Здесь властвуют обман и подлость
У них в лакеях ходит лесть
О, Господи, где же совесть
Любовь, достоинство и честь?!
Дебют
Родилась Нэлли Амунова за полтора месяца до Великой Отечественной войны. С началом войны, казалось, и думать-то нельзя о поэзии, а Нэлли рано научилась говорить, цепкой памяти маленькой девочки мог бы позавидовать и взрослый. В два с половиной или три года она, взгромоздившись на табуретку, чтобы взрослым легче было разглядеть кроху, читала для них про котёнка. Когда в 2008 году вышел поэтический сборник «Я Вас придумала…» она вдохновенно читала свое программное стихотворение, строчка из которого и дала название книге. Но в заголовке стихотворения, Нелли не многоточие, а вопросительный знак. Нэлли как бы сомневается в своем утверждении. В этом сомнении её есть что-то пушкинское: «Меня обманывать не трудно, я сам обманываться рад». Но даже если её придуманная мечта далека от реальности, женщина благодарит мужчину за возникшее у неё нежное чувство, за её грёзы.
Не клевещите на себя, мой дорогой!
Над нами светлая заря сменилась мглой?
Весенней свежести за грош – я не отдам.
Я Вас придумала? Ну что ж. Спасибо Вам!
За годы, отданные снам, спасибо Вам!
За белый парус по волнам – спасибо вам!
За мысли, чувства, за дела,
За то, что я Вас так ждала!
За то, что в сердце берегу,
На том, священном берегу…
За воплощенную мечту,
За рук святую теплоту,
Несущих к светлым берегам, спасибо Вам!
За все – за радость и за боль,
За все, что в жизни хлеб и соль,
За молодость – не по годам, спасибо Вам!
В следующем стихотворении, которое продекламировала Нэлли опять зазвучали пушкинские нотки, казалось её поэзия созвучна со строчками поэта, посвященных Анне Керн: «Я помню чудное мгновение». Но в этом стихотворении Амунова не мужчина обожествляет женщину, а она боготворит Мужчину:
Когда я слышу голос Ваш,
Душа взволнованно трепещет,
Кровь закипает, страсти плещут,
Как океан в бурливый час!
В нем – позабытые мечты,
В нем – дивной песни переливы.
И я кажусь себе счастливой.
И мир исполнен доброты.
После бурных аплодисментов, наступила тишина. Так и на море-океане, о котором Нэлли только что упоминала, после шторма всегда наступает штиль. И в этой звенящей тишине особенно чётко и ясно она услышала вопрос:
- Ваш любимый поэт – Александр Пушкин?
- Я очень люблю Пушкина, - ответила Амунова. – В школе «Евгения Онегина» весь роман в стихах выучила наизусть, но больше мила моему сердцу поэзия лермонтова и его рождение как поэта связано с именем пушкина, о котором на каждом угла говорят все кому не лень: «Пушкин – это наше всё». Михаил Юрьевич, написав свое стихотворение «Смерть поэта» стал известен сразу всей России.
- Но, Лермонтов мрачноват и есть расхожее мнение: в российской литературе и в поэзии есть, как и на Земле два светила: Пушкин – это солнце, а Лермонтов – это Луна, - выкрикнули из зала.
Нэлли с усмешкой парировала реплику:
- Ночью, когда темно, все радуются, когда на небосклоне появляется Луна, а солнышку тоже рады, но днем. Если солнца нет на небосклоне, не огорчаются. Днем и без него светло. А что Лермонтов мрачноват, то на это есть причина. Пушкин родился как поэт до выступления декабристов на Сенатской площади, а Лермонтов стал поэтом после. Но он же пророк. В его поэзии много пророческих строк. А образность: «В груди с свинцом лежал я недвижим».
- Вот, вот, - опять напал на Амунову приверженец Пушкина. – Лермонтов напророчил Горбачеву антиалкогольную кампанию. Михаил Сергеевич, начитавшись Михаила Юрьевича, что в долине Дагестана с винцом в груди лежат пьяные мужчины без движения, приказал во всей стране вырубить виноградники. В том числе и в Дагестане.
