Когда Михаил сделал несколько глотков прохладной живительной влаги, к нему подошел высокий статный парень лет тридцати, по широким мощным плечам которого и бицепсам, распиравшими рукава майки-футболки, чувствовался человек, серьёзно занимающийся спортом:

-  Извини, дружище, - сказал он Мише, - откуда ты выкопал этот шедевр?!

Парень кивнул головой в сторону Мишкиной машинёшки и, протянув руку для знакомства, представился:

- Борис Веткин.

- Котов, - тоже представился и ответил. - Записал вчера на фестивале военно-патриотической песни  «Афганский ветер».

Борис с кривой ухмылкой отреагировал неадекватно на ответ Михаила:

- Ветер афганский, а песня про Чечню…

Котов попытался что-то пробормотать в свою защиту, что песенный  фестиваль-то военно-патриотической песни, но, вспомнив одну шокирующую его сцену, замолк.  Действительно, фестиваль «Афганский ветер» с каждым годом  терял свой первоначальный дух, который создавали когда-то бывшие воины интернационалисты, выполнявшие свой долг перед Родиной, пославшей их за границу, за её пределы защищать интересы другого народа, в Афганистан.  В «Афганском ветре» ещё были исполнители «афганцы», но в своем большинстве фестиваль уже превращался в красочное шоу. Песни профессиональными голосами  пели об Афганских событиях в большинстве своем мужчины и женщины по возрасту явно не  сумевшие повоевать в Афгане. Некоторым исполнителям удавалось затронуть за живое, достучаться до сердца зрителя и слушателя, но всё же, это были обыкновенные концертные номера, хотя и мастерски исполняемые.

А песня «Камнепад», про войну в Чечне исполнялась в самом конце фестиваля.  Но поразило на фестивале Котова не это. Перед «Камнепадом» награждали директора школы «Виктория», где проходили обучение школьники-кадеты, которые приучались к азам военной подготовки, зарабатывая себе бесплатную путевку для поступления беспрепятственного   в военное училище, а после его окончания готовились стать офицерами Российской армии.

Все присутствующие  кадеты на фестивале, а их количество было внушительно: 30-40 человек, и занимали они пятый-шестой ряд кресел зрительного зала, по команде  военрука: «Встать», поднялись с кресел и стали скандировать, приветствуя директора, получившую «Почетную грамоту»  за военно-патриотическое воспитание питомцев-кадетов, то есть их.

- Поз – драв – ляем!!! Поздравляем! Ура – а – а! Ура! Ура!

Директриса с достоинством, но несколько снисходительно ответила на воинственные крики кивком головы и, спустившись вниз с подиума, покинула зал.

Церемония её награждения и так слишком затянулась, была перенесена на слишком позднее для директрисы время. А она спешила домой, где её собирались поздравлять родные и близкие за праздничным столом. Военрук не был родственником директора школы и, видимо, относился ко второй категории – к близким, молодцевато поднялся с кресла и, шумно проталкиваясь  между спинками стульев и коленями сидящих зрителей в одной ряду с ним – «полководцем», выскочил  в боковой проход зала и помчался вслед за директрисой.

Кадеты, у которых исчезли  в один момент сдерживающие их факторы на фестивале военно-патриотической песни, они такие песни на каждом почти занятии в «Виктории» слушают. Совсем не по-военному, а в разнобой, потянулись,  поочередно вставая с кресел,  к выходу из зала. Вдогонку им неслись слова, про которые Борис Веткин и спросил Мишу Котова: «Где вы откапали такой шедевр?» - «Чечню и Россию не надо делить, нам выпало вместе родиться и жить. А горе нагрянет с другой стороны, мы станем обоймой великой страны».

Песня казалась Котову не совсем патриотичной:

- За какие же тогда «заслуги» наградили директрису? – мучился Миша. – Это уже даже не невоспитанность, а обыкновенное хамство. Встать из кресла и выйти из зала во время исполнения любого номера, а тем более во время исполнения патриотической песни – это плевок в лицо и артисту и Родине, своему национальному достоинству. А сделали это будущие офицеры, защитники Отчизны. И они не понимают всего трагизма прозвучавшего в песне: «Чечня и Россия – одна страна!». Как можно их разделить.  Это всё равно, что оторвать руку или ногу живому человеку.

