Ленинградские однокурсники

Надежда и Виктор учились в университете на одном курсе, но на разных факультетах. Виктор собирался стать профессиональным историком, а Надя – психологом.

На первый взгляд они были совершенно непохожи друг на друга, ни внешностью, ни характером. Надя светловолосая, голубоглазая девочка, статная и высокая для девушки была аккуратна и педантична. Виктор же был среднего роста. Когда Надя обувала модные красивые туфельки на шпильках, то он казался даже чуть-чуть ниже своей возлюбленной. Но на вид Виктор казался брутальным мужчиной: коренаст, темноволос, записной красавец брюнет, а его черные, как ночь глаза обладали пронзительным взглядом, как рентгеновские лучи, проникающие легко внутрь человека.

Но Надежда, несмотря, что выбрала для себя будущую профессию психолога и вроде бы должна была бы спокойно относиться к ярко выраженным волевым мужским типам, немного робела. Её застенчивость и мешала Виктору даже приблизиться к ней. Ближе, чем на два шага он не подходил к Наде. Парень с брутальной внешностью понимал, что никакой рентген, никакая другая современная техника, отличная, но мертвая, механическая не может высветить и показать человеческую душу во всей её красоте или низости. Только живая душа может увидеть и понять другую живую душу. Хотя Витя верил, что и уходя в мир иной родственные души и там ищут друг друга. Ему крепко засело в голову одно стихотворение поэта имя, которого он не запомнил, а вот смысл литературного шедевра он непроизвольно от своего сознания запомнил навсегда.

Я истину знаю простую

Душа оторвется от тела

И будет летать неумело

Пока не встретит другую.

Хотя она ему очень нравилась. Когда Надя, расчесывала свои волосы, и они рассыпались, лились по её плечам, то становилась, похожа на французскую киноактрису Марину Влади, сыгравшую роль девушки-колдуньи, околдовавшей (влюбившей в себя) взрослого женатого мужчину.

А Виктор, внешностью своей больше походившей на всемогущего мага из деликатности не стремился быстрее перейти с Надей на «ты», а следовал хвостиком за девушкой, мешая ей познакомиться с каким-нибудь другим парнем, который тоже был бы не прочь поухаживать за симпатичной голубоглазой блондинкой.

Сам испытывал робость перед красивой девушкой. Вел себя как несмышленыш малыш. Это сначала раздражало Надю, потом она привыкла к своей «тени», а потом её стало даже умилять его молчаливое «преследование». Он никак не реагировал на колкости, насмешки своих соперников. Не пугали его и грубые выкрики и угрозы.

Однажды Надя спросила его:

- На что же ты надеешься, Витя? Я же совершенно не обращаю на твои знаки внимания, и ты давно должен понять, что у нас не может возникнуть то, о чем ты мечтаешь.

Она считала, что Виктор обидится, нахмурится и, наконец-то, отойдет в сторону. К своему удивлению Надя увидела, как лицо парня засияло от мягкой, добродушной улыбки.

- Вот, сказал он, - наконец-то я увидел в тебе не только красивую девушку, а и профессионала, психолога-аналитика. Ты же изучала теорию психолога, либидо Фрейда и понимаешь, о чем я мечтаю.

- Мечтать не вредно, - усмехнулась Надежда. - Но не все мечты сбываются. Ты же видишь, что я отношусь к тебе индифферентно, нейтрально, но всё равно следуешь за мной по пятам.

- Я надеюсь, ты привыкнешь ко мне и рад, что ни разу не попыталась пресечь мои нелепые попытки обратить на меня внимание и проявить хотя бы капельку благосклонности.

- А тебе не кажется, что ты глубоко заблуждаешься? Как впрочем, и в теории Фрейда, - сказала Надя. – Ведь я собираюсь стать не психоаналитиком, а психологом. А Фрейд, к твоему сведению, не психиатр. Вот он-то как раз психоаналитик.

- Да какая разница кем ты станешь, - покрутил головой Виктор и, пожав плечами, продолжил, - мне самое главное видеть какая ты есть сейчас. Мне и этого на сег8одня достаточно для того, чтобы витать в облаках мечты о несбыточном.

Надежда последнюю фразу пропустила вроде бы мимо ушей, а стала подробно разъяснять, в чем же различие между психоаналитиком и психологи:

- Психолог изучает сознание человека, а психоаналитик бессознательное. Я хочу изучать поступки людей на уровне сознания, как психолог. А психоаналитики исследуют процессы высшей деятельности человеческого мозга на уровне подсознания, в подкорке мозга, где в его глубинах кипят такие темные грозные страсти и изливаются до сознания в виде отрывочных и непонятных, а иногда, кажется, в бессмысленных снах Фрейд и занялся изучением и анализом бессознательного. А я боюсь заглянуть в такую бездну неуправляемых человеческих страстей и эмоций и занимаюсь психикой человека на сознательном уровне его восприятия жизни. Я психолог и не хочу рассматривать тот пласт, в котором находятся вне сознания личности могущественные стремления, желания, влечения.

- А душой должна заниматься не наука, а только религия? – спросил Надю Виктор.

Спрашивал он её как-то неуверенно, задумываясь над каждым словом, словно сам еще и не понимая сути своего вопроса.

Надя, поняв его сомнения, пояснила:

- Психологи, занимаются расстройством психики. А психоаналитик Фрейд, хотя, между прочим, был атеистом, занимался исцелением души. Ведь психически больных людей в те времена называли душевнобольными.

- Значит Фрейд хотя и атеист, но был не согласен с Марксом? – спросил девушку Виктор, - с теорией материализма, в которой материя первична, а идеальное, духовное, то есть, вторично? Так сказать различная степень приближает мысль к реальности в решении интимных вопросов поставленных жизнью?

- Петр Капица, лауреат Нобелевской премии, сказал, что есть проблемы, до которых невозможно добежать, - ответила Надя. - До них следует тихонько дохромать. Когда дело касается высшей нервной деятельности человека, то тогда и похромать не грех. «Спеши не торопясь», - говорили древние римляне.

- Так как же излечивал души Фрейд?

- Он лечил больных разговорами. Если у него появлялись какие-то страхи, то нужно было психоаналитику разобраться, отчего фобии – страхи возникли. Вот Фрейд и давал человеку выговориться, излить душу.

Разговаривая с Виктором, Надя удивлялась самой себе.

- Почему же сейчас меня не раздражает этот парень? – думала она. – Мы стали на скользкую зыбкую почву фрейдовской теории, в которой исследуется слепой инстинкт не знающий или не желающий ничего понимать кроме принципа собственного удовольствия, которое испытывают люди, разряжаясь от сексуальной энергии, застрявшей намеренно м впрямь внутри и вдруг изливающейся наружу. Может быть, Фрейд и впрямь сделал гениальное изобретение – лечить внутренние страхи, непонятно откуда появившиеся, доверительными разговорами.

А Виктор, подумав, что Надя своим молчанием как бы подталкивает его к разговору: «Ну что же ты? Давай изливай мне свою душу», спросил:

- Почему Фрейд считал, что в «бессмысленных» сновидениях он может найти отгадку причины фобии больного?

- Сновидение подобно Луне, которая светит отраженным светом, - ответила Надя. – И всегда можно предположить, что вместо тусклого солнечного света мы сможем увидеть и яркие, ласковые лучи солнечного света.

- Значит «толкованию сновидений» Зигмунда Фрейда можно уверенно отдать пальму первенства? – усомнился Виктор.

- Нет, - согласилась с его мнительностью Надя. – Он не первооткрыватель, а только создатель стройной теории, используя не только свои опыты, но и других поколений. Еще Платон в мифе о боге Любви Эросе в котором говорится о могущественной побудительной силе любви для любого человека, философ говорит о вознице – Разуме. Разум пытается править колесницей, в которую впряжена пара лошадей. Один черный конь дикий и необузданный олицетворяет наши вожделения и чувственность. Другой белый конь (пылкость и мужество) устремился к возвышенным целям. Теория Фрейда совпадает с философией Платона. Внутри психики индивидуума идет скрытая война между сознанием его и бессознательными глубинными силами. И, как справиться с колесницей, в которую запряжены белый и черный кони, наш возница – Разум, никто не знает.

- Так, значит, любовь непредсказуема? – робко спросил Виктор и оба весело засмеялись. С пониманием каких-то заумных научных проблем они вдруг стали доверять друг другу. А у Виктора затеплилась надежда, что мечта о взаимности с надеждой сбудется.

- Ведь мы с тобой тоже разной масти, я брюнет, ты блондинка. А может быть, если впряжемся в одну колесницу и у нашего возницы – Разума хватит ума совладать с парой лошадок, то и помчимся мы вместе легко и быстро. А иногда, если это понадобится, будем, прихрамывая, не торопясь, идти тихонько, но вдвоем по нашей бренной земной жизни?

У надежды мелькнула тоже не менее оригинальная мысль:

- Неужели теперь в нашем атомном быстротечном двадцатом веке, веке скоростей и прогресса, мужчины будут женщинам делать предложения вот в такой необычной форме?

Невостребованная профессия

Надежде и Виктору повезло. После окончания университета им предложили остаться на своих кафедрах: преподавателями. А Надеждиным однокурсникам и одногруппникам Ивану и Петру пришлось пуститься в длительный поиск свободной вакансии психолога.

Они уныло брели по пыльной улочке, ведущей к проходной крупного завода, утопая своими модными полуботинками в белоснежном слое тополиного пуха.

- Смотри-ка, Петька! – воскликнул Иван. – сколько много названий рабочих профессий на каждом объявлении. Всё требуются, требуются: токари, пекари, фрезеровщики, строители и даже дворники.

- Да, - грустно вздохнул Петр. – Все профессии важны, все профессии нужны. Одних психологов нет в этих перечнях. Не востребована наша профессия.

- Ты, дружок, не каркай подруку, - возмутился Ваня. – Откуда ты знаешь, что психологи не востребованы? Тут список массовых профессий, а у нас профессия штучная, эксклюзивная. На таком огромном металлообрабатывающем, станкостроительном заводе, психологи, наверняка, нужны.

- Твои слова, ванечка, да Богу бы в уши, - не стал сопротивляться с другом Петя. – Не будем гадать на кофейной гуще: нужны, не нужны. Вот уже и проходная завода. Сейчас нам выпишут пропуск в отделе кадров и кадровичка нам всё с тобой объяснит.

Но Иван не вслушивался в увещевания приятеля. Из всего сказанного Петей он уловил только слова про кофейную гущу, мечтательно закатив глаза вверх, вздохнул:

- Эх, хорошо бы выпить сейчас чашечку ароматного кофе. С утра во рту не было ни маковой росинки. Того гляди ноги от голода протяну.

- Живи по возможности, а на небо не торопись, - усмехнулся Петька и ухватил друга за рукав. – Вот она проходная-то заводская. Выведет ли она нас в люди? Идем к кадровичке.

Прогноз Петра не оправдался. За столом отдела кадров сидела не женщина неопределенного возраста, а крепкий, здоровый мужчина. Положив два своих пудовых кулака на толстое стекло, прикрывавшее зеленое сукно столешницы, кадровик, взглянул исподлобья на молодых парней. Лицо было у него мужественное, но кустистые, как стерня, брови и белесые, как у раскормленного борова ресницы, смазывали его строгость.

- Наверняка отставной полковник, - подумал Петр.

- И как это он своими кулачищами до сих пор стекло на столе не раздавил? – пронеслось в голове у Ивана.

А лицо полковника вдруг преобразилось и засветилось радостным светом, будто солнышко засияло.

- Нам нужны молодые, крепкие, здоровые ребята, - зарокотал басом отставник. – У вас уже есть какая-нибудь рабочая специальность, которая нам требуется?

Молодые крепкие ребята засмеялись и негромко промямлили:

- Нет, не-а…

- Не беда, - оторвал кадровик наконец-то кулак правой руки от стола и помахал, успокаивая их ладонью. – Пристрою вас в цех и будет у каждого из вас свой наставник. Не ленитесь и месяца через два-три будете работать на станках, не хуже других профессионалов.

- Вы знаете, - прошептал, смутившись от такого напористого разговора с кадровиком Иван, - мы выпускники вуза – психологи. Нам бы по своей специальности работу найти.

Радостное выражение на лице полковника мгновенно погасло. Он прошелся по их физиономиям буравчиками своих маленьких для такого крупного мужчины глаз, но продолжать гнуть свою линию.

- Высшее образование – это хорошо. Оно вам позволит быстрее овладеть рабочей профессией. Проявите сноровку, будете выполнять нормы выработки, глядишь годика через два и мастерами в цеху станете.

На Петра магия начальственного тона бывшего полковника не действовала. « Дуркует кадровик!» – подумал он, а вслух произнес:

- Извините, пожалуйста, нас несмышленых, Архип Егорович! Но мы уже готовые специалисты – психологи. В таком огромном коллективе, как ваш, наверняка требуются психологи.

- Нет, ребятки! – ответил резким тоном полковник и отрубил напрочь надежду, робко тлевшую в их сердцах. – Психологи нашему предприятию не нужны. У нас завод, а не больница. Да и сумасшедших или психов на нашем заводе нет. Поэтому не нужна нам ваша психология. Про идеологию нам постоянно напоминают, а вот психологию… Извините, хлопцы, бананов нема.

«Пошляк» - усмехнулся Иван и подал свой голос:

- Это вы извините нас, Архип Егорович, что мы отняли у вас так много драгоценного времени. Пожалуй, мы пойдем и поищем себе работу по специальности.

И тут полковник снова поразил друзей своим высказыванием:

- Человек сам творец своей жизни – совершил ошибку, исправить её никогда не поздно. Но за свои собственные действия каждый должен отвечать.

- Да вы оказывается философ, - толи спросил, толи удивился Петя. – Весомо и умело нас отбрили.

- Я не парикмахер, а начальник отдела кадров, - съязвил полковник. – У меня каждое слово имеет свой вес и цену. Зря вы отказываетесь от моего предложения. Поступаете весьма неразумно.

Петра это покоробило, и он ответил полковнику в его же тональности:

- Нужно быть честным перед самим собой, а человеческие глупости границ не знают. Если мы сейчас и ошибаемся, то, как сами изволили заявить, ошибку никогда не поздно исправить. Но не для того мы учились пять лет в университете, чтобы потом за два месяца освоить совершенно другую специальность. Попытаемся найти работу по своему профилю. До свидания.

- До свидания, - попрощался полковник. – Передумаете, захотите поработать у нас – милости просим. Дорога молодежи у нас никогда не заказана. А пока: вольному воля, спасенному рай.

Друзья подавленные, но полные надежд и энтузиазма вышли из кабинета Архипа Егоровича.

- Философ, - покачал головой Петя.

- Фарисей, - сформулировал свой вывод Иван.

А надежда в это время уже читала студентам лекции по психологии. Подошло время зачетов, и тут перед Надей открылась целая портретная галерея студентов. Каждый умудрялся, не прилагая усилий, получить запись в зачетке преподавателя, считая, что психология им и так понятна, а заучивать научные термины скучно и ни к чему. Не пригодятся им они в обыденной жизни.

Особенно долго билась с одним студентом. Он был добродушным увальнем, но знания в школе видимо получал из-под палки. А в институт его приняли не за знания, а за спортивные достижения. Парень занимался тяжелой атлетикой, тягал штангу. Вот в этом он преуспевал – постоянно занимал призовые места, а в учебе плелся в хвосте.

- Вы знаете, Надежда Евгеньевна, - заунывно объяснял ей спортсмен, - я, то на сборы уезжаю, то на соревнования и времени заниматься психологией катастрофически не хватает. Приезжаю и понимаю, что знал то когда-то и то позабыл.

- Понимаю, - отвечала Надя. – Но вы же спортсмен. И если у вас плохая память, то что-то надо делать, чтобы она стала крепче…?

- У штангиста морщины появились даже на загривке, не говоря уже о лбе. Было видно его внутреннее напряжение. Она понимала, что мысли ворочаются у него очень медленно и соображать для него тяжелее, чем штангу поднимать. Решила ему помочь и задала наводящий вопрос, чтобы услышать искомое: память надо тренировать.

- Вот, что вы делаете, чтобы мышцы у вас стали сильны и крепче?

Штангист заулыбался, как ребенок, и выпалил быстро, торопясь показать свою спортивную реакцию, ответил:

- Я качаю мышцы и буду теперь качать память, чтобы она тоже покрепче у меня стала…

Не сумел качок правильно ответить, не сказал: «Буду тренировать память», но он так был искренен в своем озарении, в своей находке – «память надо качать», что Надя на этот раз смалодушничала. Спортсмен всё-таки начал немного ориентироваться в такой науке, как психология, и зачет поставила.

В коридоре, встретившись со своей подругой, которая преподавала электротехнику, рассказала о «замечательном» ответе штангиста.

- А он и у меня нечто подобное отчебучил, - сказала преподавательница электротехники. – Я задала ему примитивный вопрос: «Назовите, какие у вас дома есть электроприборы?». Он долго думал, и я уже предположила, что он мне перечислит их целый список: телевизор, радиоприёмник, светильники и так далее, а он через минут пять ответил однозначно: «Утюг».

Надя посмеялась от души над ответом спортсмена и спросила:

- И как же ты оценила столь блистательный ответ?

- Он хоть немного и туповатый, но никогда не хамит и не наглеет, зная, что ему как выдающемуся университетскому спортсмену поставят всё равно зачет. Его добродушие покорило меня и я зачет поставила. Ведь он ответил, в принципе, правильно. А что кратко, то краткость – сестра таланта.

- Да, - кивнула Надя, - если у сестры имеется брат, которого называют – талант.

- Не ерничай, Надежда, не язви, - посмеялась неожиданным ответом подруга. – Я теперь его так и называю про себя – «Утюг». Но не надо сдерживать порывы исходящие из сердца. Он не приходит бесцеремонно получить мою подпись, а старается, пытается хоть что-то, да ответить. Я эти старания его и ценю. Как впрочем, и ты.

От теории к практике

Еще в студенчестве Надя побывала в православном храме. Но тогда ее душа не тянулась к вере в Бога. В атеистической стране вера не приветствовалась. Наоброт, если у кого-то и появлялись у кого-нибудь нежные, слабенькие ростки веры, их пытались всячески заглушить, затоптать, оплевать.

Надежду попросил посетить храм преподаватель по научному атеизму. Он доказывал студентам, что Бога нет, приводы различные противоречия между теологическими учениями православия и реальными физическими явлениями природы и человеческими ощущениями мира.

Надя вошла в храм по всем канонам православной церкви, как обычная прихожанка. Она повязала на голову платок, хотя была теплая майская погода и сменила брюки-джинсы на длинную юбку, скрыв от любопытных мужских взглядов свои изящные длинные ноги под подолом юбки. Перекрестилась и поставила поминальную свечку в подсвечник под иконой Божией Матери.

Удивлялась Надя, что следом за ней шаг за шагом следовала женщина азиатской внешности и повторяла точь-в-точь её движения и поступки.

- Наверно, татарочка, - подумала Надежда. – Только, наверно, заблудилась и вместо мечети зашла в православный храм.

Батюшка начал проповедь и на какое-то время Надя потеряла азиатку из виду. Всё свое внимание сконцентрировала в слух. Она не могла пропустить ни словечка из проповеди, слова которой сразу же задевали её за живое.

- Дорогие, братья и сестры, - обратился проповедник к пастве. – Мы живем в житейском мире, в плотном окружении врагов. Но вы не сразу можете распознать их.

Тут батюшка перекрестился, перевел дух и усомнился в своем утверждении:

- Или я ошибаюсь, и вы можете мне сразу перечислить своих врагов поименно?

Прихожане безмолвствовали и во все глаза уставились на благообразный лик батюшки, жаждали слова истины.

- Сейчас, - подумала Надя, - священник расскажет, как коммунисты разрушали церкви, скидывали наземь кресты и колокола. А может быть, если он служит не только в своей епархии, но на общественных началах прислуживает и КГБ, то может обвинить заокеанских политиков, которые морально разлагаются сами и стремятся сделать всё для того, чтобы загнили вместе с их капитализмом и наши социалистические ценности.

Каково же было её удивление, когда священник уверенно, не сомневаясь в правде сказанного, заявил:

- Эти враги наши закадычные друзья, родственники и очень близкие и знакомые нам люди.

Прихожане, как и Надя, были шокированы таким высказыванием проповедника. Возможно, внутри них бушевали бури гнева и противоречия, вызванные словами батюшки, но внешне они не высказывали никаких эмоций. Наступила мертвая тишина, которая изредка нарушалась потрескиванием пламени горящей свечи.

Добродушный батюшка почувствовал их неприязненное состояние и стал добросовестно объяснять подоплеку смысла сказанного им.

- Вы вдумайтесь в статистику милицейских сводок. Процентов восемьдесят драк и насилий над личностью происходит в семьях на бытовой почве или же из-за пьянства. Муж оскорбляет, а то и бьет, лупит свою жену. Она срывает зло на детях и поколачивает их из-за пустяшных поступков. Брат завидует брату. Каждый считает, что одного и любят больше и поэтому ему и живется слаще и старается урвать втихую побольше себе. Сестры бывает, не могут поделить женихов и начинают ненавидеть друг друга.

Священник внимательно вглядывался в лица прихожан и заметил, что возмущение и гнев появившееся в самом начале проповеди сменяются растерянностью и задумчивостью. А один, средних лет мужчина, большая редкость среди паствы, которая в основном состояла из женщин, спросил:

- Так что же нам делать, батюшка?

Священник ответил, не раздумывая:

- Молиться и выполнять божьи заповеди: чти отца и мать своих, возлюби ближнего и дальнего, как самого себя.

Разговор по душам продолжался долго и Надежда, а следом за ней и Зина, так звали татарочку вышли в смятении. В основном проповедник прав и бытовые преступления и неприязненные отношения в семье часто отравляют душу и приносят беды. Но в их личной жизни не было этих свинцовых мерзостей в быту.

- В нашей семье всегда была доброжелательная обстановка, - поделилась с новой знакомой, которая почему-то прониклась к ней уважением и доверилась Надя. – Мы с сестрой любим друг друга, и всегда спешим на помощь, если случаются неприятности. Отец, ожидавший, что вторым ребенком будет сын, а родилась я, вторая дочь, старался передать мне хоть какие-то мальчишеские навыки. Брал меня на рыбалку, учил в тире стрелять. В доме всегда были животные: кошки, собаки, и никто их не обижал, а наоборот относились к ним ласково. Мы к ним относимся на равных, как к членам семьи. Отец ест рыбу и делится с кошкой Маней. Однажды он съел крупную рыбину, а Маня не осилила и приличный кусок рыбы, не доела. Так папа взял его и, не брезгуя, как будто не кошка ела кусок рыбы, а его ребенок, и доел его, приговаривая: «Эх, Маня, привередливая ты стала. Такую вкуснятину доесть не хочешь». А моя сестра Лена так любит свою кошку, что неизвестно, кто из них хозяйка, по-моему, кошка управляет сестрой, а не Лена кошкой. Приду к ней в гости, так кошка прыгнет на стол и начинает по-хозяйски разгуливать между тарелками. Я это не люблю и прошу сестру согнать Муську. А она ей так нежно, как Крыловский повар кота Ваську, который со стола курчонка уволок, укорять: «Муся, зачем же ты на стол-то ходишь? Это же нехорошо. Моя сестра на тебя обижается». Так разве после такой отповеди Муська будет её слушаться?

- Да, - согласилась Зина. – Кошки никогда не живут в семье, в стае. Они гуляют сами по себе. А вот собаки, как и волки в стаи объединяются. И загрызть могут зимой, когда голод наступает, и человека и животное. Не дай Бог им попасться в зимнюю стужу, а тем более уподобиться волчьим повадкам. Человек человеку друг, а не враг или волк, как это бывает на Западе.

- На диком Западе, - усмехнулась Надя. – Поступают как волки, и одновременно, не как мы, верят вроде бы в бога.

- Если вы, Надежда, - спросила Зина, - в Бога не верите, то зачем же, в церковь ходите?

- Для научной цели. Я психологом стать хочу. И изучаю, как воздействуют на человека религиозные догмы.

- А я вот верю в Бога. Есть в мире нечто такое, которое заставляет человека оставаться человеком, - заявила Зина, а Надя не возражала ей, но свою поправку в разговор внесла.

- Я хочу стать психологом, чтобы помогать человеку оставаться человеком, а не уподобляться животным и позволять себе поддаваться низменным инстинктам и страстям.

- Я счастливая женщина, - ответила Зина. – И думаю, помощь психолога мне никогда не понадобится.

Надя машинально произнесла совсем тихо:

- Дай-то Бог, - и пожала плечами.

- У меня в семье тишь и гладь да божья благодать, - призналась Зинаида. – Мы с Федей из Бирской области. Есть в Башкирии такой уютный тихий и красивый купеческий городок. Но по национальности мы татары. Живем, работаем, как волы, есть квартира, две дачи, два гаража. Я окрестилась и детей своих окрестила Гришу и Нину, а Федя не захотел и остался мусульманином, не стал принимать православие. Но это не мешает нам жить дружно.

Зина, спустя много лет поняла, что поговорку «От сумы и от тюрьмы не отказывайся, не отрекайся», не стоило сбрасывать со счетов. Ей пришлось, когда на неё навалилась беда, и отчаяние разрывало душу, обратиться, чтобы обрести надежду к психологу. К Надежде!

Поворот на сто восемьдесят градусов

Всё произошло, как показалось Зине, внезапно. Федя охладел к ней. Вот тогда-то Зинаида и вспомнила миловидную женщину – психолога.

- Муж очень уж стал небрежно исполнять супружеский долг, - пожаловалась она Наде. – Примеров-то я могла бы вам привести много, да не хочется ворошить постельное белье, стыдно. Но вы женщина и поймете, что я сердцем почувствовала – Федя мне изменяет. Придет домой с работы поздно, поковыряется немного в тарелке, потом оттолкнет её брезгливо: «Невкусно, не подогрела, как следует…». Ляжет молча в постель, отвернется к стенке и захрапит. Умаялся и без моей ласки.

- Но нельзя полагаться только на домыслы, на подозрения, - усомнилась Надя. – Ведь наверняка были и у вас минуты близости с мужем. Не монахи ведь оба.

- Были иногда, но не минуты близости, а секунды. Потопчется на мне два-три раза, как петух во дворе на курице, удовлетворит свою похоть и опять повернется носом к своей любимой … стенке, - с горечью через силу, выдавила из себя Зина. – а потом очень часто перестал приходить домой на ночь. Объяснял, что заработался до темна на даче и остался там ночевать. Врал, конечно.

- А если он не обманывал вас? Если он уже не мог бывать с вами вместе чаще? Бывают у мужчин такие психологические срывы. Может быть, всё ещё наладится у вас в ваших отношениях?

- Нет, я уже не верю, что отношения наши наладятся. Мне соседки на даче столько секретов раскрыли про похождения Феди, что уши мои завяли и в трубочку завернулись. И каждая его любовница хочет выглядеть в моих глазах спасительницей нравственности, а про свою соперницу наговорит семь бочек арестантов. Так красочно рассказывает мне, как он с её саперой в постели кувыркается, а та с таким восторгом и азартом свою страсть любовную изображает, что саму завидки берут. Бесплатное эротическое шоу, одним словом.

- Нельзя же бабьи сплетни принимать на веру всерьёз, - пыталась успокоить Надя Зину, но та привела неопровержимый факт.

- Однажды я забыла на даче кошелек и вернулась. Открываю дверь и… Федя и моя лучшая подруга… Моя бывшая подруга, - уточнила Зина, - нежатся совершенно голые на кроватке. Хоть бы постеснялась с ним в нашу супружескую постель забраться. А может быть, специально именно в супружеском ложе захотелось ей его соблазнить, а ему изменить мне.

- И вы с ней никогда больше не встречались? – спросила Надя.

- Не тут-то было, - воскликнула руками Зина, - она в Прощенное воскресенье приперлась ко мне на дачу. Я спрашиваю: «Что тебе, стерва, надо?», а она стихами заговорила:

«- Хочу просить прощенья в воскресенье

Так на Руси давно заведено.

Простите, коль уж я согрешила

А я простили вас и всех давно!».

- И вы простили их?

Зина задумалась, а потом уклончиво ответила:

- Если кто-то плюнет тебе в спину, то не огорчайся, значит, ты идешь вперед или поднялся выше тех, кто оскорбил тебя. Может быть, я со временем и простила бы Федю, седина в бороду – бес в ребро. У нас не только дети, а и внуки уже появились. Но Федор стал настраивать их против меня. Говорят на воре шапка горит. Но есть и другая поговорка: «Когда вор пытается спастись бегством от преследования, то он громче всех, во всё горло кричит: «Держите вора!». Сам виноват, а детям стал втолковывать, что я изменяю ему, а не он мне.

- А вы что?

- Как бы люди тебя не хулили, лишь бы совесть тебя не хвалила, - опять отговорилась, избежав прямого ответа Зина. – он-то обнаглел до такой степени, что заявил мне: «Я приведу к нам домой в квартиру вторую жену». Сослался, что по исламским законам ему разрешается иметь несколько жен. Это в однокомнатной-то квартире двум женщинам с одним мужем.

- Да, - сказала Надя, - но по российским-то законам многоженство запрещено. Вы имели полное право запретить ему приводить в семью чужого для вас человека. Но одно меня удивляет, как же, вы с такой многочисленной семьей умещаетесь в однокомнатной квартире?

- Однокомнатная квартира лично моя. У нас была трешка. Когда женился Гриша, то мы чуть добавили и купили две двухкомнатных квартиры. С Федей уже тогда были натянутые отношения, и он прописался в двухкомнатной квартире у Гриши. А я в двушку к дочке Нине. Когда она вышла замуж, то её муж, мой зять, у него была однокомнатная квартира, перевезли мои вещи в его однокомнатную квартиру. Мне пришлось десять лет выплачивать зятю деньги, чтобы выкупить у него однокомнатную квартиру.

- Вам удачно удалось избежать семейного скандала, - посочувствовала Надя, - обычно, когда дело касается имущества, помните проповедь батюшки в храме, которую мы когда-то совместно слушали, то самые близкие люди становятся врагами.

- Вы ошибаетесь, - вздохнула Зина. – Семейного скандала мне избежать не удалось. Хотя я не пустила в свою квартиру ни Федю, а тем более его любовницу Розу, мне спокойней от этого не стало. Федя жил в квартире семьи Гриши и только зимой, а весной, летом и осенью на даче. И практически им не мешал. Но как только жена Гриши родила ему сына, то Гришенька постарался его выпроводить ко мне, в мою однокомнатную. Я наотрез отказалась – сама выкупила свое жилье, но Григорий стал меня своим злейшим врагом, хотя Федя у него не жил, съехал на дачу.

- Значит, все-таки всё утряслось само собой? – спросила Надя.

- Ничего подобного, - нахмурилась Зина. – К мужу Нины приехала мать. Она была выписана из однокомнатной квартиры, которая принадлежала когда-то Валере, по решению суда. Нинина свекровь, Тоня в порыве ревности зарезала своего сожителя. Он умер у Валеры на руках. Пришел в комнату из кухни, держась окровавленными руками за рукоятку ножа. Сел на диван, успев сказать: «Тонька убила меня. Я умираю». И на самом деле скончался в машине скорой помощи, так и не успел доехать до больницы.

Надежда только головой покачала.

- Ну и дела! Куда ни кинь, везде клин.

- Дальше, больше. Антонина пыталась отсудить у меня долю в однокомнатной квартире, но у меня же, была купчая от Валеры, и пришлось Тонечке жить с невесткой.

Слава Богу, что Нина хоть и была втянута в семейный бойкот против меня, но тайком звонила мне, а иногда даже встречалась со мной с глазу на глаз.

