить заблудшую овцу в лоно христианской церкви.

Анна, как и её тёзка – бедная Нюра избегала мужчин, да и с женщинами не была откровенна. Её бросил мужчина, который верил в Бога, и Аня была зла на весь белый свет: на мирян, на священников и даже… на самого Бога. Действуя по принципу: на Бога надейся, а сама не плошай, уходила Анна в себя от своих проблем. Посоветоваться с отцом Олегом всё-таки решилась.

- Ушел от меня Алексей из-за моей неспособности родить ребенка, - призналась Кутепову Анна.

- А может быть, он сам виноват в вашем бездетстве? – спросил отец Олег.

- Так он же меня бросил, как только его любовница забеременела. Да еще меня оскорбил, что я Богом проклята. Привел пример как Иисус, подойдя к смоковнице и не найдя на ней плодов, сказал: «… да не будет впредь от тебя плода вовек». И дерево тотчас засохло. «теперь, - сказал он, подначивая меня, - выражение «Бесплодная смоковница» употребляют, когда речь идет о бесплодной женщине».

- Грустная история… - вздохнул Кутепов. – Но вы знаете, есть и другая притча, про которую ваш муж или не знал или не захотел рассказать. На горе стояло засохшее дерево, а под горой протекал ручей. Корням дерева не хватило силы вытягивать вверх влагу из речки. Настоятель монастыря поручил монаху поливать засохшее дерево до тех пор, пока оно не оживет и не зазеленеет. Монах не стал сопротивляться, хотя знал, что если дерево зазеленеет, то значит случиться чудо… Он безропотно и утром и вечером носил ведрами воду от подножия горы до её вершины. И, когда монах почти отчаялся и хотел прекратить бессмысленную работу, чудо произошло – дерево зазеленело. Бог дал терпение и силу духа монаху.

- Ах, батюшка, почему я не поговорила с вами о своей беде, когда муж только охладевал ко мне. Но, что произошло, назад не вернешь, - сказала Анна. В голосе её звучали горечь и обида. – Вы знаете, у меня сохранились кое-какие бумаги, фотографии, рисунки мужа богословского толка. Может, вы зайдете, и выберете из них, что может вам пригодиться? Может сегодня или завтра?

Отец Олег согласился зайти к Анне домой. Но дела на службе храма не позволили ему выполнить обещание, ни в тот же, день на завтра. Заглянул он в дом Анны через неделю, так как забеспокоился: женщина за всю неделю ни разу не пришла помолиться в храм.

Так бывало и раньше, когда Аня впадала в депрессию. Тогда в неё будто бес вселялся, и она могла совершать необдуманнее поступки. А в храм не приходила по полмесяца.

Когда Кутепов подошел к дому Анны, то она долго не открывала дверь. Хотя отец Олег довольно громко тарабанил по полотну двери, но достучаться не мог. Тогда он взялся за ручку и потянул на себя. Дверь легко поддалась, была незаперта.

Анна сидела на корточках возле раскрытой дверцы топки печки-голландки, в которой горели, потрескивая дрова. Она время от времени, подкидывала в топку печки какие-то бумаги, которые ворохом лежали возле распахнутой дверцы.

Сверху вспыхнувших газет в топке лежалее и большого формата фотография. Бумага у фотографии была намного толще и плотнее газетной и на портрете мужчины только были видны обгорелые края, а саму фотографию уже начинало коробить от пышущего жара из печки.

Приглядевшись, Кутепов с ужасом понял сейчас секунды через две-три, фотография вспыхнет, и будет пылать ярким пламенем. А ужас обуял отца Олега от того, что фотография-то была уникальной. Это был фотопортрет архимандрита Иллариона. Архимандрит Илларион – Великий старец, духовник многих известных людей страны к тому времени умер и был похоронен в Новгородском монастыре.

Олег стремглав бросился к топке печки и, обжигая пламенем руки, выхватил портрет архимандрита Иллариона из огня.

Но Анна всё еще пребывала в трансе. Она уселась на газеты, горка которых еще оставалась довольно внушительной, видимо принесла Анна ворох газет недавно, а тело её покачивалось размеренно взад-вперед.

Кутепов сбил пламя с фотографии и отложил спасенный портрет архимандрита Иллариона в сторону и отшатнулся от неожиданности: под фотографией Иллариона лежала картина, на которой был изображен лик… Христа. Он не был даже нисколечко не тронут огнем. Фотография архимандрита защитила картину от пламени.

А у Анны от чудесного видения глаза вылезли из орбит: уцелели и фотография архимандрита Иллариона, хотя огонь её немного и подпортил, и пламя даже не коснулось картины, на которой был изображен Христос. Женщина вела себя как сомнамбула, и Кутепов еле разобрал её слова, её шепот:

- Только Бог один и в огне не горит и в воде не тонет…

- Анна хотела сжечь память о ненавистном муже, а чуть ли не совершила великий грех, - думал Кутепов. – У женщины мягкое сердце. Но если женщину обидеть, то нет на свете существа её страшнее. А если задумает отомстить, то придумает такую пакость, что ни одному мужчине этакое и в голову-то не придет. А женщина эту пакость сделает… На свою же голову.

Сельская обитель в городе

В городе Кутепов купил частный дом, а не квартиру, поскольку этот дом располагался рядом с церковью Знамение Божией Матери, в котором отцу Олегу и предстояло служить.

Церковь была построена в далекие стародавние времена не внутри, а снаружи крепостных стен города-крепости. Но и храм, а не только крепость охранял родной край от набегов кочевых племен. С колокольни были видны все дороги и подходы к крепости. И если приближающегося к городу врага замечали, то церковные колокола своим тревожным звоном будили и звали воинов на защиту мирного населения, превращались в набат.

Приходили и попадали на крепость кочевники много раз, а храм с высокой колокольней стоял себе и стоял. Непоколебимо, как сама Вера. А городскую слободу называли Знаменкой.

Колокольню разрушили фашисты. Советские солдаты устроили на колокольне пулеметное гнездо. И пулеметчик надолго остановил продвижение войск противника. Пока фашисты не подтянули отставшую, застрявшую в осеннюю распутицу, тяжелую артиллерию и не расстреляли почти в упор из гаубицы и пулеметчика и колокольню. Снесли её верхушку вместе с колоколами. А вот пулеметчика Бог миловал. После первого снаряда, который попал в колокольню, осколки покорежили ствол и щиток пулемета. Пулеметчика Алексея Токарева оглушило взрывом, но он сумел, превозмогая боль в ключице, (осколок пробивший щиток пулемета, попал Алексею в плечо) и шум, гудевший и звеневший в его голове, как когда-то колокол на колокольне, спустился на средний ярус колокольни. Это и спасло Токарева от плена. Верхушку колокольни срезало начисто и фашистам и в голову не пришло, что после такой бомбардировки мог кто-то на колокольне уцелеть. Никто из фашистов не стал подниматься на разрушенную часть храма, а пулеметчик Алеша потерял сознание и даже не стонал в забытье. Контузия была настолько сильна, что Токарев и боль перестал ощущать.

Ночью жительница слободы Знаменка, Марфа вылезла из подвала своего дома, где спасалась с маленькой дочуркой Машенькой от гитлеровцев и решила помолиться Богу, поблагодарить его за свое чудесное спасение. Она зашла в пустой храм и в ночной тишине услышала стоны раненого пулеметчика.