- Я мысленно аплодирую вашему остроумию, - ответила Нэлли, - но если говорить серьезно, то Лермонтов задолго до Льва Толстого создал лучшее патриотическое литературно-художественное произведение об Отечественной войне 1812 года – «Бородино». Его значимость не уменьшилась после издания Толстым эпического романа «Война и мир». Пухлый том «Войны и мира» не каждый отважится осилить, а «Бородино» учат в школе. И его, если и не наизусть, то хотя бы некоторые строчки: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром, французам отдана», помнит каждый из нас.
Амунову поддержали женщины. Они накинулись на мужчин:
- Вам бы только о войне, да о войне говорить.
- Или о пьянке. Испохабили Лермонтовское стихотворение «С винцом в груди…».
- Прочитайте нам о любви.
Нэлли подняла руку, призывая утихомириться:
Я за тобой иду, как за Христом.
Зовет нас свет магический, хрустальный.
Звон колокольный, или звон кандальный
Нам сбудется? Венцом или крестом?
Я за тобой пойду, как за крестом,
Чтоб волосами утереть колени.
И вызволить тебя из царства теней
Прорезав тьму прощающим перстом.
Чем сбудется? Но это все потом…
Лишь одного не вынесу – обмана.
И, как восход над желтым океаном,
Парит мечта в сиянье голубом.
- А что для Вас означает любовь в жизни, а не в мечтах? – последовал после чтения стиха вопрос Нэлли.
- Есенина как-то односельчане спросили о Ленине. И он в поэме: «Анна Снегина» дал им свой ответ: «Дрожали, качались ступени, но помню под звон головы: "Скажи, Кто такое Ленин?" Я тихо ответил: "Он - вы"». Так вот и любовь – она во мне. Моя любовь, это я сама. Послушайте:
То, как слеза, застыла вечным льдом,
То вспыхнувшей зарницей засветилась,
То снова, как монашка, затаилась,
То воплотилась – явью или сном.
Она – во мне, она со мной всегда,
Моей любви волшебная звезда.
- Стихотворение прекрасно, лирично, романтично, но применимо, скорее, к другой эпохе, скажем к «Серебряному веку» русской литературы. Неужели вы не видите, что творится вокруг с нравственностью молодежи, а вы о ней ни словом, ни духом…
Амунову такая категоричность зрителя не смутила:
- У меня на глазах не темные очки и нет на них и шор. Я вижу прекрасно, что творится вокруг и есть по этому поводу свое мнение:
Мы все называем любовью:
И страсть, и влеченье, и секс.
Хорошее Божие слово
Блудливо загнавши в подтекст.
И душу свою разоряем,
Живое сменяв на «эрзац».
Понявши потерю – страдаем.
Но как же вернуться назад?
Ведь душу,как старое платье,
На новое – не поменять,
В чужих, нелюбимых объятьях
Ледком застеливши кровать.
Неожиданные знакомства
В небольшом казахском городке Джетыгора, где жила Нэлли славилось на всю округу общество книголюбов. Хорошие книги с замечательными литературными произведениями были большой редкостью в Советском Союзе в середине семидесятых годов прошлого века. И в общество книголюбов интеллигенция потянулась. К объединению.
Здесь Амунову многое заинтересовало. Разве видела она когда-либо до этого секретаря обкома КПСС в джинсовых брюках, кожаном пиджаке, под которым одета ярко-красная с открытым воротом рубашка без галстука? Никогда не встречала партийного функционера в таком одеянии. Их и называли за непременную «униформу» серыми пиджачками, с наглухо застегнутыми пуговицами, под которыми обязательная белая рубашка с туго завязанным на шее галстуком.
А Анатолий Даниленко не был зажат идеологическими догмами и понимал обыкновенные человеческие чувства. Нэлли ему посвятила стихотворение:
Розанов, Конфуций, иль Будда…
Закутали главную суть
В наш плоский Эвклидов рассудок
И знаний таежную муть.
Среди вдохновений и буден
Непонятой нами Земли
Пусть нам не мешает рассудок,
И истина светит вдали.
В обществе книголюбов читали Гумилева, Пушкина, Блока. Амунова влюбилась… в стихи Блока. Она ценила его лирику, его отношение и преданность к Прекрасной Даме выше других человеческих ценностей. В самиздательских, сшитых скрепками листках Нэлли впервые прочитала «Нерв» - первый стихотворный сборник Владимира Высоцкого. Песни слышать-то слышала, а вот читала стихи в первый раз. Поэта трудно понять до конца, только на слух нужно читать его произведения. Читала в рукописном виде и Есенина.
