Вокруг него были героические люди
Я служу на границе
Служил в армии Михаил Григорьевич Пожидаев на самом что ни на есть Дальнем Востоке – почти на самой границе с Кореей. До армии успел закончить ветеринарный техникум в Острогожске, и даже месяцев восемь поработать ветфельдшером в родных Верхних Опочках Курской области. Корея воевала в американцами и приходилось Михаилу видеть разрывы зенитных снарядов почти над головой. Ощущение из малоприятных. Солдаты-первогодки испуганно вжимали при выстрелах зениток головы в плечи. Привезли солдат на границу с Кореей сразу и много. Двенадцать эшелонов один за другим прибывали на соседнюю железнодорожную станцию в течение суток. Из-за военной напряженности и близости с границей со страной, ведущей боевые действия в метре от нее, служил Пожидаев вместо трех лет четыре года, с начала 1950-го до конца 1953-го. Зато к концу службы равнодушно смотрел на разрывы зениток. Так уж устроен человек: если вокруг гибнут люди, то привыкаешь и к тому, к чему привыкнуть нельзя – к смерти.
Зато стал замечать, что военнослужащие срочной службы, призванные из Средней Азии, и внешне похожие на корейцев, раньше срока исчезали из его воинского подразделения. И концы в воду – никто из исчезнувших назад в часть не возвращался. В курилках солдаты шушукались, что через границу их перебрасывают. В Северную Корею.
У Пожидаева была военная специальность радиотелеграфист. Морзянку он отстукивал лихо, но корейского языка никогда не изучал и не знал. Да и со светлыми волосами и серо-голубыми глазами он резко бы выделялся среди черноволосых и смуглых людей. Поэтому в кандидаты на переброску он явно не годился. А, может быть, и слухи-то никакой основы не имели?
После армии, встав на учет в военкомате и в райкоме, ему стали предлагать должность заместителя председателя колхоза в Верхних Опочках. Михаил отнекивался:
– Я жизнь-то совсем не знаю. Какой из меня будет заместитель председателя? Да никакой.
– У тебя средне-специальное образование, для колхоза самое подходящее – ветеринар, армию уже отслужил и возмужал. Не какой-нибудь мальчишка со школьной скамьи, – убеждал его секретарь райкома. – Да и для нас самая лучшая кандидатура.
Но Пожидаев твердо стоял на своем – без опыта становиться вторым руководителем колхоза не хотел. Как это в народе-то говорят: из грязи да в князи. К тому же он собирается продолжать образование. Есть желание работать не добрым доктором Айболитом, а обыкновенным доктором, и лечить не зверюшек, а людей. Родину тоже выбирают.
Вот это была не отговорка. Михаил поехал поступать в Старый Оскол и стал учиться в медицинском училище. После его окончания выдали Пожидаеву направление: на Дальний Восток. Михаил опять заупрямился:
– Четыре года я там уже прослужил. Хочу работать дома, на своей родине. Учился хорошо, могу и сам выбор сделать.
Директор медицинского училища Абельдяев, человек заслуженный, работал главврачом областной туберкулезной больницы, награжден высшей наградой страны – орденом Ленина, не стал отговаривать строптивого студента.
– Хорошо, пусть будет не по-твоему и не по-моему. Поехали со мной, – и разорвал на его глазах направление.
Приехали Абельдяев и Пожидаев в Незнамово в фельдшерско-акушерский пункт. А там для Абельдяева неожиданный сюрприз.
– У нас уже есть направление из райздравотдела на Хвостюкова Михаила, – заявили гостям, – принять Ваше протеже не можем.
– Покажите-ка мне приказ-то райздравотдела, – попросил Абельдяев, а когда получил его на руки, сказал:
– Не согласен с ним, и отменяю.
Процедура уничтожения выписанных ранее документов повторилась. И приказ главврач разорвал. Вышли на улицу и поехали по дороге, петляющей вдоль полей. Михаил поморщился:
– Пески-то какие, как в пустыне.
– Опять ему все не слава богу – возмутился Абельдяев. Ты же хотел на родине работать. Вот здесь и будет твоя родина, Миша.
