Деревенская охота
На вахте в заезжках встречаются люди очень разные и по возрасту, и по профессии, и по характеру. Но вечером, кем бы ты ни был, хочется поговорить с соседом, а сели и не хочется, то все равно никуда не денешься – будешь слушать других. После разговоров о работе и о женщинах начинают рассказывать самые правдивые и самые интересные истории про охоту и рыбалку…
- Попал и я один раз на медвежью охоту, - сумел втиснуться в разговор и обратить на себя внимание молоденький парень. – На своем… «Камазе». Все одобрительно засмеялись – нашего полку прибыло!
- Давай, трави баланду…
- А на танке не пробовал?..
- нет, правда, - обиделся паренек. – Берлогу давно приметили и, только снежок выпал, поехали поднимать. Дорога такая – на «Камазе» только и можно подобраться. Если возьмем бурого, то на машине и вывезем сразу. Так я и понял. Как водитель.
- Ну ладно, - смилостивились профессиональные рассказчики, - не обижайся! Рассказывай.
- Пошли они к берлоге с длинными шестами и ружьями, а я возле кабины остался. Да добытчики, видно, не большими специалистами были. Там, где парок вился, начали шестом шуровать. А медведь с другого боку вывернулся, не там, где его ожидали. Как заревет благим матом…
- У строителей, что ли, научился матом-то реветь? – попробовал сострить кто-то, но теперь на него сразу зашикали.
- Я испугался и газу до отказу, да и скорости все сразу. Мчусь, а сам думаю: «Вот дубина! Там ведь ребята остались». Тормознул, хотел назад сдать – слышу, по кабине барабанят, ругаются: ты что, мол, со страху ошалел? Ты чего остановился? Ведь там медведь! Они, оказывается, раньше меня в кузов машины попрыгали…
Все снова смеются, но уже не над рассказчиком, а над рассказом.
- Храбрецы! Раньше шофера в кузов прыгнули!
Профессионалу встревать в разговор не надо. Он хмыкает, и все притихают, делают, как охотничьи собаки, стойку. Ждут рассказа. Профессионал неторопливо начинает:
- Лежу я в лопухах, вдруг промелькнула серая тень, и прямо на меня вылезает лобастый матерый волчище…
Тут какой-то дилетант перебивает знаменитого знатока охотничьих историй:
- Лопухи-то только в деревне растут, а волки днем по деревне не бродят. Кто же охотится на волков в деревне? Вы что-то путаете, мой любезный друг.
Пока Знаток собирается с мыслями, чтобы дать достойный отпор дилетанту, к нему неожиданно приходит помощь:
- Охотятся и в деревне на волков. Вернее, охотились, - поправляет Сергей Павлович.
- После войны, я в ту пору совсем маленький был, волков развелось – море! Палку брось – в волка попадешь. Зимой в школу ребятишек в другую деревню под охраной старших возили. Были случаи. Нападали волки на людей. Припозднится где-нибудь мужик, и застанет его ночь в дороге. Волки тут как тут. Глаза как огоньки светятся, страх нагоняют. А голову от страха потерял – считай, пропал. Утром находят задранную лошадь и растерзанного мужика.
Под самый конец зимы волки по ночам заходили в деревню и хватали кого попадется. Из хлева вытаскивали овец, на улице загрызали зазевавшуюся собаку. Собак на привязи и не оставляли. Утром найдешь один ошейник.
…По деревне тащили огромного убитого волка. Даже взрослые удивлялись: смотри, какой заматеревший. Его попытались было уложить на розвальни, но лошадь, до того косившая в сторону волка, захрапела и стала взбрыкивать. Потащила по селу на веревке.
Вся близживущая ребятня высыпала на улицу. Самые маленькие с опаской подкрадывались к хищнику и, осторожно дотронувшись до шерсти, быстро отдергивали руку и отбегали в сторону – вдруг хитрый зверь только притворился и цапнет за руку!