Даниленко был поклонником Евтушенко. Прошло много лет, когда Анатолий Терентьевич переехал в Ростов-на-Дону, но дружеское общение его с Амуновой не прервалось. Как-то он позвонил:
- Мне удалось побывать на творческом вечере Евгения Евтушенко, - взволнованно сообщил Анатолий Нэлли. – А вот взять автограф не удалось. Невозможно было пробиться к нему. Его окружали поклонники и поклонницы и все наперебой просили поставить автограф на фото, на сборнике евтушенковских стихов, на листке в записной книжке.
- Не переживайте, Анатолий Терентьевич, - через неделю Евтушенко выступает у нас в Старом Осколе. У меня нет билета, но я попытаюсь его достать, а если попаду на встречу с Евтушенко, то возьму у него автограф и пришлю его вам.
- Заранее тебе благодарен, Нелля, даже если тебе не удастся задуманное, все равно буду признателен за твою отзывчивость.
Амуновой сначала не повезло: билетов в кассе не было, их раскупили мгновенно. Выручила Нэлли подруга. Она уговорила своего мужа посидеть дома у телевизора, а сама с Амуновой пошла на концерт Евтушенко. Нэлли удалось протиснуться сквозь толпу. Евгений Александрович спокойно выслушал про неудачу её друга в Ростове-на-Дону, и она получила-таки заветный автограф. И спросила, не удержалась, Евтушенко:
- Все ли вы свои произведения писали на пределе нерва? В какой период времени вы написали наиболее сильные по эмоциональности произведения? А когда у вас стихотворения получались неважные, когда всё валилось из рук и не ладилось творчество? У вас был и пик славы и полоса невезения, гонения и незаслуженного критиканства?
- «Се ля ви», - ответил поэт, – такова жизнь, как говорят французы. Всё было. Но сказать, что в период психологического давления у меня выходили из под пера плохие строчки, я не могу. Как не могу сказать всё что напечатано – одни шедевры. Если читатели полюбили хотя бы двадцать моих стихотворений, то я буду счастлив.
Поехала как-то Амунова из Джетыгоры отдыхать в подмосковный санаторий. Из номера напротив вышел обаятельный мужчина. Его лицо показалось Нэлли знакомым, но вспомнить где они могли встречаться раньше, не могла и спросила:
- Как вас зовут, не были мы с вами знакомы?
- Зовут меня Борис, - представился ей сосед. – Но с вами мы прежде не встречались.
- Так, может быть, я видела вас по телевидению? – не унималась Амунова. – Мне запомнилось ваше лицо. Я где-то видела вас – вы не киноартист?
Борис пожал плечами:
- Я не киноартист и по телевидению не выступаю.
Как бы то ни было, но после этого разговора Борис стал оказывать Нелли знаки внимания. Потому что сказать – ухаживал, повода не было. Но Нэлли он понравился. Не зря же привлек его облик сразу же при первой встрече. Он был внимателен, интеллигентен, культурно-обходительный. Голос был какой-то необычный: то мягкий и вкрадчивый, то звонкий и призывный.
- Он скрывает свою сущность, - решила Нэлля. – Не хочет вокруг себя суеты, а, может быть, обиделся, что я не узнала известного киноактера?
Своими сомнениями Амунова поделилась с соседкой по палате Дома отдыха.
- Ты меня удивляешь, подруга! – изумилась девушка. – Так ведь это же Булат Окуджава.
Перед отъездом домой Нелли в Москве до отхода поезда было много времени, посетила Ваганьковское кладбище. Молча, постояла у самого входа перед могилой и памятником Владимиру Высоцкому. Она знала, что где-то неподалеку находится могила и памятник Сергею Есенину. Подходя, увидела, что возле Есенинского памятника толпится народ.
В толпе оказалось много известных людей, и все они поочередно читали стихи Есенина: Михаил Ульянов, Казаков, Балашов.
- Сегодня же 3 октября – день рождения Сергея Есенина, - вспомнила Нэлли. – Вот почему собрались здесь великие киноактеры. Только почему выступают только одни знаменитости?