Откуда только силы взялись у худенькой высохшей от голода и горя Марфы. Она и не помнит, как смогла дотащить тяжелораненого и контуженого бойца до своего дома. А там отмыла кровь и раны, перебинтовала плечо Алексею.

В комнате его не оставила, немцы могли заглянуть в дом в любой момент. Спрятала Токарева на свой страх и риск всё в том же подвале. Строго-настрого запретила дочурке кому-либо говорить, что у них скрывается раненый красноармеец.

- Проболтается кто-нибудь из слободских, что мы солдата укрываем, фашисты нас сразу же расстреляют. Поэтому, Машенька, не вздумай никому даже намекнуть о нашем постояльце. Молчи как рыба и, чтобы ни гу-гу… Ты же, не хочешь умирать?

- Не хочу, мамочка, не хочу, - всхлипнула девочка. – Я хочу жить…

Алексей Токарев оказался живучим, быстро пошел на поправку. Когда смог хорошо держаться на ногах, решил перейти линию фронта. Марфа переодела его в цивильную одежду. На мужа пришла еще год назад похоронка, и его одежонка пригодилась другому бойцу, попавшему в беду. Алексей из военного имущества взял только красноармейское удостоверение, закатав его в портянку, обувшись в сапоги Марфиного мужа. Вечерело. В вечернем сумраке перед глазами Марфы расплывчатое очертание лица Алексея вдруг стало отчетливо вырисовываться и с каждым мгновением становилось всё больше и больше походить на лицо мужа. А о фигуре и говорить нечего. Одежда Егора сидела на Алеше, как влитая.

- Прошел год со смерти Егорушки, можно и по православным канонам и второй раз замуж выйти, - мелькнуло в голове Марфы. – Было бы желание Алексея.

Но потом на неё нашло умопомрачение и ей уже казалось, что вовсе не раненый пулеметчик Токарев стоит в полумраке комнаты, а её муж – Егор. Марфа обняла Алешу и стала жадно целовать его губы, щеки, шею, нашептывая:

- Егорушка, мой милый, родной, ты пришел ко мне. Как я тебя ждала и скучала по тебе.

Её ласки взбудоражили Алексея, почти не испытавшего женской нежности и любви. И он в ответ на ласку женщины ответил своей. Леша и так не знал чем отблагодарить её, а тут подвернулся такой счастливый случай. Ей кажется, что он её муж и она желает его. Так будь же сбудется её желание. Алексей не только разделся сам, но снял одежды сначала с дрожащей как в лихорадке Марфы, а потом обмякшей и утихшей в кровати.

А после страстной любви темной ночью отправился в путь.

Олег Кутепов осмотрел доставшийся ему в наследство храм изнутри и с наружи. Колокольни не было и ему стало немного не по себе. Колокольный малиновый звон, благовест завораживает и привлекает в храм прихожан. А как же ему-то творить службу церковную и совершать обряды без колокольного звона?

- Но, что поделаешь, - успокаивал сам себя Кутепов. – За неимением гербовой бумаги, пишут на простой, обычной.

На церкви возвышался купол, а под ним сверкал золотистыми бликами крест. Каждый, кто пойдет в храм, может еще издали перекреститься.

Оглядев церковь изнутри Кутепов еще больше расстроился. Не было даже печного отопления. На округлом барабане, на котором опиралась основание купола, было расположено восемь окон. Свет лился в них мягкой волной, но застеклены рамы стеклами без замазки и они дребезжали заунывно от каждого дуновения ветра. А когда шел дождь, то лился через окна барабана не только свет через щели между рамой и стеклышками просвечивались капли дождевой воды.

Зато природа подарила слободке такие живописные места, что осматривая окрестности, сердце радовалось. У подножия холмов протекал ручеек, и блистала серебристым светом водная гладь поверхности пруда. Ручей питали родники и неподалеку от церкви возле самого крупного родника, где роднички бурлили, как вода в кастрюле, была установлена часовня Николая Чудотворца. Вода не замерзала даже зимой и сюда городские жители приезжали на автомобилях набрать святой воды, умывшись этой чистейшей водичкой, исчезали у людей хвори, недомогания или хотя бы плохое настроение.

Но постоянных прихожан в Знаменской слободе было немного – человек двадцать. В основном это были одинокие и пожилые женщины. У кого-то из них муж умер или бросил её. Кто-то из женщин ходил помолиться Богу, чтобы избавиться от тяжелого недуга, другие приходили, чтобы, благодаря молитвам, возвратилось здоровье их родных и близких. Но все прихожане радовались новому батюшке.

- Ты, отец Олег, собрал нас под своё крылышко, - радовалась Тамара Митрофановна, - как курица-наседка цыплят и опекаешь весь наш выводок.

Тамара Митрофановна следила не только за чистотой православной веры, но и за чистотой внутри храма. Жила она неподалеку и летом, нагрев две сорокалитровые фляги на жарком солнце, в которых доярки сливают обычно молоко после дойки коров, мыла полы в церкви.

Генеральную уборку делали всем миром, а мыла полы только Тамара Митрофановна.

- Так, - распоряжалась она зычно, - прошу всех покинуть помещение храма.

И выгоняла всех желающих ей помочь при уборке. Мыла полы Тамара Митрофановна до зеркального блеска. Любила чистоту и порядок.

Шарикова Антонина Андреевна следила внутри храма за подсвечниками, лампадами, тушила горящие свечи, когда они сгорали до самого основания и начинали чадить. А Людмила Трофимовна разметала дорожки ведущие к храму. Осенью от падающей листвы зимой от снега. Каждому находилось дело.

Среди паствы Олега Кутепова были не только в основном неграмотные или закончившие начальную школу прихожане. Два бывших учителя, которые к тому времени, когда он стал настоятелем храма, вышли на пенсию, имели высшее образование: Алексей Григорьевич и его жена Мария Егоровна. Они помогали отцу Олегу вести богослужение, знали много молитв, читали их и пели на клиросе.

После вечерней службы темными, долгими осенними вечерами в слободке, когда пожилым людям уже нечего делать что-то по хозяйству, а сидеть одному дома, как монаху или монашке в келье монастыря, Кутепов приглашал прихожан в свой дом на чаепитие.

Одиноким людям очень хотелось поговорить, поделиться своими мыслями, а собеседников дома не было. Вот они с удовольствием и слетались на огонек к батюшке. Вот тут-то семейная пара учителей была незаменима. Они обладали таким объемом знаний, а излагали какую-нибудь тему так интересно, что все слушали учителей, развесив уши.

Но зато женщины, не получившие образования по ряду обстоятельств, имели огромный жизненный опыт и, приобретая житейскую мудрость, могли дать потрясающей силы советы. Их слушали с наименьшим благоговением, как и у учителей с высшим образованием.

События в стране происходили самые противоречивые, всё шло к распаду Советского Союза и Марию Егоровну просили растолковать, куда же мы падаем, в какую пропасть. Учительница обращалась к классикам:

- Чаадаев был современником Пушкина. Прошло больше двухсот лет, а его слова и сейчас актуальны для судьбы нашей страны, нашего народа, - говорила Мария Егоровна. – Вот послушайте, что он сказал: «Народы в такой же мере существа нравственные, как и отдельные личности. Их воспитывают века, как отдельных людей воспитывают годы. Но мы русские, можно сказать некоторым образом, народ исключительный. Мы принадлежим к числу тех наций, которые как бы входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок.