Среди всех, как будто не причастный к всеобщему волнению, а на самом деле виновник его, идет, подпрыгивая, как птица с перебитым крылом, Баранов Дмитрий Терентьевич. Уши треуха опущены, но не завязаны на подбородке – одна тесемка оторвана. Вместо второй пришит длинный шнурок от ботинка. Шнурок покачивается в такт прыжкам Баранова. Полы солдатской шинели коротко подрезаны, и из суконных обрезков сшиты шерстяные варежки. Единственная правая нога – в подшитом валенке. Он ловко опирается на костыли и уверенно поспевает за толпой. Видно, что ходьба на костылях для него не в новинку. Мальчишки лезут к нему с расспросами…
- Дядя Мить, а где твое ружье?
Баранов приостанавливается, опирается на левый костыль, а правую руку вскидывает на изготовку, как ружье. Он будто прицеливается в толпу.
- Пиф-паф, ой-ей-ей, умирает зайчик мой!
Пацаны, дурачась, рассыпаются в разные стороны, чтобы дядя Митя ненароком не попал в них.
Баранов снова идет, опираясь на костыли, на торцах которых круглые резиновые цилиндрики-наконечники. Чтобы не так было скользко.
Мальчишки помладше на всякий случай изучают их: может быть, дядя Митя действительно замаскировал наконечником ружейный ствол? Но, разочарованные, отходят – костыли как костыли.
Ребята повзрослей пытаются подшутить над Барановым:
- Терентьич, ты где это дохлятину подобрал?
Охотник смеривает парня взглядом и небрежно кидает:
- Встретился бы ты с этой дохлятиной часа четыре назад, мамка бы сейчас твои штаны застирывала.
Удивляются и взрослые:
- Митрий, как это ты на одной ноге охотишься? Другие и на двух-то побаиваются на волка ходить.
- Да мне еще сподручней, чем вам, - отвечает Баранов. Вы же на двух ногах, а я на трех.
Тут он сгребает костыли в охапку и начинает приплясывать на своей единственной ноге:
- Хорошо тому живется,
У кого одна нога –
И одна штанина шьется,
И одная сапога…
Сережка, хотя и не очень силен в поэзии, понимает, что последняя неправильная строчка написана для рифмы. Понимает, но считает, что, если б он так написал на уроке русского языка – «одная сапога», - то Татьяна Ильинична влепила бы ему двойку.
Но дядя Митя не учится, поэтому беспечно распевает частушку. Ребята же вообще не замечают огрехов в поэтическом произведении Баранова и вопят от восторга.
- Ну, дядя Митя, ты талант. Пушкин, одним словом.
Баранов благосклонно принимает похвалу и идет дальше. Около его дома все разбегаются. В доме Дмитрия Терентьевича не бывал ни один мальчишка, кроме…
- Чего остановился, Сережа? Проходи в дом, - говорит дядя Митя. Сережа – это единственный мальчик, кто может запросто зайти к Баранову в дом. но это, правда, не его заслуга. Дело в том, что отец Сережи и Баранов вместе воевали.
Баранов называет его отца – Павел. Павел, и все. Хотя нет, иногда под хорошим хмельком, когда дядя Митя хочет развернуться всей душой нараспашку и обнять весь мир, он называет отца Павлуша. Но в хорошем хмелю он бывает только 9 Мая. Все, что Сережа узнал про войну, он узнал от дяди Мити.
Отец же еще давно сказал, как отрезал:
- Какие рассказы? Подрастешь – поймешь. Ничего такого интересного не было. Смерть человека всегда трудно пережить, даже если погиб твой враг. Мог бы погибнуть и я, а я ведь был врагом для немцев. Тебе было б интересно знать, как погиб я?