Заслуженный человек, именем которого названа улица в Старом Осколе, как напророчил Пожидаеву. Для него Незнамово навсегда стало малой родиной. В его ведении находилось шесть населенных пунктов. Население более двух тысяч человек. Из них 750 человек – дети. В год рождалось по 75 человек, а умирало в округе по 18. Прирост населения был ощутимый. Теперь-то дела обстоят гораздо хуже.
Тогда же с Михаила требовали наладить профилактическую работу. Роды должны проходить только в больнице, под наблюдением врача протекала и беременность. За смерть ребенка при родах настигала виновного суровая кара. Казалось, ему после выволочек и наказаний самому б было проще умереть, только бы не слышать нареканий, не видеть осуждающие взгляды. Пожидаев работал хорошо, добросовестно. Его приняли в партию. Дали рекомендацию опять же Абельдяев и Прасковья Яковлевна Селезнева.
В 1962 году в колхозе «Большевик» Михаила Григорьевича избрали освобожденным секретарем парткома. А от должности заведующего медпунктом его освободило бюро райкома с формулировкой: в связи с переходом на партийную работу. Проработал на этой должности Пожидаев шесть лет.
Однажды первый секретарь обкома Николай Федорович Васильев собрал руководителей, имеющих средне-специальное образование:
– Из ЦК и Правительства поступило предложение, – сказал Васильев, – ведущим специалистам необходимо повышать образовательный уровень. А первым руководителям требуется обязательно иметь высшее образование.
Николай Федорович предложил на выбор два варианта, где можно было бы учиться: в Харьковском сельскохозяйственном институте и в Высшей партийной школе. Михаил Пожидаев уже находился на партийной работе и в ВПШ поступать не захотел: партийные должности выборные, а со сельскохозяйственным высшим образованием можно будет устроиться на работу где угодно, и где тебе захочется. На селе специалист с высшим образованием большая редкость. В Харькове же можно получить крепкие знания и стать агрономом.
Первый секретарь обкома Васильев не только предложил руководителям со средним образованием поступать в ХСИ, но принял деятельное участие в организации этого нелегкого дела. В Старооскольский район входили тогда еще Шаталовский и Губкинский районы, и руководства без высшего образования хватало. Николай Федорович привез в Старый Оскол группу преподавателей из ХСИ, среди них были и профессора и доценты. Договорился с институтом, чтобы вступительные экзамены «абитуриенты» с большим стажем практической работы сдавали, не выезжая в Харьков, на месте.
Разговор в райкоме
Михаил учился до третьего курса не особенно рьяно. Трудно после трудового дня заниматься как школьнику, учить уроки. Но, перевалив за третий курс, пути отступления не стало. Пожидаев понял, что ему хватит терпения довести задуманное до конца: высшее образование он получит. Председателем колхоза «Большевик», сменив Докучаева, депутата Верховного Совета СССР, кавалера ордена Ленина, стал Емельянов.
Он-то и предложил Михаилу Григорьевичу, собиравшемуся на зимнюю сессию в Харьков, подвести на железнодорожный вокзал. Пожидаев этому предложению обрадовался. Зимой по морозу пешком добираться от Незнамово до вокзала Старого Оскола с книжками, тетрадками, с котомкой с продуктами на полтора месяца неудобно и тяжело. В новый теплый УАЗик Емельянова Михаил уселся с удовольствием: поехали с орехами.
А получилось, что за орехами. Досталось ему в этот день на орехи и по первое число. Емельянов попросил шофера завернуть в райком:
– Мне надо с Рябчиковым повидаться, – объяснил он Пожидаеву, – сходим вместе со мной, хоть ноги разомнешь.
Торопиться Михаилу было некуда. Поезд отходил на Белгород поздно ночью, почти под самое утро, и впереди предстояло томительно ожидание. На вокзальной скамейке может быть и вздремнуть удастся. Поэтому прогуляться с Емельяновым он согласился с удовольствием.
Емельянов в приемной Рябчикова взял чистый лист бумаги и быстрым летящим почерком что-то написал на нем.
– Читай – протянул он листок Михаилу.
– Заявление. Прошу бюро освободить меня от работы по состоянию здоровья, – прочел Пожидаев, а Рябчиков уже ему говорил свое мнение об написанном.
– Уже 55 лет. Пора старикам место в кресле руководителя уступать молодым. Тебя ведь вместо себя буду рекомендовать.