-Так значит, - подвел резюме Кутепов, - наша страна вроде мудрого подвижника учителя, который свои проблемы зачастую разрешить не может, а уроки нравственности дает бесплодно.

- А разве вы, батюшка, не такой мудрый учитель, который воспитывает у людей нравственность и веру в Бога своим примером подвижничества?

Кутепову осталось только развести руками и улыбнуться. Служба в неотапливаемом холодном храме осенью, была очень тяжелым и трудным испытанием, а впереди вырисовывались зимние жестокие рождественские и крещенские морозы. Фронтовик Алексей Токарев единственный мужчина в сельской духовной обители слободы уже не выдержал осенних заморозков и слег в постель от простуды. Возраст и ранения сказывались на здоровье ветерана. А оно без природных неблагоприятных погодных условий было слабеньким. Перед самым Крещением и решил Олег Кутепов заглянуть к учителям, навестить больного Алексея Григорьевича.

Пути Господни неисповедимы

Но утешать Токарева батюшке не пришлось. Он уже не валялся беспомощно в кровати, бодро вышагивал по комнате. Денег на лекарства не было, и Алексей Григорьевич продал свой старенький автомобиль-жигуленок.

- Алеша, - возмущалась Мария Егоровна, - нам машина еще долго могла бы послужить.

- Машенька, неужели ты думаешь, - возражал жене Токарев, - что я буду и на том свете на автомашине ездить? Нет, моя милая, все, что нами заработано на земле, на земле и останется. На тот свет ничего с собой не возьмешь. Улетит на небо душа и ничегошеньки ей не надо.

Олег Кутепов радовался, что Алексей выздоровел и пригласил его на Крещение помолиться в храм, на что Токарев согласился.

- Хватит мне только по комнате круги нарезать. Пора и по улице прогуляться, - согласился Токарев. – Я к вам, батюшка, приду пораньше в дом. И вместе пойдем храм открывать. Ведь ворота на ночь на запоре, а ключ у вас.

На том и порешили. Токарев зашел в пять утра в комнату батюшки без стука. Он не закрывал дверь в свой дом на замок. Заходи к нему любой прихожанин в любое время суток – дверь нараспашку, как и душа у батюшки.

Священник был в нижнем белье и облачался в зимнюю одежду с такой же тщательностью, что и средневековый рыцарь собираясь на битву, натягивал на себя доспехи. Но вместо металлических лат Кутепов натянул сначала ватные штаны, потом натянул телогрейку, а поверх её солдатский дубленый овчинный полушубок. Помнил Олег реплику главврача на жалобу пожилых пациенток, что в больнице холодно: «так на улице зима. Потеплее надо одеваться». И спустя годы выполнял точно наказ мудрого человека.

- Да вы, батюшка, - изумился Алексей Григорьевич, - на моих глазах из обычного человека среднего роста в великана-медведя превратились. В огромного, мощного зверя, тело которого только в два обхвата можно обнять, а то и в три. А овчинный полушубок мне одну богохульную песенку напомнил.

- Так спойте, - улыбнулся Кутепов. – Я послушаю насколько она богохульная. Если что, то еретика и в храм не допущу.

- Отец благочинный пропил тулуп овчинный и ножик перочинный, - затянул дурашливо Токарев и остановился. – А дальше я позабыл.

- Так это же песенка не Бога хулит, а некоторых его нерадивых слушателей. Я к ним не принадлежу, поэтому сейчас натяну рясу, и мы вдвоем отправимся в церковь.

Дорожки перед храмом прихожане от снега размели. А вот, когда Кутепов и Токарев вошли вовнутрь, то чистый пол был припорошен белым чистым снежком. Алексей взял веник и стал подметать пол, отмел снег к порогу и фанерной лопатой выбросил его на улицу.

Вскоре подтянулись к церкви и другие прихожане и храм ожил. Их звонкие голоса возносились в вышину купола, откуда, словно манна небесная, сыпались крупинки молочно-белого снега.

После окончания утренней службы Алексей Токарев с удивлением отметил:

- Батюшка, как ужасно холодно в храме, но очень тепло и комфортно на душе. Я немного стал понимать, почему вас так уважают и любят прихожане: из-за самоотверженности. Но наверняка не только из-за этого?

- Да, - кивнул в знак согласия Кутепов.- Я могу ответить на ваш вопрос. Когда человек любит и уважает окружающих его людей, то происходит обратный процесс: люди отвечают ему тем же. Вот я тоже задумывался, почему прихожане с удовольствием приходят на совместные чаепития в мой дом. ведь можно и дома почаевничать. Никаких хлопот и забот6 не надо во тьме кромешной осенью и зимой топать по неосвященным улицам, утопая в грязи или снегу, чтобы выпить стакан чая. Но идут-то люди пообщаться между собой. А даже первый идеолог коммунизма Карл Маркс, написавший «Капитал» признавал, что самое большая роскошь на белом свете – это человеческое общение.

- Ой, батюшка, я в разговоре с вами понял еще одну истину. У каждого из нас дома свои заботы, хлопоты, мы заботимся только о насущной пище, а нужна нам и духовная пища. Не хлебом единым жив человек. Вот все прихожане и идут в ваш дом не чайку попить, а вкусить духовную пищу. Ведь как вели себя ваши предшественники, к которым прихожане относились с прохладцей, священнослужители. Они приезжали из новых микрорайонов города в слободу Знаменку на автобусе или на своем личном автомобиле и, отслужив обедню, уезжали снова к своей семье. А для вас семья – наша община одиноких забытых властью людей, которых вы приобщаете к разговору с Богом. Чтобы хотя бы он не забыл и не забросил нас на произвол судьбы…

- Сейчас у власти молодые ребята, - сказал Олег Кутепов. – Они не знают почем фунт лиха. Для них есть в слободской церкви Знамение Божией Матери поп – хорошо. А не будет в храме попа – еще лучше.

- Я это сам понимаю, - согласился Токарев. – Все приезжающие из города в слободу на работу служащие: врачи, учителя, местные чиновники работают по принципу – месяц прошел, получил зарплату и снова ждешь конца следующего месяца, чтобы снова получить денежку.

Олег Кутепов решил не развивать дальше эту щекотливую тему.

- В нашем реальном мире у людей существует врожденное предрасположение к добру и злу. Но нет среди них, ни ангелов, ни монстров. Все они живые люди и подвержены страстям. А настоящие злодеи, как и святые сейчас очень редки. Злодеяния теперь производятся, походя, ни сколько не смущаясь и конфузясь. А святые – штучный товар и воспитываются они в лаврах. Я встречался с великим старцем в Псково-Печерском монастыре. Лично был знаком с отцом Иоанном Крестьянкиным. Необыкновенной мудрости и обаяния человек.

- Мне тоже повезло, - сказал Алексей Григорьевич, - что я встретился с вами. Может быть, сходим на речку и зачерпнем святой воды, да умоемся ею.

- А вы никогда не пробовали в Крещение окунуться в студеную воду?

Услышав неожиданный вопрос Кутепова, Токарев покрутил головой.

- Это молодые ребята и девушки сейчас такие отчаянные, что могут и в прорубь с головой окунуться и по горячим углям босиком пройтись. А я вышел из того отчаянного возраста. Но зимой восторгаюсь. Особенно, когда её описывают поэты. Вот посмотрите на расчищенные от снега дорожки. Пока служба в храме шла их пурга почти замела. Нам придется преодолевать сугробчики и заснеженные перекаты, чтобы с трудом пройти на большак, на торную дорогу. А как здорово написал об этом Сергей Есенин.