- И вы смирились со своим положением?

- А что делать? Спросила Надю Зина. – Дети не должны диктовать родителям модель их поведения. Если я не права, то никогда не будет поздно попросить прощения у родных людей. У меня есть в жизни одна отрада – внук. Алёша не обращает внимания на дрязги моих детей и общается со мной очень часто. Скоро в армию пойдет служить, так меня расспрашивает как быть. Посоветовала, что служить надо. Отдать Родине свой долг. Алёша не стал больше искать каких-то обходных путей, чтобы уклониться от службы.

- Вы сильная женщина, - подвела итог беседы Надежда. – Терпение и труд – всё перетрут. Я уверена, после вашей исповеди, что вы сумеете справиться с бедой и жизнь ваша наладиться.

- Дай-то Бог! – кивнула Зина.

Почти по Фрейду

Преподавала студентам Надежда психологию на кафедре долго. Защитила кандидатскую диссертацию. Но на докторскую даже замахиваться не стала. Система образования стала давать сбои, оценивать стали педагогов не по количеству знаний, усвоенных их подопечными школьниками, учащимися или студентами, а по отлично написанными отчетами, победными реляциями и рекордами. Обучать студентов, которые не могут отличить Гоголя от Гегеля, стало неинтересно, а научная деятельность Надю и вовсе не интересовала, научная степень зачастую возрастала не в качество и объемы проделанных экспериментов, научных опытов, а от количества денег в кошельке нежелающих остепениться.

Изменить свою рутинную работу на творческую помог случай. В фирме, оказывающей психологические услуги людям после стрессов, бытовых неурядиц, когда в человеке появляются неуверенность в себе, а то и непонятные, гнетущие их страхи, оказалось вакантное место.

Земля слухами полнится, а молва о талантливом человеке впереди его бежит. Вот и уговорил менеджер фирмы Надежду, ну хоть бы временно подменить маститого психолога.

- Иван Петрович, - с горечью поделился менеджер с Надей, - может быть, и не вернется работать в фирму. Высоко занесся, вот голова у него и закружилась от успехов. Он теперь думает, что ухватил Бога за бороду или же сам превратился в Бога. Так что ему самому в пору пора оказать психологическую помощь.

- Да я больше теорией увлекалась, а практически почти никогда не работала, - стала отнекиваться Надя. – Вот, например, я сама всегда боялась стать психоаналитиком. Фрейдовское подсознание меня пугало. Мне не хотелось глубоко вникать в нижние этажи человеческого мозга. Но боялась-то я, правда, не за себя. Опасалась ненароком не навредить «пациенту». Вдруг у него всё-таки страхи и фобии не исчезнут, а наоборот, усилятся.

- Полно вам, Надежда Евгеньевна! – замахал руками менеджер, - вы таким дятлам, не желающим даже слышать о Фрейде, втолковывали в голову такую трудную науку, как психология. Неужели же не сумеете объяснить людям, которые желают избавиться от своих страхов и неуверенности, как нужно поступать, чтобы избавиться от наваждения? Вы хоть попробуйте, пока Иван Петрович не решил: будет он работать у нас или не будет. Умоляю, выручите меня.

Он так жалобно упрашивал Надю, что она не сумела жестко отказать ему в просьбе:

- Хорошо, но я ещё работаю в университете. Вас устроит, если я буду принимать ваших клиентов и консультировать их только вечером. И не более трех раз в неделю.

- Конечно же, согласен, - заулыбался менеджер. – Я и не ожидал такого щедрого подарка от вас. О вашем трехразовом приеме моих клиентов, я даже и не помышлял. Думал, лишь бы вы согласились поработать у нас хотя бы раз в неделю, может быть два – и то я был бы доволен. А тут сами предлагаете – три раза в неделю – фантастика! Я впадаю в эйфорию. Огромное спасибо!

И они с Надеждой уточнили расписание её приёмов.

Первого посетителя привела к Наде его мама. Юноша безнадежно влюбился в дочку выскопоставленного чиновника. Все деньги, что зарабатывал, тратил на букеты цветов, на застолья в вечерних кафе и ресторанов, а теперь уже стал и занимать денежки.

- Столько задолжал своим друзьям, что не знаю, как же он отдает свои долги, психует, бесится, а толку никакого. Да и отец девушки никогда не разрешит выйти ей замуж за моего обалдуя, - горевала мать. Сына заблаговременно выпроводила в коридор.

- Хорошо, - сказала Надя. – Пусть ваш мальчик заходит. А вас я порошу мне не мешать. Посидите вместо него в приемной.

- Ваня, - обрадовалась мамаша, - заходи, сынок. Надежда Евгеньевна с тобой побеседует.

Парень вошел, глядя на психолога исподлобья и начал разговор первым, заговорил, всё больше и больше раздражаясь:

- Я не знаю, что наговорила вам моя матушка, но не собираюсь следовать её советам. Она меня и дома уже вот как достала.

Иван постучал ребром ладони по своему горлу.

- Она ничего мне, ничего не рассказывала о ваших личных проблемах. Сказала, что зовут вас Ваня и что у вас небольшая зарплата. А если вы хотите, чтобы я помогла вам разобраться в своих проблемах, то успокойтесь и я готова внимательно выслушать вас и понять.

Беседовали они долго. Иван вел себя непредсказуемо. То внимательно слушал Надежду, то вдруг вскакивал, махал руками, как ветряная мельница своими крыльями-лопастями. Иногда его голос она еле могла расслышать, то вдруг Иван взвинчивал его до крика.

- Как вы не можете меня понять! Нет, вы не хотите мне помочь! Я буду добиваться своего!

Но, когда мать с огорченным видом заглядывала в кабинет в узкую щелочку, приоткрыв дверь, Надежда, властно подняв руку вверх, молча, указывала ладонью другой – закройте дверь и не заглядывайте сюда больше!

К концу приема Иван на самом деле успокоился. Старался объективно оценивать свои поступки.

Когда Надя, окончив расспросы, хотела попрощаться, взглянув на часы, они уже больше часа беседуют, чем было оговорено с менеджером, Ваня, тоже взглянув на циферблат настенных часов, вежливо спросил:

- Надежда Евгеньевна, я хочу прийти к вам на приём в среду. Выкройте для меня в это день времечко для собеседования.

- Разумеется, - кивнула Надежда и так доброжелательно улыбнулась, что и Иван расцвел в улыбке.

Дома её с нетерпением поджидал Виктор.

- Два раза уже подогревал ужин, - с наигранной обидой сказал он, когда она вошла в квартиру. – Раньше-то мы приходили домой почти одновременно. Ну, расскажи, пожалуйста, как удался твой первый приём.

Радость после рассказа Нади у Виктора тут же улетучилась.

- Зачем же ты согласилась на такую опасную работу, милая ты моя? – спросил Надежду муж.

- С чего ты взял, Витя, что моя работа опасная? – удивилась жена. – Да, она трудная, нервная, но не опасная. Ты, Витенька, слишком преувеличиваешь. Надо же – опасная работа!

- А как же? – возмутился Виктор. – Ты же в свой кабинет входишь к неуравновешенному молодому парню и не знаешь, что у него на уме. Это всё равно, что входить дрессировщику в клетку с голодными тиграми. Не знаешь, в какую минуту они бросятся на тебя, чтобы разорвать твоё тело на кусочки.

- Вить, зачем ты нагоняешь такие страсти-мордасти, - улыбнулась Надя. – Дрессировщик заходит в клетку, чтобы подавить волю диких животных силой духа, подчинить их себе. У меня же искренне желание расположить к себе человека, успокоить его, найти совместно с ним выход из тупикового состояния. Мой клиент не сильный и кровожадный зверь, а слабое человеческое существо, которому требуется моя моральная психологическая поддержка. И когда я вижу результат своей работы, то возникает еще более сильное желание помогать ему превозмочь свою слабость и приобрести силу и волю.

- А если собеседник сомневается в твоей правоте?

- То я пытаюсь рассеять его сомнения. Хочу, чтобы он воспринял мою беседу как нашу совместную помощь ему. Тонут ведь не те, кто не умеет плавать, а кто слишком самоуверен в своем мастерстве пловца.

- Но у вас-то была тема совсем личного характера. Можно даже сказать интимного, ведь парень-то влюблен. И разубедить его, доказать, что предмет обожания и мизинца его не стоит, вряд ли кому удастся развеять Фоме неверующему сомнения.

- Бывает, что сделать это очень трудно, - согласилась Надя с доводами мужа. – Но я стараюсь объяснить парню, что сомнения - его верный союзник, который заботиться о правильности собственного выбора. А ревность, как ржавчина подтачивает узы любви. Ведь человек, прежде всего – это личность, а не безмозглый организм для спаривания и душевные качества намного ценнее, чем внешние.

- Да, Надя, ты и меня убедила, что твоя теперешняя практическая работа настолько тоньше и серьезней, чем прежняя – творческая, - согласился Виктор. – Ведь еще Маркс говорил: «Практика – критерий истины». А всё остальное иногда бывает, идет по сценарию Фрейда. Низменные неподвластные сознанию инстинкты, иногда берут верх над сознанием, и человек превращается в животное. Кстати, когда фашисты пытались по своему методу «разделив людей» и превратив тех, которые не истинные арийцы в низшую расу, особенно славян, каково жилось на территории Германии Фрейду.

Когда в 1933 году в Германии к власти пришел фашизм, в костер полетели книги, которые гитлеровские идеологи посчитали или никчемными или вредными. Стали сжигать и печатные труды Зигмунда Фрейда. Но ученый недооценил беду, а только иронизировал по этому поводу. Какого прогресса мы достигли! В средние века они сожгли бы меня, а в наши дни они удовлетворились тем, что сожгли мои книги. Ведь Фрейду и в голову не могла прийти бредовая мысль: фашисты не люди, а звери. Нет, они хуже зверей, коварнее, жестче – миллионы евреев были сожжены в крематориях концлагерей. В том числе сожгли и четырех сестер Зигмунда Фрейда. Но всемирно известного ученого по настоянию посла Франции приговорили этапировать в Англию.

В Австрии после её захвата, нацисты не посмотрели бы на его мировые заслуги, а отправили бы в газовую печь. Нацисты и здесь оказались чудовищно изощренными инквизиторами, заставили написать Фрейда заявление, в виде расписки, что обходились нацисты с ним вежливо.

Тяжело больной Фрейд, который сам прекрасно понимал, что дни его сочтены и в скором времени он всё равно умрет, и терять ему было нечего, язвительно спросил у гестаповца: «Да, обо мне заботились, и основания жаловаться нет. Но позвольте спросить, могу ли я добавить, к требуемому тексту сделать еще одну маленькую приписочку, что я могу каждому сердечно рекомендовать гестапо?».

- Это ваше дело, - сухо произнес нацист.

Больше дразнить «гусей» Зигмунду не захотелось. Да, он знал, что скоро умрет, так и произошло в Англии. Боли были настолько мучительны, что хоть на стенку лезь. Фрейд попросил сделать укол, который бы оборвал жизнь. Как сказали бы сегодня – эвтаназия. И всё же Фрейд хотел умереть свободным человеком, а не беспомощным арестантом.

Красота воображения

Следующая посетительница салона фирмы, где стала работать Надежда, оказалась девушка с красивым русским именем Мария.

В кабинет зашла девушка-подросток. Хотя, как оказалось, ей уже исполнилось восемнадцать лет, так что была уже вполне самостоятельным человеком – совершеннолетняя. Она настолько была худа, что её ручки и ножки казались настолько тонкими, будто они были бамбуковыми стебельками.

Мария стала заложницей рекламы. Все модельные кутюрье, приглашали для демонстрации своих нарядов на подиуме высоких девушек с субтильной внешностью и малым весом. Несмотря на полупрозрачную от худобы фигуру модельерщицы-манекенщицы, а вернее их фотографии, настолько часто демонстрировались, появлялись в глянцевых гламурных журналах, что оплывшие жирком и висящим подбрючным ремнем брюшком бизнесмены с ума посходили.

Им казалось, что без любовницы топ-модели им и жизнь не в жизнь. Ни один уважающий себя олигарх без интимных услуг девушек, у которых ноги от ушей растут, не мог обойтись. А, чтобы их уродливые фигуры не отпугивали худосочных красотулек блистающих искусственным макияжем и не более, тратили для ублажения солидные суммы. А чтобы блеск исходил не только от макияжа, навешивали на них, как на новогоднюю ёлку, драгоценные колье, ожерелья, серёжки, клипсы, браслеты.

Мария стремилась походить на топ-моделей, героинь подиума, начала худеть. В погоне за стройностью фигуры голодала, отказывалась от еды, даже в те моменты, когда была на грани голодного обморока.

У неё развилась иллюзорность восприятия себя. Смотрелась в зеркало и видела в нём не худущую девицу, такую изможденную – кожа да кости, а толстую неуклюжую тётку.

Вот что наделала агрессивная реклама. Мария приняла идею фикс как наставление к действию и не заметила, как дошла до такого состояния, что не понимала – её сознание сужается как шагреневая кожа. Огромное небо сжалось и превратилось размером с овчинку. А потом и овчинка так скукожилась, что стала не больше рукавички.

Главной задачей Нади стало расширение кругозора Марии. А матери девушки хотелось самую малость – не до жиру, быть бы живу.

- Я вас умоляю, убедите Машеньку, чтобы она стала кушать, как следует. Ведь совсем ничего не ест.

Надежда и сама видела, чтобы добиться расширения кругозора Марии для этого сначала нужно хотя бы дожить. А для этого следует калорийно питаться. Тут мама мари абсолютно права. Поэтому первый вопрос Нади прозвучал коротко:

- Почему вы так мало едите?

- Мало ем я, - ответила Маша, - потому что боюсь, что начну поправляться. А как начну набирать вес, то стану толстой и некрасивой.

- Мария, а вы обращались к врачу? Ну, хотя бы к диетологу?

- Да, мама настояла на этом, и я была у врача.

- Каков диагноз поставил он?

- Нервная анорексия.

- Вот видите, ваше похудение привело не к расцвету вашего организма, принесло вам не здоровье, а острую форму физической и психологической болезни. Чтобы вы окрепли, нужно…

- Нет, как только я растолстею, меня не станут любить мои знакомые юноши.

- А вы знакомы с картинами Ренессанса – Рембрандта, Рубенса? Вы посмотрите на них еще раз, Мария. Чего стоит обнаженная фигура «Данаи» Рембрандта. Женщина далеко не худышка. Полноватая, можно сказать, пышная. То творчество художника Ренессанса повлияло на вкусы своих современников. Многие мужчины обожали полненьких, пухленьких женщин. А сами женщины, про которых так и говорили, что они в теле, были крепкого здоровья, жизнерадостны и жизнелюбивы! Мужчины отвечали им взаимностью, а от худосочных дам шарахались, как от зачумленных.

- Так, когда это было… - вздохнула Маша. – А сейчас мужчины любят худеньких девушек.

- Разве я выступаю против стройных худощавых девушек? – спросила Надежда. – Я не рекламирую излишнюю полноту. Любая крайность, любой перекос не приводят к добру. Везде нужна мера. Если постоянно толстеть или катастрофически худеть, то можно не заметить, что наступила точка невозврата! И из здоровой, крепкой молодой девушки вы превратились в худенькую, немощную женщину неопределенного возраста. Вы заболели нервной анорексией и не можете остановиться в своем похудении. Вы же весите меньше, чем двенадцатилетняя девочка. Если не остановить похудение, то можно и умереть от истощения. Если вы пройдете точку невозврата, может произойти беда. Вы не хотите это понять, а мама видит реальную картину и её несчастное сердце разрывается на части. Но так как она не может убедить вас побольше кушать, то только плачет, страдает и сама может заболеть неврозом. Не жалеете себя, то хотя бы посочувствуйте своей маме, пожалейте её. Она-то вас любит беззаветно.

Мария пришла ещё раз с мамой на приём к Надежде. В третий раз Маша пришла на беседу к Надежде Евгеньевне одна. Перед её приходом по телефону позвонила Наде мама Марии.

- Я не знаю как вас, и благодарить, - скороговоркой сообщила она Надежде радостную весть, - Машенька-то моя согласилась увеличить свою порцию в обед. Да и утром от кашки не отказалась. А раньше положит на тарелку пол ложки творога – как кот наплакал и больше до вечера в рот ничего не берет.

Через несколько приемов Мария прониклась таким уважением к Надежде Евгеньевне, что захотела с ней поделиться кое-какими девичьими секретами и тайнами.

Однажды в пятницу перед каким-то праздником, это был или День города, или День независимости страны, Мария вела себя так раскрепощено и задавала (не отвечала на вопросы психолога, а сама ей задавала) столько неожиданных вопросов Надежде, будто она была не на приеме, а в гостях у своей лучшей подруги.

Спохватились, когда обнаружили, что в коридоре, в прихожей подозрительно тихо.

- Лида, - громко обратилась к секретарю фирмы Надя, но в ответ тишина.

Надежда дернула ручку одной двери в коридоре, второй, третьей…

- Закрыто! – сказала чётко, но тихонько Надя, чтобы не напугать Марию. Она поняла, что все сотрудники ушли из офиса в предпраздничный день пораньше. А секретарша ушла позже всех, но так как разговаривала Надежда Евгеньевна со своими клиентами негромко, подумала, что в помещении никого нет. Секретарь не стала проверять и, не дернув для контроля ручку входной двери в кабинет Нади, закрыла на замок офис.

Надежда полезла в сумочку за мобильным телефоном – пусто! Она вспомнила, что не взяла мобильник, уходя на работу. Звонить во время работы с клиентом она никогда не пыталась, считая, что это делать неприлично. А чтобы не звонили её всё равно выключала телефон. Ужас охватил Надежду. Они попали в мышеловку. Им не выбраться из офиса целых два дня.

- Ладно бы я одна оказалась взаперти, в невольном заключении, - думала лихорадочно Надежда. – А как поведет себя больная неврозом Мария – неизвестно.

Надя взглянула на Марию. На лице её не было испуга. Оно было безмятежно. Видимо, тема разговора, который они прервали из-за наступившей внезапно тишины, был Маше настолько приятен, что она ещё не осознавала случившееся несчастье.

Надежда вздрогнула, когда зазвонил телефон… в сумочке маши. Звонила её мама.

- Да, мамочка, - ответила Мария в телефонную трубку. – Я уже собираюсь домой. Да только выйти мы с Надеждой Евгеньевной не можем. Про нас позабыли и закрыли на замок. Нет, я не испугалась. Я же не одна, а с Надеждой Евгеньевной. Она сейчас позвонит кому-нибудь и к нам подойдут, чтобы выпустить нас на свободу.

Надя попросила у Марии мобильник.

- Мне кое-что нужно спросить у твоей мамы, - пояснила она и стала говорить. – Вы не знаете, случайно, телефон нашей секретарши? Очень хорошо, продиктуйте его мне, пожалуйста.

Секретарша появилась очень быстро. Она жила недалеко от офиса.

- Ах, Надежда Евгеньевна, в следующий раз предупреждайте, что задерживаетесь. Видите, как неловко получилось. Я вас закрыла… Хотя ведь знала, что вы позже всех с работы из фирмы уходите, не жалеете своего личного времени. Могла бы и проверить. Здесь еще или домой уже ушли. А мобильничек-то я попрошу на работу брать. Мало ли что случится.

Вскоре Мария избавилась от своей навязчивой идеи фикс похудеть «до полусмерти». Её мама собиралась уехать на Дальний Восток к своим близким родственникам на постоянное место жительства. Должна была ехать к ней и Маша. Мария обещала писать Надежде письма о своем здоровье и посылать электронной почтой.

- Хорошо, я буду ждать твоих писем с нетерпением, - кивнула Надя в знак согласия, - это тот редкий случай, когда я с тобой, бывшим пациентом буду общаться и мне хочется с тобой общаться. Скажи мне только честно, положа руку на сердце, как ты себя чувствуешь?

- Я чувствую себя яркой женщиной, - воскликнула Маша и она светилась каким-то внутренним светом и в самом деле, казалась такой яркой и импозантной, что надежда поняла, что Мария станет счастливой женщиной.

А мама её растрогалась и на прощание сказала Наде:

- Вы знаете, я где-то прочитала стихотворение, и оно мне так понравилось, что выучила его наизусть. Думаю оно написано про вас. И я хочу его вам и прочитать:

Можно по-разному в жизни жить

В горести жить и в радости

Вовремя есть и вовремя пить

И вовремя делать гадости.

А можно и так: на рассвете вставать

И в ожидании чуда

Рукой обожженное солнце достать

И подарить его людям.

Надежда хотела сказать растроганной женщине, что никакого чуда она не совершила, но вспомнила любимое её изречение: «Не надо сдерживать порывы, исходящие от сердца», коротко попрощалась:

- Двигайтесь к своей цели уверенно и легко. Счастливого вам пути.

Новая встреча со старой знакомой

Дверь в кабинет Нади распахнулась и она увидела Зину. С ней Надежда не виделась несколько лет и хотела спросить, что произошло за эти годы, но Зинаида её опередила.

- Умер Федя, - произнесла Зина как-то спокойно, но излишне нарочито спокойно. Так, что Надежде не пришлось просить посетительницу успокоиться, и она сказала:

- Расскажите, пожалуйста, мне, что же вас беспокоит.

Рассказ Зины был долгим исповедальним, но не очень связным. Она выкладывала свои впечатления Наде, то с начала, то с конца события. Но у психолога априори – терпения не занимать. Надежда слушала Зину, иногда вставляла мелкие реплики, чтобы уточнить для себя какую-то деталь.

О смерти мужа, с которым она несколько лет не жила, ей сообщила дочь.

- Мама, приезжай в морг, - услышала Зина голос Нины. – Гриша договорился с водителем «ГАЗели» за пятьдесят тысяч увезти тело нашего отца на вашу родину предков, в Бирск. Мы приедем туда с Гришей на его машине и будем заниматься всеми формальными вопросами, чтобы получить все необходимые документы для захоронения отца.

Зина поехала, но вспомнилось не совместно прожитые годы с Федей, а про свои мытарства с ним.

Бирск, где они познакомились с ним, Зина очень любила. Дома в старинном купеческом городе, где больше половины населения были русские, построенные еще в конце девятнадцатого века, имели своеобразную архитектуру. Они были двух, трехэтажными. Фасады окрашены преимущественно в голубой цвет, а обрамления окон, откосы, пилоны, выступали на стенах, сияли белизной. Поднимаясь по косогору к вершине Галкиной горки, голубизна фасадов сливалась с цветом светло-синего неба, а белые разводы полосок белого смешивались с белыми сгустками и перьями облаков. На Галкиной горке находилось исправительное заведение, а попросту – тюрьма. И местные барды исполняли оды и гимны городской достопримечательности. Мотив и мелодия их были слизаны с популярной песенки 70-80-х годов прошлого века: «У моря у синего моря, с тобою мой милый с тобою… И сладким кажется на берегу поцелуй соленых губ…».

Хотя любой исполнитель объявлял свой номер примерно так:

- Музыка народная, слова мои!

И начинал петь:

На горке

На Галкиной горке

Стоит санаторий «Курортник»…

Дальше следовали куплеты, насыщенные уголовно-уличным жаргоном, таким, что некоторые соленые словечки не стоит упоминать сейчас, чтобы они не резали слух непосвященных в эту тему.

Она приехала, когда во дворе морга собрались Зинины родственнички: сын Григорий со своею женой и Нина со своим мужем. На заднем сиденье оставалось одно свободное место. Середина марта была вьюжной и холодной, как будто не март стоял, а февраль. Зина влезла в теплый салон автомобиля и умостилась рядышком с дочерью. Всем семейным кланом стали поджидать водителя «ГАЗели», который согласился доставить гроб с покойником с морга до далекого Бирска в Башкирию. Гриша несколько раз звонил водителю, а тот каждый раз отвечал одинаково:

- Сейчас, сейчас, дорогой ты мой Гришенька! Еще минут десять-пятнадцать, и я устраню оставшуюся неполадку и подам свою карету к дверям морга.

Гриша в ответ только матерился и огрызался.

- Тоже мне карета… Обычная колымага. И форсу, будто подает нам к порогу Мерседес-Бенц.

Трепал нервы им и служащий морга.

- Друзья мои, - обращался он к Грише. – Вы морочите голову мне уже полдня. Но главное не это. А то, что до конца рабочего дня осталось полчаса. Если в течение этого времени ваш шофер не подаст свою машину к нашим воротам, придется отгрузку гроба перенести на завтра.

- Как так на завтра, - завелся Гриша. – Мы должны уехать в Бирск сегодня.

- Я бесплатно сверхурочно работать не собираюсь. А вам предлагаю нанять моего знакомого водилу. У него машина всегда готова к поездке и работает чётко как часы.

Гриша, обложив служащего морга трехэтажным, стал названивать своим друзьям. Один его дружок согласился подъехать через сорок минут.

- Вы подождите уж, пожалуйста, минут десять после окончания рабочего дня, - попросила служащего Нина.

- Никогда и ни за что, - резко произнес он, обиженный неприличным поведением Гриши.

Зина не стала препираться ни с сыном, ни с дочерью, а тем более со служителем ритуальных услуг. Она предложила выход из тупиковой ситуации.

- Я вас прошу, - обратилась она к «Харону», распорядитесь вынести гроб во двор, на улицу. Сейчас холодно и ничего с трупом на морозе не случится. А нам всё равно надо дожидаться «ГАЗель». Зато вы тут же снимете с себя бремя ожидания, выполнив свой служебный долг, можете со спокойной душой уходить домой.

На том и порешили. Когда приехала «ГАЗель», началась метель. Но оказалось, что в салон «ГАЗели» гроб поместится, если выкинуть из кузова все кресла. А значит, придется ехать на легковом автомобиле всем пассажирам, которые в нем сядут. Да, впрочем, в зимнюю стужу, в пургу в дальней поездке просто необходима машина сопровождения. А тут еще приехала в морг и мать Нининого мужа. Тоже захотела отметить поминки Федора. Но экипаж-то легковушки уже полностью укомплектован.

И опять разрешила эту возникшую проблему Зина.

- Я не поеду в Бирск, - сказала она, помрачнев, как только подъехала к моргу душегубка. – Пусть Нинина свекровь едет с вами.

Сказав это, Зина подумала:

- Не хочет родная земля принимать Федю. Никак не хочет, сколько проблем возникло.

От такой тяжелой мысли нахлынули не менее мрачные воспоминания. К ней заглянула перед Фединой смертью соседка по даче и повинилась ей, что она чуть ли с Федей не согрешила.

- Захожу я к тебе на дачу и вижу, что на кровати около окна лежит Федя. Он абсолютно голый, и молча, машет мне рукой: мол, подходи поближе и ложись на кровать рядом с ним. А я как увидела его мужское-то достоинство, то и взыграло у меня ретивое: и хочется, и колется, и мамка не велит. Еще мгновение и я, наверно, направлюсь к нему прелюбодействовать. Так неодолимо потянуло к мужчине, вытерпеть не могу. Я ведь уже несколько месяцев не испытывала мужской ласки.

- И что же ты растерялась? – спросила Зина. – Взяла бы да и сбила свою охотку.

- Может быть, и сбила её, - улыбнулась Зине, - но снится мне, будто открылась дверь дачи и в комнату входит женщина. Я подумала, что это ты: полненькая, приземистая, ступает грузно, идет ко мне не торопясь. Я от волнения не сразу и сообразила, что тебе хочу напакостить. И … проснулась.

- Не переживай ты так, не бери близко сон к сердцу. Мне он и его похождения давно уже безразличны, да и во сне не я тебе приснилась, а мама Федора. У моей свекровки была точно такая фигура, которую ты описываешь. Это его мама и приходила к тебе во сне, чтобы Федю к себе забрать. Я его разлюбила, а мать любит своих детей всегда, сколько бы горя они ей не преподнесли.

- Но всё же, мужем твоим был, а хотел изменить тебе со мной, пусть и во сне… Неужели ты так разлюбила его, что уже ни к кому, ни к кому не ревнуешь?

- А за что же его любить-то было, - усмехнулась Зина. – Он внешне не был красив, к тому же маленького роста, чуть повыше меня. Да и материально не обеспечивал меня. Всё своим трудом, да горбом зарабатывала благосостояние для семьи. Когда мы собирались пожениться у него не было денег. Покрутил перед моим носом сторублевкой, чтобы я не усомнилась, что он не босяк. А что это за деньги сто рублей? Плюнуть и растереть – и все дела. А теперь, когда жизнь прожил, тоже денег нет. Нина говорит, что глянула в сберкнижку, а денег-то на книжке уже кот наплакал – опять сто рублей. Хотя на счету была сумма о-е-ёй какая. С чем пришел в семью, с тем и уйдет в мир иной. Сняты денежки все со сберкнижки.

- Но ведь на даче-то Федор работал здорово, - возразила подруга. – и овощи и фрукты были, а картошку мешками в город возил.

- Согласна, что все с дачи Федя возил в город. Да только не мне сельхозпродукция дачная предназначалась. Нет, вру! Один раз привез мне под Новый год мешок картошки. «Возьми, - говорит так язвительно, - выращенные мною эти корнеплоды!». Так и сказал, не картошку, а «корнеплоды». Я чуть ли не поперхнулась, чай в это время пила.

Зина на секунду замолчала, а потом продолжила:

- Забери это мешок немедленно, - рявкнула я на него. – Не хочу, чтобы ты потом лицемерно всем говорил, что обеспечивал меня всю зиму овощами.

- А он что? – спросила подруга.

- а ничего! Взвалил мешок на спину да и потопал на лестничную площадку. Вызвал лифт и уехал. Только я его и видела. Потом и носа своего не показал в мою квартиру больше не совался. Зато, когда я на дачу к себе приезжала, всегда заказывала одной деревенской женщине молоко и сметану. Она приедет, начинает молоко и сметану по банкам разливать, Федька тут как тут и свои банки молочнице подставляет да смотрит – пусть она их до краев пополнее наливает. А если я в город уеду и в моих банках молоко и сметана останутся, то приехав снова на дачу, ничего в них не остается. Федя всё умнет в свой живот.

- Это, какое же нахальство иметь надо, - возмутилась подруга.

- Да ему хоть плюнь в глаза, а он утрется и скажет, что божья роса. Но, когда он меня избил и обещал привести ко мне в дом другую женщину, то я порвала с ним все отношения.

- Ты стала, Зиночка, жертвой своей искренней любви.

- Я скорее не жертва, а сама себе палач. Сама вынесла себе приговор, сама его и исполнила. Вот говорят, что женщины любят ушами – и это правда. Уши нас часто обманывают. А обмануть-то нас очень легко, мы так верим говорящему нам всякие нежные слова любви. Но на поверку оказывается слова о любви, тоже не любовь. Как часто я теперь вспоминаю советы моей мудрой матушки. Она же мне добра желала, но, чтобы не обидеть вроде бы про себя частушку пела:

Не хотела мать моя,

Слушаться совета

Рано вышла замуж я

Поспешила в этом.

Зина опомнилась и отряхнула прочь нахлынувшие воспоминания, когда гроб собрались занести в «ГАЗель». Нина попросила снять мужчин крышку, чтобы её мать смогла взглянуть последний раз на мужа.

Подходила Зина к гробу медленно с сухими глазами без единой слезинки. У неё словно комок из груди, который ей дышать мешал, вывалился. Ей стало так легко и свободно, будто от тяжелого груза освободилась. И не было нисколечко сожаления, что Федя умер.

Она взглянула в лицо мужа. Оно было у Федора светлым и не потемнело, не почернело, как это бывает у многих покойников. Скулы у Феди опали, он перестал походить на азиата, да и нос его заострился и стал очень аккуратным и красивым, а не обычной картошкой. Выражение лица стало таким умильно-радостным, что будто Федя был рад, что умер. Избавился от мытарств на этой бренной, грешной земле.