Пожидаев было заикнулся: «Не вздумай», но председатель «Большевика» отмахнулся от него рукой, как от надоедливой мухи и распахнул входную дверь в кабинет. Через минут пять вылетел как пробка из двери, красный как рак, утерев пот со лба, выдохнул:
– Тебя к себе вызывает.
Михаил зашел к Рябчикову и с порога без всякого предисловия бросил: «Не согласен».
В кабинете был и Путивцев. Он-то и повел вкрадчивым голосом, но жесткий разговор:
– Емельянов-то нездоров. Тебе стоит подумать и выбрать правильное решение. Надо соглашаться.
– Зачем? Емельянов здоров, как бык. На нем пахать и пахать надо, а он «по состоянию здоровья»…
– Ты уже давно в медицине не работаешь, не ставь диагноз другому, а про свое будущее подумай. Откажешься, то тебя сотрем с лица земли. Не поздоровится уже тебе. У нас так не бывает: шаляй – валяй. Ну?
– Нет. Не хочу, и жена этого не приветствует.
– Вызывайте срочно Мозгового, – сказал кому-то в трубку Путивцев, а Пожидаеву погрозил пальчиком. – Смотри у меня. Мозговой – кандидатура обкома. Хотели своего, нашенского, поставить председателем колхоза, но чему быть, того не миновать. Строго-настрого тебя предупреждаю заранее. Если на перевыборном собрании будешь воду мутить (за тебя проголосуют, знаю, если захочешь), то работу не найдешь не только районе, а и в области.
Вышел Пожидаев из кабинета, как оплеванный. Емельянов уже умчал в Незнамово, выставив вещи Михаила из машины. Шофер затащил их в вестибюль. Пришлось Пожидаеву тащиться на вокзал с пожитками в руках. О сне и думать не приходилось. Всю ночь, мотаясь туда-сюда, провел он в зале ожидания железнодорожного вокзала, а утром уехал на учебу.
Главный агроном
Почвы с Незнамово самые песчаные и бедные, хотя и расположены в черноземной зоне. Бонитет – обнищание почвы, снижение естественного плодородия, стал его главным врагом. За урожайность в колхозе с него спрос. Пожидаев – главный агроном, вот с него и главный спрос. Стали восполнять в почвах недостаток необходимых минералов. Удобрения минеральные, органические (навоз), сколько их было вывезено на поля.
Урожайность зерновых поднялась с 8 до 24 центнеров с гектара – в три раза. Сахарная свекла уродилась 500 центнеров с гектара. Сейчас в Роговатовском рекорд в 420 центнеров считается. 500 центнеров с гектара собрали и кукурузы. Увеличилось производство кормов, увеличилась продуктивность и животноводства. В колхозе было два Героя Социалистического Труда: Гурова Александра Тихоновна и Простакова Нина Петровна. Получила Звезду Героя и главный зоотехник колхоза «Большевик», жена Михаила Григорьевича – Любовь Михайловна Пожидаева.
Вызвал к себе Пожидаева Богомолов Александр Петрович.
– Ну что, давай-ка, готовься к выборам. Надо и тебе председателем побыть. Михаил снова стал отнекиваться
– Не мое это дело. Я агроном.
– Что ты говоришь, – съязвил Богомолов (председатель районного исполнительного комитета). – Если это не твое дело, иди работай тряпичником-старьевщиком. Что соберешь, все твое будет. Да ты не беспокойся, – не надорвешься. Рядом развернулись три всесоюзные комсомольские стройки. Поля твои отводят под строительство ОЭМК, и года не пройдет, колхоза не станет. Должность твоя будет чисто формальная. Ну, может быть, от силы года два-три протянешь. «Большевик» прекратит свое существование.
Своей откровенностью Богомолов не только сломал упрямство Пожидаева, а даже разозлил его.
– Ишь, чего захотел, – думал Михаил. – Колхоз похоронить… Черта с два ты этого дождешься. Будем это посмотреть, как говорится.
Окончательную точку поставила в раздумьях Михаила Григорьевича угроза Богомолова:
– Не придешь на отчетно-перевыборное собрание, считай, что нет тебя в нашей области.
– Что это за работа на один год? Ведь есть земля, есть люди. Вот назло этим словам и рассуждениям на собрание приду.