Борис, молча, следил за гаммой чувств промелькнувших на лице у Котова и, слушая его неудачную попытку  объяснения своего  смятения, сказал:

- Да, не парься ты, пожалуйста, Михаил. Я привык уже как относятся у нас к солдатам, воевавшим в Чечне. Ведь я сам воевал там.

Призыв

Призывался  Борис Веткин в армию из Иркутска  и попал в войска спецназа ГРУ, сам того  не  подозревая, после  тщательного подбора и долговременных бесед с «покупателями» - офицерами приехавшими на призывной пункт военкомата  из воинских частей.

- На какие же тесты нужно было тебе ответить, чтобы  пройти сквозь сито и попасть в элитные войска? – спросил  Веткина Котов. – Наверняка же, не спрашивали: «Сколько будет дважды два?».

- Они вели беседу так, что было трудно догадаться: идет отбор кандидатов в спецназ, - ответил Борис, - но я догадывался, что «покупателя» заинтересовали мои спортивные разряды по различным видам спорта. Первый мужской по легкой атлетике, второй по плаванию и третий по боксу. На собеседование приглашали только тех, кто сумел подтянуться не менее тридцати раз. Борис стал прозревать, что ему придется служить в элитных частях, когда в актовом зале школы его  посадили за стол и попросили  прямо без  туманных  намеков и без каких-либо  разъяснений написать рапорт, что если его  направят в зону военных действий, он претензий к  командованию войсковой части не будет иметь.

Веткину стало как-то не по себе. Но не из страха попасть на войну. По-мальчишески Боря даже в тайне, в глубине сознания мечтал попасть в зону боевых действий. Кто из нас в детстве не играл в войнушку, не стрелял по мишеням в тире, не желала встать, когда это будет необходимо на  защиту Родины и совершить подвиг в священной войне? Ничем не отличался от своих сверстников и Борис.

Но вот об элитных войсках он слышал, что в них царит жесточайшая дисциплина и дедовщина, которая  намного сильнее, чем в других частях сегодняшней армии, куда постоянно  наведываются представители из комитета «Солдатских матерей» или  ярые правозащитники, которые содержатся на средства международных общественных фондов, находящихся за границей.

- Сейчас у нас не армия, а детский сад, - пояснил свою позицию Веткин Котову, - где няни своих воспитанников кормят из ложки манной кашей. В такой армии настоящим мужиком не станешь!

В дальнейшем разговоре Михаил узнал от Бори какую школу мужества нужно пройти, чтобы научиться выживать на войне, но, не прячась за чужие спины,  а вступая в бой, как это требует обстановка, быстро начиная крошить «чехов» из пулемета.  Веткину пришлось служить в группе спецназа, где он занимал должность  пулеметчика разведки.

Бориса на «шишиге» - на военном вездеходе ГАЗ-66, пронырливом и вездесущем, умеющем проехать по любому бездорожью, протиснуться, пролезть в любую дырку между камнями, деревьями, кустами, как, в самом  деле шишига – так называют бесенка мелкого и незлобивого в деревне, а ГАЗ-66 еще и за созвучие: цифры «шестьдесят шесть» - шелестят в замерзших губах солдатика: «Ши – ши, в казарму».

Казарма была грандиозным  сооружением: четырехэтажным  в высоту и в длину, могла посоперничать с беговой  дорожкой на стадионе. Потому и называли её старожилы, старослужащие  экзотическим именем – «Титаник». Так что, судя по названию, Веткин попал не  с корабля на бал, а с бала гражданской  жизни на корабль военной  службы по прозвищу «Титаник». От зловещего названия  корабля веяло  холодом и смертью. Настоящий «Титаник», знаменитый своими огромными, прямо скажем, гигантскими размерами и комфортабельными каютами типа «люкс», отправившись в свое первое плавание вместо тихой и уютной гавани назначения, нашел свой покой на дне океана, став плавучей могилой для  многих своих пассажиров.

Армейский «Титаник» от океанского лайнера «Титаник» ещё существенно отличался и тем, что «пассажиров» во втором случае обслуживали вежливые официанты, а в первом – злые сержанты.