Сережке даже на ум такое не приходило. Да и не было бы его вовсе на белом свете, если бы отец погиб на войне. Сережа родился ведь после войны. А Баранов рассказывает. К нему Сережа ключик подобрал. Попросит сначала посмотреть альбом. Потом достанет какую-нибудь фронтовую фотографию и покажет пальцем на чье-то незнакомое лицо: кто это, дядя Митя?
Дядя Митя оживляется и начинает вспоминать. Если послушать Баранова, то его друзья – самые смелые, самые лучшие, самые верные. А из рассказов о друзьях можно узнать что-нибудь и о самом Баранове, и о его друге Павле – об отце Сережи.
…- С твоим отцом и Витькой Снежко мы сидели в аджимушкайских катакомбах в окружении. Жара и голод. Продукты и боеприпасы нам пробовали на парашютах сбрасывать, так больше половины в сторону унесет, а другую половину с боем забирать приходилось. Простреливалась местность насквозь. На юге у нас цинга открылась. Представляешь, от нехватки витаминов на благодатном юге, а не на северном полюсе. Цинга! Если бы не старшина – хана нам. Он повара отвар хвои заставил готовить. Утром, пока кружку отвара не выпьешь, жрать не давал. Сначала-то мы злились на него, а сейчас вот благодарю. Все зубы, что уцелели, - это его заслуга. Когда морской десант высадился нас снимать, мы от ветра качались.
- Чему мальца учишь? – высунулась из полога седая голова деда Терентия. – Насильно добро не делают.
- А вот и делают. Видишь? Баранов-младший оскалил рот.
- Эх, дурья твоя башка, гордишься, что зубы целы остались. А почему ты в Аджимушкае как мышь в норе сидел, себя не спрашиваешь? Хотя не тебя об этом спрашивать надо.
- Историю сразу не понять. На войне были всякие люди и святые, и грешные. Ее другие поколения оценят. Потомки наши.
- Вот он – наш потомок, - указал дед на Сережу. – А ты ему своими рассказами голову забиваешь.
- Пусть не слушает, я его не заставляю, - обиделся дядя Митя.
- Нет, пусть слушает, - заупрямился дед Терентий. – Пусть слушает и про твои теперешние подвиги. Ты то уж явно не святой.
- Знаешь, как он волков-то бьет? – обратился Терентий уже к Сереже. – То-то! Никому не рассказывает. У нас банька на отшибе почти у самого леса. Он около нее куски мяса от растерзанной лошади набросал. Под самое окошечко. И на ночь в баньке запирается. Волк подберется к кусочку – он его из окошка почти в упор – бах! Приходи хоть целая стая, он и с ней управится. Безопасно в баньке-то: дверь крепкая, а в окошечко даже морду волку не просунуть. Только этот сегодняшний матерый на выстрел не попался, а в дверь ломился. Не подходит к мясу, и все. Позавчера Митя волчицу пристрелил. Положил ее перед окошечком и две ночи караулил. Пришел-таки матерый к волчице…
- Интересный случай? – спросил Сергей Павлович.
Слушатели долго молчали. Тягостную тишину нарушил молоденький водитель, тот дилетант, который так бестактно поправил Знатока.
- Потомки… Я, Палыч, тебе не то что в сыны, во внуки гожусь. Но речь пойдет даже не о моем поколении. Ходил я недавно с племянником-первоклассником в нашу старооскольскую школу на конкурс детского рисунка посвященного шестидесятилетию Великой Победы. Ребятишки рисовали цветными мелками прямо на асфальте. Оказывается, помнят и знают они о патриотизме ветеранов. На рисунках школьников мчаться вперед танки, летят самолеты и на любой боевой машине развевается наш флаг. Вроде бы радоваться надо, а у меня какое-то смутное чувство неудовлетворенности. Что-то не то и не так на всех рисунках. Прошелся еще раз, посмотрел внимательнее на вернисаж и понял ошибку юных художников. В бой мчались танки с флагом российского трехколора. Про войну то ребята помнят, а что советские войска сражались под красным знаменем, не знают или еще не понимают.