На собрании в актовом зале яблоку негде было упасть. Выбрали на год, а проработал он двадцать лет. Люди-то про разговор не знали и от души хлопали в ладоши. Как написали потом в газете, «выбрали под бурные и продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию». А после собрания спросил Михаил у своего товарища Ивана Павловича Ларионова:
– Что же делать-то будем?
– А ничего делать не надо, – ответил в тон Богомолову Ларионов. – Люди бегут на стройку. Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше.
– И ты, Брут, – огорченно вздохнул от такой «поддержки» Пожидаев. – Делать-то что-то надо. Под лежачий камень и вода не течет.
Жизнь среди героев
Чтобы удержать молодежь, Михаил Григорьевич стал строить столовую на 50 мест, а детский садик-ясли – на 90. Садик в два этажа. В год по этажу, так за два года и построил. В столовой в обед кормили по его решению колхозников бесплатно. Бывало, заглянут в столовую рабочие с соседней стройки, а их отказываются обслужить. Только для членов колхоза «Большевик» бесплатное питание. Вот если бы вы у нас работали.
Работать в колхоз люди и потянулись из Курской, Воронежской областей, из местных сел. Михаил Григорьевич беседовал с каждым лично. Он считал, чтобы строить дом, нужно хорошо узнать о соседе. А принятым ведь и дом строить не придется. Если человек Пожидаеву подходит, он тут же вручит ему ключи от квартиры. Это Михаилу нужно было все узнать по нового соседа. И он сам рассказывал ему о колхозной жизни:
– Я живу среди героических людей. В прямом смысле этого слова. В колхозе «Большевик» три Героя Соцтруда. Еще 6 человек имеют высшую правительственную награду – Орден Ленина. А сколько человек имеет другие ордена и медали, всех не перечесть. В сад-ясли ходят все дети колхозников, посторонних не принимаем. В столовой сельчане из «Большевика» питаются бесплатно. Строим жилые дома по 14 в год. Председателей из других колхозов Белгородской области, а иногда и из других областей привозят секретари обкома в Незнамово показать как, работая в сложнейших условиях, можно добиваться прекрасных успехов. Мы победители Всесоюзного соревнования, областного, районного. Знамена, вымпелы победителей стоят и висят в актовом зале. Можешь посмотреть. 150 человек имеют легковой автомобиль. Могли бы купить и большее количество людей легковушку, да очередь не быстро движется. Всю квоту, положенную колхозу, незнамовцы выбирают сразу. Покупаем и трактора – их 60 штук.
Рассказывал историю колхоза Пожидаев каждому, но не всякого принимал. Глаз у него был, как ватерпас: даже в душу человека заглянуть умел. Работая с героическими людьми, как он сам заявлял об этом, Михаил Григорьевич себя к героям не причислял: «Хватит на семью и одного Героя Соцтруда, моей жены».
За двадцать лет безупречной работы он награжден орденом «Трудового Красного Знамени» и «Знаком почета». Да и без упреков не обходилось. Богомолов к тому времени ушел из райкома на повышение – стал завотделом обкома. Однажды в кабинет Пожидаева влетел механизатор:
– Михаил Григорьевич, Богомолов приехал с комиссией, аж из ЦК КПСС. Уже по мастерской ходят.
Пожидаев о приезде комиссии из ЦК знал. Снежок его колхозники вокруг ферм, гаражей, мастерских почистили, внутри – порядок навели, хотя он всегда там присутствовал. Но перед приездом любого начальства положено по штату марафет наводить. Но то, что, не заехав за ним, комиссию повезли сразу в мастерские, его насторожило. Не к добру. И как в воду смотрел.
– Вот как ты готовишься к весне! – с повышенного тона, не здороваясь, встретил его Богомолов. – Опустился совсем, ниже некуда. Вокруг ферм грязь, внутри холодно. Безобразие полнейшее.
Сел в автомобиль с комиссией и, громко хлопнув на прощанье дверцей, укатил в другой колхоз. Пожидаев стоял опять, как оплеванный. Но об успехах «Большевика» судили не по начальственному разносу, а по делам.
Председатель строил не только дома. Шесть коровников строили 15 бригад, взятых на работу по найму. С утра у конторы начиналась круговерть: кому лес, кому арматуру, кому кирпич – только успевай поворачиваться. А кирпич для строительства начинал накапливать с осени. Михаил готовил за зиму 3 миллиона штук кирпича, и по весне работа закипала.