«Заметает пурга

Белый путь.

Хочет в мягких снегах

Потонуть.

Ветер резвый уснул

На пути;

Ни проехать в лесу,

Ни пройти».

Олегу Кутепову сразу же вспомнилась осенняя раскисшая дорога в Среднереченском по которой он месил грязь, шагая каждый день в школу. И радовался тому, что Сергей Есенин в другом стихотворении говорил о «взрытой» дороге, которую вот-вот скуют зимние морозы. И вот учитель напомнил о Есенине другим стихотворением, когда уже пурга мешает ходить в школу, преграждая путь снежными заносами. Он оглянулся на храм и увидел, что на сливах окон нижнего яруса сидят, нахохлившись, воробышки. На ум Кутепову так же как и Токареву пришли образные строчки очень русского поэта Есенина:

- Вы посмотрите на воробышек, Алексей Григорьевич, - показал отец Олег на церковные окна. – Я тоже в школе учил есенинские строчки:

«Воробушки игривые,

Как детки сиротливые,

Прижались у окна.

Озябли пташки малые,

Голодные, усталые,

И жмутся поплотней…

…И снится им прекрасная,

В улыбках солнца ясная

Красавица весна».

- Но сколько бы зима не злилась, засыпая в пургу пути-дороги снегом, как бы, не трещали морозы, а весна, которую воробьи видят даже во сне, непременно придет. Сугробы растают и по полям, по лесам побегут ручьи. В стихотворении «Вешние воды» Тютчев эти ручейки сравнивает с гонцами, которых весна выслала вперед, провозгласить о её приходе:

«Еще в полях белеет снег,

А воды уж весной шумят -

Бегут и будят сонный брег,

Бегут, и блещут, и гласят...

Они гласят во все концы:

"Весна идет, весна идет,

Мы молодой весны гонцы,

Она нас выслала вперед!».

- А ведь вы, батюшка, тоже гонец, глашатай весны. Весны вновь возвращающейся в безбожной стране веры в Бога.

- Ну вот, - вздохнул с сожалением отец Олег, - вы опять обо мне, да обо мне говорите. Расскажите-ка лучше о себе. Ведь вы, как мне кажется, родились не здесь. Почему же вы после войны остались здесь, а не уехали после демобилизации на родину?

Токарев не стал прямо отвечать на вопрос Кутепова, а напомнил ему о его недавней проповеди:

- Вы как-то сказали, батюшка: «к свободе призваны вы, братья, только бы свобода ваша не была бы поводом к угождению плоти, но любовью. Служите друг другу, ибо весь закон в одном слове заключается – «Люби ближнего своего, как самого себя». Вот меня привела в небольшую слободу вашего города Знаменку любовь. А может быть, сначала это и не любовь была вовсе, а благодарность женщине, которая спасла меня от неминуемой смерти.

И Олег Кутепов узнал о необыкновенной романтической истории.

Учителем Алексей Токарев стал после окончания заочного института. А приехал в слободу Знаменка после окончания Великой Отечественной войны пулеметчик Алеша, которого спасла Марфа, вытащив его раненого из-под руин колокольни, разрушенной взрывами вражеских снарядов.

Когда Алексей появился на пороге дома Марфы в гимнастерке без погон, она сразу же узнала красноармейца, отражавшего атаки гитлеровцев пулеметными очередями, стреляя по фашистам с колокольни храма Знамения Божией Матери. Марфа бросилась к нему, вытянув руки вперед для объятий, и попала в объятия молодого крепкого парня.

- Мам, кто этот дяденька, - дернула за рукав Марфиной кофты девочка лет десяти.

Марфа не знала и что ответить, но Токарев быстро оценив обстановку выручил замявшуюся с ответом женщину.

- Разве ты меня не узнала Машенька? – спросил Токарев девочку. – Я же папка твой.

- А мне мама говорила, что мой папа погиб, - смутилась Маша.

- Это она так думала, что я погиб, а на самом деле я выжил, - ответил Алексей. – И спасла меня от смерти твоя мама. Война нас с ней повенчала, а значит, и ты стала моей дочерью.

- Да, доченька, - подтвердила слова Алексея Марфа. – Его раненого я прятала от фашистов в нашем подполе. Помнишь как я пугала тебя, чтобы ты не проговорилась, что у нас скрывается красноармеец. Если бы фашисты узнали об этом, то нас всех троих и расстреляли бы. Но Бог миловал и все мы трое остались живы. А вот здоровье я свое надорвала. Война проклятущая не жале ни старых ни малых. Не жилец я на белом свете. И уйду я на тот свет скоро успокоившись в душе. Будет у меня в жизни опора – Алеша.

Марфа погладила Токарева по рукаву гимнастерки и напомнила ему один эпизод:

- Ты помнишь, Алеша, как уходил ты в одежде моего мужа? А помнишь, как ты обещал: «Ты, Марфа, не беспокойся. Когда мы победим врага, я всю одежду твоего мужа верну».

- Конечно же, помню, - воскликнул Токарев. – Ты мне тогда ответила: «Одежду-то тебе вернуть вряд ли удастся. Ты лучше сам к нам вернись!». Вот я к вам и вернулся.

Алексей работал и учился. Они с Марфой старели, а Машенька росла и расцветала. Окончив школу, она сказала Токареву:

- Папа, я тоже как и ты хочу стать учительницей. Поступлю учиться в педагогический техникум. А когда стану работать учительницей в школе, закончу заочно и институт. Как ты.

- Правильное решение приняла, доченька, - согласился Алексей. – Мамка-то неважно себя чувствует и за ней нужен глаз и уход. А педагогический институт в другом городе. У нас его нет. Поэтому поживи дома, пока учишься в техникуме. Мне будет одному трудно без тебя. И деньги на жизнь зарабатывать и за твоей больной мамой ухаживать.

- Да разве я брошу тебя и мою маму одних? Никогда. Ваша жизнь – это и моя жизнь, - воскликнула Маша. – Ты сходи к ней в комнату один, без меня. У неё что ни слово, то о смерти: скоро умру, скоро умру.

Токарев, оставшись один, зашел к Марфе в спальную и спросил её с показной улыбкой:

- Марфуша, зачем ты пугаешь Машеньку? Зачем говоришь, что скоро умрешь. Ведь никому живущим на этом свете не известно, когда он умрет. Ты не умрешь, я это знаю!..

- Не стоит утешать меня, Алеша! – вздохнула Марфа. – Как сказано в священной книге: «Язычник не умирает, ибо он никогда и не жил, чтобы мог умереть. А тот, кто поверил в истину, начал жить. И он-то подвергается опасности умереть, ибо живет». Так и я, став православной, стала жить, познавая истину, а значит, я прекрасно понимаю, что могу умереть в любую минуту.

Пришла беда – отворяй ворота. После смерти матери Маша вернулась из города после техникумовских занятий мрачной. Темнее тучи была.

Алексей Григорьевич не на шутку огорчился:

- Что случилось, Машенька?

- Мой парень обещал жениться. Но как только узнал, что я забеременела, сразу же, скрылся от меня за далеким горизонтом. Иду, иду я за ним, как и обещала. Хоть на край земли к горизонту, хоть на край, а конца и края не видно. Не знаю, что и делать. Хотя вариантов только два.