В Бирске гроб расколотили, тело завернули в тряпки. Уложили в узкую как щель ямку-могилу, между запеленатым в материю трупом и вертикальными стенками могилы зазор оказался не более двух-трех сантиметров. Сверху заложили досками от расколоченного гроба и присыпали комьями мерзлой земли и песком.

Живым - живое, а мертвым – мертвое

С Гришей отношения после похорон у Зины ещё больше натянулись. Он получил в морге свидетельство о смерти своего отца, но матери его не отдал.

Этот поступок сына и вовсе вывел Зинаиду из равновесия. Но зато она вспомнила о мудрых советах психолога надежды Евгеньевны и обратилась к ней за помощью, за советами.

- Почему вас волнует, что свидетельство о смерти забрал ваш сын? – спросила Зину Надежда.

- Мне юристы объяснили, что я прямая наследница на всё имущество и денежные средства мужа. А вступление в наследство наступает через полгода после его кончины, - сообщила Зинаида.

- Так зачем вам же беспокоиться, если у вас приоритет на наследство? Попросили бы Гришу отдать вам свидетельство о смерти мужа.

- А я его попросила сразу же вернуть мне этот документ и спросила: «Когда мне отдашь свидетельство о смерти Феди?». А он вместо ответа задал мне самой вопрос: «Ты что сто лет собираешься жить?».

- А что вы ответили?

- Прочитала ему стихотворение:

60 – золотых, 60 – трудовых

Эти годы мне жизнь отсчитала,

60- это миг, 60 - это жизнь

6- - это только начало…

- И добавила: «А сколько я хочу прожить, сама не знаю». Не заглядывай поперед, куда Бог приведет. Живи по возможности и на небо не торопись.

- Вот ты как запела, - усмехнулся Гриша. – Я не отдам тебе свидетельство и наследство получу сам…Зачем тебе деньги, ты же пенсию получаешь. И меня злит и бесит, что ты собираешься приобретать имущество батино к рукам.

- Запела так, потому что не хочу болеть, стать дряблой, дряхлой старухой. А пока: «Не хожу в аптеку, не хожу к врачу. Я теперь свои болячки только песнями лечу!». Но твой батя ничего для меня не заработал. Он любил, живя со мной много лет, почти сорок, только себя, а ведь я же женщина и мне хотелось любви и тепла души. Всё имущество, которое ты считаешь, заработано твоим отцом, я сама его создала. И мне оно принадлежит по закону.

- Ты что судиться со мной хочешь? – спросил Гриша.

- Да, - ответила она.

- Так я на суд не приду!

- Не беспокойся, Гришенька. Не захочешь прийти сам добровольно в суд, то тебя приведут насильно как миленького, судебные приставы.

- Ты на меня обиделась, а я тебя теперь ненавижу, - разъярился Гриша.

- Какая может быть на тебя обида, когда ты мой сын, - спокойно, хотя ей это спокойствие далось с трудом, Зина ответила:

- К тому же, кто обиду в сердце носит, тот свое здоровье косит… Тебе же, хоть ты на меня сердит и зол, зла не желаю. Желаю же здоровья, любви и достатка, чтоб денежки липли к ладоням и пяткам.

- Такта и умения достойно отвечать на вызовы судьбы вам не занимать, - с удовлетворением отметила Надежда. – Но мне хочется, чтобы вы разобрались в причине злости Гриши. Откуда она появилась, с чего началась. Ведь если сына настраивал против вас муж, Федор, то теперь-то, что подталкивает Гришу к конфронтации с вами.

- По-моему, тут причина заложена на генетическом уровне, - после долгого размышления ответила Зина. – Сначала меня ненавидел или, может быть, просто игнорировал муж, а теперь вот сын. Однажды прихожу домой, смотрю, а холодильник не работает. Потрогала шнур с вилкой электропровода, слышу, что холодильник затарахтел, заработал. Значит, в розетке нет хорошего контакта. Заглянула в зазор между стенкой холодильника и стенкой кухни, а там розетка вырвана, из стены торчат оголенные провода. Хорошо, что я не полезла руками проверить вилку шнура электропровода, а пригласила внука Алёшу. Он пришел с другом, выключили полностью в квартире электроснабжение и отремонтировали вырванную с корнем из стены розетку. Кто её вырвал – догадаться нетрудно. Только у Феди были ключи от моей квартиры. Хотя он не жил со мной, но ключи мне не вернул. Значит, он желал мне смерти. И сделал так, что если бы меня убило электротоком – как несчастный случай. Мол, полезла дурная баба розетку подремонтировать, а её электротоком-то и шандарахнуло. Насмерть. Мне остается только добавить, что оценивай только свою жизнь, а у других отнимать её, не у кого нет права.

- Но с мужем дело прошлое, он раньше вас всё-таки умер, - стала выяснять обстоятельства Надя. – Вы мне лучше про причину Гришиной злости расскажите.

Но Зинаида не могла успокоиться от нахлынувших воспоминаний и стала опять рассказывать про мужа.

- Помните, я рассказывала как Федя сметану, и молоко уписывал за обе щеки. Всё никак нажраться досыта не мог. Так вот перед смертью и подавился. У него произошло сужение пищевода. Он в диаметре где-то тридцать шесть миллиметров, а у Федьки врачи замерили – всего три миллиметра. Чтобы пища в желудок проходила ему трубку в месте сужения пищевода вставили. Так он Нине жаловался: «так хочется борща покушать, а не могу. Подавлюсь и захлебнусь».

Надежда хотела напомнить про свой вопрос, что её интересует причина злости Гриши. Но краткость Зины не устраивала, она просила женщину рассказать поподробнее. Но Зина и сама опомнилась и принялась рассказывать про Гришу:

- Мой сын, как только родился и ещё только грудь сосал, был невыносимо злым и кусачим. Хотя молока в груди вполне хватало. Соски у меня так набухали от молока, что растрескались. К ним из-за трещин притрагиваться самой было больно, а Гринька ещё их, непонятно почему, ещё и кусает. В детский садик водила, он ещё не мог на ножках долго ходить, так на коленках приспособился передвигаться, даже бегать. И тогда он стал злым и коварным. Подбежит к кому-нибудь из ребятишек и кусает, да так больнюче, что те в плач и в крик.

- А что же, воспитатели-то плохо следили за детьми. Позволяли Грише, который даже плохо ходил, обижать детей. И за какие места тела он кусал ребятишек? – спросила Надя.

- Кусал Гришка за что попало: за ногу, за попу, а кто совсем маленький, то и за ухо укусит. А воспитатели не дремали. Мне выволочку такую устроили, что я сама места себе не находила. Сказали, что если мой сын будет и дальше хулиганить, то его самого взрослые нахлопают по заднице. И я даже не сопротивлялась. Сказала: «Раз заслуживает наказание, то лупите его, как сидорову козу. В таких случаях не бытиё определяет сознание, а битьё». Вот с каких пор определился характер Григория.

- А как у него обстоят взаимоотношения внутри своей семьи?

- Мне пожаловалась как-то жена Гриши, что он поздно домой приходит. А я возьми да и посоветуй ей: «он же сидит там за компьютером в офисе и работает. Раз тебе скучно одной дома сидеть, то возьми да подъедь к нему на работу. Увидишь, что он находится на производстве, занят делом. И ему будет приятно, что ты его так любишь, что одна дома не можешь усидеть, к нему даже на работу прибежала».

- Она восприняла ваше предложение положительно? – спросила Надя.

- Нет, - ответила Зина. – Она наговорила ему всяких гадостей. Будто бы я сообщила супруге моего сына, что у него есть любовница. А ей посоветовала втихаря проследить за Гришей и убедиться, что он изменяет жене. Ох, как взбесился Гришенька! И позвонил мне в двенадцать часов ночи.

- Ты зачем наговариваешь на меня? – спросил Гриша раздраженно.

- Я тебе, сынок, жену не выбирала. Сам её нашел, сам женился. Поэтому если вини, то не меня, а самого себя. Нужно искать жену и друга, которым доверяешь. И всегда будь частным сам с собой, не лги самому. А ты свою вину хочешь переложить на другого. На вору и шапка горит. Если тебя так оскорбило, что я про твою любовницу рассказала, хотя этого наговора с моей стороны не было, значит, ты, мой дорогой, пошел по дорожке отца. Федя-то открыто мне изменял и даже собирался привести в мой дом вторую жену.

- Опять ты меня обвиняешь в беспутстве! – закричал Гриша, а Зина ему ответила кротко и смиренно:

- Я никого не обвиняю и не кляну. Почему ты так разгневался, Гришенька? Ты, возможно, терпишь любовные неудачи, а срываешь зло на других. Вот и все объяснения твоего гнева. Я советую тебе – научись властвовать над собой. И верни мне добровольно документы. У тебя свербит желание захватить незаработанные тобой деньги? Но это решит суд. А дети не могут быть судьями для своих родителей. И родителей себе не выбирают. Ты посмотри на часы: уже второй час ночи. Желаю я тебе сейчас от всей души спокойной ночи и сладких снов тебе, сынок! Я люблю всех своих родных: и сына, и дочь.

После разговора с сыном Зина долго не могла уснуть. Сон сморил её лишь под утро.

- Ах, Гриша, Гриша, - думала Зинаида. – Тебя угнетает мысль, что долго проживу на этом свете. Ребенок появляется на свет, головкой вперед, прижав сжатые кулачки к своему личику, видимо, сразу же заявляя о своих амбициях – весь мир будет в моих руках. А уходит-то из этого мира с открытыми ладонями, как бы предупреждая всех своих знакомых и родных: «Смотрите у меня в них ничего нет. Я ничего не беру с собой на тот свет! Я оставляю всё вам, мои дорогие родственнички!».

Надежда Евгеньевна была довольна, что после долгих и откровенных бесед вот такие позитивные мысли родились у Зины.

Толкование снов и сновидений

Подруга Зины, Клава, которая рассказывала ей когда-то, как она чуть ли не изменила во сне Зинаиде с её мужем, наслушавшись о тонком психологическом таланте Надежды Евгеньевны, решила тоже обратиться к психологу со своими проблемами. Пришла в салон офиса на приём в кабинет Нади.

Клава сразу же рассказала про сон, где Федя предлагал ей свои сексуальные услуги и она с удовольствием бы легла к нему в кровать если бы не помешала подруга Зина (как в начале думала женщина) появившись внезапно в комнате, где лежал абсолютно голый Федор. С тех пор Клавдии часто стали снится эротические сны.

- Объясните мне, как психолог, почему мне снятся такие сны? И какое значение они несут.

- Мы живем не одни, а в обществе. В нём сложились различные запреты, табу на поведение индивидуума, - стала пояснять Клаве Надежда Евгеньевна. – Есть моральные и нравственные принципы общества, которые закреплены законом в государстве, а в христианстве все десять заповедей нагорной проповеди, которые перечисляют какие поступки нельзя совершать человеку, чтобы не разрушить нравственные устои. Но в каждом из нас существует инстинкт самосохранения и сексуальный инстинкт. Вся теория Фрейда основана на втором основном инстинкте. Психоаналитик считал, что он, либидо, является мотивом всех наших поступков: и высоких, и низких. Наше сознание в силу запретов, которое наложило общество, готово препятствовать им. Энергия либидо прорывается во снах, ищет обходные пути в умственных и физических поступках. Сновидения это наш потаенный код желаний, которые хочется удовлетворить, и они проявляются во снах в образах-символах. Но не каждый сможет понять смысл или нелепость нашей ночной бессознательной жизни.

- Но, значит, можно угадать во сне какое-то событие, которое может произойти со мной? - спросила Клава.

- Толковать сновидения пытались ещё в глубокой древности, - ответила Надя.- Сновидение подобно Луне – светят отраженным светом. В них отражаются наши переживания и мысленные желания, которые были наяву. Иногда такие желания прорываются не в момент сна, а даже во время бодрствования.

- Приведите, пожалуйста, пример, когда проявляются желания наши наяву.

- Пожалуйста, - улыбнулась Надя. – Например, выступает председатель собрания, а ему не хочется долго обсуждать повестку мероприятия. Он устал, раздражен и вместо того, чтобы сказать: «Я открываю заседание», говорит: «Я закрываю заседание». Это не оговорка, которая подтверждает, что председатель не желает говорить о неприятном ему вопросе. Я однажды услышала от одной женщины откровения, о её постоянных мыслях, когда вместо слова «организм», она неожиданно для меня и для себя произнесла свое мучавшее её желание – «оргазм». Сказать слово «оргазм» заставило вне её воли царство бессознательного. Существует Эдипов комплекс, который произошел от ревности сына к отцу. Мальчик уважал и одновременно ненавидел своего родителя. Отцу доставалась любовь, и ласка матери, и он убил его и женился на своей матери.

- А я знаю женщину, которая вступила сознательно в половую связь со своим сыном, - оживилась Клава, услышав о пресловутом Эдиповом комплексе у мальчиков и юношей. Её сына посадили за убийство. Он приревновал свою возлюбленную девушку во время свадьбы к другу. Подумал, что дружок-то его опередил, и девушка с ним была раньше близка, а теперь вот решила выйти за него замуж. Из тюрьмы сын писал матери жалобные письма о своих моральных и физических страданиях. Он умолял мать уговорить девушку, которая официально стала его женой, после регистрации брака в ЗАГСе, а по сути превратилась в «соломенную» вдову, приехать к нему на свидание. Девушка не согласилась приехать и тогда мать приехала на свидание к сыну одна. Он бился в истерике, говорил, что покончит с собой, наложит на себя руки. Мать пыталась успокоить его, обнимала сына, гладила по голове и спине, целовала ему лоб, шею, а, когда поцеловала парня в губы, то какая-то искра проскочила между ними. Сын стал снимать с матери одежду, а она не сопротивлялась, а помогала ему, шепча на ушко: «я тебя люблю, мой дорогой! Хочу любить не только как мать сына, а и как женщина мужчину». Так Света стала любовницей сына.

- Такая половая связь между кровными близкими родственниками называется инцестом, - произнесла Надя. - Только для тех партнеров, кто инцест совершает, это запретная тема для разговоров. Свои сексуальные переживания они тщательно скрывают. Их интим – это тайна для посторонних, которая спрятана под замками с семью печатями и я удивляюсь, что ваша героиня рассказа Светлана решилась раскрыться перед вами. Хотя тайное всегда становится явным. Вы читали мифы Древней Греции? Тогда прекрасно знаете, что античные языческие боги, в своих сексуальных поступках ничем не отличались от простых людей. Совокуплялись в одной семье друг с другом: отец с дочерью, сын с матерью, брат с сестрой, племянник с тётей. Мой муж Виктор – историк. И общаясь с ним, я хорошо знаю о деталях некоторых интимных похождений титанов и небожителей.

- Она раскрылась передо мной не только в ярких воспоминаниях о своем, как вы выразились инцесте… а в буквальном смысле.

Обрадовалась Клава, что психолог готова слушать её повествование и дальше. Стала взахлеб рассказывать про Свету, раскрывая Наде тайны либидо Светы, а заодно и свои:

- Света призналась мне, что её будто безумие охватило, когда она страстно отдавалась сыну, а он воспринимал её как любовницу, совсем забыв про свою родственную связь. Называл её «Моя богиня» и покрывал поцелуями всё тело, не стыдясь ласкать Светочке то интимное укрытое местечко, которое никогда не целовал даже невесте.

- Им страсть затмила разум, - пояснила Надежда Евгеньевна. – Сознание их настолько деформировалось, что они стали воспринимать себя только как сексуальных партнеров и не более.

У Фрейда есть такое выражение – принцип удовольствия. Извращенные способы сексуального удовлетворения находятся по ту сторону… принципа удовольствия.

- Это точно вы сформулировали – принцип удовольствия, - восхитилась Клава. – И мне захотелось безумно получить такое же удовольствие, которое испытала Света. Но поскольку у меня не было в тот момент сексуального партнера, то меня стала мучить бессонница. Но если хоть немного сон одолевал меня, то снились такие эротические картины, на грани порнографии, что у меня дух захватывало. Чувствовала будто наяву то, что Светка рассказывала. Но самое главное: просыпалась не с больной головой, не разбитая, а с чувством глубокого удовлетворения и… удовольствия. Почему бы вам это не исследовать.

- Ваш случай феноменален, - ответила Надежда Евгеньевна. – «Сон, - сказал один философ, - это освобождение души от оков внешнего мира». А вы и ваш организм во сне ощущаете эмоции, которые не возникают у вас во внешнем мире. Сон – это символ, а для вас ключ утоления эмоций, которые не могут совершиться наяву. Хотя, когда у мужчины или женщины огромный перерыв в половой жизни, то случаются непроизвольные оргазмы, когда они просыпаются, посмотрев эротический сон. А другие врачи психиатры смеются, считая сны морской пеной, на бурной волне… Буря в природе или страсть в человеке утихают, сколько бы ни бурлило море или страсть в теле и пышная шапка пены, вскипевшая на гребне волны или страсти, тихонько оседает, а потом и вовсе исчезает.

- Я к врачам не обращалась, - сказала Клава. – И слышала, что у юношей случаются от долгого воздержания поллюции…

- Но в вашем случае важен взгляд не врача, а профана. Он хоть и окутан предрассудками, но ближе к истине, - уточнила Надежда Евгеньевна. – А если снова вернуться к теории Фрейда, то во сне часто приходят интересные мысли и рождаются новые блестящие идеи. В другом случае необходимо абстрагироваться от нежелательных болезненных ассоциаций мешающих вам успокоиться и болезнь отойдет. Вы станете снова веселой и счастливой.

- Спасибо, Надежда Евгеньевна, - поблагодарила психолога Клава. – До новой встречи. Мне, к счастью, не придется избавляться от нежелательных ассоциаций. А от откровений Светочки мне становится так хорошо и приятно и хочется прочувствовать то, что чувствует на свидании с сыном Светлана. Когда она рассказывает мне с пылающим взором про свои чувства и эмоции, то я её боготворю и по светлому завидую ей. А когда она невзначай прикоснется к моему телу, то вся душа трепещет и дух захватывает. Вполне возможно, что я не во сне, а наяву, после порции эротических впечатлений от сказанного Светой получу прямо в её квартире тот самый «принцип удовольствия».

Надя только руками развела от такого всплеска эмоций Клавы, но не стала комментировать её откровения:

- Если я ей скажу сейчас что-то против, то Клава может замкнуться и уйдет в себя и уже больше ничего не расскажет. Но отношения Светы и Клавы явно уже зашли далеко-далеко. Они на уровне бессознательного, где властвуют низшие животные инстинкты. И поступки людей, подчиненные им становятся неуправляемыми. Они ведут в это время себя непредсказуемо дерзко, нерационально, не чувствуя стыда, переступая все нормы этики. Но, перешагнув однажды запретную черту, Света и Клава будут повторять свои, запрещенные общественной моралью, поступки снова и снова. Как сама Клава призналась, что «ей приятен «принцип удовольствия». Наш мозг похож на айсберг, где сознание – видимая верхушка айсберга, глыба, а бессознательное намного громаднее, чем видимая часть айсберга, но насколько она велика, определить невозможно – всё скрыто во мраке морской пучины. Так же обстоит дело и в нашем мозгу. На верхних этажах светло и всё понятно, а в нижнем, темном подвале мозга заперты нами не реки как в ящике Пандоры. От того зависят наши поступки. Нормальные сексуальные влечения ведут к рождению новой жизни, к созидательности. Но поддаваясь темным силам, приходишь к разрушению, к смерти.

А вслух Надя произнесла:

- До свиданья. Жду вас. Надеюсь, вам приснятся приятные сны, чтобы про них вам захотелось рассказать мне.

А самой так натерпелось встретиться со Светланой и поделится впечатлениями с ней, что стала методично ускорять свой шаг. Если бы у неё были крылья, то она бы воспарила в небо и ринулась бы с высоты прямо в окно квартиры, в которой проживала и поджидала Клаву Светочка.

Войдя в распахнутую Светой дверь, Клава стала извиняться, что опоздала.

- Ты знаешь как было интересно разговаривать с психологом, - сообщила Клава для подруги. Всё слушала бы её и слушала бы.

- Не ревную, но на первый раз предупреждаю, - сначала нахмурилась, а потом улыбнулась Света. – Ладно, будь проще и не только психолог, все люди к тебе потянутся. Мы станем им интересны, если перестанем кочевряжиться и выпендриваться.

- Да я и не люблю выпендриваться, - призналась Клава. – Иногда моя застенчивость мне очень даже мешает.

- Это свойство присуще всем нам славянам, - согласилась с подругой Света, - как сказал классик: «Застенчивость русской природы, застенчивость русской души». Видишь, это свойство в нас заложено изнутри, природой.

- Без твоего общения, - сказала Клава, - мне стало труднее идти по жизни.

- Это хорошо, Клава! И я тебе признательна, что ты так часто общаешься со мной. К хорошему быстро привыкаешь, но не забывай заботиться не только обо мне, но и о себе. Тоже мне проблема: «Мне трудно без тебя идти по жизни». Есть такое присловье, которое отвечает на твои вздохи: «Кто как за ногами ухаживает, тот так и ходит…».

- Но ко мне пренебрежительно относятся мужчины, потому что я некрасивая. А ты меня понимаешь, поддерживаешь и помогаешь выходить из стопора, когда я впадаю в депрессию.

- Чудачка ты, - обняла Клаву Светлана и так нежно прижалась к груди подруги, что у Клавдии дыхание перехватило от счастья. С лица воду не пьют. Не тот хорош, кто лицом пригож, а тот хорош, кто на дело гож.

Клава справилась с волнением, и с благодарностью поцеловав троекратно Свету, выдохнула, ощутив прилив радости, и произнесла:

- Я счастлива, что ты есть в моей жизни и люблю тебя. Хотя ты и посмеиваешься надо мной: «Любовь как суп – первая ложка обжигает, а последняя слишком холодно». Но мне много не надо и я привыкла обходиться малым. Подую на горячую первую ложку с супом и проглочу, чтобы не обжечься. А если в моей тарелке останется только последняя ложка твоего супа, то я с благодарностью хлебну остывший суп. Подержу во рту, чтобы он согрелся и с удовольствием проглочу и эту ложку, которую оставила ты для меня… буду счастлива…

- Не жалеешь теперь, что даже во сне, ты когда-то не посмела согрешить с мужчиной, который так хотел тебя осчастливить.

- Нисколечки не жалею. Светочка, ты же мне рассказывала, что твой сын сначала сказал, что ты для него стала как свет в окошке. Потом стал играть словами. Свет - Светлана – Света. И с тех пор называет тебя не мамой, а Светой. Понимает, что ты, пожертвовав собой, перешагнула запретную черту и, не перестав быть мамой, стала для него светом в окошке – Светой. Тоже самое и со мной. Я боготворю тебя, ты для меня свет в окошке. Только ты смогла подарить будто мама, новую жизнь. Я никому не говорю об отношениях с тобой, о сексуальных играх, но подозреваю, что Надежда Евгеньевна догадывается. Но она счастливый человек! Муж нежно любит её. А она щедро дарит тепло своей души своим клиентам. И пытается, как психолог, сделать счастливыми нас.

- Дай Бог ей здоровья, ты перестала комплектовать, благодаря психологу, - улыбнулась Света. - Надеюсь, что тебе повезет в любви и встретишь в жизни свою мужскую половинку. В моей жизни мужчина появился снова, но встречаюсь я с ним, к сожалению, очень редко. Поэтому за неимением гербовой пишут на простой бумаге. И если у тебя есть вдохновение, то давай напишем в соавторстве элегию про любовь. Я- то уже готова, заждалась тебя и с нетерпением поджидала, когда же наши совместные желания пересекутся. Один политик, самого высокого ранга, красивый и обаятельный мужчина, как-то ответил журналисту Би-би-си: «в том, что женщине приходится искать эротическое внимание друг в друге, виноваты мы – мужчины».

- Спи, моя радость, усни, - прошептала, задыхаясь от возникшего возбуждения Светлана, и увлекла за собой Клаву в прекрасную страну эротических снов.

Рано утром Клава выскользнула из подъезда от Светы, воровато оглядевшись, и успокоилась – никого из соседей Светланы на улице не было. Но только подошла к углу здания, как на тротуар, по которому шагала уверенно и энергично Клавдия, вышла её подруга Зина.

О… - воскликнула Зинаида. – Кого я вижу!.. Сколько лет, сколько зим, подруга. Шило в мешке не утаишь. Хоть ты стараешься соблюдать конспирацию, я всё же заметила твои частые посещения квартиры Светы. Видимо, желанный гость для неё. А сияешь-то от счастья, как новый пятиалтынный. Ладно, свекровь моей дочери Нины в женской тюрьме сидела и там повела себя, скажу откровенно, лесбиянкой. А ты зачем привязалась не к мужчине, а к женщине? Что тебя связывает со Светланой, скажи мне, пожалуйста. Хотя понимаю, Света тоже в тюрьму зачастила, да встречается-то там не с оголодавшими без мужиков бабами, а с сыном.

Клава выдержала достойно эту лавину упреков, догадок, намеков Зины и пошла сама в наступление:

- Уж не ревнуешь ли ты меня к Светлане? Я не преступница, а ты не следователь, не обязана тебе давать показания и отвечать на твои дурацкие вопросы.

- Вот ты как заговорила! – возмутилась Зина. – А давно ли ты такой скромницей прикидывалась и извинялась передо мной, что во сне чуть ли с моим мужем не согрешила. Я с ним давно уже не жила и простила бы его измену с тобой. Ну, так он – мужик всё-таки. И я бы тебя поняла.

- Но сейчас его нет на свете, - сказала Клава. – Заводи себе другого мужчину…

- Я, подруга ты моя Клава, при его жизни никогда ему не изменила. И теперь по христианскому обычаю должна носить год траур по покойному мужу. Вот себя и блюду.

- Хорошо, откровенность за откровенность, - снизила тональность Клавдия. – И у меня в жизни были мужчины, но они смотрели на меня, как на половую … тряпку. Только что ноги об меня не вытирали, и за женщину-то меня не считали. Так – симоха да всё, подстилка для пьяного собутыльника. А с обыкновенной женщиной я впервые почувствовала себя женщиной. Такого счастья и любви я не испытывала никогда. Так зачем же мне отказываться от удовольствия? И кому, какое дело, каким образом я его получаю? Я не собираюсь уходить в монастырь.

- Я тоже не стану монашкой, - сникла Зина. – Но должны же существовать правила приличия. Ты думаешь, я не хочу личного счастья? Я родилась по восточному календарю в год собаки, но работала как лошадь. Собаке ведь тоже не приходится выбирать, чем зарабатывать на кусок хлеба. Была маляром, дворников, уборщицей. А в старости собака только под ногами прохожих путается. И её пинают сапожищами все, кому не лень. Но я буду искать мужчину, который бы любил и уважал меня. А ты меня знаешь. Если я за что возьмусь, то обязательно добьюсь.

- Ладно, Зин, не сердись на меня, - сказала Клава. – Ты сама пыталась меня обидеть и оскорбить. А я всегда к тебе относилась с уважением. Но у нас разные характеры: ты волевая, а я слабовольная, тихая, податливая женщина. И тому, кто меня любит, буду в тазике ноги мыть и эту воду с наслаждением пить.

- Эх, Клава, ты же не восточная женщина, а такая покорная и неприкаянная, будто наложница в гареме хана или бая. Ты покорная, а я гордая женщина.

- Я тебя за это всегда и ценила, Зина. Но вспомни, как ты учила меня прощать своих обидчиков? - Клаве опять не понравился тон подруги и её сравнение с наложницей гарема. Но пересилив себя, прочитала Зине стихотворение, которое когда-то Зинаида читала ей:

Пусть годы летят за годами,

О том, что прошло, не грусти,

А тем, кто когда-то обидел

Всем сердцем обиду прости

Не трать свои нервы напрасно –

Здоровье не купишь нигде

Пусть жизнь твоя будет прекрасна,

Здоровья и счастья тебе…

- Помню это стихотворение, но забыла, что читала его тебе когда-то, - кивнула Зина и спросила, - а зачем ты его прочитала?

- Хотя и говорят, что дареное вновь не дарят. Особенно тому, кто подарил, - начала объяснять Клава подруге, - но я его дарю от всего сердца. С этого стихотворения я перестала подолгу носить обиды в сердце, беречь свое здоровье, прощать других и не проклинать обидчиков, а желать им только здоровья и счастья. Тогда и у самой они появятся. Я жаждала любви, и она пришла ко мне. И жизнь теперь мне кажется сказочным сном.

- А я хочу любви не во сне, а в реальной жизни. Жаль, что наша жизнь так коротка, - посетовала Зина. – Бóльшая часть её прожита. Остался небольшой, да чего там, очень маленький её остаток.

И тут Клава произнесла такую волевую фразу, которую никак не думала услышать от неё Зина:

- Так вот я решила вцепиться зубами в этот остаток жизни и выжать из него столько удовольствия, счастья и любви, сколько можно будет из него выжать мне. Сколько моих сил хватит, чтобы побольше выжить…

Экскурсия в Дрезденскую картинную галерею

На втором приёме у психолога Клава вела себя не замкнуто, но без излишнего откровения. И очень сожалела, что Надежда Евгеньевна уходит в отпуск.

- Вы куда же собрались отдыхать? – спросила Клавдия психолога.

- Муж давно мечтал о нашем совместном отпуске, чтобы съездить по турпоездке в Германию. Хочет посмотреть в оригинале картину «Сикстинская Мадонна» в картинной галерее Дрездена. Художники ренессанса очень часто в своих произведениях обращались и к реальным историческим персонажам и к мифическим. Облики античных и христианских героинь появлялись очень часто на холстах известных художников. Они понимали, что любого зрителя пленит прелесть такой красоты, когда по лицам девушек скользят едва уловимые глазам светотени и обнаженные тела красавиц так и притягивают любопытные взору. Так, например, Леонардо да Винчи, Рубенс и Рембрандт написали независимо друг от друга картины с одним сюжетом и названием – «Леда и лебедь».

- У меня не было никогда такой несбыточной мечты, к сожалению, - вздохнула Клава. – А теперь я тоже буду мечтать о поездке в Дрезден.

- Зачем же мечтать. Если вы хотите поехать в турпоездку, то для этого нужны не мечты, а финансовые возможности.

- У меня есть на сберкнижке кое-какие накопления, - обрадовалась подсказке психолога Клава: «Надо и мне расширить свой кругозор и повидать другой, незнакомый мне мир. И если я буду знать, что где-то рядом находятся люди, которые так доброжелательно относятся ко мне, то не страшны будут трудности поездки по чужой стране». - А чем знаменит сюжет картины «Леда и лебедь».

- Самому главному богу античного мира, Зевсу, понравилась жена царя Спарты – Леда. И Громовержец Зевс, превратившись в лебедя, и в таком виде овладел Ледой. Плодом их любви стали мальчик Полидевк и девочка Елена Прекрасная. Из-за красивой женщины Елены, когда она выросла, началась Троянская война.

В художественной галерее Дрездена Клавдия следовала за супружеской четой неотступно. Клава сначала почувствовала некое небольшое разочарование. Она думала, что будет бродить как в Зимнем дворце Петербурга по огромным залам Эрмитажа. А оказалось, что Дрезденская галерея представляла собой один очень длинный предлинный зал, больше похожий на нескончаемый коридор, где слева и справа были развешены картины великих мастеров волшебной кисти. Но взоры притягивала торцевая стенка в конце демонстрационного зала, на которой и красовалось знаменитое полотно Мадонны.