Ульянов будто подслушал её мысли:
- Миша, - обратился он к Казакову, - мне кажется, что мы узурпировали право выступать. Надо предоставить слово любому человеку, который пришел почтить память Сергея Александровича. Пусть кто-то из собравшихся здесь осмелится прочитать его стихи.
Разговоры в толпе умолкли, но никто не сделал шаг вперед. И читать стихи не стали. Повисла тишина.
- Вряд ли кто прочитает стихи Есенина, Михаил Александрович, - обратилась к Ульянову Амунова. – Сейчас на творчество поэта снят запрет, но достать книгу – несбыточная мечта любителя поэзии. Его трехтомник стоит три рубля – по рублю за книжку. Я приобрела по большому блату за двадцать пять рублей. Но нисколько не жалею, что истратила на покупку четвертной: наслаждаюсь, упиваюсь стихами Есенина и пьянею от его поэзии больше чем от вина.
Насупившийся после долгого молчания мертвой тишины Ульянов расцвел:
- Так в чем же дело? Если он сейчас с вами, то прочтите как суфлер пьесу по тексту в книге, а не наизусть.
- Зачем же по книге-то, я могу и наизусть прочитать «Письмо женщине», - ответила Нэлли и негромко, но выразительно и задушевно произнесла первую строчку: «Вы помните, вы всё, конечно, помните…».
Толпа опять замолчала, но это была уже чуткая тишина. Каждый слушатель желал уловить всё волшебство есенинского таланта, впитать выплескивающиеся наружу эмоциональные образы, трагические события и даже разлука и разлад между лирическим героем и его любимой женщиной не в силах погасить его любовь к ней. Когда Нэлли произнесла последние строчки: «С приветом любящий всегда, с приветом к вам Сергей Есенин», все зааплодировали. А Ульянов растрогавшись, подошел к ней и поцеловал в щечку:
- Спасибо за чудесные минуты. Вы дарите и дальше людям есенинскую поэзию. Нам нужны такие подвижники как вы!
В институте привил любовь Амуновой к художественному слову Авенир Крашенинников. Но он понимал, что просто лирические стихи Нэлли без гражданского мотива и пафоса вряд ли выйдут где-нибудь и увидят свет. Он прямо в глаза говорил Амуновой правду:
- Ты и Галя вряд ли сумеете напечатать свои стихи, хотя мне они очень нравятся. А вот Томка быстро найдет издателя. Послушайте, какая у неё сильная гражданская позиция: «Я собираю крошки, чтобы хлеб сберечь».
Нэлли не ругала, а благодарила Авенира за правдивую критику, за искренний интерес к творчеству новичков и желание помочь им и словом и делом. Наставник написал Амуновой даже посвящение.
Нэлли благодарна судьбе за неожиданные встречи с людьми, с которыми любой мечтает встретиться, пытается это сделать, но не каждому удается это сделать. А Амуновой один подарок следовал за другим:
- У меня было много встреч с интересными людьми, - говорит она с гордостью, - и их я складывала как монетку к монетке в копилку своей памяти. Поэтому, когда мне говорят, намекая на возраст о бедной пенсионерке, я не согласна. Каюсь – я очень богатый человек. Мои встречи – мой капитал.
Годы надежд и разочарований
Когда идет в жизни очень гладко, невольно настораживаешься: «Что-то не так идет, того и жди подвоха». А подвох и не заставляет себя очень ждать. Так случается как в производственной, служебной деятельности, так и в личной, интимной жизни. Амунова никогда не стремилась выставлять свои беды и невзгоды напоказ. Но иногда записывала свои мысли, складывала их складненько в стихотворные строчки, бросала листочек в ящик письменного стола и надолго забывала о них.
Потом доставала стихи по случаю из дальнего ящика и всматривалась в них, как в зеркало, но видела не свое отражение, а отражение своих чувств.
Ворвался в жизнь мою, как яркий свет,
Как молния на небо голубое.
...Потом ушел, и все унес с собою...
Остались лишь безумные мечты
Над пропастью из вечной мерзлоты.
Но все, же казалось, что холодок во взаимоотношениях со своим любимым человеком растает и наступит весна и нежные чувства возродятся.
Все лучшее в прошлом – воскреснет,
Проснется, как дремлющий дух.