- Назови мне эти варианты, Машенька. Ведь я же тебе не чужой человек, - осторожно обратился к Маше Токарев.

- Лишить себя жизни или лишить жизни еще неродившегося ребенка, - выдавила из себя Мария, так и не решившись произнести вслух это страшное слово – «аборт», которое изнутри разрывало её душу.

Девушка бросилась на грудь Алексею и горько-горько заплакала. Токарев, обняв Машу, гладил по спине, по голове, как маленького ребенка, незаслуженно обиженного кем-то из старших. Потом легонько отстранился от нее, вытер тыльной стороной ладони Машины слезы и сказал:

- У тебя не два варианта и оба со смертельным исходом, а убийство или самоубийство – это великий грех. Бог дает нам жизнь, Бог её и возьмет. А у нас нет такой власти – распоряжаться и своей и чужой жизнью. Недавно я прочитал мудрые слова у Экклезиаста: «Кто находится между живыми, у того есть еще надежда. Так как и живому псу лучше нежели мертвому льву. Живые знают, что умрут, а мертвые ничего уже не знают. И нет им воздаяния. Потому что и память о них предана забвению. И нет им более чести ни в чем, что делается под солнцем».

- Но я не хочу жить на этом свете избитой до полусмерти собачонкой, - покачала головой Маша. – Он растоптал мою любовь, а я его так уважала.

- Это, к сожалению, частенько бывает, - стал успокаивать Машу Алексей Григорьевич. – Мужчины часто любят женщин, которых не стоит любить, а женщины уважают мужчин, которых не стоит уважать. Не убивайся ты так из-за прощелыги, из-за проходимца.

- Как же не убиваться. Меня же начнут презирать все слободские: замуж не вышла, а ребенка родила.

- А кто пока знает, что ты забеременела, Машенька. Только трое6 я, ты и тот, кто скрылся, как тать в ночи с глаз твоих, как только узнал о новой зарождающейся жизни. Да он и мизинца твоего не стоит. Поэтому тебе необходимо выйти срочно замуж. И, когда у тебя будет муж, а у ребенка отец, кто сможет тебя упрекнуть в легкомыслии.

- Я не могу выйти замуж не по любви. И все мои знакомые парни её не заслужили, - вздохнула Мария.

- Но ты совсем забыла об одном человеке, к которому относишься с любовью, - заулыбался Алексей Григорьевич.

- Кто же этот неизвестный мне человек, которого я, якобы, люблю?

- Это я, Машенька… - тихо прошептал Токарев. – Ведь твое отчество Егоровна. Твой отец, ты сама говорила погиб на фронте. Мы с тобой родные не по крови, а по духу и сможем не только в ЗАГСе расписаться на законном основании, но даже и в церкви обвенчаться. Нас считали из жалости к памяти твоим умершим родителям Марфы и Егора дочерью и отцом, а теперь мы станем мужем и женой. И будем воспитывать вдвоем твоего ребенка. У малыша должна быть полная семья – и отец и мать.

У Маши родился мальчик. Его назвали Егором в честь деда. А потом от совместного брака родилась и дочурка. Её назвали в честь бабушки – Марфой. Но Алексей Григорьевич считал себя перед Марфушей не дедушкой, а отцом. И очень гордился этим. Пути Господни неисповедимы. Он своим необыкновенным поступком спас две души, которые могла бы загубить его падчерица. Но, слава Богу, этого не произошло.

Брачный обет: любовь да совет!

Рассказал Алексей Токарев о своей необычной истории отцу Олегу в самом начале его служения в храме Знамения Божией Матери. А в этой неотапливаемой холодной церкви прослужил Кутепов без малого десять лет.

Тогда Алексею было немало лет, но годы мчатся быстро, как освобожденные от привязи кони: возвратился из армии Егор, Марфуша достигла того возраста, в котором была Машенька, когда раненого Алексея лечила Марфа-старшая.

Да и отец Олег Кутепов набирался мудрости и житейского опыта. Раньше он ездил в Псково-Печерский монастырь к отцу Иоанну Крестьянкину, в теперь со всех окрестных сел шли православные миряне за советом к Кутепову, к отцу Олегу. Он следовал примеру отца Иоанна и сначала беседовал, кто приехал издалека, а потом уж с местными прихожанами. Двери его дома для всех были нараспашку.

Лет через пять-шесть, как отец Олег появился в Знаменке, история семейной пары Алексея имела продолжение. Токарев появился в доме Кутепова опять очень рано в пять часов утра.

- Я только о вас вспоминал, Алексей Григорьевич, - обрадовался ранней «пташке» заглянувшей к нему ни свет, ни заря Олег, - а вы тут как тут. Пойдемте готовить храм к заутренней молитве?

- Не только храм привести в порядок нужно, отец Олег, а и душу свою хочу очистить, освободить от сомнений, которые острыми когтями терзают, царапают её.

- Вы же, Алексей Григорьевич, великий оптимист. И откуда ветер нагнал в ваши мысли такие мрачные, темные тучи? – заулыбался Кутепов. – Я думаю, ваши сомнения и яйца выеденного не стоят. Я весь – внимание. Слушаю ваш рассказ и не перебиваю. Наверно решили с Марией Егоровной обвенчаться? Браки-то не только в ЗАГСе, а и на небесах происходят.

-Еесли венчаться, то стоит окреститься сначала Машеньке. Может быть, Марфа её и крестила в младенчестве, а Маша про это не помнит, - с грустью вымолвил Токарев. Но это беда – пол беды. И поправить её недолго. Но венчаться с молоденькой женщиной седому пожилому мужчине, да что там кокетничать – старику, даже не комедия, не трагедия, а какой-то пошлый фарс. Маша стесняется. Я не настаиваю. Потому и с крещением моя жена не торопится. По земным законам мы давно муж и жена.

- Так что же, вас взволновало, Алексей Григорьевич?

- Объявился, ходят слухи по слободе родной, биологический отец Егора. Говорят, он несколько раз встречался с Машей, - сказал Токарев, и тяжелая тучка не только обвенчала его мысли, а легла на чело.

Кутепов опять хотел тяжелый разговор перевести в шутку:

- Не знал я, что вы такой ревнивец.

Алексей отмахнулся от реплики отца Олега, как от назойливой мухи.

- Сердцу и так больно, не рвите его хоть вы-то на части. Анатолий, так зовут парня, который по молодости соблазнил Машу, в данный момент, как супруг больше подходит для неё, чем я. Вот и бродят мрачные мысли. Может, стоит развестись с женой, да уйти грехи замаливать в монастырь.

Олег Кутепов напрягся и вспомнил, что в таких случаях советовал людям отец Иоанн. Примерно такую же беседу Кутепов повел и с Алексеем Григорьевичем.

- Это только на первый взгляд вы поступаете честно и благородно. Но поймите одну непреложную истину: Господь разными путями находит дорогу к человеческому сердцу. И наступают моменты, когда человек откликается на зов Божий. Через смерть Марфы вы познали Бога и тщету житейских устремлений. Но вся жизнь, которую вы прожили до своего крещения, до вашего обращения к Богу была в общем потоке Промысла Божьего о вас. А значит, и жена и дочь – ваши и более ничьи.

- Но, мне кажется, что я становлюсь обузой для них. И Анатолий, если он одумался и понял душу моей Машеньки, будет для них нужнее, чем я.