Но едва Клава подошла к картине Рубенса «Леда и лебедь», тут же остановилась как вкопанная. Никогда в жизни она не видела такой неистовой страсти любовной. Тем более фигуранты её были не мужчина и женщина, а доставлял удовольствие Леде пернатое существо – лебедь. К тому же Клава уже приготовилась увидеть огромную белоснежную птицу, а на картине Рубенса лебедь был невелик, а окраска его перьев была не ярко-белая, а скорее всего грязновато-серая. Но Леде было не до разглядывания внешности своего партнера. Лебедь своим клювом-ртом коснулся ложбинки между красивыми грудями Леды и одарил женщину божественным поцелуем. От него и возникла та необыкновенная всепоглощающая страсть Леды. И она с упоением воспринимала мужские ласки любви лебедя.

Надежда и Виктор только беглым взглядом скользнули по шедевру Рубенса и не спеша, разглядывая следующие картины, двинулись к главной цели своей поездки - к неотразимой Мадонне.

Клава стояла неподвижно возле картины «Леда и лебедь». Её фантазия, как машина времени унесла Клавдию в ту прекрасную эпоху эллинов, когда боги и титаны могли превращаться в животных и в таком виде предаваться любовным утехам с понравившимся им женщинам. Она почти натурально ощущала, как лебединый пух прикасается к чувствительной нежной коже её живота и груди, а пульс застучал учащенным метрономом, по телу поползли мурашки, которые переросли в новую ипостась, превращаясь в мелкую дрожь. Ей показалось, или, в самом деле, послышалось, что лебедь подает ей знаки гортанным голосом: «Ге – ге – ге…».

Женщина очнулась от наваждения, выйдя из забытья, вдруг обнаружила, что рядом с ней стоит мужчина. Он был чуть старше её, невысок – сантиметров на пять ниже Клавы. Его покашливания и вернули Клавдию из иллюзорного мира в реальный.

- Что и вы увлеклись такой чудесной картиной любовной страсти? – спросила женщина, увидев, что у картины стоят только двое – он и она.

Экскурсия удалилась в самый конец зала и там тихонько обсуждала детали картины, которые экскурсантов заинтересовали.

- Да, - кивнул мужчина, - но меня больше заинтересовала ваша реакция на рубеновский сюжет в картине «Леда и лебедь». В жизни встречаются верные в своей любви семейные пары, в которых супруги ни разу не изменяли друг другу. И живут в любви и верности вместе до гробовой доски. О таких говорят – лебединая верность. В сюжете Рубенса хотя и участвует лебедь, но история запечатлела скорее двустороннюю измену: у Леды и лебедя есть свои семьи. А значит, Леда изменяет мужу, а лебедь-Зевс жене.

- А вы-то женаты? – спросила собеседника Клавдия и представилась: - Меня зовут Клава. А вас?

- Меня зовут Семен, но вы можете называть меня Сеня. Я женат, у нас с Мариной две дочери. Старшей, Илоне, скоро будет шестнадцать лет, а младшей Владе – двенадцать.

- Почему же вы назвались Сеней, если полное имя у вас Семен? – спросила Клавдия. – Ведь уменьшительное от Семен, я всегда считала Сёма, а не Сеня. Или по принципу по Сеньке и шапка?

- Я люблю приколы в мой адрес, и своей иронией меня не смутите, - отозвался Семён. – Меня родители в детстве звали Сеней, и имя Сёма с тех пор мне режет слух.

- вы с такой гордостью говорили о своей жене и детях, что прекрасно понимаю, как вам дорога семья. А я не замужем. И меня не интересуют сантименты в отношениях семейных пар. Я никогда не спрашивала раньше у мужчины – женаты ли они или же холосты. Если мне понравится мужчина, то мне абсолютно безразлично его семейное положение. А вот у вас я почему-то захотела узнать: женаты ли вы.

- Но ведь и с женатыми мужчинами могут познакомиться незамужние женщины, - не стал развивать дальше тему Сеня. – Вот у нас с вами уже есть общий духовный, а не физический интерес – великие художники Ренессанса. Я коллекционирую книги с иллюстрациями их картин: Рубенса, Рембрандта, Леонардо да Винчи и так далее. Если желаете дополнительно узнать об их творчестве, то можете взять у меня для прочтения книгу про какого-нибудь мастера. В моей личной библиотеке про художников с мировым именем более ста томов.

- Спасибо за дружеское предложение, - обрадовалась Клава. – Давайте обменяемся телефонами. Я никогда не думала, что меня так глубоко взволнует творчество Рубенса. Но мне неловко звонить вам по телефону первой. Вдруг ваша жена, услышав по телефону, что разговариваете с женщиной, приревнует меня к вам. Позвоните, пожалуйста, сами мне, когда никто не будет прислушиваться к нашему разговору.

- Хорошо, - пообещал Сеня. – Но на всякий случай запишите номер моего мобильника. Бывают разные обстоятельства. Вдруг вам потребуется моя помощь.

Клава поблагодарила за сердечность и открытость Сеню и, горько, усмехнувшись, добавила:

- Я никогда и ни у кого не просила помощи. Надеялась всегда только на себя.

Вернувшись в Питер, Клава долго и терпеливо дожидалась звонка Сени. Но он не звонил. И тогда, переборов свою робость, она позвонила ему сама. Хотя сама ни в какой помощи не нуждалась, а хотела пообщаться с новым знакомым и получить у него книгу про художника Рубенса.

- А, может быть, меня понуждает какая-то другая причина искать встречи с Семеном, а не интерес к Рубенсу? – мелькнуло в голове Клавы, и она набрала номер мобильника Сени.

И оказалось очень кстати. Не она, а Семён нуждался в помощи. Он попал в больницу, получив травму ноги.

В клинике Вредена

Семён. Кравцов работал более десяти лет в частной фирме «Свая» у предпринимателя Николая Брусникина. Он был мастер на все руки от скуки: сварщиком, капровщиком и стропалем в одном лице.

Николай Брусникин его директор, когда-то при Советском Союзе был парторгом в строительной организации нулевого цикла, которая готовила монолитные фундаменты на сваях для возведения крупнопанельных жилых домов. Иногда СМУ Брусникина в грунтах с высоким уровнем грунтовых вод забивала металлические шпунтовые сваи вокруг котлована, чтобы не допустить приток воды в него. Тогда можно проводить бетонные работы внутри котлована без всяких осложнений.

Николаю Сергеевичу Брусникину в 1991 году удалось приватизировать в свою долю собственности , получив бесплатно два крана, два электровибратора для забивания, погружения в грунт свай и пят КАМАЗов с прицепами для перевозки длинномерных грузов на кузовах площадках или же сыпучих (песка, земли, щебня) в самосвальных кузовах.

Так коммунист-пропагандист социальной справедливости стал капиталистом-эксплуататором трудящихся своей страны. К таким трудящимся относился и Сенька Кравцов. Семён был один из въедливых мужиков, которые любят считать деньги в чужом кармане. И посчитал примерный доход своего шефа Брусникина. Заказчик платил за забивку одного шпунта пять тысяч рублей, а сама металлическая свая стоили двадцать тысяч. Работая с одним краном и копром, бригада вгоняла в грунт сорок штук шпунта, и строительно-монтажные работы выполнялись на сумму один миллион за одну смену.

Бригада, где трудился Сенька, работала в две смены, а таких бригад у Николая Сергеевича было четыре. Итого за месяц получалось около двухсот миллионов финансового оборота в фирме «Свая», а за год два с половиной миллиарда рублей.

Но, как в одной русской поговорке говорится, любопытной Варваре в двери нос оторвали. На ногу Сеньке свалилась секция восемнадцатиметровой стрелы подъемного крана при расстыковке её на две половины.

Стрелу нужно было уложить сначала на подкладки, лежащие на земле, а потом уже разболчивать болты на фланцевых стыках. Прораб Миша Сечкин так и собирался сделать, но ему позвонил начальник участка и сказал:

- Ты, Мишаня, расстыкуй стрелу прямо на площадке кузова машины, на которой будете перевозить. А после расстыковки уложишь две половинки стрелы рядом, чтобы концы стрелы не свешивались с заднего борта более чем один метр. Гаишники, если груз свисает более полутора метров с заднего борта, могут остановить тебя на полдороги, да еще и оштрафовать за нарушение правил движения автомашины с большим габаритным грузом. Это тебе надо? Уже близится конец рабочего дня, а надо освободить строительную площадку, на которой закончились наши работы, от крана. Он нужен уже на другом плановом объекте, где необходимо начать работу. Один летний день – зимний месяц сбережет. А сейчас не лето даже, хотя и тепло, но уже конец сентября. Так что, Сечкин, дерзай!

Три болта выскочили из гнезда фланца легко и быстро, словно гильзы из пистолета. А четвертый, последний болт, заклинило. Сашка, напарник Сени, ворочал стрелу ломом, колотил что есть силы по кончику болта огромной тяжелой кувалдой, да так, что пот лился градом. Ни в какую! Болт не поддавался, хоть тресни.

- Лёха, ты чуть-чуть натяни троса, - попросил крановщика Сашка. – Может быть, перекос фланцевого соединения устраним.

Лёха выполнил команду. Но болт как был заклинен, так и остался неподвижен.

- Лёха, а теперь попробуй, ослабь троса. Мне кажется, тогда этот упрямый чертов болтяра и выскочит из отверстия фланца, как по маслу, сам. Мне только ломом останется легонько ткнуть.

Крановщик выполнил маневр, согласно поданной команде. Троса ослабли и стрела, а не болт из фланца, пришла в движение. Она заскользила по кромке заднего борта платформы автомобиля вниз к земле. Одновременно стрела сдвигалась не только вниз, но и к краю продольного борта, около которого стоял Сеня.

Он почувствовал как ферма стрелы из сваренных уголков, толкнула его в плечо, что оно загудело, заныло от боли, а ребра металлических уголков конца стрелы ударили по ступне ноги. Носок кирзового сапога от резкого удара был отрублен вместе с подошвой ребром основания стрелы и отлетел в сторону вместе с обрубленными пальцами ноги. А из оставшейся части сапога и ступни хлестала кровь.

Острая боль пронзила всё тело Семёна и он заблажил благим матом. Сашка и Алексей не сразу сообразили, что случилось и бросились помогать товарищу, когда бесчувственное тело Сеньки стало как-то по театральному медленно оседать на землю.

У самой земли Сашка и подхватил Сеню подмышки.

Миша Сечкин в это время заполнял какие-то документы в вагончике. Хотя присутствие прораба при такой ответственной и опасной работе, как расстыковка стрелы, необходима непосредственно на месте проведения работы.

- Вызывай скорую, да побыстрей, - крикнул Саша, выскочившему из вагончика Сечкину.

Но прораб сначала позвонил своему боссу.

- Ты вези его не в больницу скорой помощи, а в травмпункт. В больнице сразу же доложат о несчастном случае на производстве с тяжелым исходом в милицию. В травмпункт же обращаются с бытовыми ранениями, и можно будет сослаться, что Семёну Кравцову упал какой-то тяжелый с острыми краями предмет прямо у него дома или же на даче. Скорую помощь не вызывай, вези его в травмпункт на своем личном автомобиле. Я его тебе покупал, чтобы ты выполнял все мои служебные поручения с оперативной быстротой. Вот и грузи Кравцова в свое авто и дуй побыстрее к медикам.

- Алексей, Саша, занесите Сеню в мою машину, - совсем некомандным, а каким-то дребезжащим от волнения голосом произнес Миша. – Да и сами снимите с себя робу, переоденьтесь в чистое. Со мной в травмпункт поедете.

Но ехать быстренько, как требовал от прораба Николай Брусникин не получилось… Была пробка на Свердловской набережной. На площади у Финляндского вокзала реконструировали асфальтовое покрытие и проехать было невозможно. Пришлось объезжать препятствие в обход.

Кровотечение у Сени не останавливалось, а поскольку до ближайшего травмпункта было далеко, а хирургическая клиника Вредена находилась поблизости, Сечкин на свой страх и риск, направился в клинику, без согласования с шефом. Он не стал звонить Брусникину, потому что увидел, что Сеня теряет сознание и в бреду, в горячке костерит его Мишку трехэтажными матами. А в клинику позвонил, чтобы готовились к операции.

В приемном покое клиники Вредена дежурный врач распорядился санитарам:

- Везите его в реанимацию. А там хирурги уже сами решат, что желать с пациентом.

Затем повернулся к бледным от напряжения и переживаний сопровождающим и сказал:

- Вам, ребята, здорово повезло! Сегодня среда и у нашей клиники дежурный день. Мы принимаем сегодня любых пациентов откуда бы их не привезли. Со всего Питера и даже из ближайших городов области: Гатчины, Сестрорецка, Всеволожска. А хирургическая клиника Вредена оснащена самым современным оборудованием. Она считается самой лучшей не только в России, но одной из лучших клиник в Европе. Через пару часов вашему товарищу сделают операцию. К ней уже хирурги готовятся.

Но, когда санитары подкатили к хирургическому отделению каталку с потерявшим сознание Семёном, хирург, взглянув на безжизненное тело Кравцова, резко выкрикнул команду для своих ассистентов:

- Каких полтора-два часа? Нечего выжидать время и тянуть кота за хвост. Немедленно больного на операционный стол. Нужна срочная операция.

Очнувшись от наркоза, Сеня попросил у дежурной медсестры принести ему в палату мобильный телефон. Кроме физической боли на него навалилась и душевная. Она была настолько огромна и тяжела, что Семён страдал от моральных переживаний сильнее, чем от болевого шока. Телефон его жены Марины безмолвствовал. Он не верил, что его любимая женушка, бросив своих дочек на произвол судьбы и оставив их одних дома, ушла к кому-нибудь в гости. Но и не мог понять причину молчания Марины.

Сеня знал, что старшая сестра Люда, уехала в санаторий, а другие сестры Галина и Татьяна уехали с внуками в деревню, в которой когда-то жили их родители.

- С кем же поделиться своей бедой-горем? – думал Семён, впадая в депрессию. – В самый трудный момент моей жизни около меня не оказалось ни одного родного человечка, которому можно было бы излить душу, выслушать слова утешения, поддержки.

Но вдруг ему в момент отчаяния пришла спасительная мысль, и он лихорадочно стал набирать номер мобильного телефона Клавы.

- По-моему она душевная и отзывчивая женщина. И от неё я наверняка услышу слова поддержки.

Сначала Сеня услышал длинный гудок. К телефону Клавдия подошла не сразу. Когда Семён потерял терпение, и последняя искорка надежды стала угасать, он услышал звонкий и радостный голос Клавы…

Бюрократические игры предпринимателя с меркантильным уклоном

После первых же слов Семёна радость Клавдии бесследно испарилась. Её охватил ужас от безысходного положения своего нового знакомого. И она торопливо проговорила:

- Держись, Сеня! Я сегодня же встречусь с тобой в больнице.

Но сначала Клава, рыдая и стеная, заскочила к Надежде Евгеньевне.

Психолог осторожно, но с твердостью металла в голосе, постаралась успокоить Клаву.

- Вы хотите вот в таком расстроенном, заплаканном виде предстать вашему новому знакомому мужчине, на которого навалилась тяжелая депрессия? Как же вы сможете утешить его, если у вас самой глаза на мокром месте. Успокойтесь, умойтесь, приведите себя в порядок и затем идите к Семёну на встречу. Хотя у клинике Вредена есть также профессиональные психологи. Они наверняка постараются помочь ему.

Клава, вытерев слёзы носовым платком, всхлипнув и глубоко вздохнув от переживания, как обиженный ребенок, с Надей не согласилась.

- Психологи клиники будут помогать ему, а не мне. Но Сеня же ждет помощь от меня. А вы мне очень толково расскажите, как нужно вести и поступать в подобном случае мне.

Надежда кивнула в знак согласия Клавдии и подумала:

- Как изменилась жизнь этой слабой неуверенной в себе женщины от одной встречи с понравившемся ей мужчиной. Да она горы готова свернуть лишь бы только помочь человеку, который доброжелательно отнесся к ней. Ласковое слово и кошке приятно, а человеку-то тем более.

В клинике сестра даже не стала расспрашивать Клаву о её родственных связях с Кравцовым, а сама, узнав, что посетительница пришла к нему, сказала:

- Как хорошо, что вы смогли выкроить время и посетить пострадавшего сразу же после его звонка. Оденьте, пожалуйста, халат и бахилы и проходите в его палату. Её номер…

Клава услышала номер уже краем уха и подумала:

- Какое счастливое число – 77. это же две семерки кряду. А счастливым числом считается даже одна цифра семь. Значит, нам судьба подарила каждому по одной семерке. Очень хороший, добрый знак.

Но первым посетителем Семёна в палате номер семьдесят семь всё же, оказался прораб Михаил Сечкин, а не Клава.

Сеня стенал ещё от боли, а молоденький прораб, Мише было двадцать три двадцать четыре года не больше, заявился не принести ему свои соболезнования, а … составить акт о несчастном случае.

- Я ещё плохо себя чувствую, - сказал Сеня Сечкину, - а ты уже приперся ко мне ни свет, ни заря сразу же, после операции. Неужели не мог подождать немного, когда я очухаюсь.

- Я-то мог бы, а вот шефу моему, Брусникину, будто ему шилом в задницу кто-то колет: «Иди к Кравцову, - говорит, - и составь акт о несчастном случае «в быту». Пусть он его подпишет.

- Почему же в быту? – спросил удивленно Сеня. – Нашел дурака. Тогда мне твой обожаемый Брусникин не заплатит ни шиша, коли травма будет не производственная, а бытовая. А мне пять пальцев от ноги оттяпали и снова пришили. Но надежды, что они прирастут, нет у хирурга. Говорит, что твой прораб слишком долго вёз тебя до клиники. Когда меня положили на операционный стол, прошло почти пять часов. Вот если бы ты вызвал скорую помощь, мне бы оказали первую медицинскую помощь прямо в реамобиле. А ты всё больше переживал не о моем увечье, а пекся о чистоте салона своего автомобиля. Боялся, как бы я обшивку сидений кровью не испачкал. Смотри, если мне задержка в пути к больнице боком выйдет, то сам кровью умоешься.

- Ну, что ты, Семён, мне страшилки-то рассказываешь, - нахмурился Миша. – Шеф сказал, что готов за операцию заплатить, коль она дорого стоит и компенсацию за увечье тебе выплатить огромную – четыреста тысяч рублей. Но только при одном условии – ты должен подписать акт, что травма была бытовая. Тебе на ногу на даче рухнула стенка, сложенная из безупорного кирпича и раздробила тебе ступню правой ноги.

- Акт должны подписать не только мы с тобой, - уклонился от прямого ответа Сеня, - а целая комиссия. Вот, когда она комиссия эта заявится в мою палату, то я и подпишусь в акте о несчастном случае. После подписей всех, кто будет записан в акте.

- А ты оказывается не такой уж и рубаха-парень, - вздохнул огорченно Миша, - каким мне казался раньше. Ты хитромудрый вымогатель. Мне на слово не веришь. Подпиши, я тебя очень прошу. Меня босс обещал, если ты не подпишешь, премии лишит для начала. А потом с потрохами сожрать и в унитаз выплюнуть. Пожалей ты мою душу грешную! Подпиши хотя бы черновик акта, чтобы от меня Брусникин отвязался, ради Бога. А потом заливай ему баки сколько хочешь. Тебе больно и мне хочешь кровь пустить.

- Баки заливай… Кровь пустить… - пробурчал недовольно Сенька и взял шариковую ручку у Мишки, - с тебя все слетит, как с гуся вода, а вот у меня сообщил хирург, от болевого шока кровотечение у язвы желудка открылось. Я скоро сам кровью харкать буду. Да и за операцию Брусникин должен заплатить без проволочек. Он всё хвастался перед работягами. «Я, - говорит, - страховые взносы за вас плачу по три миллиона в год из своей прибыли. Еще меценатской помощью для детских учреждений занимаюсь. Совсем скоро сам без штанов останусь». А что такое три миллиона в год, когда у него в это время финансовый оборот прокручивается в два с половиной миллиарда. Три миллиона с такой цифрой сожжет сравниться лишь с шелухой от семечек с подсолнечного поля. А за его меценатство государство налоги на прибыль уменьшает. Он каждый год меняет свой автомобиль на новый и на Лазурном берегу два раза в год свое пузо под ярким солнцем греет.

Мишка терпеливо без резких выпадов и язвительных реплик выслушал длинный монолог Семёна. А потом опять же молча, подсунул Кравцову листок черновика акта.

Шариковая ручка зависла над актом. Вот только тогда Миша не выдержал, но, чтобы не взорваться и не наорать на своего сварщика, тихо процедил сквозь зубы:

- Не фарисействуй. Подпиши, пожалуйста.

Клава зашла в палату к Семёну, когда он уже поставил подпись в бумажке, подсунутый ему прорабом.

Когда Клавдия выслушала рассказ Сени, она с ужасом ухватилась руками за голову, но вовремя спохватилась и не заревела, вспомнив слова Надежды Евгеньевны: «У вас глаза на мокром месте и в таком виде вы Семёну плохая помощница». И она стала расспрашивать Семёна:

- Где Людмила и когда она придет? Каков номер её мобильного телефона? Если Галя и Татьяна обе в деревне, то нельзя ли кому-то из них остаться в деревне с внуками, а другой приехать в Питер и проконсультироваться о твоих финансовых проблемах с адвокатом?

Людмила отозвалась первой и на следующий день уже приехала в Питер. Она сразу же задала все вопросы, мучившие Семёна, адвокату.

Составили акт о несчастном случае на производстве. Администрация, пока Сене делали операцию, не проявляла никакого интереса к его судьбе. Но, как только Люда съездила с актом о несчастном случае на производстве в комиссию по трудовым спорам, в клинику Вредена примчался Мишка Сечкин и накинулся на Семёна, как коршун на цыпленка:

- Что же ты наделал, охламон?

А мы тебе премию хотели выписать. Теперь, коли стал жалобы строчить по всем инстанциям, хрена с два, премиальные денежки получишь.

- Вы уж заплатите… - сморщился Сеня, как от зубной боли. – Гляди как быстро разбежались. Первая операция прошла неудачно. Она стоит тридцать тысяч рублей. Нужно вторую скоро делать, а вы ещё половины денег оплатили за первую. Мне вторую операцию не станут делать, если не будет проплачена первая.

- Так тебе же первую операцию были должны бесплатно сделать. У тебя же есть страховка, а «Свая» страховые взносы в государственную казну исправно платит. И почему же тебе нужна ещё и вторая операция? – возмущался прораб.

- Ты не о моей премии печешься, а о своей, - возразил Кравцов.

Здесь была вставка но ее нет в тексте

- А вторая операция мне понадобилась потому, что произошло отторжение мышечной ткани, где сшивали пальцы и началась газовая гангрена. Как говорят хирурги по научному – некроз. Если срочно не сделать новую операцию, то я могу и копыта отбросить. Умру. А вам бы только жмотничать. Не заплатите в течение дня, я такой скандал устрою, что вам небо в овчинку покажется. Мой адвокат постарается. Он сказал, что разует и разденет эту вашу фирму «Свая».

- Кравцов, перестань кипятиться, ишь разошелся, как ведерный самовар, - постарался сбить с Сени возмущение и гнев прораб. – Брусникин же сказал, что оплатить все издержки за операции. И сверх того – четыреста тысяч за увечье добавит.

- А как тут не кипятиться, когда мне сестра сказала, что первый бюллетень закрыли на шесть тысяч рублей, а выдали ей по моей доверенности всего три тысячи. Ваша щедрость не знает границ. Да мне этих трех тысяч не хватит даже за квартиру заплатить, а на что семье жить? У меня же жена и двое детей. Я же зарплату получал сорок тысяч рублей.

- Сеня, ведь ты действительно получал сорок тысяч. Но зарплата у нас в «Свае» считается по своему и разделена на две части. Двадцать тысяч тебе выдавали в бухгалтерии по белому, а двадцать тысяч выплачивал я по черному налу. Так больничный же, бухгалтерия обрабатывала. Вот она с двадцати тысяч и насчитала – шесть тысяч рублей. На что же тебе обижаться-то. Всё чин по чину.

- Не знаю чем я думал, когда подписывал акт на бытовую травму. Ясно только, что не головой, - вздохнул Сеня. – Говорили мне соседи по палате: «Не подписывай, дурачок! Кинут они тебя. А сейчас сулят золотые горы». Я же верил вашим обещаниям. Ведь десять лет верой и правдой на «Сваю» работал. Фирма миллиардером стала, а я нищим инвалидом. Вы потеряли передо мной свое лицо. Хотя, когда касается денег, то за них и душу дьяволу продать можно. А выражение лица-то можно поменять с грозного на доброжелательное, а вот душу поменять нельзя.

Деньги «Свая» перечислила сразу за обе операции на следующий день. Половину ступни пришлось ампутировать. А чтобы культя (обрубок, который представлял кусок ноги) быстрее подживала, с бедра Кравцова хирург снял лоскуток кожи размером 6 х 12 сантиметров и пришил на рану ноги. На этот раз всё заживало на Семёне как на собаке.

- Это у вас так хорошо заживает, - сказал ему лечащий врач, - что вы были долгое время донором. Сдавали кровь и в организме происходило омоложение. В таком возрасте, как ваш, раны быстро не заживают.

Но врачебная комиссия не утвердила Кравцову третью группу инвалидности. Хирург, который делал операции Сене, когда все члены комиссии разошлись, подошел к нему и сказал:

- Из четырех голосов, трое были против. Только я проголосовал «за». Но один в поле не воин. Вот если бы, хотя бы ещё один проголосовал «за» твою инвалидность, то сложился бы паритет. И в таком случае перевес бы был в твою пользу.

- А чем же мотивировали они, не признавая мою инвалидность? - спросил удивленно Семён хирурга.

Он ответил думая, что уклончиво, но его ответ прозвучал для Семёна шокирующее:

- Я перед комиссией попытался заручиться с одним моим коллегой, но он возразил мне: «Вот если бы ему ампутировали всю ступню, то я бы проголосовал «за». А у него же шестьдесят процентов ступни вы сохранили. Так какая же тут третья степень инвалидности? Пусть устроиться где-нибудь сторожем».

- Как же хромому сторожу территорию обходить? – возмутился Семён.

- Я ему этот же вопрос задавал, а он мне сказал, махнув рукой: «Ничего, доковыляет как-нибудь тихонечко от сторожевой будки до калитки. А если шлагбаум придется открывать, то и ходить не придется. Шлагбаум-то автоматический».

Не получил Кравцов от Брусникина и обещанные четыреста тысяч за моральный ущерб. Три недели прораб говорил о досудебном разбирательстве. А потом отказался наотрез обсуждать этот вопрос, сказав:

- Шеф не отказывается тебе выплатить за моральный вред четыреста тысяч рублей, но только по решению суда. Брусникину так посоветовал его адвокат. Так что подавай Кравцов на суд. Мы будем с тобой судиться.

- С вами посудишься, - насупился Сеня. – Я помню двух работяг, у которых были травмы полегче, чем у меня: один сломал ногу, другой руку, так Брусникин их взашей выгнал на следующий день после несчастного случая, обвинив их, что они были пьяные на рабочем месте. Хорошо, что комиссия по трудовым спорам указала в акте, что моей вины в несчастном случае ноль процентов. А у вас одни нарушения: и технологические и дисциплинарные. И не посмотрели, что я на вас много лет горбатился. Судиться меня с вами заставляете.

- Не надо было на нас жаловаться.

- А тебе не надо было заставлять нас расстыковывать стрелу на кузове автомобиля. Когда мне стрела по плечу долбанула, то я думал, что она меня, как таракана раздавит. Я уже со своей жизнью распрощался. Да, слава Богу, что стрела меня оттолкнула в сторону, а упала только на ступню правой ноги. Синяк на плече такой темно-фиолетовым и огромным был, а заживал очень долго. Так что же мне за твое разгильдяйство ты не прикажешь тебя благодарить?!

- Мне приказал Брусникин. Это было не мое разгильдяйство, а выполнение указаний начальства.

- Теперь вы и ссылаетесь друг на друга: Иван на Петра, Петр на Ивана. И правды нигде не найдете.

- В твоих словах, Сеня, большая правда, - вырвалось у Мишки, но он тут же спохватился и ушел, буркнув недовольно:

- Ладно, прощай! Заболтался я что-то долго с тобой сегодня. Пора и честь знать.

- Какая же у тебя, подлеца, честь-то есть? – подумал Сеня. – Подленькие вы все оказались. Как со мной беда приключилась все откреститься от меня захотели. И чего же марина-то ко мне носа не кажет? Только Люда да Клава и посещают меня. А Клава-то какой сердобольной женщиной оказалась! Виделась со мной в турпоездке в Германию несколько часов, но на мой звонок сразу же, откликнулась. А я думал в начале, что один в хирургической клинике так и загнусь…

Несчастливые обитатели палаты со счастливым номером

На койке слева от Сени в палате лежал азербайджанец Муслим. Он не был артистом, как его тёзка Магомаев, но вел себя так самоуверенно и беспардонно, будто он был знаменитее популярного певца.

Ещё во время Советского Союза Муслим осел в Карелии в городе Сортавала. Женился на русской женщине, она родила ребенка. Мальчишку Муслим любил и гордился, что у него растет наследник. А наследство у Муслима было неплохое. Муслим, после распада Союза, умудрился приватизировать заброшенный карьер, где когда-то добывали мраморные и гранитные плиты.

Сначала в мраморе и граните никто не нуждался, а потом природный благородный камень пошел нарасхват. Появились и в России нувориши. А без мрамора или гранита, что за дворец у олигарха? Муслим и сам разбогател, раздобрел, в смысле располнел, добротой он никогда не отличался. Но жадность его не знала предела и сгубила, как засуха, все робкие всходы и зачатки добрых намерений.

Муслим как-то шёл вслед за груженой машиной с мраморными плитами. Стояла жара и при такой суши пыль из-под колес грузовика клубилась огромным желтовато-серым облаком.

Муслиму захотелось выскочить из густых клубов пыли, но он не видел, что сзади шёл тракторный фронтальный погрузчик. А водитель погрузчика не заметил, как из пыльного шлейфа на пути его громадины оказался и попал под колеса владелец карьера. Одну ногу Муслима колесо погрузчика в рост человека, раздавило и сломало, как спичку, а вторую изрядно помяло.

В палате азербайджанец лежал неподвижно на кровати с перебинтованными и загипсованными ногами. Поэтому ему даже в туалет нельзя было сходить. А утку нужно подкладывать под него очень часто. Но… такую тушу, как тело Муслима, ни одной пожилой женщине-сиделке было поднять невмоготу.

И тогда приехал в Питер из Азербайджана старший брат Муслима – Гейдар. Если младший брат говорил с сиделками только по-азербайджански и среди национальных словечек иногда проскальзывали русские непечатные выражения, то старший брат был молчалив и невозмутим, как сфинкс.

Гейдар был отставной полковник, служил в КГБ, чуть ли не под началом своего легендарного тёзки – Алиева. Но все истерические выпады Муслима стойко переносил, исполняя все прихоти младшего брата. Единственно волевое решение принял Гейдар – заставил говорить брата в палате на русском языке. Больные возмущались, что Муслим, когда вокруг почти все русские, говорит по-азербайджански.

Сене понравилось поведение Гейдара: не кичится своими прошлыми заслугами, вежлив и доброжелателен со всеми несчастными обитателями палаты семьдесят семь – со счастливым номером.

- Ты зачем же, Гейдар, позволяешь младшему брату кричать на себя, выслушивать все его капризы? – спрашивал брата Муслима Семён. – У вас же на Востоке сложилась давняя традиция - младший с уважением относится к старшим и беспрекословно выполняет указания старейшин.