Соседний председатель как-то позавидовал:
– У тебя, Миша, на складе даже больше сотни кубометров досок хранится, а у меня и 3 досок в хозяйстве не найдется. Если, не дай бог, кто умрет – гроб не из чего сколотить будет.
– Присылай завтра грузовик да экспедитора с чековой книжкой и с доверенностью. Отпущу тебе машину леса, – пообещал Пожидаев.
И Богомолов больше не обещал его стереть с земли. Они даже подружились. А как-то раз в сопровождении секретаря обкома приехали заведующие сельхозотделов из Пензенской, Курской, Тамбовской, Воронежской и, конечно же, из Белгородской областей в «Большевик» к Пожидаеву. Перенимать передовой опыт. Тут уже Богомолов не ругал его, а хвалил.
Взрыв на ферме
Михаил Григорьевич не любил ходить со свитой. Помпезность не любил, да и мешали сопровождающие его заметить те «мелочи», из которых все дело складывается. Вот и у водогрейного котла на ферме он оказался один.
Не погиб Михаил Григорьевич по чистой случайности. Сила взорвавшегося котла была вся направлена вверх. Но шапку с головы его сорвало и унесло метров за десять к краю лесополосы. Грохот взрыва ударил в перепонки. Как они не лопнули, никто не понимал. На самих ушах-то было несколько разрывов. Лицо посекли осколки стекла, разбившиеся вдребезги от взрывной волны и вылетевшие из окон. Михаила окатило и ошпарило кипятком. Сажа, выброшенная взрывом из топки и трубы, превратила его лицо в лицо трубочиста. Если кто и был в это время на ферме – разбежались кто куда от страха. Шофер побежал с испуга за помощью в деревню. Не воспользовался ни автомобилем, не заглянул в ферму. Может быть, председатель и не погиб.
Михаил подошел к бочке с водой. Разбита левая бровь, кровь заливает лицо. Щеки и лоб грязные. Попытался ополоснуться, но ледяной водой не очень-то это сделаешь. Тогда обвязал рану шарфом и пошел на остановку 105 автобуса. Воскресенье, раннее утро, народу на остановке никого, а шофер взглянул на «побитого», который просится довезти до Старого Оскола, и слушать не стал:
– Много вас тут таких шатается.
Еле добрел Пожидаев до конторы. Снял крышку с питьевого бачка, хотя краник-то был, и, черпая пригоршнями воду, наконец-то умылся.
В больнице оказалось, что раны и разрывы у него не только на ушах. Поранены руки, разорвалась губа. Ожоги смазали синтомициновой мазью. Михаил после процедур попытался уехать домой, но его уложили на больничную койку. Опять выручил Абельдяев – привез облепиховое масло, а оно ожоги очень хорошо заживляет. Ведь кожа слезала с ошпаренных мест чулком. Как только скорая помощь была оказана Пожидаеву и переполох закончился, он встал в 4 утра, заправил одеяло на кровати и пошел домой. В жизни всякое случается. Жизнь прожить – не поле перейти.
Не до коммунизма нам пока…
В «Большевике» на 100 гектаров угодий получали 820 центнеров молока. Такие новые показатели были введены, чтобы определять эффективность сельскохозяйственного предприятия. Хотя обыкновенному колхознику такой показатель ни о чем не говорит – рассчитан на специалистов. Зато в колхозе каждый знал, что мясо продается на 130 – 140 процентов от плановой цифры. И знали, за каждый сверхплановый килограмм «Большевик» получит в полтора раза больше денег, чем за плановый.
Дополнительную оплату в виде премии получит каждый. На каждый заработанный рубль пропорциональная надбавка. Некоторые колхозники не понимали и спрашивали:
– За что премия-то?
– Видишь новое знамя? Вы его заработали. Увеличилось поголовье скота, нас признали лучшим хозяйством области. И выделили «Большевику» 300 тысяч рублей – объяснял Пожидаев.