- Вот вы только сетовали, - гнул свое отец Олег, что жена и дочь не крещенные. Вы глава семьи и через вас и ваш дом должен войти Господь, раз он уже коснулся вашей души. По евангелию вы обрели драгоценную жемчужину, но скрываете её от своих домочадцев, хотите разбогатеть один. Но шила в мешке не утаишь. Перед Богом вы, может быть, и предстанете один, но он же, непременно вас спросит: «А где же, твои кровные, родные?» Муж и жена – это не двое, а одна плоть. И ваша дочь? За неё вас тоже спросится сполна. Каким она вырастет? Что вы на это ответите? Скажете, что потеряли их по пути и не заметили? Вы создали семью и до сих пор и жена и дочь неверующие. Но вы-то познали Бога, а Бог в первую очередь – это любовь. Вы же о любви по Богу к своим близким и не думаете.

- Тут вы не правы, отец Олег, - возмутился Токарев. – Я люблю своих родных: и Машеньку, и Марфушу до умопомрачения.

- От чего же я не прав? – усмехнулся Кутепов. – Не думаете вы о любви по Богу к своим близким. А без этой любви вы становитесь другим, странным, им неведомым. Вы что-нибудь сделали что-то существенное для того, чтобы и жена и дочь разделили радость об обретенном сокровище? Жена у вас пока мирской человек, но и вы не духовный еще. Только парите духом, в мечтах устремляетесь в небо, вместо того, чтобы учиться жить на земле по-христиански.

- Так что же мне делать? – воскликнул Алексей Григорьевич. – Ума не приложу.

- Помириться и выбросить из головы все мысли о разводе и монастыре. Вы не в монастырь собрались, а уже стали жить монахом в своей семье. Станьте снова семейным человеком и разделяйте с женой свои и её немощные желания. В душе молитесь о жене и дочери, призывая помощь Божью, к их обращению в веру.

- Об этом я могу молиться и в монастыре, - робко произнес Токарев.

- Я не советую вам идти в монастырь, ни искать уединения, - не принял слова Алексея отец Олег. – Туда для вас дороги нет. В монастырь до совершеннолетия дочери вас не возьмут. Не берут с исполнительным листом в монастырь. Да вы и сами по совести не сможете оставить ребенка матери без материальной помощи и поддержки. А уединение не в монастыре – это путь к духовному заболеванию для вашей неокрепшей души.

- Жизненной стойкости и твердости мне не занимать, - обиделся Токарев. – Я войну прошел и стал православным христианином.

- Ну, христианином, Алексей Григорьевич вы стали еще чисто теоретически. А веру нужно доказать всей своей жизнью. Мой вам совет, исполняйте-ка супружеский обет до конца дней. Воспитывайте и растите свою дочь и сами возрастайте духом. Умудри вас и спаси Господь.

Через неделю в храме появилась новая посетительница, модно разодетая, но голову повязала платком, которая смиренно попросила батюшку поговорить с ней после службы. Она, Анастасия хочет, чтобы отец Олег дал ей дельный совет как поступить ей в данной ситуации. Её муж Анатолий охладел к ней, хотя уже Настя нарожала ему двоих. А теперь седина в голову – бес в ребро.

- Вспомнил Толик, - жаловалась Анастасия Кутепову, - свою первую юношескую любовь и только ею сейчас и бредит. Имя её не знаю, но она ваша слободская. А тут еще батюшка нашего храма меня огорчил, когда я ему исповедовалась. Сказал, а что еще можно было хорошего ожидать от язычника. Ведь Толик-то мой неверующий. Боюсь, развалится наша семья.

Чем дольше рассказывала о своих душевных муках Анастасия тем больше Олег убеждался, что её неведомый ему Толик, первый мужчина Марии с которым она имела близость в молодости и родила Егора. Только что Кутепов беседовал с Алексеем Токаревым, и развеял его сомнения, и вот выпало ему еще одно испытание: пришла жена ветряного парня и просит совета, как сохранить семью.

- Батюшка, мне кажется, что вы витаете где-то в облаках и не слышите меня.

- Отчего же? – встрепенулся отец Олег. – Я понял, чего вы боитесь, что семья развалится. Но учтите, сохранять семью – долг жены. А первое средство к тому – молитва.

- Да я-то молюсь об этом денно и нощно… - возразила Анастасия. – А батюшка…

- Вот и продолжайте, не уставайте молиться, - не дал ей договорить Кутепов. – Не отчаивайтесь, а батюшке своему скажите, что нельзя отгонять от Бога тех, к кому Господь вошел в жизнь. А о неверующем супруге нужно помолиться и нам, священникам и вам - его жене. Пригощалась же мать Григория Богослова долгое время прожившая с мужем язычником. Ведь кто-то налагает на людей узы неудобоносные, запрещая людей, состоящих в законном супружестве пригощаться. Где вы возьмете силы, чтобы вымаливать своего мужа, если не в Боге, соединяясь с ним в таинствах причастия. У вас законный брак?

- Да, батюшка, - поклонилась отцу Олегу Настя.

- Так вот, - продолжил говорить Кутепов, - запрет распространяется на тех, кто состоит в блудных отношениях. А у вас семья, дети, вы уже много лет живете совместно. Верующая жена не имеет права, согласно Святого Писания, оставлять неверующего, если он сам этого не хочет. И муж, и дети освящаются верующей и живущей по вере женою.

Анастасия вздрогнула, когда отец Олег произнес слова: «Если ваш муж сам не хочет, чтобы его оставила жена» и спросила задумчиво Кутепова:

- А я и сама не знаю, хочет Толя оставить семью или не хочет.

- Даже в светском обществе судья сомнительные сведения трактует в пользу обвиняемого, а в церковном мире тем более. Вы сами не слышали от мужа, что он желает уйти к другой женщине, а делаете такие категоричные выводы. У страха глаза велики, - предостерег Кутепов Настю от опрометчивого поступка. – Господь терпел и нам велел.

Анастасия вытерла аккуратно кончиком носового платка слёзы, осторожно, чтобы не размазать тушь по щекам, перекрестилась, поблагодарила отца Олега.

- Вы как будто рукой отвели от меня тяжелые думы, укрепили мою веру, что семью сумею сохранить.

Через полгода Анастасия приехала снова в слободку, поставила свечку перед иконой Богоматери и долго читала негромко молитвы. Кто как не Мать Божия может понять молитвы земной матери.

Отец Олег не стал расспрашивать её ни о чем и так было понятно. Он смотрел на Настю с удовлетворением и вспоминал слова императрицы Екатерины Великой о том, какой должна быть идеальная жена:

- Добрая хозяйка должна быть тихой, скромной, постоянной, осторожной, к Богу усердной. С мужем обходиться любовно и благочинно. Малых детей приучать к справедливости и любви к ближнему. Добрые речи слушать охотно. Лжи и лукавства гнушаться, не быть праздной, но радетельной.

- Немного прошло времени с их последней встречи, но как сильно изменилась жизнь Анастасии, - думал, улыбаясь, Олег Кутепов. – Давно ли я ей рассказывал о заповеди Христа своим ученикам, и она следует ей: «Заповедь новую даю вам: да любите друг друга, как Я возлюбил вас, так и вы любите друг друга. По тому узнают все, что вы Мо ученики, если будете иметь любовь между собою».

В этот же день Алексей Токарев заметил и у себя в доме необыкновенные перемены. Он вышел на крыльцо и увидел, и услышал, как соседский мальчик дразнит их с Машей дочку:

- Фу ты, ну ты, ножки гнуты.