- Не обращай внимания на его вспыльчивость, Сеня, - отмахнулся от слов Кравцова Гейдар. – Это всё условность как говорил Вожачок в «Оптимистической трагедии» - «Это всё предрассудки буржуазного суда». Я сказал ему: «Прекрати в обществе русских говорить по-азербайджански». Он прекратил. У него от ожирения развился диабет, а он втихаря нальёт стопочку коньяку или водки и пригубит неоднократно. Сахар в крови превышает в несколько раз норму, мучают боли после травмы ног. Я не кричу на него, но довольно сурово осуждаю за его неадекватное поведение. А молчу я, чтобы не причинять ещё большую боль – моральную. Может тебе в городе что-то нужно купить? Только скажи мне, и я тебе принесу покупки.

- Я люблю читать газету «Уикенд». Будешь проходить мимо газетного киоска, купи свежий номер. Деньги я тебе сразу же отдам. А про водку… Я видел, как ты жестко поступил. Увидел поллитровку у Муслима под кроватью под кроватью, взял бутылку и всю водку из неё до последней капли вылили в раковину. Муслим онемел от такой дерзости. Молчал и лишь слюну сглатывал от злости, что не он себе в глотку водку заливает, а льется живительная влага в канализацию, как какая-то отрава.

- Хорошо, завтра же ты будешь читать свежий газетный номер, - согласился, не раздумывая, Гейдар. – А водка и всё спиртное в больших количествах – отрава, да ещё какая. Во всём нужно знать меру. А Муслим одну боль заглушает спиртным, а другую водкой провоцирует.

- Спасибо, Гейдар, - сказал Сеня. – У моего сменщика Саши есть знакомый протезист. Когда раны на ногах Муслима заживут, могу помочь ему сделать заказ на протезы. Делает их Сашкин ортопед хорошо и недорого.

- У меня, как офицера из органов, пенсия неплохая – двадцать восемь тысяч, - улыбнулся Гейдар. – Могу заплатить за хорошие протезы и высокую цену. Лишь бы протезы на самом деле сделали легкими и удобными. Но на дядю надейся, а сам не плошай! У меня есть неплохие связи и в Баку. Сам-то ты уже на костылях передвигаешься. Взгляни в окно, какая там красота на улице.

Сеня приковылял к окошку. Хотя наступил уже октябрь и стояла золотая осень, но газоны ещё зеленели. Видимо тусклое осеннее солнышко грело улицу хорошо. Посередине сквера сверкала зеркальная гладь воды небольшого озерца. На ней горделиво красовались, выгнув изящные длинные шеи белые лебеди. Его охватил неописуемый восторг.

- Жизнь прекрасна и удивительна! - хотел воскликнуть Семён, но, оглянувшись на Гейдара, не стал показывать свою нарочитую веселость. На душе-то кошки скребли. – Почему же до сих пор марина не появилась в клинике. На звонки не отвечает и сама не звонит, - думал он.

Сосед слева от Семёна – Эдик был родом из Архангельска. До приезда Гейдара, Муслим частенько поругивал ни за что ни про что Сеню. У Эдуарда был густой бас и, разозлившись иногда на выпады азербайджанца в адрес соседа, голос Эдика рокотал громко как морской прибой:

- Хватит Сеньку-то обижать, любезный наш карелиц, - рявкал архангелогородец, имея ввиду Карелию.

- Я не кореец, а азербайджанец, - с искренней обидой отвечал Муслим, но сквалыжничать прекращал.

В клинику Вредена Эдуард попал не сразу. Сначала он попал в дорожно-транспортное ДТП. Заболела жена и Эдик повез её на своем легковом автомобиле в больницу. Гнал машину как сумасшедший, но водитель обогнанного им черного и огромного, как слон, джипа, сумел обойти «автогонщика», подрезал на повороте, затормозил, и Эдуард на огромной скорости врезался в зад джипяры.

Эдика с переломанными ногами и жену, хорошо хоть она полулежала на заднем сиденье, живую и невредимую увезла в больницу уже скорая помощь. Но в Архангельске не было такой образцово-показательной хирургической клиники, как в Питере – имени Вредена и Эдуарда самолетом отправили в Санкт-Петербург. Как и у Семена, длительная задержка времени до начала хирургической операции сыграла роковую роль. Врачи несколько раз складывали осколки сломанных костей, как разноцветные, а скорее всего разношерстные камушки мозаики. Но срастались они долго и плохо. Наконец-то Эдуард отправился в аэропорт Пулково, собираясь улететь в свой Архангельск, но сумел дойти на костылях только до трапа авиалайнера. У него разошелся шов, и кровь фонтаном хлестнула из открывшейся от напряжения раны. Не послушал Эдуард уговоров врачей полежать в клинике ещё недельку, и лечение его продлилось ещё месяц. Но уже за свой счет.

- И сколько же с тебя срубят «капусты»? – спросил Сеня.

- Да тысяч сто корячиться, - хмыкнул недовольно Эдик. Увидев, как напряжен Семён, он улыбнулся и успокоил соседа: - Не переживай ты за меня так шибко, Сенечка. Я же полярник, по полгода живу в экспедиции во льдах у самого полюса. Денег из экспедиции привожу немеряно. Их, правда, мне на карточку, на лицевой счет переводят, а если бы получал их ассигнациями, то пришлось бы купюры в брезентовые инкассаторские мешки запихивать, да в нарты собак-лаек впрягать, чтобы до взлетной полосы на расчищенном от снега, льда пространстве денежки довезли.

- Вот это здорово! – восхитился сообщением Эдика Сеня и тут же позавидовал. – Мне бы так зарабатывать!

- Деньги, Сенька, это – навоз! Сегодня нет, а завтра целый воз! – улыбнулся Эдуард. – Но ты заруби себе на носу: лучшая награда за труд – это осознание полезности для окружающих тебя людей.

- Хорошо тебе так говорить, - сконфузился Сеня. – От Архангельска, где ты родился и проживаешь, до Арктики рукой подать. Ты считай, что рядом с домом работаешь.

- А вот фиг ты тут угадал, мой дорогой соратник по несчастью, я в экспедицию уезжаю не а Арктику, а в Антарктиду. Работаю не около Северного полюса, а около Южного в Антарктиде.

- Как же вы там по полгода друг друга-то терпите? Мы тут в одной палате и двух месяцев ещё не лежим, а надоели друг другу, хуже горькой редьки. А на людях в полярной мгле, какая же нужна психологическая совместимость, чтобы не завыть от тоски и не вцепиться друг другу в глотку.

- Ты же сам сказал, Сеня, про простой рецепт мирного сосуществования: нужно терпение. Терпение - вот высшая добродетель человека, а гнев и ярость самое страшное зло на свете. Я желаю тебе побыстрее выздороветь, хотя мне не надоедает твое присутствие в палате.

Когда Сеню выписали из клиники, Эдуард уже улетел в свой Архангельск.

- Поедем, Сеня, вниз лифтом, - предложила сестра Людмила. – Тебе будет трудно спускаться по лестнице на костылях.

- Ну, что ты, сестричка, я пока лежал на больничной койке без движения, жиром заплыл, - возразил Семён. – Мне теперь побольше двигаться и двигаться нужно. Пойду вниз на улицу, на свободу на костылях.

Сеня через два лестничных марша уже пожалел о своем опрометчивом решении, но в лифтовой холл на первой же лестничной площадке не свернул. Стыдно было признаться в своей слабости. И пока спустился до вестибюля выхода с него семь потов сошло. Он распахнул входную дверь, шагнул на крыльцо клиники и закрыл глаза. Выпавший снег ослепил его. Белоснежное полотно простиралось в сквере. На ветках деревьев лежали пушистые снежные комочки, словно вата. А звездочки-снежинки кружились в воздухе в веселом танце. Их хоровод развеселил Семёна. Он вздохнул полной грудью прохладный свежий воздух и словно опьянел.

- Какое же счастье, - подумал Сеня, - очутиться после замкнутого пространства помещения на свободе, вольно вдохнуть свежий воздух, окунуться в волшебную снежную сказку. Нет, Эдуард меня не разыгрывал, рассказывая с любовью и восторгом о полугодовой зимовке в Антарктиде. Чем дольше длится зима, тем ярче и радостней покажется короткое лето.

Дела семейные

Сеня, когда попал на стол к хирургу, проживал с семьей в отдельной двухкомнатной квартире. А после выписки из клиники Вредена вошел в свою двенадцатиметровую комнату коммунальной квартиры…

Квартира-то была та же, но марина и дети уже не проживали в ней. А большую восемнадцатиметровую комнату занимали квартиранты, жена сдала молодой семейной паре. Проведала в клинике Семёна марина один раз. Ей были нужна деньги, а как только прораб, которому она ежедневно названивала: «Когда же Семёну привезут получку прямо в клинику?» сообщил, что едет с деньгами к Кравцову, она тут же появилась в палате мужа.

- Ты что же так долго не появлялась у меня? – буркнул недовольно Семён.

- А что мне тут было делать? – пожала плечами марина. – Последний хлеб без соли доедаем, а тебя здесь каждый день три раза кормят, как на убой, да ещё четвертый легкий полдник подают, как буржую. Как только позвонил Миша Сечкин, что везет тебе денежку, я тут как тут. Давай побыстрее раскошеливайся, гони монету-то. То и девочки ждут, не дождутся, когда мамка придет, молочка принесет.

- Я вижу ты сама-то уже хлебнула молочка-то… от бешеной коровки, ишь веселая какая. Вся изнутри так и светишься. Только этот свет явно не для меня горит. Загуляла, чую, на свободе-то…

- Чё ты меня попрекаешь-то свободой? – взмахнула кистью руки Марина, а в другой ладони крепко сжала в кулачок, взятые у мужу деньги. – Ты ли в командировках баб не тискал?

Сеня чуть ли слюной не захлебнулся от обиды:

- Каждый другого на свой аршин меряет. Да я домой всегда, как на крыльях летел.

- Ай, - брезгливо поморщилась Марина, - мне твоя сестра укоряла, что я тебя в больнице не навещаю и проговорилась, что ты и в клинике баб принимаешь. Косяком к тебе на приём ходят. Оба мы с тобой, Сенечка, из одного теста сделаны. Чего попрекать-то друг друга?

- Может быть мы, и сделаны с тобой, Марина, из одного теста, да вот выпекали нас в разных печках. Я женился на тебе, когда твоей дочери Илоне было три годика, а муж - объелся груш – в тюрьму его посадили. Она отца ни разу не видела и считает меня своим родным папой. А Владушку люблю дл безумия. Тринадцать лет прожили душа в душу, а тут какие-то претензии. Какие у меня бабы? Да вся семья моя, все три человека, кроме меня, разумеется, женского пола!

- Мне было двадцать лет с хвостиком, когда ты ко мне стал клинья подбивать, - голос Марины взвивался всё выше и выше, а звенел всё пронзительнее и пронзительнее, - вот я и польстилась на тебя, солидный, добропорядочный мужчина, материально обеспеченный, но на двадцать лет старше меня. Ты был чуть младше моей матери.

- Она такой и останется теперь. Её возраст уже не изменится. Угробила твою мамочку злодейка-водочка. А ты меня ударила ниже пояса в самый трудный в моей жизни момент. Спуталась с кем-то, когда я находился на грани жизни и смерти.

- Ха, ударила ниже пояса, - произнесла с ухмылкой Марина.- Надеюсь ничего тебе там не разбила? Ты попользовался когда-то лакомым кусочком моим молодым упругим телом. А теперь наступил мой черед. Моему парню и тридцати нет. Он лет на десять моложе меня. Снимает для меня и дочерей двухкомнатную квартиру. Вот мне и пришлось сдать одну большую комнату в наём. Жить-то на что-то надо. Девочки и впрямь тебя любят. Илоне уже скоро шестнадцать, там она с Владушкой будут заглядывать к тебе. А я не буду препятствовать им, чтобы они посещали тебя, виделись с папой. Не забывай и ты свой отцовский долг. Когда муж и жена в разводе или не живут уже одной семьей, то отец платит на детей, проживающих вместе с матерью алименты.

- А откуда я буду знать на какие нужды ты потратила деньги? – спросил, растерявшись Сеня. – Ведь ты тоже иногда, как и твоя мамочка, частенько в горло закладывала.

- Чтобы у тебя не было сомнения, - произнесла Марина, - можешь отдавать деньги в руки детей. Одинаковую сумму и Илоне и Владе. Чтобы тебя жаба не задушила, ты не раз в месяц дочерям деньги вручай, а каждую неделю рассчитывайся. Тогда регулярность родственных свиданий будет своевременная и меркантильный интерес мой никогда не нарушится.

Семён только руками махнул:

- Не жили богато, что и начинать! Будь всё по-твоему. Такая вот се ля ви получается. А если я буду сам приносить девочкам деньги на твою квартиру, чтобы знать в каких условиях живут мои дочери?

- Не дури, батюшка, - скривила губки Марина. – Не мне обучать тебя уму-разуму. Сам кого хочешь заколебаешь на всю катушку.

Люда только вздохнула, когда узнала о разрыве Сени с Мариной. Но её покоробило условие пассии Семёна:

- Ну, Сенька, ты умный-умный, а на самом деле дурак дураком. С какого испуга, ты будешь платить алименты и Илоне. Она же не твоя родная дочка… ты сейчас инвалид, на работу никуда не устроишься. Вон молодые и здоровые ребята иногда подолгу на работу не устроятся, а ты не только увечье имеешь, да еще и на пенсию пойдешь. Сварщики по вредности работы на пять лет раньше срока на пенсию уходят не в шестьдесят лет, а в пятьдесят пять. Ты уже пока в клинике лежал, пенсионером стал. Только оформить пенсию-то нужно.

- Оформлю. У меня документы все в порядке. Я же не гонялся за длинным рублем. Подолгу работал на одном месте на производстве. У меня всего пять или шесть записей в трудовой книжке. Пенсия будет около десяти тысяч рублей, за увечье уже прораб прикинул, ещё шесть тысяч прибавиться к пенсии, а на десять тысяч работу сторожа-то по любому найду. Если буду отдавать, а это всего-то двенадцать тысяч. Даже по три тысячи рублей в неделю, да еще тысячи три за квартиру, то у меня останется для моего кармана тысяч одиннадцать. Для скромного проживания вполне достаточно.

- Так зачем же ты будешь отдавать шесть тысяч в месяц Илоне? – ещё раз спросила брата Людмила. - Она же не твоя родная дочка, ты её не удочерял. Почему ты будешь ущемлять свой бюджет и так довольно скудный. Ведь привык уже жить на широкую ногу. По сорок тысяч ведь получал…

- Почему я буду давать деньги Илоне? – задумчиво задал себе риторический вопрос Семён. И сам же, как и полагается по жанру, ответил: - Потому что меня Илона называет папой! Всё, Людмила, закрыли эту тему навсегда.

Беспокоилась о судьбе Сени и Клава. Она записалась к Надежде Евгеньевне на приём и рассказала ей о бедах своего нового знакомого Семёна Кравцова:

- У него после травмы сначала был болевой шок, - говорила торопливо Клава, - а сейчас моральный. Душа его страдает от сильного стресса. Сначала Сеня впал в депрессию, но, почувствовав, что ничего не может изменить в их отношениях с Мариной – смирился. Ходит удрученный какой-то, пришибленный. Меня встречает равнодушно, не улыбается. Лишь у угадываю в его глазах искорку надежды и радости. Подскажите, как мне вести с ним.

- Будьте с ним неназойливы. Он так был уверен в нежных чувствах к нему Марины, что наверняка, будет осторожничать с вами при встрече. Обжегся на молоке, будет дуть и на воду. Нужно время, чтобы одолеть боль. Время как говорится самый лучший врач! Но несомненно он симпатизирует вам. Пусть это случайность никто из родных и знакомых не услышал его звонки в нужное время. А вы откликнулись на его просьбу и приехали в хирургическую клинику. Но сейчас наступил ваш черед. Выждите время и позвоните ему после того, как сестра доставит брата домой.

Клава несколько раз пыталась нажать кнопку набора высветившегося на дисплее телефонного номера Сени. Но каждый раз не хватало смелости сделать это. И наконец-то её палец коснулся заветной кнопки.

При встрече Семён был угрюм и подавлен. Сеня вспомнил, как привезла его в пустую комнату сестра Людмила. И он стал ей рассказывать непонятно почему с бухты-барахты про свою ссору с другой сестрой – Татьяной…Она была подшофе и безапелляционно в приказном тоне сказала ему:

- Мой сын Сашенька насобирал много брусники. Помоги ему продать на рынке подороже. У тебя же талант коммерсанта. А у него ни этого таланта нет, ни свободного времени. Всё работает и работает, а живет в одной комнате с двумя детьми в коммуналке. Никак не накопит денег, чтобы выкупить у соседа комнату и зажить по-людски.

- Таня, - ответил сестре Сеня, - но ведь я же тоже работаю. Когда же мне бруснику племянника продавать? Да и с чего это я буду на рынке сопли морозить? С какого такого рожна?

- Ах, ты, змей полосатый! – возмутилась Татьяна, - так ты же мне обещал помочь продать. А теперь от своего тепленького отказываешься. Да будь ты проклят, негодяй! Семён замолчал, а потом сказал:

- Это было девятнадцатого сентября, - потом спохватился и поправился, - нет, это было восемнадцатого сентября.

- Какое это имеет значение, Сеня? Обругала ли тебя Танька по пьянке девятнадцатого сентября или восемнадцатого, разницы нету никакой.

- Нет, Людмилка, разница тут в числах принципиальная, - возразил Семён. – Восемнадцатого сентября меня прокляла сестра Таня, а девятнадцатого у меня произошел несчастный случай на производстве и я лишился половины своей ступни.

- Тебе больно, плохо, Сеня, - с грустью в голосе спросила Клава.

- Так больно, что жить не хочется, - кивнул ей Кравцов и горько как обиженный несправедливо ребенок, заплакал.

Клава обняла его за плечи, прижала коротко стриженую голову Сени себе к груди. Поглаживая его по спине, приговаривала:

- Поплачь, поплачь, Сенечка. Тебе и полегчает. Моя мама всегда мне говорила, когда тяжело бывало: «Господь жив, а значит и душа твоя жива». Сходим, давай на Смоленское кладбище, где хранятся мощи Ксении Блаженной. Помолимся и свечи поставим в часовенке. К Ксении паломники со всей России идут. Она всем страждущим помогает. Особенно тем, у кого ноги болят.

Выйдя из часовни, Сеня и Клава медленно прошлись по аллеям кладбища, рассматривая могилы.

- Смотри-ка, - удивился Сеня, - могила жены Вячеслава Малафеева, вратаря «Зенита». Он много лет играет только за одну команду – питерский «Зенит». Верен своей команде и предан ей. При Советском Союзе только один вратарь московского «Динамо» - Лев Яшин, также не расставался со своей командой, пока не перестал играть в футбол. А Вячеслав Малафеев не расстается с «Зенитом». Такого верного своей команде футболиста в современной России больше нет. А какой красивый памятник поставил своей жене Вячеслав. Она трагически погибла. Ехала на большой скорости в автомобиле, не вписалась в поворот и врезалась в березу. Я, когда лежал в клинике Вредена, то наблюдал реальную жизнь только через стекло окна. Видел, как в озерке плавают белые лебеди. Про лебединую верность ты наверняка знаешь легенду. Так вот у них, у супругов Малафеевых есть лебединая верность…

Клава забеспокоилась: «Не наступил ли приступ депрессии у Семёна», и потянула его за рукав.

- Пойдем с кладбища, Сеня, к себе домой. Мертвым мертвое, живое – живым. Будем молиться, и провозглашать имя Господне, пока его не услышат, даже родившееся глухими.

Сеня отметил выражение Клавы, которое резануло слух «пойдем к себе домой», чуть заметно улыбнулся и смахнул незаметно слезинки с ресниц. Марина никогда не наведывалась в их совместную квартиру. Приходили только девочки. А Клавдия никогда не приходила к Сене в комнату, когда дети приходили к нему. Но присутствие в доме женщины ими угадывалось. Чистота, порядок, уют в доме и Сеня даже внешне изменился: гладко выбрит, подтянут и весел. Прошлая хандра улетучилась, как только в его жизни появилась Клава.

Но однажды Марина проявила свой норов. Как образно выразилась Клава, больно «лягнула своего муженька копытом».

Она позвонила Сене, как обычно перед приходом к нему дочерей на очередную семейно-меркантильную встречу. Обговорили какие-то мелкие детали свидания, а потом Марина провозгласила торжественно, словно конферансье на сцене:

- А теперь исполню старинный народный романс про наши с тобой отношения. У солиста должен быть мужской голос, но… спою сама.

Затем Марина хорошо поставленным голосом пропела четыре куплета. Было понятно после прослушивания, что «романс» Марина долго-долго репетировала, прежде чем выпустить свой театральный номер в эфир:

Расцвела сирень в моём садочке,

Ты пришла в сиреневом платочке,

Ты пришла - и я пришел.

И тебе, и мене хо – ро - шо!

Расцвела сирень в садочке снова,

Ты нашла, нашла себе другого.

Ты нашла - и я нашел.

И тебе, и мене хо – ро - шо!

- Поешь ты, Мариночка, мотивно, а слушать тебя противно, - ответил Сеня.

Наследство и наследники

Людмила умела, благодаря своей дипломатической способности обходить в разговоре в самых экстремальных ситуациях острые углы. Ладила она и с родной сестрой своей мамы Варварой Михайловной, тётей Варей. Ей шёл уже восемьдесят девятый год, но она держалась ещё довольно бодро. Правда смерть мужа, Егора Васильевича, её здорово подкосила, но Варваре помогал её сын – Гена. Он был почти ровесником Людмилы – лет на пять помладше. В детстве разница пять лет имеет большое значение. Для Люды Генка был маленьким избалованным мальчишкой.

Он ведь рос в семье Сельцовых один. Был их единственным и любимым ребенком. Теперь возраст нивелировался, и разница в пять лет не ощущалась. Тем более, после смерти отца Гена пристрастился к спиртному. Ходил небритый, какой-то неухоженный. Мать раньше тряслась над ним, как курица-наседка над цыпленком. Теперь за внешним видом своего любимца не следила. Гене самому приходилось ухаживать за престарелой матерью. Егор умер шесть лет назад, хотя мог бы жить и жить. Здоровье ему позволяло, но нелепый случай оборвал его жизнь.

Егор Васильевич решил подремонтировать оконную форточку. В петлях расшатались шурупы, и створку форточки стало трудно закрывать и открывать.

Егор подтянул кухонный стол к окну, поставил на него табуретку – потолки высотой в три с половиной метра – отверткой стал выкручивать крепление петель. Отвертка выскочила из шлица шурупчика, Егор Васильевич потерял равновесие, табуретка пошатнулась и он грохнулся с большой высоты на пол. Но помогла армейская закалка. Егор, падая, сгруппировался и ударился об пол не головой, а плечом. Плечо и бедро ныло от боли. Но ушибся, как он сам посчитал, не очень и сильно.

Варя посоветовала мужу позвонить и вызвать скорую помощь, но он отмахнулся от неё, как от назойливой мухи:

- Варечка, всё обойдется. Где наша не пропадала. Меня в Берлине фашистский снайпер в 1945 году десятого мая, когда уже война кончилась, не сумел застрелить, а тут со стола навернулся. Пустяки. Сегодня пятница, впереди два выходных. Отойду.

Варя сразу же вспомнила, услышав про снайпера, свое знакомство с Егором. Он был ординарцем у генерала и, когда тот выехал после капитуляции Германии осматривать город, чтобы подобрать себе разрушенное здание для размещения комендатуры, из окна этого же здания и прицелился в советского военноначальника снайпер. Сельцов, увидев краев глаза, солнечный зайчик от оптического прицела винтовки, заслонил генерала своей грудью. Он был чуть ниже своего командира, и пуля пробила тело чуть выше сердца. Егор Васильевич остался жив. Пулю, застрявшую в нескольких миллиметрах от сердца, хирург вытаскивать не осмелился. На войне с такими ранениями солдаты выживали. И с осколками в груд или пулями, проживали до глубокой старости.

Но Варвара столько провела дней и ночей у кровати раненого Егора, что они решили и вовсе не разлучаться, а соединить свои жизни, создав семью. Но если боль от ушиба Егор перетерпел, то через два дня он пожаловался своей жене:

- Я уже два дня не могу пописать.

Варвара всплеснула руками:

- Эх, и дурак же ты, Егорушка. И я дурра набитая. Надо было не слушаться тебя, а скорую помощь-то вызвать. Если почки от удара перестали работать, то ты уже не жилец на этом свете.

Варя, проработавшая много лет медсестрой, оказалась права. Камень, образовавшийся в почке, от удара сдвинулся с места и закрыл канал мочеточника. Она вызвала скорую, но врачи уже не смогли спасти Сельцова.

Потом Варвара при любом воспоминании о смерти мужа, плача сетовала:

- При жизни я Егорушку ни разу плохим словом не оскорбила, не обругала, а перед самой смертью взяла и дураком назвала. Грех-то какой.

В начале декабря Люда услышала, как на прикроватной тумбочке зазвонил телефон:

- Людочка, - услышала она глуховатый голос тёти Вари, - что-то с Геночкой сегодня неладно. Пошел сполоснуться под душем в ванну. Поставил на её днище деревянную решетку, чтобы после душа одеваться было удобнее, сам сел в ванну и заснул. Я ему под голову деревянную решеточку подложила, чтобы голове от металла ванны не холодно стало. А на плечи свой плащ накинула. Пусть спит и не мерзнет.

Люда приехала на Большую Пушкинскую быстро. На звонок в квартире никто не отозвался. Она позвонила соседке Сельцовых – Саре Абрамовне.

- Да вы постучите погромче в дверь, лучше ногами. У них там внутри ещё вторая дверь стоит. Вот Варвара, наверно, и не слышит. Побарабаньте в дверь не раз или два, а минут десять… Тогда она, может быть, вас и услышит. Глуховата Варя стала. Старость – не радость!

- Раз соседка сама советует пошуметь, - подумала Люда, - то мне и карты в руки.

Она била, колотила сначала руками, потом ногами и добилась своего. Услышала сначала, как лязгнула стальная задвижка-щеколда, а потом и звук вынимаемого из петли металлического крюка-запора внутренней двери. Тётя Варя открыла, а потом отворилась и наружная дверь, выходящая на лестничную площадку.

- Где Гена? – первым делом спросила Люда.

- Там в ванне сидит, - указала Варвара на помещение с закрытой дверью. Людмила ухватилась за скобу дверки и она открылась без особого усилия. Взглянув на Гену, Люда встревожилась и, ухватив запястье двоюродного брата, попыталась прощупать пульс.

- Что скорую помощь нужно вызывать? – спросила молчавшую Людмилу Варвара Михайловна.

- Нужно, - кивнула Люда. – Но только она ему теперь не понадобится. Пусть врачи определят… - Люда на мгновение замялась, но пересилив себя произнесла, - … причину смерти. Ему скорее нужна спецмашина из морга. А вот участкового милиционера нужно пригласить срочно. Я позвоню в милицию, а вы тётя Варя, примите таблетку успокоительного и полежите немного на кровати. А мне скажите, кому из ваших родственников позвонить об этом печальном событии.

Варвара достала из тумбочки записную книжку, полистала и нашла нужный адрес. Но прочитать своей племяннице не торопилась. Начала разговор с Людой издалека.

- А ведь Геночка-то для меня был всегда единственным сыночком, но у него, как это, ни странно, есть родная сестра.

- Мудрёно вы говорите тётя Варя, - удивилась Людмила, - как в присказке: «Бывает, что и у вдовушки муж умирает, а у девушки живот…». Вы когда-то родили девочку до замужества с Егором Васильевичем?

- Нет, Генкина сестра не моя дочь, а дочка Егора.

- Так вы же познакомились с ним в конце войны во фронтовом госпитале? Его Васильевич не был женат, когда он предложил вам выйти за него замуж. Значит, у вашего мужа был роман на стороне?

- Нет, опять ответила Варвара отрицательно. – У Егора, как ты говоришь, был роман с другой женщиной перед войной. Его внебрачная дочь Светлана родилась во время войны в 1942 году, когда Егорушка сражался на фронте с немцами. Он не знал, что у него родилась дочь Светлана. А Светлане пришлось столько горя хлебнуть, не приведи Господь. Её мать, до рождения Светы, вышла замуж за летчика, но и он впервые дни войны погиб. Мама светы долго болела, но пережить тяжелую утрату так и не смогла. Светлана в Оренбурге, став совершеннолетней вышла замуж тоже за летчика. Но и в мирное время дочку Егора преследовал злой рок. Её муж Александр был летчиком-испытателем и, испытывая новую модель самолета, разбился, оставив Светлане двух сыновей: Максима и Андрея. Вот тогда и разыскала света своего отца, моего мужа Егора Васильевича. Он помог дочери, как фронтовик, получить квартиру. Когда подросли Максим и Андрей, старший стал тоже летчиком, помог через Министерство обороны передать свою очередь на «Волгу» Максиму. Денег на покупку автомобиля у Максима не было и Егор выплатил за него сам. Тогда автомобиль считался роскошью и владельцем его мог стать только достойный и заслуженный человек.

- Так, давайте же продиктуйте телефонный номер или хотя бы адрес Светланы. Пусть приедут на похороны брата. Я позвоню или дам телеграмму, - заторопилась Люда.

- Навряд ли Света прилетит на похороны. Ей уже семьдесят лет. Она на двенадцать лет старше Геночки, - сказала с огорчением Варвара. – Но сообщение пошли. Может быть, Максим или Андрей сумеют прилететь в Питер. В Нижнем Тагиле живет родная сестра Егора. У неё взрослая дочь – Людмила, твоя тёзка, моя племянница у которой двое детей. Мне они уже внуками что ли приходятся. Но Людмиле тоже сообщи. Она же для Геночки двоюродная сестра… Может и приедет в Питер, попрощаться с братцем. Вот и все родственники мои, с которыми я поддерживаю связи. Кроме твоего брата Семёна и сестер Тани и Гали. Им-то далеко ехать не придется. Сообщишь день похорон они, и придут помянуть Гену.

- Конечно же, придут, - кивнула в знак согласия Люда, и спросила: - Вы к кому-нибудь из них собираетесь уехать? Одной без Гены вам сейчас трудно будет управляться с житейскими проблемами, проживая в двухкомнатной квартире.

- Уезжать из питерской квартиры куда-то в неизвестность я не собираюсь. Всю жизнь прожила здесь, здесь и умереть хочу. Уже девяносто лет скоро. Надеялась, что меня Гена похоронит, да вот подвел меня он – сам первый ушел в мир иной. Все, кого я перечислила, это родственники со стороны моего мужа. А мои кровные родственники здесь, в Петербурге проживают. И самой близкой и любимой родственницей являешься ты, Людочка.

- Не мне об этом судить, кто вам родней и любимей, тётя Варя, из наших родственников, - растерялась от такого откровения своей тётушки Людмила.

А Варвара тотчас отреагировала:

- Да я так давно уже решила. И ты правильно оценила ситуацию: одной мне сейчас саму себя обслуживать будет трудно. Нужна мне помощница или помощник. Ведь я на ладан дышу, а наследство у меня – лакомый кусочек. Не у одного претендента слюнки потекут на двухкомнатную квартиру в исторической части города на Петроградской стороне. Любой позарится. Хоть мне грех жаловаться, немало я пожила на этом свете, но и раньше времени на тот свет не тороплюсь. Поэтому предлагаю тебе ухаживать за мной. А я на твое имя завещание напишу.