И наша неспетая песня
Кому-то порадует слух.
Ведь яблони вновь расцветают
Из анабиоза зимы.
И явимся, в ком, я не знаю,
Красивые, юные – мы.
И нам улыбнутся березы
В рассветный сияющий час,
Падут изумрудами – росы,
Безмолвно приветствуя нас.
И всё-таки меньше и меньше стало звучать оптимизма в стихах Амуновой, но надежда, как известно умирает последней и пессимизм не мог сразу победить её надежду:
Все это было, было, было!
Все это было так давно…
И вроде бы перебродило
И стало уксусом вино.
Неразделенная любовь
Парит над жизнью, как комета –
Посланница иного света,
Высвечиваясь вновь и вновь.
В лета ушла печаль… Все мимо,
Виденья сказочного сна.
Прекрасна ты, неповторима,
Как песня, давняя весна.
Но вот произошел полный разрыв с мужем. Хотя в подсознании Умунова понимала неизбежность расставания, но как всегда у неё такие события, как разрыв, развод, случаются внезапно, неожиданно и оставляют неизгладимый след в душе. Любовь – это не только радостные счастливые мгновения, но и горькие, тяжелые страдания. О своих переживаниях Нэлли написала:
Без тебя ничего не пропало –
То же небо и те же дома...
Лишь любовь, как звезда, упала...
Две судьбы, словно палку, сломав.
Выжгло душу невидимой болью.
Пламя горем прошло по судьбе.
Я несу эту горькую долю
Не тебе, не с тобой – лишь в себе.
Пусть уйдет, как река в половодье...
В никуда унесут поезда...
Пусть покажется, будто сегодня
В скудном небе погасла звезда.
После написанного Нэлли задумалась, как Витязь на распутье:
- Куда направить свои усилия: можно продолжать творческие изыскания и, пройдя по этому пути прорваться сквозь тернии к звездам. Или же выбрать второй путь, который намного прозаичней первого, такой земной, приземленный, но очень благодатный и благородный – заняться своими детьми и внуками.
Хорошенько подумав, Амунова выбрала третий путь. Всю свою любовь, жизненную энергию она посвятила новому поколению, продолжателям её рода, не забывая и про поэзию. Хотя сначала хотела вовсе отказаться от стихотворчества:
- Писать, как Блок я все равно не сумею. А писать стихи хуже Блока не хочу.
Немного подумав и остыв от стресса, посвятила свою жизнь, как первоначально и решила, детям и внукам. Но между делом, когда выпадала свободная минутка о бытовых хлопотах, писала стихи. Написав первым из них, как бы свою новую жизненную программу:
Между кастрюль и веников – стихи…
Такая жизнь мне выпала – смиряюсь.
Достали, видно, старые грехи…
В них, как петух в навозе, я копаюсь.
Ну что ж, иного, значит, не дано.
Я обижаюсь, каюсь и страдаю –
Вдруг попадет жемчужное зерно,
А я его отброшу, потеряю…
Написав два четверостишия, Нэлли приобрела душевное равновесие: если Бог закрывает дверь, он оставляет открытым окно. Окном в мир ей стал не только телевизор. Она активно участвовала в поэтических вечерах в клубе любителей изящной поэзии КЛИП, затем в РОСА (Российское общество современных авторов) с группой единомышленников посещала литературные диспуты и встречи со школьниками. Следила внимательно за событиями в стране. У неё появилась гражданская позиция и собственное отношение к происходящим событиям в России:
Эпоха дымилась, горела,
Иллюзии резались в пух
Презрением к сытости тела.
И алчущий истины дух
Летать призывал, а не ползать
По скользкой угрюмой земле.
Клялись воплощением звезды,
Внезапно срываясь во мгле.
Пусть серым кисельным туманом
По яви струился мороз,
Мы верили сильно и рьяно,
Не слушая стонов и слез.
А кто-то «стучал», сладко кушал,
Лениво и дремно зевал…
И ложью великие души
Заброшены в черный провал…
Но снова ростки вдохновенья
Упорно и буйно взойдут,
Прорвутся сквозь холод смиренья
И призрачный жалкий уют.
И кто-то, высокий и чистый,
Издаст призывающий глас!
… И встанут в каре Декабристы,
Спасая Россию и нас.