У соседки у Марфуты.

Алексей удивился, как ловко отбрила пацана его Марфушка:

- Мой миленочек скупой

Купил бараночек сухой

А я девчонка глупая

Всю неделю хрупала.

- Ты смотри, - думал Токарев. – Марфуша-то наша невестится. Какой тут монастырь – скоро мы с Машенькой внуков будем воспитывать.

Зимние холода не погасят огонь души

Зима в тот год выдалась лютая. И служить в холодном храме стало особенно тяжело. Если бы на Олега Степановича были бы одеты три тулупа, то и они не смогли бы спасти Кутепова от простуды.

Отец Олег заболе6л крупозным воспалением легких. Это было невероятно, но факт: температура поднялась за сорок градусов, Олег Степанович находился в горячечном бреду, а по лицу ручьями струился пот. Добровольные сиделки менялись у его постели через каждые два часа. Сухими полотенцами отирали Кутепову мокрое лицо и шею, промокали пот, как когда-то в школе Олег промокал чернила промокашкой. Некоторые женщины в отчаянии потихоньку плакали, как будто не у постели больного, простудившегося на жестоком морозе, сидели, а у лежащего на смертном одре человека. Ведь раньше Кутепов никогда не жаловался на недомогания. А раз в этот момент и слова осмысленного сказать не может – плохи его дела.

Пришлось вызывать скорую помощь и везти его в больничные покои.

- Сколько вам полных лет, больной? – обратилась к пациенту медицинская сестра, заполнявшая учетную карту. – На что жалуетесь, больной.

Олег Степанович еле шевелили распухшими, потрескавшимися губами от простуды и потому не сказал, а просипел в ответ:

- Голова гудит как пивной котел, лихорадит, в спину как будто кол воткнули. Болит так, что терпеть невозможно. Простыл я сильно.

Медсестра записала кратко: «Простуда», а пациенту раздраженно буркнула:

- Мало того, что простыл, так у него еще и спина болит!

Олега такой ответ медсестры покоробил.

- Ведь раньше медицинских сестер называли сестрами милосердия, а от этой женщины никаким милосердием и не пахнет. Только злость слышится в её голосе и сквозит неприкрытая ненависть. Разве я виноват, что так заболел сильно, что ни приведи Господь никому так болеть.

Молчание Кутепова еще больше разозлило медичку:

- Чего в молчанку играешь? – сердито выкрикнула женщина. – От жара мозги закипели, и не можешь вспомнить, сколько тебе лет? Или же язык к небу прилип?

Кутепов продолжал размышлять:

- Нет так при моей бытности в отделении скорой помощи больным не хамили. Но в одном эта взбалмошная и грубая тетенька права: у меня и вправду память отшибло. Ведь мне уже исполнилось шестьдесят лет и пора пенсию оформлять, а я все еще продолжаю в холодном храме служить. Как сказал бы мой прихожанин Сашка, так и коньки откинуть можно.

Олег Степанович удивился, что медсестра приутихла и не дерет глотку в ответ на его молчание. Он заметил, что она побледнела, вскочила со стула и бросилась в коридор звать врача на помощь.

Врач оказался понятливым человеком, быстро сделал сам, не поручая медсестре укол, попросил Кутепова выпить жаропонижающие таблетки. Узнав, что пациент заболел воспалением легких в холодном неотапливаемом храме, доктор предупредил больного:

- Поверьте моему опыту: если вы будете продолжать службу в храме в такую жуткую холодрыгу, то второго воспаления вам не удастся вынести. Не позволяйте себе уйти преждевременно в мир иной, лучше отправляйтесь на пенсию. Вы еще нужны здесь на нашей грешной земле… А на медсестру не обижайтесь. У неё в доме, что-то не в порядке, вот она и бесится, на ни в чем неповинных людей бросается. А им страдать приходится.

- Как священник я отношусь смиренно и к хуле и клевете. Не из праха выходит горе и не из земли вырастает беда, а человек рождается на страдание, как искры, что устремляются вверх. А про обиду в одном из заветов сказано: «Если терпите обиду добровольно или недобровольно, не печальтесь, ибо от печали и гнев с ложью».

- Вот и хорошо, - с удовлетворением констатировал доктор. – Но после выхода, выписки вас из больницы настоятельно прошу, нет, даже требую – ни под каким видом не простужайтесь. Избегайте сквозняков, уходите на пенсию. Что вас держит в холодном храме?

- Я ощущаю в нем тепло прихожан, их души… - ответил Кутепов. – Куда же я уйду от своей паствы?

- А вы от неё никуда и не уйдете. Зимние холода не погасили огонь вашей души. И вы сами только что упомянули – из этого огня искры устремляются вверх, превращаясь в небесные звезды. Вот путеводные звезды и укажут вашей пастве дорогу к вам, и вы им к Богу. Вы обречены служению Господу до скончания века, как ваша паства не может расстаться со своим духовником. С вами.

- Спасибо вам, доктор, за теплые слова, - поблагодарил Кутепов врача. – Я нисколько не обижаюсь на медсестру из вашей больницы. В привычном слове «больница» присутствует мрачный, унылый корень – «боль», не вселяющий надежду в промысел Божий. А вот слово «здравница» несет совсем иной смысл. Или взять хотя бы подзабытое слово «лазарет». Оно отражает в корне своем новозаветное предание о чуде воскрешения Лазаря. В нем присутствует дух Божий Спасителя в образовании своем.

- Я знаю, - согласился врач. – В России это слово стали употреблять при императоре Петре Великом. Позже лазаретами стали называться больницы при воинских частях для кратковременного и неспециализированного лечения. Для долговременного пребывания больных и раненых военнослужащих существуют госпиталя. Название лечебного заведения произошло от латинского – гостеприимство.

Весть, что в больницу попал священник, быстро распространилась и в палату к Кутепову примчалась медсестра.

- Батюшка, прости ты меня неразумную. Дома у меня беда: муж пьет, ругается, а иногда и руки распускает. Вроде бы вдвоем работаем, а денег еле-еле хватает от получки до получки. Помогите ради Бога, дайте мне совет: что же делать мне:

- В завете сказано, что в разуме нуждается пьющий вино. Пока имеет стыд – пьет. А если же преступает предел, то вторгается в ум его дух заблуждения и он заставляет пьяного сквернословить, беззаконничать, не стыдится, а похваляться бесчестием и думать, что это хорошо.

- А что же мне делать?

- Молись, дочь моя, молись. Бог милостив и поможет отвести твою беду. Но и ты борись с пьянством мужа.

- А что же делать с достатком, вернее недостатком в доме?

- Я отвечу тебе притчей, - ответил Кутепов, - а вы уж понимайте её, как сможете. «Ленивая рука делает бедным, а рука прилежных обогащает».

Когда Кутепов выздоровел, то его дом превратился в Ноев ковчег, в котором было по нескольку пар и «чистых и нечистых». Все шли к Олегу Степановичу за советом, за помощью, со своими бедами и несчастьями. Кто-то делился радостью, удачливыми делами.

Звонки не утихали весь день. И, когда Кутепов переполнялся всем сказанным, выплаканным, он отправлялся сам паломником по святым местам. Он в монастырях, в храмах видел, как возрождается Вера и это действовало на него, как глоток свежего воздуха, как бальзам на сердце, когда он слышал:

- Патриарх Московского и всея Руси Алексия II совершил невозможное чудо, по сути дела он совершил второе крещение Руси. Сейчас верят в Бога даже те, кто никогда не верил. И даже наоборот: богохульствовал и орал, что есть мочи: «Бога нет». А теперь стоит смиренно в храме и одной рукой держит свечку и молится, а другой крестится.