- Зачем вы так говорите, тётя Варя. Вы еще женщина в здравом уме и крепкой памяти, крепенькая, кушаете хорошо, спите крепко. И не только ночью, а бывает и днем, подремлете. Живите на здоровье. Я же всё время, общаясь с вами, хотя о покойниках плохо не говорят, но я скажу прямо – помощником он был для вас в последнее время никудышным. Помогал он номинально, а вот проблем вам создавал много…Ведь я без вашей просьбы, когда Гену штормило, приходила и помогала вам по хозяйству: и постирать, и обед сварить, и в квартире чистоту и порядок навести.

Варвара Михайловна опустила голову, сжав виски руками и, покачавшись с минуту взад-вперед, сказала:

- Бог был милостив ко мне. Я прожила долгую счастливую жизнь. Была как у Христа за пазухой, а напоследок послал мне тяжкое испытание. И запивал Гена, и с уголовницей, а не с порядочной связался. Но каким бы он ни был, всё равно оставался моим сыном. Мне было плохо от его поступков и проступков, а сейчас будет ещё тяжелее и хуже. Что может быть хуже одиночества? Нет тяжелее беды, чем одиночество. Не бросай меня в беде, Людочка, ради Христа. Пожалей свою старую т1тку. И тебе воздастся по заслугам.

Людмила пообещала подумать над предложением Варвары. Она не только в жизни с Егором каталась, как сыр в масле, но привыкла, что оба мужчины, муж и сын, потакали прихотям и не смели ослушаться её. А Варвара не заметила, как превратилась в семейного тирана и деспота. Но поняла это поздно. Гена из-за своих беспробудных пьянок вышел из-под её контроля, и началась не жизнь, а кошмар. И именно в тот момент, когда сын Вари узнал, что он стал единственным не только сыном, но и наследником, этот кошмар достиг максимума. Поэтому, увидев сына неподвижно застывшего, словно изваяние, в ванне на неё напал столбняк. И она в стопоре не смогла быстро сориентироваться, что же произошло в её жизни.

Последние годы жизни Геннадия Сельцова и истоки его поступков

Соседка Сельцовых Сара Абрамовна не зря подсказала Люде стучать в дверь её тёти Вари погромче, а лучше всего ногами. Она знала привычки сыночка Варвары не только понаслышке, а и по пригляду.

Когда Гена со своей, как точно подметила тётя Варя, уголовницей выходил и, брякая пустыми бутылками из-под пива и водки, погруженными в объемистую кошелку, из квартиры на лестничную площадку, она припадала к дверному окуляру глазка и внимательно наблюдала за ухищрениями соседа.

- Пустые бутылки несут. Понятно, - размышляла Сара. – И в квартире не будет скапливаться лишний хлам и, сдав в ларёк вторсырья «Приём пустой стеклотары» денежки получат, купят снова бутылку водки и вернуться домой, распивать спиртное. Но куда Варя смотрит, когда эта парочка – баран, да ярочка: Гена с Маруськой, антикварные вещи в ломбард тащат. То статуэтки фарфоровые, то балерину, например, застывшую в балетном па на одной ножке, то часы знаменитой фирмы «Буре», подмышкой Геннадий волочет по лестнице. Так они всё имущество до последней тряпки за бесценок продадут и на водку истратят, пропьют, все ценные вещи на ветер пустят.

Иногда Сара, стоя на площадке, поджидала, когда же Варвара свою входную дверь в квартиру откроет. Любила и Варвара открывать дверь, чтобы поджидая Геночку, он не устраивал шумные представления для соседей. Не лязгал засовом и не гремел крюком, а юркал в свое жилище, словно мышка-норушка, в прогрызенную дыру в уголке коморки. Жаль, что в комнате у Гены даже маленькой мышке поживиться нечем. На столе вместо хлебных крошек и аппетитных огрызков сыра и колбасы, валяются пробки от бутылок из-под бормотухи, да жестяные крышки с зубчиками по дуге окружности от пивных бутылок. От таких остатков мышке никакого проку.

Вот только тогда Сара и могла пообщаться с Варей. Сара Абрамовна считала себя великолепным дипломатом с тонкой деликатной натурой. Она начинала разговор с соседкой издалека:

- Мы с вами, дорогая Варвара Михайловна, знаем друг друга, больше чем полвека, - говорила Сара. – Мы живем долго, дышим одним воздухом и никогда не ссоримся. Но я опасаюсь, что на Геночку отрицательно действует его любимая женщина, Маруся. Она иногда приползает к вашей двери по ступенькам лестницы, извините, пожалуйста, милочка, за грубоватое сравнение, - чуть ли не на карачках. Ну, какая ему от неё польза?

У Вари тоже была полувековая практика дипломатических бесед с соседкой. И она знала, как уйти от обсуждения неприятной темы:

- Ой, Сара Абрамовна, - всплескивала руками Варвара Михайловна, - вы чувствуете неприятный запах гари?

- Да, - машинально кивала Сара и констатировала, - воняет довольно прилично. Опять мойву жарите? Вот мне кажется, что так же неприятно пахнут отношения вашего Геночки с Маруськой. Её за пьянку лишили материнства, потом два раза сидела в тюрьме или колонии: один раз за тунеядство, второй раз за воровство…

Варя не дала Саре договорить фразу. Она хотела сначала съязвить: «А вы что же, милочка, никак поступили на службу в полицию нравов», но вспомнила святое правило политиков – никогда не высказывать прямо свои упреки в адрес собеседника, опять сделала очередной пассаж:

- Извините, побегу на кухню, действительно подгорает мойва. Вам бы только дегустатором работать. Какой изумительно тонкий нюх…

Варвара по театральному красиво, изящно бралась за ручку входной двери и потом резко с громким стуком захлопывала дверь перед самым носом Сары.

- Побегу… - хмыкала Сара. – Пока доползешь до кухонной плиты от твоей мойвочки одни уголёчки останутся.

Сара Абрамовна с радостной улыбкой тяжело переставляя толстые, как афишные тумбы, ноги медленно повернулась к своей двери и, кряхтя и охая, направилась ко входу своей квартиры. Не прошло и пяти минут, как Сара очутилась на своей территории. Взглянув в глазок, в это мини-окно внешнего мира, с удовлетворением и с чувством собственного достоинства направилась на кухню пить чай.

Варвара Михайловна в глубине души-то понимала, что в общем и целом Сара Абрамовна права. Её сыночек, ступив на зыбучую почву, а вернее мха тонкого болота беспробудного пьянства, стал быстро деградировать. А катализатором деградации стала Маруська.

Она обязательно раз в неделю, а иногда и два-три раза оставалась ночевать в Гениной комнате. Там была одна кровать, но им это было только на руку. Гене не приходилось объяснять мамочке, почему Маруся спит с ним в одной кровати. У неё была мания величия, по версии которой сын должен беззаветно платонически любить только одну женщину – мать. А любить страстно и сексуально какую-нибудь другую женщину, Геночка должен с её разрешения, а точнее с позволения Варвары Михайловны.

После смерти отца Гена совсем распоясался. Он не только без разрешения приводил в комнату на ночь очередную женщину, которая согласилась бы разделить с Геночкой постель, но и не скрывал свою любовницу от матери.

Дверь в комнату Гена не закрывал и демонстрировал бурную страсть двух разнополых особей как бы напоказ маме. Назло ей.

Варвара Михайловна, увидев впервые любовные игры сына с Марусей, остолбенела. Но отвернуться и уйти в свою комнату сразу не смогла. Она смотрела на их соитие, слушала их возбужденные голоса и даже безумные визги, оглушающие её, не заставили Варвару сдвинуться с места.

И, когда Маруська с раздражением сказала, сев голышом на край постели:

- Гена, мне бы сейчас в ванну сходить, сполоснуться нужно, а твоя мамашка в дверях стоит и нас с тобой караулит, как часовой на боевом посту. Назови мне пароль, чтобы она меня беспрепятственно смогла пропустить в ванну. Как ей понравилось подсматривать за нами!!! Вспомнила свою шальную молодость?! Смакует!

Только тогда Варя спохватилась, очнулась от столбняка и скрылась за дверью своей комнаты. Там, сев на краешек стула, укорила себя:

- Не пара Маруська Гене, не пара. Но против природы-то никуда не попрешь. Ему нужна женщина и он, не спрашивая меня, приводит Маруську к себе. Когда-то в юности Гена влюбился в девчонку из общежития, а я костьми легла, но не позволила сыну на неё жениться. Свадьба с общежитской девчонкой не состоялась. Как он страдал, мой дорогой мальчик. Потом в отчаянии, что он может свихнуться и сойдет с ума, сама попросила Гену помириться с Тамарой. Но девочка оказалась гордой и, ни на какие посулы: о прописке и материальной свободной жизни – не соблазнили девушку. Первый раз я проиграла бой за благополучие моего Геночки, а теперь проигрываю одно сражение за другим. Безоговорочную капитуляцию не подписала, но сын с моим мнением не считается.

А Сара Абрамовна, оставшись в квартире одна, после пикировки с Варварой думала о своем сыне – Мише, Эммануиле.

- У меня муж был нечета Вариному Егору. Ему обе ноги после ранения ампутировали по самые …, в общем, до паха. Добытчик с него был никакой, но пенсия всё-таки была и Мишеньку вырастили. Миша учился с Геной в элитной школе, где изучали английский язык с уклоном до свободного владения им, не только до разговора на бытовом уровне, а для общения с англичанами в любой сфере. Там Миша и стал великолепным переводчиком. А Гена, хорошо владеющий, английским, служил в группе Советских войск в Германии в Потсдаме, где требовалось знание немецкого языка. Хотя… Он даже приличную сумму немецких марок привёз домой. Но воспользоваться английским, как инструментом для продвижения в карьерном росте, так и не смог. Зато в употреблении спиртного ему равных не было.

А Сара Абрамовна встряхнула головой и подвела итог своим размышлениям:

- Ума нет, считай калека. А мой-то муженёк Додя напоминает мне русскую загадку про коромысло – «Без рук, без ног – на бабу скок». Родила я Мишку и вывели мы с Додей его в люди. Оба отца и Генин и Мишин – герои Великой Отечественной войны, но один сынок стал ничтожеством, другой великим коммерсантом. Не пьет, ходит в синагогу, хорошо зарабатывает переводами с английского.

Сара подняла палец вверх:

- Стоп! Сама себе думаю, а не дурра ли я? Стал великим коммерсантом… А с чего началось его методично-упорное восхождение на недосягаемую вершину коммерческого Олимпа. Какого же выгодного горизонта Эммануил стал гением торговых комбинаций? Помню, увидела его хмурого и сердитого, пришедшего со стройки, где студенты Инженерно-строительного института проходили практику. Спрашиваю:

- Что ты, Мишенька, не весел? Не заболел ли…

- Ты знаешь, мамочка, - ответил Эммануил, - я же живу по принципу несуна: не принес домой хотя бы четыре гвоздя – считай, что этот день прожил зря.

- А я слышала другую поговорку: «Ты на стройке не гость, береги каждый гвоздь!», - сказала Сара. – Так зачем же тебе уподобляться как тать ночью и украдкой воровать гвозди, когда ты после окончания института станешь хозяином стройки?

- Пока солнце взойдет, роса очи выест, - усмехнулся Миша. – Я вот сегодня не принес домой в кармане горстку гвоздей, потому что у нас не было практических занятий. Нас посадили в красном уголке изучать привила техники безопасности. Но завтра будем приобретать навыки по профессии плиточник – стены в санузле облицовывать. Унесешь в раздевалку по четыре плитки утром и вечером, а за неделю наберется один квадратный метр облицовочной плитки. Его за десятку продать можно налево. А в месяц сорок рублей, это же моя вторая стипендия. Теперь второе: согласен с тобой, хозяин сам у себя воровать не будет. Но сразу после института я не стану хозяином стройки. Буду прислуживать ему.

- А ведь Гена, с которым ты служил ещё в армии, сумел заработать дойчмарки. Хотя служил обычным рядовым солдатом. Учись у своего друга-товарища, - укорила сына Сара.

- Гусь свинье не товарищ. Но я общаюсь с Генкой Сельцовым, потому что его батя работает маркшейдером в Метрострое. Он технарь и ни от кого не зависит: знай, поглядывает в увеличительную трубу нивелира или теодолита. Но только делай это скрупулезно, точненько. Подземные геодезисты очень ценятся - это голубая кровь, строительные дворяне. Надеюсь, он составит мне протекцию, как другу его сына. Вот я и терплю этого урода.

- Как ты нехорошо говоришь о своем знакомом, - укорила Сара сына. – Какой же Геночка урод? Он вполне симпатичный молодой человек.

- Ты же знаешь, мама, что пьяница в еврейской семье – урод! Генка хоть и русский, но он же считается моим другом. А если мой номинальный друг горькую по-черному пьет, то он среди моих друзей евреев – урод.

Накануне похорон Гены к Людмиле подошел Эммануил.

- Примите мои соболезнования по поводу кончины вашего двоюродного брата. У нас были с ним великолепные отношения. Он беспокоился, что в его отсутствие с матушкой может случиться приступ болезни, и она не сможет подойти к телефону и вызвать скорую помощь. Мы с ним предложили Варваре Михайловне установить тревожную кнопку, чтобы она могла в любой момент, не вставая с кровати, нажать кнопку и скорая помощь мгновенно примчится. В нашей синагоге такая услуга оказывается. Кроме того, если вы захотите устроить её в дом престарелых, то я могу свести вас с теми, кто сможет быстро устроить Варвару Михайловну в дом престарелых. Разумеется, ей надо подписать договор, что за все оказанные ей в доме престарелых услуги, она завещает часть квартиры, в которой сейчас, теперь будет проживать одна.

- Спасибо, Миша, - ответила, не раздумывая, Люда. – Тревожная кнопка, думаю, что не понадобится. Мы не будем сдавать Варвару Михайловну в богадельню, в приют престарелых. Она родная сестра нашей матери и есть кому ухаживать за ней. Тем более составлять завещание, это сразу обречь женщину, которая потеряла сначала мужа, потом неожиданно и сына, на мысли о скорой смерти. Мне кажется, раз она стойко пережила утрату Гены, то будет жить ещё долго. Не стоит вселять в неё пессимизм.

- Людмила, никогда не следует принимать скоропалительные решения, - резонировал Миша. – Я считаю, когда вы поухаживаете за тётей, нахлебаетесь по горло капризов пожилой женщины и то не так и это не эдак, то будете воспринимать мое предложение более разумно и доброжелательно.

- В жизни случаются различные ситуации, но это не только мое решение, а и других моих сестер и брата. Мы уже обсуждали такой деликатный вопрос кондефициально и обсуждать его с посторонними не собираемся.

- Хорошо, Людмила. Но Геннадий всё-таки был моим другом и также соседом по лестничной площадке. А это немаловажный фактор. Говорят: «Хочешь купить дом или квартиру, узнай хорошенько всё о соседях и подружись с ними. Иначе беды не миновать». Вы хотя бы с юристом проконсультируйтесь. У меня есть знакомый очень хороший адвокат. Могу вам рекомендовать. Он служил там, - Миша поднял указательный палец вверх, - в органах. У него очень большие связи среди правоохранительных органов и в криминальных кругах.

- Я не понимаю вас, Миша, причем тут моя законопослушная тётушка, блокадница, медсестра, прошедшая огненное горнило самой кровавой войны, какую, только знала, вернее не знало человечество нашей земли, закончив свой боевой путь в Берлине и уголовный преступный мир?

- О том и я толкую… Поговорите с юристом и вы узнаете, что все дороги ведут не только в Рим, в котором и была создана юстиция и юриспруденция. Не очень много есть дорог, по которым мы попадаем в мир иной, на небеса обетованные. Одни из них бывают длинны, другие чересчур коротки. Варвара Михайловна живет очень долго и…

Людмила прервала речь Михаила:

- Чем дольше мы говорим, Миша, тем ближе приближаемся к запретной черте. Я не хочу подходить к ней ближе чем мы уже зашли. Дальше начинается тьма, грязь, кровь. Этого мы никогда не допустим.

- Моё право – предложить, ваше – отказаться, - пожал плечами Миша. – Я уже не могу повернуть процесс вспять. Вам позвонят знакомые адвоката. Извините, но, считая вас человеком рассудительным, я ему уже назвал ваш номер мобильного телефона и домашний телефон тёти Вари.

- А откуда вы узнали мой номер мобильника? – спросила Люда.

- Мне дал ваш номер Гена, - ответил Михаил.

- Так Гена-то умер. Как он мог дать вам мой номер телефона.

- Готовь сани летом, а телегу зимой, - ушел от прямого ответа Миша. – Он дал мне номер вашего телефона ещё до смерти. И я не думал, что он мне так быстро понадобится. Кто же мог предположить, что совсем ещё не у старого мужчины оторвется тромб возле сердца.

Людмиле в последующие дни часто, а потом всё реже и реже звонили. Но на незнакомые ей номера она не откликалась.

Звонили и на квартиру к тёте Варе. Но она не подходила на телефонные звонки или же не слышала их. Когда Варвара Михайловна смотрела телевизор, чтобы ей было комфортно, не только видеть картинку на экране, но и слышать речь актеров, дикторов, политиков, она включала звук, так, что шкала ползла вверх до пятидесяти восьми пунктов, как минимум. Телефонную трубку она не брала, а значит, и не слышала каких-нибудь лестных предложений. А на нет и суда нет.

Звонки прекратились, но юридические вопросы о наследстве и наследниках никуда не исчезли.

Буря, бушевавшая в стакане, выплеснулась наружу, и Людмиле волей-неволей пришлось изучать юриспруденцию и политику. Ведь в политике самый главный вопрос был на протяжении всей истории, кто же ближе находится их придворных к главному телу лидера, вождя, царя, тот и получит максимальную выгоду от этого фактора.

Но, как говорил Козьма Прутков: «Необъятное, не обнимешь». После долгих раздумий Люда решила обсудить щекотливый вопрос с Варварой Михайловной.

Претенденты

После похорон Гены, Людмила на следующий день сказала своей тёте:

- Вы предложили ухаживать за вами и стать наследницей первой очереди – оставить всё имущество мне по завещанию, заверенное нотариусом.

- Да! – кивнула Варвара, - подтверждаю свою просьбу. А что тебя смущает, Людочка?

- Меня смущает, что я же не смогу посещать вас каждый день. Я хоть и на пенсии, но у себя дома, а также и на даче хлопот полон рот.

- Людочка, - улыбнулась тётя Варя, - так зачем же тебе хлопотать у себя дома. Ты сваришь что-то мне на обед и сама со мной покушаешь. И никаких трудностей.

- Нет, тётя Варя, - ответила Люда. – Я готова покупать продукты, варить обед, мыть посуду, стирать на машинке ваше бельишко, содержать в чистоте квартиру, но это делать смогу только через день. Мне за это ни копейки не надо. А вот на покупки деньги я буду брать от вас и с большой скрупулезностью отчитываться за потраченный в магазинах рубль.

- Какие отчеты, Люда, мы же свои люди, родная кровь. Я тебе доверяю.

- Нет, тётя Варя. Говорят, что чем точнее счёт, тем крепче дружба. Тем более, если кто-то из моих, а значит и ваших родственников будет сменять меня через день, то я не хочу неприятностей из-за какого-то даже очень близкого нам человека. Деньги счет любят. Тем более, что вы категорически не разрешаете ночевать у вас в квартире.

- Хорошо, уговорила, - согласилась Варя. – Пусть будет помогать тебе ухаживать за мной кто-то ещё… Но ты лично, я не я будешь спрашивать с неё или него и за деньги и за сделанную работу по дому. Так кого же предлагаешь?

- Из двух сестёр Тани и Гали, я больше общалась и лучше знаю характер Галины. Она вежлива, чистюля, не транжира, но есть одно «Но».

- Что это за «Но» и как его одолеть? – забеспокоилась Варя.

- Одолеть его невозможно, - покачала головой Люда. – Галя очень любит своих детей и внуков. Они: Галя и две дочери её специально переехали, чтобы жить рядом в шаговой доступности в пригород – в Гатчину. Каждая семья дочурок Галины живет отдельно от матери и работают допоздна. Вот ей и приходится забирать внуков из садика, водить другого в школу. А после, пока дочери вернуться с работы – нянчиться с ребятишками.

- Понятно. Очень жаль, что Галинка не сможет помогать тебе, но обстоятельства сильнее нашего желания, - развела руками Варвара Михайловна. – Остаются Сеня и Таня. Но из двух этих кандидатур я, конечно же, выбираю Татьяну. Претензий к Семёну у меня никаких нет, но он всё же мужчина. И мне неловко в кое-какие моменты обращаться к нему, из деликатности, только из деликатности, с вопросами, которые лучше всего обсуждать, не стесняясь, с женщиной.

- Всё понятно, тётя Варя, значит я переговорю с Таней. У неё двое сыновей и невестки сами управляются с детьми. Тем более Татьяна живет территориально далеко от сыновей. Они в Питере, а она рядом с Галей в Гатчине.

- Татьяна, так Татьяна, - согласилась Варвара. – Только пока мы не отметили девять дней, походи ко мне сама. Помянем Геночку, а после с Таней вместе и поговорим. Думаю, что она не откажется от половины квартиры. Ведь мне недолго осталось жить. Мечтаю, хотя бы за девяностолетний рубеж перевалить, а тут какой-то годик остался.

- Тётя Варя не надо говорить о грустном. В нашем роду было много долгожителей. Бывали поколения, в котором и за сто лет шагали-вековали. Вы же из этой категории. На кого выпали трудные жизненные испытания, тот живет долго. А вам выпало голодное детство, блокадная зима, военные огненные версты… А что Таня несомненно согласится, то тут и к бабке на гаданье не ходи. Согласится, как миленькая.

- Откуда ты знаешь? – спросила Варя. – Уже раззвонила о завещании моем всему свету?

- Я не из тех людей, которые распространяют слухи и сплетни. Это раз, - немного поморщилась и резковато и с обидой, произнесла Людмила. – Просто знаю, что уже есть претенденты на ваше наследство. Вот Мария, дочка бабы Кати, двоюродной сестры моей мамы и вам, а для нас, значит – троюродная сестра, просится, как у алкашей поделить бутылку поллитровки водки на троих, так и она просится стать третьей. Ухаживать хочет за вами и треть наследства получить впоследствии.

- Она за бабой Катей-то приглядеть как следует не может. За своей родной мамой. А как же она собирается еще и за мной ухаживать? Сомневаюсь я, что Мария будет более трепетно относится ко мне – двоюродной тётке, чем к мамочке. Я-то знаю, как она с Полиной обошлась. Пусть и не мечтает, что я пущу её в свой дом на долгое время.

- А что произошло у Марии Ястребовой с тётей Полиной? – спросила Людмила.

- Не хочу и вспоминать сейчас, чтобы себя не распалять, нервы не взвинчивать. Ястреб, он и есть ястреб, добычу выслеживает, а потом падает камнем с высоты, хватает цыпленка из-под носа у квочки и был таков, - разволновалась Варвара. – Приглашай-ка ты, Людмила, только близкий круг родни на девять дней. Да денег не жалей, устрой приличную трапезу, чтобы Геночка на нас там не обижался. Пусть застолье будет не хуже, как у других людей. И о завещании-то моем похлопочи. Пригласи нотариуса на дом. Пенсия у меня как у ветерана Великой Отечественной войны приличная.

- Ой, тётя Варя, - вспомнила Люда, - сначала ведь не мне, а вам нужно снова вступать в наследство. Ведь вы же не думали, что сын ваш умрет раньше вас и завещание написали на его имя.

- Тем более, - забеспокоилась Варя. – Хоть и не спешу туда, а оттуда ни один ещё человек не возвращался. Но дела житейские я всегда выполняла быстро и в срок, теперь перекладываю свои хлопоты на твои плечи. Не разочаруй меня, пожалуйста.

- Ладно, ладно, - кивнула Людмила, - всё будет тип-топ. Так я пойду домой?

- Да посиди со мной, поговорим по душам, - остановила Варвара племянницу. – Сниму с себя груз обиды и расскажу-ка про Полину сейчас. Как говорят с глаз долой из сердца вон, а у меня обида из сердца долой и на душе спокойнее и лучше. Людмила снова устроилась поудобнее в кресле и сказала:

- Я слушаю вас, Варвара Михайловна.

Мария Ястребова пришла года три-четыре назад, а может быть и раньше к Варваре Сельцовой с неожиданной просьбой:

- Вы знаете, тётя Варя, Санька-то Шариков, сын тёти Полины загремел под фанфары, и отбывает срок на Северах. Она совсем почернела от горя и за ней нужен хороший уход. Явно не дождется, а достойно жить каждому хочется.

- И что ты предлагаешь? – нахмурила брови Варвара.

- Я предлагаю вам поговорить с тётей Полиной, чтобы она продала свою комнату в коммуналке, - ответила Мария.

- У нас есть покупатель на нашу двушку, - пояснила Ястребова. – Добавим деньги от продажи тёти Полиной комнаты и купим трехкомнатную квартиру. Наша семья улучшит жилищные условия, а тётя Полина будет проживать так же в одной комнате, но не с чужими людьми в соседях, где алкаши да алкашная склочница на склочнице, а со своими родными – Ястребовыми. Мы-то уж позаботимся об её комфортном проживании в нашей семье.

- а что задумка неплохая, - одобрила план Марии Варвара Михайловна. – Только ехать я в Полинкину коммуналку в эту жуть не хочу. Я ей сначала позвоню. Может быть, и по телефону суме договориться. А тогда тебе и карты в руки – поедешь договариваться, как быстрее провести сделку купли-продажи.

Телефонный разговор Варвара повела в свойственной ей манере, не спеша. Поговорили о погоде, о своих болячках и лечении их. И, когда обе женщины уже начали выдыхаться и пускались обсуждать по кругу уже обговоренные темы, Варвара стала рассказывать о плане «Барбаросса» - линии блицкрига Ястребовой Марии, благостная улыбка сползала с её лица, и оно стало неподвижным и непроницаемым.

- Хорошо, - сказала в трубку Варя, - я сейчас объясню ей твое беспрекословное условие, а потом перезвоню тебе, Полина.

Мария напряглась, Варе показалось, что она окаменела, превратилась в египетского сфинкса. Поэтому удивительно было услышать, что невозмутимый сфинкс вдруг заговорил.

- Какое условие она поставила? - выдохнула Мария Ястребова. – Что я должна обязательно сделать?

Парламентерша облегченно вздохнула, когда услышала слова Варвары:

- Она запрещает кремировать свое тело. Ты должна её похоронить на кладбище… Понимаешь, Маша?

- Какие разговоры! – затараторила Мария. – Всё будет сделано по христианскому православному обычаю! Вот вам крест!

Ястребова неистово закатила глаза вверх и осенила себя широким крестом.

Сделку купли-продажи Ястребовы провели быстро. Заселились в новую квартиру быстро, празднично: с шампанским и, открыв входную дверь, впустили первой вовнутрь пустой квартиры кошку. Завезли в тот же день добротную мебель семьи Ястребовых, расставив её во всех трех комнатах. Мебели было очень, ну очень много! А нехитрые пожитки тёти Полины затолкали в темнушку. Был такой закуток в трехкомнатной квартире, наподобие кладовки, который питерские жители называют «тещиной комнатой».

А тётю Полину уложили на раскладной диван в обустроенной уже на современный лад в третьей такой долгожданной комнате.

Полина сияла от счастья.

Но через пару недель Мария снова заявилась к Варваре на Большую Пушкинскую с новым предложением:

- Тётя варя, мы решили всей семьей отдохнуть на юге, полежить на золотом песке пляжа и покупаться в теплой воде Черного моря, погреться на ласковом солнышке. Не могли бы вы приютить у себя на время нашего отпуска тётю Полину. Выручи нас, пожалуйста!

- Ну, что с тобой сделаешь? – вздохнула Варя. – Привози Полину ко мне.

Но через две недели Мария не вернулась с юга, не пришла за тётей Полей, не позвонила Варваре Михайловне.

Варвара стала сама разыскивать потеряшку, «оборвала» все телефоны, но тщетно. Все телефонные номера безмолвствовали. А от Марии ни слуху, ни духу.

Полина чувствовала себя в квартире Сельцовых не в своей тарелке. Вслух мужчины её ни разу не упрекнули. Но зависла какая-то неустроенность в семейной атмосфере, и тяжелое чувство тревоги угнетало тётю Полю. Она понимала, что стесняет гену, проживая с ним в одной комнате. А в Варварину спальню даже заглянуть боялась – сидела на кухне, чтобы лишний раз не сталкиваться с молчаливым укоризненным взглядом Егора Васильевича.

Но вдруг приехала племянница Вари из Зеленогорска – Рита.

- Ну что же вы теснитесь-то в своей квартире? - заговорила весело Рита. Она трудную ситуацию пыталась обратить в шутку. – Набились как селедки в бочке. Нет, чтобы ко мне позвонить. У меня-то квартира почти пустая. С мужем развелась, он тут же к любовнице перебрался. Ребятишки днём в школе и в детсадике, а одна гостиная комната пустует. Там мой муженек на диване отдыхал да телевизор смотрел, попивая пивко. Предлагаю вам, тётя Полина, поехать со мной сегодня же в Зеленогорск. Готовлю я по инерции по-прежнему много, всё не могу привыкнуть, что муж бросил меня, так будете моей хорошей собеседницей, а про хлеб насущный и вспоминать не придется. А вечером, пока я с работы не вернусь, мои детишки будут под присмотром родного взрослого человека.

- Спасибо тебе, Риточка, - всплеснула руками Полина, - у меня ты тяжелый камень с сердца сняла. Если ты не шутишь, а серьезно приглашаешь к себе, то я пошла, собирать свои манатки – и в дорогу.

Варвара Михайловна Полину не забывала, пару раз в неделю обязательно звонила, и по полчаса обменивались новостями и впечатлениями.

- Ты знаешь, Варя, - говорила с восторгом Полина, - я чувствовала в коммуналке около Нарвской Триумфальной арки в честь победы отечественной войны 1812 года над Наполеоном одиноко. Была чужой и в семье Ястребовых. Они общались между собой, а я для них словно посторонняя, пустое место. С Ритой и её детьми я словно крылья обрела, будто в родную семью возвратилась после долгой-долгой разлуки. Девочка только и окликает меня по любому поводу: «Бабушка, бабушка, иди-ка, посмотри, как я своих куколок нарядила». А малыш только два слова пока знает, но они для нас с Ритой такие дорогие: «Ма – ма! Ба – ба!». Жаль только, что слово «папа» долго не будет говорить и понимать.

Через полгода Мария Ястребова объявилась. На порог дома варвары не осмелилась ступить, не появилась у тётушки, а позвонила:

- Тётя Варя, извините, что не смогла выполнить свое обещание и забрать к себе тётю Полину. Задержались мы на юге. Такие радушные хозяева оказались, у которых мы снимали жилье, что не смогли отказаться помочь им убрать урожай фруктов и овощей с их приусадебного хозяйства. Отъелись черешней, грушами, виноградом, так, что на всю жизнь теперь хватит и только приехали в Петербург, узнала, что мама моя захворала. Решила забрать её из деревни и привезти в город. Думаю, в городской квартире в восемнадцатиметровой комнате двум старушкам будет не тесно. А мне и ухаживать легче за двоими в одной комнате.

- Ухажера Полина уже искать не надо, - резко ответила Варвара. – Она у Риты в Зеленогорске живет и души не чает. Не думаю, что она в твою доморощенную богадельню с радостью рванется. Довольна и благодарна Полина своей благодетельнице - Рите. Привози в квартиру свою мать.

Но и мама Марии наотрез не согласилась переезжать в город.

- У нас в деревне остались несколько старушек, - отвергла она предложение дочери. – Так что есть, кому за мной посмотреть, а при случае и похоронить.

- Мама, так ты же вся высохла от болезни, ветер дунет, и упадешь на землю, как перезрелый колосок. А я тебя в город перевезу и окружу своей любовью и заботой.