Но Борис Веткин, призванный в армию в конце ноября чувствовал лютый холод и физически. В Сибири морозы овладевают окружающим пространством не только зимой, а уже к середине осени – с октября. В конце ноября в начале декабря они пронизывают тела людские до мозга костей.

Борису казалось, что в казарме иногда бывает холоднее, чем на улице. Только под тремя-четырьмя солдатскими одеялами, забравшись под них прямо в обмундировании, не снимая и верхнюю одежду – бушлат или шинель, можно как-то, предварительно надышав притом  самом внутри кокона, согреться. «Минимум удобства – максимум комфорта», - горько «шутили» салажата.

Сержанты объясняли, что в котельной не хватает топлива, чтобы поднять температуру в казарме. А закупить побольше топлива для котельной у командования части не хватает денег.

Хотя эту нехватку денег призывник Веткин ощутил, ещё болтаясь в кузове «шишиги», подпрыгивающей на выбоинах  и ухабах «фронтовой» дорожки. Прапорщики, а прапорщик это не звание, тут же объяснил Боре сержант бурят Самбанаев Баяр, сопровождавший команду новобранцев, а образ жизни, во время остановки ГАЗ-66, объявив посиневшим от холода ребятам, что кончился бензин, и баки обсохли.

- Быстренько скидывайтесь по пятьдесят рублей, - заявил им один из прапорщиков, еле ворочая языком, смотря на неровный строй новобранцев белесыми, с красноватыми прожилками от пьянки глазами. Добавив:

- Если околеть вот  прямо здесь на дороге не желаете.

Никто околевать не хотел и по пятьдесят рублей новички сложились. «Шишига» до заправки доехала. Прапорщики заправились на бензоколонке или сделали вид, что заправились. Хотя  новобранцы лично убедились, что прапорщики и сами хорошо подзаправились. Притом не горючим, а горячительным. Речи их стали более бессвязными, а глаза ещё больше осоловели. Иногда они заливались беспричинным смехом: «Хи  - хи - хи, ха – ха – ха». Не зря же народная мудрость гласит: «смех без причины – признак…». А дальше произносится слово в рифму, но порочащее такого возвышенного звания как прапорщик. Ведь слово «прапорщик» в переводе с украинского означает знаменосец. Поэтому не верил Веткин, что в части нет денег. 

Но, чтобы забраться под одеяло в обмундировании, нужно было его получить. Всё тот же сержант  Самбанаев, которого его коллеги называли коротко – Самбо, взяв с собой подручными Бориса и его друга, земляка из Новосибирска Кольку Сычева, отправился получать для группы военную форму.  Сокращенная фамилия бурята Самбо – звучала почти как фамилия американского боевика Рембо, роль которого играл Сталлоне. Он применял приемы российского самбо – самообороны, без оружия. Но умел выходить и с оружием и без оружия живым и невредимым из всех схваток с «плохими» парнями.

Самбо распахнул дверь в каптерку вещевого склада:

- Ты и ты, - произнес сержант Самбо, ткнув пальцем в грудь  Борису и Коле, тем самым указав на строгую очередность входа в царство власти великого каптенармуса. И тут Борис Веткин познакомился с другим подвигом армейского прапорщика. Веткин взглянул на прапорщика – каптёрщика и удивился,  как может внешность обыкновенного прапора измениться, если он страдает  манией величия.

Перед КМБ (солдаты, проходящие Курс Молодого Бойца) сидел не прапорщик, а министр России по обеспечению военнослужащих форменным обмундированием. А когда кладовщик надменно, как на букашек взглянул на Борю и Колю, Веткину показалось за столом напротив них Генерал Мира, а может быть даже и Генералиссимус.

Тусклые маленькие две звездочки прапорщика расположенные навдоль погона на гладкой и мутной его поверхности,  без просветов и узоров, вдруг стали или это  Борису показалось  фосфорицировать и светиться как алмазы. А размеры звездочек как в мультипликационном фильме увеличились за какие-то секунды до размера генеральских звезд. А пустые поля погонов вдруг ни с того ни с чего заискрились маршальским  зигзагообразным рисунком.

- Руки вперед, -  скомандовал Самбо и молодые «курсанты», будущие бойцы, проходящие КМБ, подчинились.