По святым местам и дома

- Ну, что тебя тянет в монастырь? – удивлялся брат Олега Михаил. – Всю пенсию на поездки тратишь. А рядом Холковский монастырь есть.

- Отдыхаю я в святых местах душой и телом, - смиренно отвечал брату Кутепов. А в Холки очень часто езжу. После такое душевное спокойствие появляется, такая благодать. Был недавно в Загорске в Троице-Сергиевой Лавре, да и в храмах Москвы бываю. Там хоть есть где остановиться на ночлег, сестра в столице живет.

- В восстановленном храме Христа Спасителя бывал? – спросил Олега Михаил.

- Конечно. Говорят внешнее и внутренне убранство храма восстановили с ювелирной точностью. Все до малейшей детали. Конструкции и материалы для строительства применяли современные, а внутри и снаружи всё по-прежнему. Даже аура сохранилась. Намоленное место никакими взрывами не снесешь.

- Вот и ездил бы в Москву. Поберег бы себя. Возраст не здоровье сказывается.

- В монастырях день и ночь служба идет. Когда бы ни приехал, всегда помолиться вместе с монахами можно. Но больше всего я люблю утреннюю литургию.

Обстоятельный разговор братьев прервал телефонный звонок. Женщина говорила громко, так, что было слышно её голос и Михаилу.

- Батюшка, у нас родственник умер, и похороны должны бы по всем церковным канонам происходить в понедельник. А мне говорят: «В понедельник хоронить нельзя».

Кутепов слегка улыбнулся:

- Так что же душа покойного должна вторника поджидать? Кто вам сказал такую глупость? Никакого запрета по похоронам по понедельникам нет. А то бы пришлось бы как в песне из кинофильма «Бриллиантовая рука» «понедельники взять и отменить».

- Ладно, батюшка, простите меня неразумную, а лучше подскажите, где должен ставиться крест на могиле в ногах или голове? И как надо относиться к требованиям моих родственников обязательно установить памятник на могиле.

- Крест на могиле в соответствии с русской православной традицией ставится в ногах покойника. Этим выражена вполне определенная символика: усопший молится, глядя на крест. А про памятники скажу, что с глубокой древности идет обычай ставить на могилах православных христиан не памятники, а кресты.

Не успели браться остынуть от первого звонка, как раздался второй звонок. Олег метнулся за трубкой, а Михаил заворчал:

- Покоя тебе не дают. Вчера я до тебя, как до министра дозвониться не мог, как ни позвоню, в ответ голос автоответчика: «Абонент временно недоступен», «Абонент занят: подождите немного на линии, пока освободиться или перезвоните чуть позже».

Но Кутепов уже нажал кнопку и стал разговаривать:

- Это Сергей, помню, помню. По голосу не узнал, но когда назвались то и вспомнил сразу. А от чего такой расстроенный? Или хрипите, потому что простыли?

- И то и другое, - ответил Сергей. – Я еще вчера хотел с вами посоветоваться, но дома не застал. Под дверцу калитки крещенской водички две бутыли вам подсунул и ушел. А простыл, когда воду из проруби черпал, или когда пешком от речки к вам шел. Мороз-то крещенский меня до мозга костей пробрал. Но воду на морозе оставить не побоялся. Говорят, святая вода и в крещенские морозы не замерзает. Не замерзла?

- Не замерзла, - ответил Олег Степанович. – Мы, наверно, в минуте где-то разошлись. Расскажите, что с вами произошло, Сергей.

- Умер мой старший брат, - ответил мужчина. – Он был набожный, православный, а жена другой веры. Вот после похорон она мне и заявила: «Или забирай иконы себе или я их на помойку выброшу».

- А что вы решили? – спросил Сергея Кутепов.

- Для этого я к вам и приходил вчера посоветоваться. Может быть, иконы брата подарить кому-нибудь. У меня-то икон в своем доме и так хватает.

- Сергей, - предостерег батюшка мужчину от опрометчивого поступка, - вы сначала, чтобы беда не случилась, заберите иконы себе в дом. Сейчас после смерти брата вы взвинчены, расстроены и можете поступить сгоряча неправильно. Потом, когда немного отойдете и примете решение, подарить ли кому из православных друзей иконы или оставить их себе в память о брате. А какой же веры жена брата?

- Да связалась она с иеговистами. Все из своего дома в их молельный дом перетаскала. Вы знаете, батюшка, они вездесущи, как серая моль. В любую щель пролезут. А если их в свою душу впустить, то изгрызут они её, сожрут так быстро, что душенька в прах рассыплется.

- Вы, Сергей, наверно, преувеличиваете. Эти гаги мочи как их иногда миряне называют, назойливы, но не вездесущи. Каждый выбирает веру для себя по душе.

- Ошибаетесь, батюшка, многие кто еще не прикоснулся к православной вере как овцы – куда пастух направит, туда они и шарахнуться, и побегут сломя голову. Построили же молельный дом иеговисты около железнодорожного вокзала. Приезжают их адепты из окрестностей района на электричках и прямо в молитвенный дом. На улицах пристают, вручают бесовские брошюры, в которых «заблудших овец» уму разуму учат. Ко мне если пристают, так я их как матюгами покрою.

- Вот это вы делаете напрасно, - огорчился Олег Степанович. – Сквернословить вообще ни к чему, а тем более оскорблять людей, которые к вам вежливо обратились. Негоже так делать Сергей. Ведь они хоть и заблуждаются, но всё же, надеюсь цивилизованные люди. У меня один знакомый бывший прихожанин действует совершенно по-другому. Он в нагрудном кармане носит довольно крупный православный крест, на котором изображено распятие Христа. Как только иеговисты обращаются к нему, он сразу вытаскивает крест из кармана и протягивает его, вытянув руку вперед навстречу к ним. Они от креста шарахаются в сторону, боятся распятия, как черт ладана.

Михаил слушал брата и молча, кивал в знак согласия головой, а после окончания разговора сказал:

- Недавно к моей соседке привязались две иеговистки на улице. Идут за ней, не отстают, а как к калитке подошли, то и в дом норовят зайти. Соседка им: «Отстаньте от меня, не нужны мне ваши книги. Я православная и другие книги читаю, не ваши». Иеговистка и попросила: «Разрешите мне посмотреть ваши книги». Соседка их в дом не пустила, сказав: «Не позволю, не дам я вам в руки мой молитвенник и Библию. Вы недостойны этих великих книг».

- Ладно, Михаил, осуждать и обсуждать иноверцев. Каждый в жизни выбирает свою дорогу. Нам одиннадцати детишкам своих родители показали путь к Христу, воспитали Веру к Богу. Отец перед кончиной говорил нам: «Держитесь все вместе кучкой, не разбредайтесь по стране». Вот мы его наказ и выполняем. Одна сестра живет в Москве, да и то до столицы рукой подать. Трое: я, ты, Миша и еще наш брат в районном городе обосновались, а все остальные братья и сестры никуда из села не поехали. Где родились, там и пригодились. Так и держимся вместе, как отец наказывал. Он говорил: «В вашем единстве ваша сила и в Вере. Да хранит вас Господь!».