- Наелась я твоей заботой по самое горло…Боюсь, что вырвать меня может от переедания, - услышала в ответ на своё фарисейское предложение Мария.

Но об историческом событии в семье Ястребовых не узнали, ни Полина, ни Варвара.

Вторая претендентка

Татьяна приехала за день до поминок в квартиру тёти Вари. Людмила попросила сестру помочь ей готовить еду, нужно приготовить салаты: нарезать, накрошить ингредиенты для оливье, селёдочки под шубой, салата с крабовыми палочками и, разумеется, приготовить кутью.

Сёстры чистили картошку, варили холодец, а Семён делал закупки по списку Люды, бегал в магазин и возвращался с тяжелыми многопудовыми сумками и авоськами.

На девятый день все и дальние и ближайшие родственники в траурных одеждах уселись за столом. После каждого тоста, с упоминанием об ангелочке Геночке у Варвары Михайловны наворачивались слезы, и она промокала их чистым беленьким носовым платочком.

Подавали яства на стол Люда и Таня. Но Таня, заменив блюдо какому-то гостю, присаживалась рядышком за стол к нему и, подняв рюмку, поминала своего двоюродного братца, молча.

Рюмка за рюмкой и Татьяну начало развозить. Она стала говорливой чересчур и произносила длинные монологи, почти затыкая своей напористой речью соседей по столу. Вскоре всем порядком это надоело.

Люда недовольно морщилась и посылала Сеню урезонить сестру.

- Таня, уйми свой бурный темперамент, - урезонивал её Семён. – Кого интересуют твои переживания о твоем недавно умершем муже. Ну нашла ты его в одной майке лежащем около твоей входной двери в собственную квартиру. Так ведь Дим Димыча не ограбили, не раздели, чтобы продать его рубашку и свитер, в которых он ушел к соседу по площадке пьянствовать. Наверняка, из-за отсутствия денег на очередной пузырёк с водкой, загнал свои шмотки барыге, живущем этажом выше. Но пожадничал и купил тут же у бабульки паленую водку. Вот и преставился богу, не дойдя до кровати, в которой ты муженька поджидала.

- Сенька, не говори так пренебрежительно о Димочке, - взрывалась гневом Таня. – он святой человек. Ну, выпьет иногда, бывало и переберет. Он меня очень любил. Молчи, знаю, что скажешь. Да, иногда поднимал Дима на меня руку. Но потом у меня в ногах валялся, на коленях прощения вымаливал. Для меня всегда покупал фирменную водку, а сигареты приносил иностранные, импортные.

Вспомнив о сигаретах, Татьяна стала шарить в своем кармане, доставая пачку и зажигалку, собираясь прикурить и затянуться легким дурманящим и без того пьяную голову сигаретным дымком. Но её поползновения остановил брат.

- Забываешься, мадмуазель, в этом доме никто никогда не курил. Хочешь затянуться сигаретой, иди на лестничную площадку и там дыми табачищем, не отравляя здесь организмы сидящих рядом никотином.

Таня попыталась всё-таки чиркнуть зажигалкой, и огонёк пламени её уже затрепетал около рта. Но Сеня был настойчив.

- Марш за дверь! - скомандовал он. – Кому сказано – на площадку!.. Что уже русских слов не понимаешь?

Татьяна уныло поднялась со стула и, слегка покачиваясь, вышла на лестницу.

На площадке этажом ниже стояла Маруся и Таня, которой необходима была собеседница, потопала, держась покрепче за поручни, вниз.

- Только ты и можешь понять меня, Маруся, - заговорила без всякой преамбулы Таня. – Обе мы стали одинокими: у меня умер законный муж, у тебя гражданский. Я скорблю и тоскую и у тебя на душе кошки скребут. Тяжело остаться без постоянного мужика. Я тебя понимаю. А почему ты не присутствуешь на поминках?

- Варвара Михайловна меня ненавидит, - ответила Маруся. – она сказала, чтобы я не смела, приходить на тризну Гены. «Глаза бы мои тебя не видели, - рявкнула она мне, когда я пришла принести свои соболезнования по поводу кончины сына. - Чтобы на моем пороге не появлялась никогда».

Маруся заплакала и, обняв Таню, уткнулась лицом в её грудь. Потом всхлипывая и шмыгая носом, стала целовать Татьяну в шею, губы, приговаривая:

- Я тебя люблю, как Генину сестричку. Разреши мне тебя приласкать, как когда-то ласкал меня он.

Таня почувствовала, как руки Маруси, обнимавшие её плечи, стали скользить вниз к ягодицам, оглаживая их сладко по-мужски, одной рукой, а её вторая каким-то образом оказалась между бедрами и животом. Никогда Таню не ласкали так женские руки. Она сомлела, мелко-мелко задрожала и хриплым, прерывистым голосом, от волнения, предложила:

- Я сейчас схожу в квартиру к Варваре и принесу тебе водки. Плесну в чайную чашку, чтобы и ты смогла помянуть Гену, хотя бы тут на лестничной площадке. Тётя Варя слишком круто и строго обошлась с тобой.

- Зачем же на лестничной площадке, - обрадовалась Маруся. – У меня есть ключи от дворницкой комнаты. Дворничиха – моя закадычная подруга. Она иногда разрешает мне переночевать в комнатушке, где хранятся ведра, тряпки, метлы, на диванчике для её отдыха. Там мы пригубим принесенную тобой водку, даже если нам достанется только по глоточку.

У Татьяны чертики запрыгали в глазах от возбуждающейся плоти, и она игриво произнесла:

- А твоя подруга не приревнует тебя ко мне?

Маруся, ухватив обеими руками Танину талию, прижалась к её телу с такой силой, что Татьяна почувствовала своей затрепетавшей грудью, упругую плоть разгоряченного вспыхнувшего желанием Марийкиного тела. А та выдохнула:

- Я балдею! А про характер моей подруги ты угадала – ревнючая до ужаса. Ревнует меня и к мужчинам и к женщинам. Даже не знаю к кому больше. Но ладно. Не стоит тянуть резину. Сходи к Варе, принеси мне что-нибудь из спиртного в своем клювике.

- Ай момент, - воскликнула Таня, схватив с подоконника тлеющую ещё сигаретку. Пока они обнимались, обжимались, Татьяна отправила окурок в уголок рта и рванулась в квартиру Варвары.

Семён, видя, как вьется сигаретный дымок, погрозил сестре пальцем и резко сказал:

- Немедленно потуши хабарик!

- Хорошо, - сказала Таня.

К его удивлению она даже не стала сопротивляться. Но то, что она сделала, повергло Сеню в шок. Татьяна вытянула изо рта остаток сигареты и потушила огонёк её в тарелке с остатками салата. Затем ловко вцепилась в горлышко початой бутылки водки, стоявшей около этой тарелки, направилась к выходу.

Варвара Михайловна покачала головой, осуждая непристойные поступки племянницы, и спросила:

- Танечка, зачем тебе нужна водка? Кому ты её несешь? Могла бы Геночку помянуть и за столом, как люди, а не втихаря выпить где-то за углом.

- Я-то могу выпить и за столом, тётя Варя, - дерзко ответила тётке племянница. – Но я хочу исправить вашу ошибку. Вы же не пригласили Марусю на поминки. А она же была долгое время близка вашему сыну. Пусть помянет его.

С этими словами Таня гордо удалилась. Людмила с тревогой наблюдала за пьяными выходками сестры. Она подошла к тёте Варе и постаралась смикшировать неловкость:

- Вы уж извините Татьяну, пожалуйста. Она немного переборщила сегодня.

- Мне-то не водку жалко, Люда. Пусть ею хоть зальется, - сказала с грустью Варвара Михайловна. – Мне всегда жалко разочаровываться в людях. Мы с тобой обсуждали кандидатуру Татьяны тебе в помощники, и я согласилась. Но теперь мне не хочется, чтобы я видела твою сестру у себя дома… через день. Но нет худа без добра. Я увидела, как деликатно вел себя на поминках Сеня. Может быть, предложить ему стать твоим помощником? Как ты считаешь?

- Я думаю, что вы правы, - ответила Людмила. – Сеня сейчас на инвалидности, но заказал себе у ортопеда специальную обувь. Ходит не на костылях, а с палочкой. Довольно уверенно. Он немного говорлив, но я ему объясню, чтобы он вас не слишком утомлял длинными разговорами.

- Ну что ты, Людмилка, я же нуждаюсь в хорошем собеседнике, - успокоила племянницу Варвары. – За разговорами и время быстрее пролетает и горечь утраты хоть на время забывается. А одной-то так тяжело в четырех стенах находится. С ума сойдешь от тоски.

Утром убирались в квартире только втроем: Галина, Семён и Людмила. Людмила несколько раз набирала номер мобильника сестры, но ответ был один и тот же – «Абонент не отвечает или находится вне зоны действия сети».

- Зарядка кончилась, батарейка, наверно, села, - прокомментировала молчание Татьяны Люда.

- Раз говорят, что находится вне зоны действия сети, то могла просто выключить телефон. Она же если и в Гатчину уехала, то там связь работает хорошо и Таня находится далеко не в зоне действия сети, - уточнил Семён.

Они не знали, что сестра находится от них буквально в двух шагах и беседует с Марусей в комнатке дворника. Маруся позвонила своей закадычной подружке и сказала, что сама вымоет полы на лестничной клетке и подметет двор.

- Я тебе, Маня, благодарна за всё, за всё, - говорила Генкиной сожительнице Таня. – Ты чаровница-колдунья. Я такого удовольствия не испытывала даже в постели с Димкой. У него частенько на полшестого смотрит… Смотрел…

Татьяна уточнила это обстоятельство без всякого сожаления, которое у неё было вчера, и спросила:

- Где же ты научилась такому искусству?

Маруся даже не сразу сумела собраться с мыслями и ответить после такой неожиданной похвалы. Ведь это она отвела душу после долгого воздержания из-за смерти Гены. Но, оказывается, комфортно было не только ей, но и случайно встреченной совершенно посторонней женщине. Ведь и у неё недавно умер муж… Маня стала пояснять исподволь:

- Гена ведь у меня был тоже не половой гигант. Я же доводила его до экстаза, когда он находился не в форме. И научилась всем ухищрениям в женской тюрьме. Если в армии существует дедовщина, то в женской тюрьме развита бабовщина. Там такие бывали мощные, жаждущие сладострастия матроны, что отказаться от их посягательств я не имела права. Не захочу сама ублажить лесбиянок, они заставят меня это сделать насильно. А про изнасилование есть народная присказка – «Если изнасилование неизбежно, то лучше не сопротивляться, а расслабься и получи наслаждение»

- Но и в женской тюрьме есть же, какое-то начальство? Могла бы пожаловаться им, чтобы они защитили тебя от насилия.

Маруся нахально засмеялась в ответ.

- Ну, ты и даешь, Танюха! Корчишь из себя невинную девицу, а сама такая же прожженная профура, как и я, которая ни одного мужика не пропустит. Пожаловалась я начальнику. Он выслушал меня внимательно, а потом этот старый сатир, фавн согласился стать моим покровителем в обмен на такое же унижение…

- И ты согласилась?

- Конечно. Лучше уж одного избалованного женским вниманием мужика ублажать, чем тебя будет насиловать орава сексуально-голодных баб. Начальничек-то со мной ласково обращался, а эти распутные девки меня шпыняли, били, если я пыталась сопротивляться. Да пропади всё пропадом… Из двух зол выбрала меньшее.

- А где же ты таких мудреных слов-то нахваталась, Марусечка?

- Каких?

- Ну, например, сатир, фавн.

- О, Гена любил мне перед этим самым показывать эротические картины художников Ренессанса. В Интернете их можно найти сколько угодно: и эротических и почти порнографических. Но красота женского и мужского тела так притягательна, что хочется полюбоваться сразу же после просмотра картинок красотой и нежностью живого тела. Своего и его…

- Понимаю, - кивнула Татьяна, - что вы не только любовались телами, но и любили друг друга?

- Вопрос риторический, - загадочно улыбнулась Мария. – Мужчина и женщина созданы для любви. Но Гена уже ушел в мир иной. А его мамаша не желает меня даже видеть.

- А мой братишка Сеня даже в Дрезденскую картинную галерею ездил, чтобы полюбоваться картиной Рубенса «Леда и лебедь». Там и повстречался со своей Ледой, которая мечтала встретить своего Лебедя.

- Так он же часто перед поминками приходил к Варваре Михайловне, - встрепенулась Маруська, - он симпатичный мужчина и мне понравился.

- Уж не хочешь ли ты с ним закрутить роман?

Маруся пожала плечами и ответила:

- Чем чёрт не шутит, когда ангелы спят. Сеня двоюродный брат Гены. А в старину был обычай – если у женщины умирал муж, а у мужа был холостой брат, то холостяк обязательно должен жениться на жене умершего брата. У меня с Сеней подобная ситуация.

- Не совсем, - возразила Таня. – Наш Сенька уже нашел себе кандидатуру в жены, а ты нет.

- Жена не стена, можно и в сторону отодвинуть, - разозлилась Маруська. – А ведь твой братик еще не женился на новой пассии?

- нет. Но ты же, как это мягко сказать, бомжуешь, а моему братику нужна семья.

- Вот и делай людям добро! Давно ли ты мне клялась, что никогда не забудешь мою отзывчивость? Чего же ты сама не постеснялась связаться с бомжихой, похотливая потаскуха! Экзотики тебе захотелось? Уже брата себе присвоила: мой.

Татьяна была по характеру резкой и вспыльчивой женщиной, особенно, когда недопьет. Но сейчас хмель из головы улетучился, а сентиментальность навалилась на издерганную неприятными событиями душу, и Таня вдруг горько заплакала, размазывая слёзы по щекам, бросилась обнимать и целовать Маруську.

- Вот такая я бяка, моя милая, нежная Марусечка. Тебя я уже только никогда не забуду. Эта ночь, позволит мне относиться без пренебрежения к женщинам нетрадиционной ориентации. Мужчин в нашей стране на всех женщин не хватает вот и приходится нам совместно со своими закадычными подругами получать те жизненные радости, которыми обделили нас мужчины.

- Будешь в гостях у Варвары, заходи ко мне в гости, - растрогалась Маня.

- Навряд ли, я буду посещать теперь мою родную тётушку, - вздохнула Таня. – Она человек старинных нравов и правил, а я на поминках такое отчебучила, что до сих пор самой стыдно. Нет, Варвара Михайловна мне такие выходки не простит. А значит, дверь в её дом для меня закрыта.

Глаза Маруси погрустнели.

- Видишь, какая жизнь сложная штука. Сначала она подарила нам радость, подняв на высоту, а потом с размаху швырнула вниз. Ткнула обеих мордой в грязь. Но не стоит поддаваться унынию. Как только ты уйдешь от меня, нам обеим станет тоскливо и одиноко. Но вдвоем-то мы семем повторить счастливые моменты? Не пора ли нам пора, что мы делали вчера?

Маруся сразу же впилась губами в губы Татьяны, услышав, как она выдохнула хрипло тот страстный её призыв:

- Пора, пора…

А годы летят…

Людмила и Сеня стали по очереди навещать Варвару Михайловну.

Люда тётушку любила и делилась с ней самыми откровенными мыслями.

Воспоминания иногда так захлестывали Варвару, что ей было нужно кому-то рассказать всё, что мучило пожилую женщину, переполняло её душу.

Семён был всё-таки мужчина и откровенничать с ним Варя не могла. Но зато он, любивший читать скандальную «желтую» прессу рассказывал такие интересные подробности из жизни эстрадных и киношных звезд, что тётя Варя дивилась и охала от удивления.

О том сказочно-нарочном мире она не знала, так как жила в закрытом, как раковина, микромире семьи. А теперь весёлый балагур Сеня «просвещал» свою девяностолетнюю тётушку. От этих новостей Варвара Михайловна словно помолодела.

Самой ей уже не совершить таких шальных, необдуманных поступков. Но в молодости, если не она, то её подруги или давние знакомые совершали всякие благоглупости. И это было частью и её жизни. Варвара радовалась за удачи подруг, горевала вместе с ними над их бедами. Она после рассказов Сени словно бы в машине времени возвращалась в прошлую счастливую жизнь, когда она была молодой. И могла бы пофлиртовать с понравившимся молодыми людьми, совершать ошибки, которые совершали звезды кино, шоу-бизнеса. Забываясь, она называла Семёна «Геночка». А потом, опомнившись, спрашивала:

- Сенечка, ты не обижаешься, когда я тебя называю именем моего сына? Мне кажется, что мой сынок находится рядом со мной, а не ты.

Сеня не обижался, отшучивался:

- Вы говорите «Геночка», а мне слышится – «Сенечка». Словно вы мое имя называете, словно француженка грассируете.

- Ах, Сеня-Сеня, - вздыхала Варвара. – Ты же женский сердцеед и дамский угодник. Недаром ты поехал в Дрезден, чтобы посмотреть картину Рубенса «Леда и лебедь».

Не заметили брат и сестра, как пролетел почти год со смерти Гены. Варвара Михайловна поручила обзвонить тех родных, с которыми хотела повидаться.

Позвонила Людмила и Рите и Марии Ястребовой. Но тут-то и произошла небольшая заминка. Рита обрадовалась, что тётя Варя хочет повидать её и, не дожидаясь годовщины, приехала к Варваре Михайловне в тот день, когда у неё была Людмила.

Повспоминали о том, о сём и вдруг Рита задала тёте варе вопрос, смутивший и повергший в шок всех.

- Варвара Михайловна, мне тётя Полина стала как родная. Она стала мне второй мамой. Не разрешите ли вы мне забрать её прах в колумбарии крематория?

- Какой такой прах Полины хранится в колумбарии? – подняла удивленно брови Варвара.

Рита не сразу поняла тётю Варю. «Неужели у неё ум за разум зашел, - подумала она. – Забыла, что такое прах?».

И пояснила:

- Я хочу забрать прах тёти Полины – это обыкновенный пепел, который остался после кремации её тела. У меня мама на кладбище в Ковалёво захоронена. Вот я и подзахороню прах тёти Полины в могилу моей матери. Буду одновременно навещать и маму и тётю Полину. Ведь это так удобно. Не теряя много времени проведать двух дорогих для меня людей.

Варвара без эмоций выслушивала сентенции Риты, а потом, словно, выйдя из ступора, вроде бы безразлично, а не, в самом деле, это был крик её души, произнесла:

- Клятвопреступница! Она – Мария Ястребова, не выполнила данное мне обещание, не похоронила Полину на кладбище, а сожгла её в крематории. Господи! Ну почему люди такие бесцеремонные и беспринципные! Неужели теперь ни у кого совести нет? Какое безобразие… Я никогда Ястребовой этого не прощу.

Варвара Михайловна замолчала, и немая тишина повисла надолго в комнате. Рита, не услышав на свой вопрос: ни «да» ни «нет», тоже не проронила ни слова. Ожидала, когда же тётя Варя отойдет от потрясения.

Словно читая мысли Риты, наконец, встряхнула головой и примиренчески произнесла:

- Что-то я шибко разгневалась. Мне всегда мерещится в фамилии Ястребовых хищная птица, питающаяся падалью. А я этой падалью быть не хочу. Но не мне её судить, бог ей судья. Пусть поступает, как ей совесть позволяет. Но приходить в мой дом ей запрещаю. Это моё последнее слово.

Вот тут-то Рита и задала свой вопрос снова:

- Так вы разрешите подзахоронить прах тёти Полины в могилу моей матери?

- Конечно же, милая моя Риточка! Я буду знать, что память о Полине не зарастёт травой-бурьяном. На могилке у неё и у твоей матушки всегда будут расти цветы, и радовать глаз. А сама могилка будет ухожена и украшена.

Люда, присутствовавшая при этом принципиальном разговоре, не знала, что и сказать тёте Варе. Ведь она уже пригласила Марию Ястребову на годовщину Гены. Подумав, всё же решила напомнить тётушке о своем приглашении Марии.

- Тётя Варя, - сказала она, - слово не воробей, вылетит, не поймаешь. Вы мне намедни говорили, чтобы я позвонила Маше и пригласила её на годовщину - помянуть Геночку. Так я человек исполнительный – она приглашена… Мне, дать отбой?

- Ладно, - махнула небрежно ладошкой Варвара Михайловна. – Если придет помянуть Гену, то я гнать её не стану. Но выскажу своё недовольство прилюдно, в её бесстыжие глаза.

Но Ястребовой, видимо, Рита, когда узнавала у Марии, где находится прах тёти Полины и как его забрать, рассказала о случившемся неприятном инциденте. На поминках в годовщину Мария не появилась… А Люде позвонила:

- Говорят, что тётя Варя меня в упор видеть не хочет? Тем более ухаживать за ней…

- Говорят, - коротко ответила Люда и повесила трубку.

В начале июня Семёну предложила Клава съездить хотя бы на три дня в Витебск на «Славянский базар».

- Тебе надо немного встряхнуться, Сенечка! – сказала Клавдия. – У меня в Белоруси проживает моя родственница. Она давно приглашает меня в гости, но было всё недосуг. А ты весь осунулся от своего стресса после аварии не отошел, так разгребаешь с сестрой Людмилой застарелые проблемы тёти Вари. От такого негатива и кондрашка может хватить.

Людмила одобрила решение Сени:

- Конечно, поезжай. Окунитесь в праздничную атмосферу. Увидите популярных артистов, певцов России, Белоруси, Украины, Казахстана вживую, наяву, а не по телеящику. Такое общение на всю жизнь запомнится. А сколько положительных эмоций получиться… годы-то летят, надо не давать себе погрязнуть в мирской суете. Иногда устраивать для души праздники. А я подменю тебя и буду навещать Варвару Михайловну, пока вы с Клавой будете путешествовать по городам и весям на «Славянском базаре».

В первый же день, когда Людмила пришла к тёте Варе вместо Сени, в дверь позвонили. Люда отворила её и в прихожую квартиры Сельцовых вошли две женщины в белых халатах.

- В чём дело? – спросила медиков Люда. – Мы скорую помощь не вызывали…

- А здесь проживает ветеран Великой Отечественной войны – Сельцова Варвара Михайловна?

- Да, - кивнула Люда.

- Нам поручила ветеранская организация, транспортировать тяжело больную Варвару Михайловну в дом престарелых для ветеранов войны. Там прекрасные врачи, отличное питание и комфортабельные условия для проживания пожилых людей. Да и с вас снимем обузу. Ухаживать за человеком, которому за девяносто, тяжёлое бремя.

Женщины в белоснежных халатах, объясняя свою миссию осторожно, но настойчиво оттесняли Людмилу в комнату, где Варвара закашлялась. Она, услышав посторонние голоса, окликнула племянницу:

- Людочка, с кем это ты там разговариваешь? Я никого не приглашала к себе.

Эта фраза тёти воодушевила Люду:

- А кто собственно, персонально поручил вам увезти мою тётушку в богадельню. Может быть, вы из банды черных риэлторов? Слышали, что сказала Варвара Михайловна? Она не собирается общаться с посторонними людьми.

- Это возмутительно! – разгневалась нарочито одна из тёток-медичек. – Нам звонили из общественной организации синагоги, которая патронирует над ветеранами ВОВ.

Произнесенная аббревиатура ВОВ вместо полного словосочетания Великая Отечественная война, еще больше разозлила Людмилу.

«Это надо же, какое презрительное отношение благодетелей к ветеранам войны, - подумала она. – Хорошо хоть сами проговорились об общественной организации под эгидой синагоги. Наверняка это происки соседа Миши».

А вслух Людмила сказала резко, непререкаемым тоном:

- Я прошу вас немедленно выйти из квартиры. Видите – моя тётя разволновалась.

Но и медички не сдавались:

- Нам поручили доставить Сельцову в медучреждение и мы её доставим. Здоровье пациента для нас дороже всего.

Тогда Люда решила схитрить:

- Так у Варвары Михайловна энурез. А кто из медсестёр будет ежечасно утку под тётю подставлять, да выносить содержимое в унитаз? Вес-то у тёти Вари о-го-го! Вы сначала выясните у себя: возможен ли такой уход? И привезите письменное разрешение и обязательство о необходимости госпитализации Варвары Михайловны. Я вам всё сказала, а теперь шагом марш из квартиры.

Тётки-медички, понурив головы, ретировались. А Людмила услышала одобрительные слова от тётушки:

- Спасибо тебе, Людочка, за стойкость и твердость! Я же спиной почувствовала, что увезут сейчас меня эти отродья дьявола не лечить, а прямо на тот свет. Освободили бы не тебя от хлопот, а меня от нашей грешной жизни.

И после этой тирады Варвара трижды перекрестила то место, где только, что топтались две женщины в очень светлых белых халатах и никак не походившие на то исчадие ада, о котором упомянула Варвара Сельцова.

Люда же подумала, что хорошо, что эти беспардонные матроны на неё нарвались, а не на Сенечку.

- Пожалуй, простодушный братишка мог бы, и разрешить увезти этим бабам тётю варю. А потом ищи-свищи, где она? Как там ему отдыхается на «Славянском базаре»? а моя догадка про Мишкину аферу как раз подтверждается тем, что сынок Сары Абрамовны не знал, что сегодня будет в квартире у Варвары Михайловны присутствовать не Сеня, а я. Хорошо хоть рейдерский захват не удался. Надо впредь держать ухо остро. Прежде чем впустить кого-то, спросить предъявить документы. Хотя документы у них есть, что не подкопаешься - комар носа не подточит.

Тут мысли Людмилы развернулись в иную сторону. Она нашла причину своего успеха по выдворению непрошенных посетителей:

- Ну, как тут не помянуть добрым словом психолога – Надежду Евгеньевну , - думала Люда. – Хорошо, что я рассказала подробно свои сомнения и опасения по поводу наследства Варвары Михайловны и претензии на него различных сомнительных личностей. Она заранее смоделировала развитие различных ситуаций и линию моего поведения при них. Тётя Варя удивляется моей твердости, уверенности, находчивости, а они появились у меня в нужный момент потому, что я была психологически готова к экстремальным ситуациям.

Неожиданная встреча

А Сеня и Клава исполняли свою заветную мечту побывать на «Славянском базаре», выполняли культурную программу.

Официально праздник открывался одиннадцатого июня. Но девятого и десятого июня на эстраде открытого амфитеатра уже шли сольные концерты. На афишах мелькали знакомые имена: Кристина Орбакайте, Ваенга, Малинин… Они взяли билеты на концерт Александра Малинина.

Клаве хотелось послушать его коронные две песни «Берега» и «Поручик Голицын». После каждого исполнения Клава теребила Сеню за локоть и шептала ему на ушко:

- Вот сейчас он исполнит хотя бы одну из двух своих хитов…

И каждый раз ошибалась, но не огорчалась, Малинин пел другие песни, а не по заказу Клавы. Но Александр не разочаровал своих зрителей. Он приготовил «вкусненькое» под занавес. Когда Клава услышала слова, самые главные в нашей жизни слова, патриотизма и любви к своей Родине: «Поручик Голицын, а может, вернёмся, зачем нам поручик чужая земля…», у неё навернулись на глаза слёзы.

Сеня тоже расстроился, но, чтобы не смущать Клаву, отвернулся в сторону. Он мужчина и не должен быть сентиментальным. А в голове мелькнуло: «Жаль, что офицеры России не нашли правильного ответа на те два вопроса, которые они сами, мучаясь и страдая, задавили себе. Не вернулись назад на родину и уехали жить на чужбину в другую страну».

Затем посмотрели и официальное открытие «Славянского базара». Это был двадцать второй фестиваль славянской песни. А для концертного зала, со дня окончания его строительства минуло четверть века – двадцать пять лет в нём проходили концерты.

По такому случаю «Славянский базар» открывал Президент Белоруси Александр Лукашенко. Сеня видел, как Лукашенко подпевал вместе со зрителями в темпе за исполнителями слова куплетов известных песен, прошедшие проверку временем. Эти песни стали народными, вот народ их и напевает. А Александра Лукашенко выбрал народ. Значит, и он понимает любовь и чаяния народа.

На следующий же день Клава и Сеня приобрели железнодорожные билеты на поезд Львов – Санкт-Петербург. Он прибывал в Витебск в четыре часа утра по местному времени.

В купе, в которое вошли питерские туристы, была занята одна нижняя полка. Клава расположилась внизу, а Сеня взобрался на верхнюю полку.

Зашли они в купе осторожно, ведь глубокая ночь на дворе – самый сон и попутчица их, это определили Сеня по женской одежде, повешенной на вешалках-плечиках, даже не шелохнулась.

- Счастливая женщина, - подумала Клава, - дрыхнет без задних ног. А меня до встречи с Сеней, бессонница мучила. И если засыпала, то от любого постороннего звука, даже шороха просыпалась. Чего боялась, чего пугалась – теперь самой смешно.

На Клаву навалилась дремота. Она сладко зевнула, устроилась поудобнее и… крепко заснула.

Сеня проснулся раньше Клавы, но попутчица уже была на ногах. И пила кофе. Его аромат и побудил Семёна спрыгнуть со второго яруса, который он называл «пальмой», на пол купе. Тотчас проснулась и Клава. Взглянув на попутчицу, всплеснула руками:

- Шурочка, ты мне снишься или я тебя вижу на самом деле? Каким образом ты, чудом оказалась вместе в одном купе, в одном поезде? Ведь лет двадцать если не больше с тобой не виделись? Каким ветром тебя занесло в Белорусь из Новгородской области России? Дай хоть я тебя обниму и поцелую. Сколько лет, сколько зим.

- Я еду со Львова, с Украины. Своего младшего брата Федора похоронила. Он живет… жил там один и написал завещание на мое имя. Всё имущество отписал на меня, хотя жил в гражданском браке с одной украинской женщиной. Так она меня даже сначала в квартиру Федину впускать не хотела. Такой скандал мне закатила, что у меня сердце чуть ли из груди не выпрыгнуло. Пришлось врачам откачивать меня, а участковому милиционеру урезонивать её. Воля покойного была всегда законом во все времена и в любой стране. Участковый мне посоветовал, чтобы и впредь не случалось конфликта, замок в двери заменить. Но я не стала – вступлю в наследство через полгода, тогда и заменю.

- Откуда ты её знаешь? – спросил Клаву обескураженный Сеня.

- Так это же моя двоюродная сестра Шурочка. Мы обе жили в Мошенском районе Новгородской области. Только я сразу после восьми классов в Питер уехала, а Шурочка всю жизнь так и прожила в деревне.

- Александра, вы уж извините меня за любопытство, но вот такой вот я свинья. Всё без спроса пытаюсь залезть своим рылом в чужой огород и покопаться в грядках, - расшаркался перед неожиданно появившейся в его судьбе родственницей Семён, - но мне, кажется, что вы Клаве не сестрой, а матерью или тётей являетесь.

Но Шурочку не смутило напоминание Сеней о её преклонном возрасте.

- Я и впрямь Клаве в матери гожусь. И всё же, мы сёстры. Правда я старше её на двадцать пять лет и помню Клавдию ещё ребенком.

- Так сколько же вам лет? – поинтересовался Сеня.

- Я родилась в 1934 году. Мне уже семьдесят девять лет. Скоро девятый десяток пойдет.

- Кто-то присматривает за вами? Ведь в деревне тяжело, если есть подсобное хозяйство? – спросил Сеня.

- Пока сама управляюсь и в няньках не нуждаюсь. В детстве столько лет в няньках провела, своих братьев и сестер вынянчила, а потом стали приглашать в няньки соседи. Которые состоятельные были, побогаче нас голодранцев из многодетной семьи.

- Но подсобный участок-то вы сами обрабатываете? – любопытство так и распирало Сеню. – Хотя бы картошку сажаете?

- Конечно. И не только картошку. Понемногу выращиваю всего: морковку, свёклу, огурчики, помидорчики.