Исчезла солома с крыш и началась газификация села. Подводили газ до квартиры, и котел и отопительные батареи оплачивали за счет колхоза. Призывают в армию молодого паренька. Ему 50% среднемесячной заработной платы кладут на сберкнижку в течение 2 лет, пока он служит. Возвращается в колхоз и, выйдя на работу, эти деньги получает, и 500 рублей для разовой покупки вещей и чего-либо по хозяйству. Женится – выделяют новую квартиру, если он механизатор, то парня сажают на новую технику. Женщинам полагались по закону и выплачивались государством «родовые» – за 56 дней до родов и за 56 дней после родов. В колхозе платили из своего фонда среднемесячную зарплату роженицы еще 1,5 года. В 2 года ребенка можно было уже отдавать в детсад. Никто из колхозников не спрашивал, когда будет зарплата. 14 числа в любой месяц люди шли к кассе. Знали, что деньги для зарплаты уже привезли.
Дома или квартиры, где проживали «большевики», были колхозной собственностью, но, если человек достигал пенсионного возраста, то он мог проживать в этом доме до конца своей жизни. Если с ним жили дети, то и они могли оставаться беспрепятственно в жилье родителей. Опять же, бесплатное питание в столовой «Большевика». Оно-то и подвело Михаила Григорьевича. Приехали из обкома.
– Наслышаны в Белгороде о твоих подвигах. Рано, однако, ты свой коммунизм в отдельно взятом колхозе собрался устроить. Питание бесплатное у тебя, понимаешь. Да кто же работать у тебя будет, если ты всех бесплатно кормить будешь? Ты эти свои фокусы прекрати.
Михаил Григорьевич спорить не стал. Нельзя бесплатно кормить – не буду. Пусть деньги колхозники платят за обеды – он будет стоить 10 копеек. Плата символическая, но зато уже никто не скажет, что бесплатно, что у него уже коммунизм устроен в отдельно взятом колхозе.
На заслуженный отдых
Когда исполнилось 60 лет Пожидаеву, на бюро попросили его остаться на еще один созыв. Но опять Михаил Григорьевич не захотел соглашаться с просьбой. Не нужно этого делать – решил он. Как раз вел собрание он сам. Люди спорили, высказывали различные мнения, входили и выходили из кабинета. В конце концов, на заседании осталось около десяти человек, самых стойких.
Вот в это время и попросил Пожидаев удовлетворить свою просьбу. Раз сам Михаил просит, то 5 – 6 человек за его просьбу и проголосовали. Подняли, нехотя, руки. Все, большинством голосов Пожидаев освободил себя от работы.
Живет обычные пенсионер Михаил Григорьевич в колхозном доме. Хоромы себе за годы председательства не построил, поэтому у прокурора и у других правоохранительных органов интереса к нему нет. Приходится ему и сейчас выслушивать жалобы трудящихся. Так в трамвае услышал от Степана Михайловича Спичкина, как пенсионер лечился. Упал он, спускаясь по лестнице в погреб, и сломал два ребра и руку. Привезли в травмпункт, лежи день, гипса не накладывают, перевязку не делают. Захотел в туалет, сосед ему утку за 50 рублей предлагает, а потом и судно за 50. Пожаловался медсестре, что же так долго гипс не накладывают, она ему сетует – бинтов нет.
– Так я сейчас дочке позвоню, она махом бинты вам доставит.
– Э, нет. Для загипсовки другие, специальные бинты нужны, и стоят они всего-навсего 250 рублей.
В трамвае приехал он и на встречу с депутатом Госдумы. Задал Михаил Григорьевич ему вопросы и привел для сравнения цифры.
– Почему сельское хозяйство угробили? Рождаемость ныне в Незнамово 3 – 8 ребенка в год, а 75 жителей в год умирает. В СССР было 228 миллионов гектаров пашни, а в РСФСР – 150. 78 миллионов гектаров пахотной земли потеряли. Из оставшихся 150 российских 60% теперь не обрабатывают. Еще из оборота исключили 90 миллионов гектаров. Осталось всего 60. Фуражных коров было 46 миллионов к 1992 году, через 5 лет осталось 9 миллионов – 37 миллионов голов крупного рогатого скота перерезали. В деревне цельного молока можно разыскать с трудом.
Но цифры скучны и неинтересны для слуха обывателя. Михаил Григорьевич закончил выступление поэтическими строками. Они были без цифр, зато затрагивали за живое:
Земля не вечна благодать…
Когда далекого потомка
Ты пустишь по миру с котомкой,
Ему не будет что подать!
Поговорить Пожидаеву с депутатом не удалось. Он промолчал, оставив все без комментариев.