- А сколько же вам удается в огороде обрабатывать соток?

- Тридцать семь, - ответила Шура.

Сенька рот раскрыл от удивления:

- Сколько, сколько? Я случайно не ослышался – тридцать семь? А может быть – семь соток? Разве возможно обработать вам тридцать семь соток? Это в семьдесят-то девять лет… почти в восемьдесят лет обрабатывать тридцать семь соток земли в ручную… Фантастика.

Сене хотелось воскликнуть: «Вранье, выдумка, бред сивой кобылы», но язык не поворачивался обидеть родственницу Клавы. Но дальше слова Шуры показались Семену еще более сказочными. Она ответила, вернее, уточнила, невозмутимо:

- Почему же, Сеня, ты решил, что я обрабатываю землю вручную? У меня же трактор есть.

- У вас есть трактор? – покачал головой Семён. – Откуда же он у вас появился? На какие шиши деревенская пенсионерка сумела приобрести трактор? Может быть, вам прислуживает старик Хоттабыч? Исполняет по волшебству все ваши желания…

- Сейчас Хоттабычи чиновникам свои услуги предлагают, а не деревенским бабкам, - усмехнулась Шура. – Мой муж работал всю жизнь трактористом в совхозе. Весной и летом пахал на полях, осенью убирал их, а зимой трудился в машинно-тракторной станции, ремонтировал в МТС технику. Когда Союз развалился, стали в совхозах всё распродавать. Мой муж и купил по смешной цене, почти за бесценок трактор. Решил разобрать его на запчасти, а запчасти можно было продать втридорога. Но плохой из него коммерсант получился, а механик он от бога. Отремонтировал тракторишку. Уже и мужа нет шесть лет на этом свете, а трактор работает.

- Вы умеете трактором управлять?

- Я не Паша Ангелина, а Александра Дунина. Мой сын Коля свою грузовую машину имеет и в Питере берет заказы для дальних перевозок. Николай и вспашет огород. У него столько приспособлений прицепных к трактору: сенокосилка, грабли, окучники, тракторные тележки. Он мне сам говорит: «Не сажай столько много картошки. Кому она нужна? Кто её убирать станет? А тебе тяжело». Но я не сдаюсь и говорю: «Приедешь на денёк с женой и детьми, да картошку-то и выкопаете».

За разговорами время пролетело незаметно. Перед Питером в купе принарядились. Шурочка одела черное платье и повязала черный платок на голову. Траур по брату ещё на закончился. Сеня натянул на себя белые льняные брюки и в их тон светлую рубашку с короткими рукавами. А Клава нарядилась в золотистые юбку и блузку. Словно солнышко в вагоне засияло.

Сеня словно парад принимал, окинул всех взглядом и сделал неожиданный вывод:

- Я вот, что подумал: очень символично, что мы русские братья и сёстры, родные и двоюродные встретились в одном купе одного поезда, собравшись из трех славянских республик: из Украины, Белоруси и России. Нас пытаются разъединить, а даже волей случая мы собираемся вместе. Это очень символично. Да посмотрите на расцветку наших нарядов: черный, желтый и белый. Ведь это же цвета флага нашей державы до революции 1917 года. С таким флагом до сих пор ходят на демонстрации монархисты. Разве не символично, что случайно цвета нашей одежды оказались символичным цветом флага могучей российской империи, которая состояла из трех славянских республик. В неё входили Белая Русь, Малая Русь и Великая Русь. А в нашем купе тоже трое представителей этих республик.

- Придет же в голову тебе, Сенечка, такое неожиданное сравнение, - удивилась Клава. – Жаль, что не все хотят понять, что в единстве наша сила. А живут по принципу: каждый суслик – агроном.

Трудиться, трудиться и еще раз трудиться

Вопросы Семёна взбудоражили Шуру. Воспоминания нахлынули на неё. Сеня расспрашивал о самых крутых поворотах нашей российской истории, живым свидетелем которых она являлась.

- Александра Петровна, вы же жили в такую сложную, но очень интересную историческую эпоху! – восторгался Сеня. – Родились в 1934 году, а 1 декабря 1934 года убили Сергея Мироновича Кирова в Смольном в Питере. Через три года наступили репрессии: Ягода, Ежов, Берия. При упоминании этих имен до сих пор люди старшего поколения вздрагивают от ужаса. А ведь вы же жили в это время. Потом началась война с фашистами. Поля Новгородской области превратились в ристалище, где происходили битвы не на жизнь, а на смерть. Не приведи Господи родиться в такое смутное время. Расскажите мне что-нибудь интересненькое сногсшибательное про эту эпоху, про это героическое время. Какой она вам запомнилась…

- Сеня, я не знаю, смеяться ли мне или плакать… Но ничего героического в моем детстве не происходило. Ну взять хотя бы убийство Кирова. Я же не виновата, что в тот год, когда я родилась, убили Сергея Мироновича.

- Но про Берию-то, про Берию наверняка что-то запомнили. В 1937 году репрессии только начались, а вам уже три года было. Значит к 1940-му году, когда сняли Ежова с должности наркома комиссариата внутренних дел, вам было около семи лет. И вы хорошо должны запомнить про зверства в застенках НКВД.

- С нашей деревни Моменской в эти застенки никто не попал, а потому никаких и разговоров не было о зверствах, - пожала плечами Шура.

- Ладно, - сказал с сожалением Сеня, - но в Мошенском шли бои. Немцы уже в ноябре подошли к Москве. Парад собирались седьмого ноября в честь победы немецкого оружия провести на Красной площади. Он и состоялся, только командовал парадом Сталин, а не Гитлер.

- До Мошенского фашисты тоже не дошли. Линия фронта восточнее Боровичей не сдвинулась. Застыла, пока немцы не пошли, побежали взад пятками.

- Но ваши родственники: отец, братья, сёстры или мать воевали?

- Отца мобилизовали еще в августе 1941 года рыть окопы и противотанковые рвы под Боровичами. Около Суворово-Кончанского рвы копал. Там у генералиссимуса Суворова отцовское поместье было. И даже тень великого полководца фашистов так напугала, что углубиться дальше на восток они не посмели. А может, не сумели. Мой же отец попал под бомбежку. Взрыв бомбы такие нанёс ему осколочные ранения, что воевать ему в дальнейшем не пришлось. Мучили открытые раны, осколки выходили наружу. Федор родился после войны. Мне и десяти не было, а пришлось бросить учёбу в школе. Стала нянчить Федю, потом младшую сестру. Потом в колхозе коров доила.

- Неужели не было ничего героического в вашей жизни? – огорчился Сеня.

- А разве то, как мы работала не героизм? С утра до вечера работали за трудодни, за палочки. Вот Ленин сразу после революции выдвинул лозунг - «Учиться, учиться и еще раз учиться!». А мне учиться война помешала, и лозунг мой был – «Трудиться, трудиться и еще раз трудиться!».

Работала на торфоразработках для тепловой электростанции. Мы лопатами выворачивали пластину торфа, укладывали на транспортную ленту, потом бежали в конец транспортёра, снимали кирпичи торфяника и укладывали их в штабель. Зато в жилых домах и на фабрике, по изготовлению валенок били тепло и свет.

- Торф-то легкий, укладывать его не тяжело, - сделал «вывод» Сеня. – Легкая работа.

- Легкая? – возмутилась Шура. – Легко только в купе вагона языком чесать. А торф-то водой напитан. Одна пластина пуд весит, а работают молоденькие девчонки, а не здоровые мужики на торфоразработках. В торфе иногда попадаются такие огромные пни и коренья, извилистые и толстые, как змеи-удавы. Так их тягали мы всей оравой, как репку в сказке. Пока выдернешь корневище, семь потов прольешь… А ведь еще этот свилеватый, узловатый корень распилить или разрубить на куски нужно.

- Это еще зачем? – спросил Сеня.

- Так корни и пни – это тоже топливо. Пилили неподатливую древесину, мореную в воде и ставшую твердой, как дуб, двуручной пилой.

- Знаю такую, - сказал Сеня, - её иногда называют «Дружба – два». Есть бензопила «Дружба», а раз полотно двуручной пилы тягают два человека, то в шутку и назвали пилу «Дружба – 2».

- Тогда о бензопиле не только не мечтали, а мы и не знали, что существуют механические бензопилы… - засмеялась Шурочка. – Мы-то пилу называли «Разлукой». И пилили парни под песню «Разлука, ты, разлука, чужая сторона!».

- Если такая тяжелая работа была, так почему же вы не перешли на другую работу?

- Я же на торфоразработках или на фанерно-картонной фабрике в Боровичах паспорт получила. С паспортом потом можно куда угодно уехать и в любом городе на работу устроиться. В деревне же паспорт не давали. Да и на торфоразработках, получив паспорт, нужно было, потом отработать пять лет.

- Пять лет такой каторжной работы? Не много ли? – удивился Сеня. – А если бы вы не выдержали непосильного труда и, получив паспорт, смылись куда-нибудь с торфоразработок?

- Страна большая, а бежать некуда! – заявила торжественно Александра. – Разыщут тебя непременно, вернут назад на торфоразработки по суду. Назначат лет пять-шесть условно, но работать будешь на том же, месте, где и работал. Если повторишь свой «подвиг», то посадят в тюрьму на три года. Тогда даже за опоздание на работу больше чем на пять минут, можно было заработать пять лет условно.

- Какие драконовские законы, - покрутил головой Сеня. – А если здоровье не позволяет трудиться на такой тяжелой работе? Разве нельзя было не сбегать, а уволиться на законных основаниях с работы?

- Практически нельзя. Но всё зависело от решения директора. У нас он был пожилой такой дядечка. И на фронте весь израненный. Если года два-три уже отработал и есть веские причины для увольнения, то он иногда шел навстречу и просьбу девчонок удовлетворял. Но сначала дотошно всё вызнает, расспросит, как следователь и только, поняв, что уволиться женщине необходимо позарез, разрешит, подпишет заявление на увольнение.

- А вы не смогли воспользоваться такой лазейкой?.. – спросил Сеня. – Походатайствовал бы ваш отец за вас. Думаю, директор пошел бы ему навстречу. Тоже инвалид войны.

- Я отработала десять лет, - сказала Шура. – Я была выносливая и на пьянки-гулянки по вечерам с парнями не ходила. Придет такая девица после пьянки на работу: руки, ноги трясучка бьет. В обморок чуть ли не падает. За пеньки-коренья ходят, заплетаются. А я еще вечером подрабатывать ходила. Помогу в огороде или в хлеву пожилой женщине убраться, она мне и молока со сметанкой или помидорчиков и огурчиков полную кошелку нагрузит. Семья-то у нас большая, надо было помогать отцу с матерью кормить нашу ораву ребятишек. А как познакомилась с Николаем, который только что из армии вернулся, да замуж вышла, то и вернулась обратно в деревню. Но лишнюю копейку и здесь зарабатывала.

- Но в деревне же, скучно жить! – заявил Сеня. – То ли дело в городе. Дни летят, как птицы, а в деревне день тянется долго и нудно.

- Долог день до вечера, коли делать нечего, - усмехнулась Шура. – А дело всегда в деревне найдется. Да и отдохнуть и полюбоваться природой у нас лучше не придумаешь. Река Великая вытекает из озера Великие Луки. Муж любил порыбачить ради удовольствия. И на стол рыбка всегда была: и уха, и жареная, и пирог-рыбник испечь можно.

- Наверно очень широкая река у вас, если её Великой назвали?

- Да её в любом месте в брод перейти можно. Заросла по берегам осокой и камышом. Тиной дно затянуло.

- Загрязнили, наверно, речку Великую и стала она Грязной течкой, - предположил Сеня, - наверно, и покупаться-то в ней опасно, а вы говорите: «Отдохнуть можно хорошо».

- Нет, в речке вода чистая. Загрязнять-то речку некому. Раньше на фермах коров было около тысячи голов, а теперь осталось не больше двадцати. А водичка-то проточная, сама себя очищает. Рыбы столько, хоть сети ставь. Ягод и грибов в округе – собирай, не хочу. Ребятишки-внуки на всё лето приезжают, так с ними и вовсе не заскучаешь. От чистого воздуха, воды, да яркого солнца поправляются от городской худобы как на дрожжах.

Не все наследники бьются за наследство до последнего патрона

- Вы знаете, Надежда Евгеньевна, мне кажется, что мою родственницу облапошат, - сказала Клава психологу, после сбивчивого и потому очень долгого, подробного рассказа о противостоянии во Львове гражданской жены Федора против вступления Шуры в наследство. – Эта Нефертити так агрессивна, а Шурочка так скромна, что мою сестру обдерут, как липку предприимчивые львовяне.

- И зачем вам нужен психолог, - шутливо спросила Клавдию Надя. – По-моему вы сами разложили факты по полочкам и правильно оценили ход развития ситуации. Александра не заменила замок, «Нефертити» недовольна, что Фёдор не упомянул её в завещании и считает, что это происки москалей. Антирусские настроения в Западной Украине сильны, а во Львове особенно. Мне кажется, что Александре не справиться одной в этом противостоянии Восток-Запад. Да и вы плохая помощница своей родственнице. Националисты могут пуститься на всевозможные провокации. В таком деле нужен хороший специалист, знающий законы и России и Украины. Мой вам совет – наймите хорошего адвоката и пусть профессионал, а не дилетанты, занимаются вопросами о наследстве Александры.

- А где найти такого умелого адвоката? – спросила Надю Клава. – Неужели есть такие умельцы, которым и море по колено, и горы до плеча?

- В любом деле необходима богатая практика. Я могу рассказать одну историю, в которой настойчивый человек смог отстоять интересы сына, рожденного в гражданском браке и при жизни непризнанным отцом и неусыновившим его.

Здесь должна быть вставка, но её нет

- Как же удалось получить парню наследство и как зовут этого волшебника? – загорелась надеждой Клава.

- Зовут этого человека Владимир Куделин, - услышала она в ответ.

Володя Куделин приехал в гости в Анапу к родной тёте Даше.

Дарья проживала в одной половине частного дома, а вторая квартира соседа в этом доме была с отдельным входом и разделяла их глухая брандмауэрская (противопожарная) стена. У обоих соседей были земельные участки соток по шесть, и граница их проходила ровно по оси брандмауэровской стенки.

На участке тёти Даши был полный порядок, а у Николая Степановича полный кавардак.

- Откуда этот Плюшкин столько барахла на участок натаскал? – спрашивала племянника Володю Дарья. - Не пройти, не проехать. А он как заядлый старьевщик продолжает засорять свой участок.

- Ты же сама говоришь, что он захламляет свой участок, - резонировал Куделин. – Какие к нему у тебя могут быть претензии. Хозяин-барин.

- Да какой он к черту хозяин? – взвился в надрыве голос тёти Даша, - охламон и только! Его же бардак на участке моих квартирантов в дачный отпускной сезон отпугивает. Пенсия у меня мизерная, а отдыхающие на золотистом песчаном пляже Анапы, снимают у меня комнаты и приносят немалый доход. Это единственный мой приработок. Без него я с голоду подохну.

- Выкупила бы у него участок, раз он использует его только как площадку для мусора, и не было проблем, - не стал вдаваться в экономическую ситуацию Володя.

- А на какие такие шиши?

- Да я бы тебе помог, - ответил Куделин. – Я же почти каждый год с женой и сыном отдыхать приезжаю. Мне тоже не нравится свалка на участке соседа. Вот и потратился бы с удовольствием на её ликвидацию.

- Эх, - вздохнула тётя Даша. – Я его умоляла приватизировать оба участка, так он говорил, что не привык на чужом горбу в рай въезжать. Не взял у меня денег. А теперь, когда умер, объявилось восемь наследников Николая Степановича. Подали заявление, что желают вступить в наследство. Да взять-то ничего нельзя.

- Так уж и ничего? - усомнился племянник.

- Нет, кое-что взять сумели мне на горе.

- Что это за горе такое? – заинтересовался Володя.

- Сняли все чугунные радиаторы и стальные трубы в Колиной квартире, да в металлолом и сдали.

Если в доме не будет отепления, он через пару зим начнет рушиться, а заодно и мой пойдет на слом.

- Серьёзный аргумент! – согласился Владимир и спросил, - а мне можно сходить в квартиру Николая Степановича и посмотреть на ледовое побоище?

- Ключ от квартиры у меня всегда имелся. Даже, когда Коля жив-здоров был. Пойдем, посмотришь на житьё-бытьё соседа.

Комната Николая давно потеряла жилой вид. Снимая радиаторные батареи, племянники вырвали даже с мясом крючья, на которые батареи вешались. Ржавая вода, которая осталась после слива, в рёбрах радиаторов, разлилась по замусоренным обрывками бумаги полу. Он стал выглядеть из-за ржавчины, будто на него нечистоты вылили.

На столе свалили грудой альбомы с семейными фотографиями. Кое-какие фотокарточки были прикреплены и, когда отрывали племянники себе на долгую добрую память, в четырех углах остались белые пятна от фотобумаги. Так крепко были прикреплены фотки к картонным листам альбомов.

Рядом с неряшливо выпотрошенными фотоальбомами, аккуратно лежала книга Дюма «Граф Монте-Кристо». Хозяин её, Николай Степанович, листал книжку на заре туманной юности и потому, и обложка сохранила почти девственный вид.

Володя взял «Графа Монте-Кристо» в руки, раскрыл книгу с середины и полистал страницы, послюнявив указательный пальчик правой руки. Вдруг, как в истории с кладом графа, между страничками Куделин увидел листок писчей бумаги, исписанный ровными округлыми буквами.

Он хотел отложить листок в сторону, но начало этого письма заинтересовало Володю.

«Дорогой мой сынок, Андрюша! – писал Николай Степанович. – Годы летят так стремительно, что сосчитать их не успеваешь. Соседка моя, Дарья, ещё женщина справная и хозяйство ведёт с умом. А через переулок дом бабушки Симы приходит в упадок, как впрочем, и моя половина дома. Ей, наверно, скоро девяносто лет исполнится, но, когда её спрашивают: «А сколько вам лет?», то она неизменно отвечает: «Помню, что мне шестой десяток пошел. Но сколько исполнилось, сейчас не ведаю».

«Я-то свои годы считаю, и чувствую, что не за горами то время, когда меня Господь заберет. Ты бы пожил в доме моём, привык бы к нему и продолжал бы жить в нём, как меня не станет…»

Письмо на этих строчках обрывалась, но было понятно любому: Николай Степанович изъявлял свою волю в этом письме, как в завещании. Хотел «Плюшкин» передать своему сыну своё жилище в наследство после смерти.

- Ну, что тётя Даша скажешь на этот счёт? – спросил Володя свою тётушку.

- Я хочу сказать, что Николай Степанович был отчимом Андрею. Он женился на матери Андрея, когда у неё на руках был мальчишка. Но Коля его, хотя официально не усыновил, но всегда считал своим ребенком, называл своим сыном.

- Отлично, тётя Даша. Я тогда занимаюсь с ним, как с единственным законным наследником.

Куделин нанял адвоката и тот посоветовал подать заявление в суд от имени Андрея о приостановлении дела о наследстве, приложив письмо Николая Степановича. А самому тем временем получить у Андрея заявление, заверенное нотариально, что он доверяет Куделину вести любые процессуальные действия по защите парня прав на наследство.

Куделин, разыскав адрес Андрея, поехал к наследнику на дом. тот жил в комнате семейного общежития и Володя не сомневался, что Андрюшка зубами вцепится за такое шикарное предложение – получить половину жилого дома в Анапе себе в наследство.

- А зачем мне эта головная боль? – спросил Андрей Владимира. – Я же работаю, и заниматься с оформлением дома в свою собственность, нет времени. Допустим даже если вы и оформите эту половину дома на меня, то кому же я сумею продать эту рухлядь? Одна морока получится.

- Чудак, я ведь для тёти Даши стараюсь. И буду заниматься этим делом о наследстве серьёзно. Мне нужно не только твоё заявление сделать меня твоим доверенным лицом, а еще и соглашение, что ты намереваешься продать половину дома и пол-участка соседке, то есть моей тете Даше.

- И сколько же вы предлагаете мне заплатить, если я соглашусь продать хибарку, хижину дяди Коли? – оживился Андрей. Его флегматичное выражение лица исчезло, глазки загорелись весёлыми искорками.

- Миллиона хватит за глаза и за уши, - сказала Володя. – Сам оценил – халабудина!

- Хватит, - кивнул в знак согласия Андрей.

Адвокат кивнул с удовлетворением, прочитав согласие пасынка Николая Степановича.

- Очень хорошо. Но судья потребовал показания хотя бы двух свидетелей, утверждавших, что Николай дружно проживал с матерью Андрея, воспитывал мальчика и относился к нему как к своему родному сыну.

- Откуда же я таких свидетелей выкопаю? – огорчился Владимир. – Притом в прямом смысле этого слова. Николай Степанович-то пережил многих своих ровесников. И не только мужиков, которые от пьянок мрут, как мухи, но и женщин. Матери-то Андрея тоже нет в живых давным-давно.

- А вы в школу сходите, - посоветовал адвокат. Может быть, отыщутся его друзья-подруги одноклассники, к которым парень делился своими впечатлениями о своих родителях.

Володя зашел в школу и обратился к директору со своей необычной просьбой.

- Я в это время сам под стол пешком ходил, - развёл беспомощно руками педагог. – а вы у нашей технички тёти Наташи порасспрашивайте. Она у нас всё обо всех знает. Ходячая наша энциклопедия.

Наталья Васильевна, взглянув в растерянное лицо Владимира, успокоила его:

- Не бери ты, сынок, так близко к сердцу свои неудачи. Давай-ка выкладывай мне как на блюдечке свои сомнения.

А выслушав Куделина, засмеялась по-детски заливисто, весело:

- Делов-то с рыбью ногу. У нас в это время работали физкультурники, муж и жена. Здоровье у учителей физкультуры всегда было отменным. В здоровом теле – здоровый дух. Вот тебе милый их адресок. Они оба на пенсии, но из ума не выжили, помнят даже события, которые происходили при Иване грозном.

Супругов-физкультурников помог разыскать участковый милиционер. Он и подтвердил показания их и поставил милицейскую печать на свою роспись.

Андрей был на седьмом небе от счастья. Кроме миллиона рублей по купчей от Куделина он получил через полгода деньги, лежавшие на сберкнижке Николая Степановича. Сумма вклада – один миллион шестьсот тысяч рублей, накопленная за последние пять лет, только подтвердила, что прозвище – «Плюшкин», дядя Коля получил не случайно.

- Продам комнату в семейном общежитии и куплю себе наконец-то отдельную двухкомнатную квартиру. А те деньги, что сам накопил, понадобятся, чтобы обставить квартиру со вкусом.

А Володя радовался, что теперь можно будет отремонтировать не только половину тётки Дарьи, а весь дом. И пусть тетушка, не стесняя себя, пускает отдыхающих во вторую половину дома, сдавая им комнаты на время отпуска. А когда сам приедет в отпуск, то для него будут открыты двери в отдельную квартиру, по соседству с тётей Дашей.

Жена Володи Елена, когда замысел мужа осуществился, с облегчением вздохнула.

- У меня как гора с плеч свалилась. Сколько времени и нервов мы с тобой потратили.

- А как же, дорогая моя, - засмеялся Куделин. – Без труда не выловишь и рыбку из пруда. Но главное, что я понял в этой суматохе, что жена с мужем должны смотреть не только в глаза друг друга, любоваться и радоваться своему счастью, но и в одну сторону.

- Это зачем же? – спросила машинально Лена.

- Чтобы видеть хорошенько свою общую цель, - ответил он.

Никто не забыт, ничего не забыто

На день снятия блокады Ленинграда Варваре Михайловне пришло письмо из общества ветеранов Великой Отечественной войны.

В нём сообщалось, что сотрудники общества придут к ней в гости и поздравят её со светлым праздником. Вручат ей грамоту и денежную премию. Ведь она дважды попадает под статус награжденной: блокадница, а после снятия блокады стала участницей Великой Отечественной войны.

Варвара Михайловна так волновалась, поджидая гостей, что почти не спала всю ночь. Людмила, в этот день она была должна дежурить, пришла к тёте Варе не одна, а с Сеней. Награжденному всегда требуются зрители. А самые благодарные зрители для Варвары Михайловны – это её дорогие племяннички. Поэтому Людмиле пришлось разбудить Варвару минут за двадцать до намеченного времени, она встрепенулась, взяла свои праздничные вещи: коричневый жакет и юбку, и, накинув синенький с красными розочками халатик на плечи, пошла в ванную.

Вышла, сияя радостной улыбкой, помолодевшей и довольной. Но, когда она пошла получать грамоту и деньги от обаятельной женщины из общества, Людмила заметила, что тётя Варя, одеваясь в ванной, натянула жакет и юбку поверх халата. Воротничок халатика, выглядывая сзади у Варвары на шее, а хлястик халата выполз из-под жакета на юбку.

- Видна из-под пятницы суббота, - говорят в таких случаях, - подумала Людмила. – Хорошо, что тётя Варя не видит этого безобразия. Иначе бы сконфузилась бы до слёз. А зачем же плакать в такой радостный день.

А женщина общественница уже вручала Варваре Михайловне второй подарок: букет из пяти белоснежных роз и архивную фотографию, где молодая и красивая младший сержант Сельцова сфотографировалась с известными фронтовиками. На фото превалировали мужчины и они-то и предоставили право сниматься Варваре Михайловне в центре. Оценила её молодость и красоту первых послевоенных лет. Рядом с ней стоял молодцевато подтянутый её муж – Егор Васильевич.

Варвара отдала первый подарок - деньги и грамоту в руки Людмиле, а второй – розы и фотографию, вручила Семену. Причем сделала это быстро. Она боялась, что если и дальше будет смотреть на своего Егора, то горько-горько заплачет. Ей не верится, что мужа нет сейчас с ней рядом. Вот-вот он выйдет из кухни в комнату, встанет рядышком с ней и скажет:

- Ну что, Варечка, видишь, мы стоим опять рядышком с друг другом, как на этой исторической фотографии. Память о нас хранится в архивах. И не только о нас. Никто не забыт и ничто не забыто.

Но вместо Егора к ней подошел Сеня. Он поставил букет роз в хрустальную вазу, налив туда воды из-под крана, что делать не рекомендуется. Нужно было бы дать отстояться воде от хлорки, на стол, рядышком с фотографией. А со стола взял листочек с тремя стихотворениями.

- Тут один поэт написал стихи, вернее три стихотворения, объединив этот триптих под одним тематическим названием: «Герой нашего времени». Можно я прочту стихи, посвященные как бы мужу Варвары Михайловны – Егору Васильевичу.

- Поэт, написавший произведение «Герой нашего времени», не какой-то один безымянный поэт, как вы выразились, Семён, - сказала напыщенно общественница, - это великий русский поэт – Лермонтов. И он никак не мог посвятить Егору Васильевичу три стихотворения. Михаил Юрьевич не наш современник.

- Вы глубоко ошибаетесь, - обратился Сеня к женщине, пришедшей поздравлять тётю Варю.- Лермонтов останется современником во все времена. А фамилию современного поэта я забыл, а стихи его записал для памяти на листочек бумаги. И вот я их прочту. Он писал каждое стихотворение ко дню Великой Победы, через каждые десять лет: в 1985, 1995 и в 2005 годах.

Высказав это, после преамбула Сеня стал громко с выражением декламировать:

Мелькают дни, проходят месяца

И медленно слагаются года…

Но так же, бьются яростно сердца

У сердца Данко – Вечного огня.

Он будет вечно в памяти людской

Солдат тот старый или молодой,

Хоть неизвестный, но уже герой,

Что нашу землю заслонил собой.

Сеня немного помолчал, но и все молчали. Поэтому он не раздумывая, и не спрашивая больше разрешения, прочел второе стихотворение:

В том сорок первом памятном году

Ушел на фронт в кирзовых сапогах

И, вечно перед Родиной в долгу,

Ходил от смерти в четырех шагах.

А в сорок пятом, говорил комбат:

- Ну вот, мы и остались не у дел,

Но ты совсем, совсем не виноват,

Что сам в смертельной схватке уцелел.

Теперь обидно за «крутых» ребят,

Но и за них он чувствует вину,

Когда те в след с ухмылкой говорят:

«Зачем же дед ты выиграл войну?»

- Так, те времена уже остались позади! – воскликнула общественница. В голосе её звучал пафос с примесью холодного казённого восторга.

- Поэт это прекрасно понимал и в третьем стихотворении о герое нашего времени у него звучит оптимизм, - сделал выпад Сеня в сторону официальной дамы и снова стал читать стихи:

«Вот такая загогулина

Вышла, понимаешь…»

Так значит что ж, страна загублена,

Гражданин-товарищ.

А быть может господин,

Или просто барин?

Нынче титул лишь одни:

Он - российский парень!

А вот мистер, сэр иль герр

Во все не Мессия…

Нет страны СССР,

Но есть страна Россия!

Когда посетители ушли от Сельцовой, Варвара Михайловна растрогалась:

- Людмила, Сеня, какие вы молодцы! Вы сделали такую аранжировку скучного официального поздравления какой-то старушенции, которая пережила блокаду Ленинграда, а потом ушла на фронт, что превратили его в праздник, в концерт. Я помню, как в госпиталь, где я работала медсестрой, приходили мальчики и девочки исполняли для раненых песни и читали им стихи. Вот вы и напомнили мне эти концерты.

- Нам привили чувство прекрасного с детства, - сказала Людмила. – Отец был учителем литературы, а мама обладала такой природной мудростью, что за советами к ней приходили женщины старше её вдвое.

- Жаль, что Анна Михайловна и Виталий Сергеевич не дожили до такого светлого дня. Очень мало они пожили на этом свете. И до семидесяти не дожили, - вздохнула Варвара. – Как порадовались бы они, услышав вас. Какими умными и рассудительными выросли их дети. Я часто вспоминаю теперь свою сестру Аннушку и благодарю её за отличное воспитание своих детей. Чтобы я сейчас без вас делала? Такая немощная и больная. Спасибо вам, племяннички за всё, за всё.

- Да, наш отец был уникальным человеком, - кивнул согласно Семён. – С высшим образованием, интеллигент в десятом поколении, поехал учительствовать в деревню. Женился на крестьянской девушке, на нашей маме ещё до войны. Вернулся с фронта в орденах и медалях и продолжал свой благородный учительский труд на селе.

- Мне навсегда запомнился его урок по поэме Николая Алексеевича Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», который вёл мой отец. Я рада была, что именно папа преподавал мне литературу. Он читал отрывок из поэмы Некрасова, а мне казалось, слова его исходили не из памяти, не из учебника, прямо из души. Вот как он говорил о правильном выборе жизненного пути для каждого из нас:

- Средь мира дальнего

Для сердца вольного

Есть два пути.

Взвесь силу гордую.

Взвесь силу твёрдую, -

Каким идти?

- И какие же эти две дороги? – спросила тётя Варя. – Я честно уже немного подзабыла Некрасова.

- Сейчас я вам прочитаю, - ответила Люда. – мне строчки поэта так втемяшились в голову, что ни чем оттуда уже не вытащить. Так запечатлелись они после урока моего папы:

Этому принципу следовал и наш отец Виталий Сергеевич. Потому-то он и поехал учительствовать в деревню. В селах не хватало образованных людей, хотя ликвидация неграмотности произошла в России до войны, но тех, кто окончил десятилетку, было раз-два и обчелся. Просвещение в деревнях несли такие подвижники, как наш отец. Я приезжаю в деревню, меня уже мало кто узнает. Уехал-то мальчишкой, а теперь возмужал, изменился. «Ты чей?» - спрашивают односельчане. Скажу: «Кравцов» и в ответ: «О, Виталия Сергеевича сын. Хорошо».