Согнув руки в локтях, прижав локти к поясу, они вытянули руки вперед, как будто ожидали, что им сейчас Самбо положит на них охапку дров. Но сержант вместо поленьев, ухватив тюк с  комплектом брюк и гимнастерок на 20-30 солдат, загрузил их протянутые руки невероятной тяжестью.  Кинув наверх тюка ещё несколько ремней с бляхами и тренчиками.  Концы ремней, бессильно свесившись с тюка, дополнили картину  безысходности курсантов.

Коля Сычев попытался возмутиться:

- Мне не донести такую тяжесть. У меня уже руки и ноги трясутся. Давайте унесем это за два раза.

- Кто это что-то вякает, - грозно  нахмурив густые черные брови, спросил Самбо тихонечко, а затем рявкнул так, что Колькины перепонки в ушах чуть не полопались. – Молчать салаги. Выполняйте мое распоряжение беспрекословно.

Потом добродушно, будто  и не орал злобно, гневно, оглушительно, произнес:

- Преподаю урок   номер  раз. Главная заповедь сержанта звучит так: чтобы служба медом не казалась, нарочно усложняйте её. Поняли?

- Поняли, поняли, - вразнобой прозвучали голоса Бориса и Николая.

- Кто это создал там неправильный звук? – резко  решил уточнить ответ Самбо, будто не расслышав голоса «курсантов», но тут же, скривив рот, передразнил их. - «Поняли, поняли…». Надо отвечать по уставу коротко и понятно, - стал научать новичков, согнутых  под  тяжестью тюков, сержант.  – Вот так – так точно!  -  и развернув за плечи стоящего с ним рядом Веткина на сто восемьдесят  градусов, пнул его сапогом в зад.

- Вперед с ускорением в казарму!

Такой же пендаль  получил и Сычев, а Самбо продолжал наставлять солдат уму разуму.

- Если будете идти шаляй-валяй, то я вам буду сам добавлять ускорения, - и снова  пнул отстающего от Бориса Колю, что тому поневоле приходилось распрямлять спину.

Когда груз был доставлен на место, Сычев попытался узнать у Самбо, кто же у них  командир роты или взвода. Где находится канцелярия или помещение, в котором можно увидеть офицеров.

- Тебе уже офицеры понадобились? Пожаловаться захотел? – ухмыльнулся Самбо. – Командиры – они для вас в бою будут командирами. А в казарме для КМБ – сержант – Бог, царь и воинский начальник. Понятно? Так вот зарубите себе на носу и эту истину номер два.

На сей раз после вопроса сержанта: «Понятно?» новобранцы ответили, как положено: «Так точно!».

Если от сержанта Веткин и Сычев получали за свою нерасторопность пинки под зад, то от  своих же салажат они услышали не благодарность, а одни упреки. У кого-то китель был мал, а брюки длинны, у другого брюки коротки, а китель болтался на плечах, как на вешалке, рукава же закрывали кисти рук.  Пришлось Коле и Боре подыскивать и обменивать более-менее подходящую по росту форму.

Когда у салаг что-то не получалось, разруливать  ситуацию брался Самбо. У него всё сразу получалось. Никто на сержанта не жаловался, не обижался.

В санчасти

Но всё это ещё были только цветочки. А ягодки оказались впереди. Вечером Веткин узнал, что выходки Самбо ничто по сравнению с другим сержантом садистом Дунькой. Эта кличка приклеилась  к нему от фамилии его – Дуняшов. По сравнению с Дунькой, Самбо потом показался Боре ангелом во плоти, шестикрылым Серафимом.

Дуняшову просто не понравилось выражение лица Веткина. Слишком гордым и независимым  выглядел Борис. Дунька решил стереть с лица Веткина эту одухотворенность. Ему больше нравилась на лицах салаг покорность.  И он врезал что есть силы кулаком в лицо Борису.  Веткин в последний момент, хотя удар и был для него неожиданным, немного уклонился в сторону и устоял на ногах. Это озадачило Дуньку. От его удара ещё никто никогда не мог устоять и падал на пол, как подкошенный. А тут – на тебе – стоит! Дуняшов спокойно замахнулся для второго удара, но нанести его «непослушному» курсанту не успел. Удар прямой правой Бориса был сокрушительным и жаль, что в коридоре казармы не было  как на ринге секунданта, который бы отсчитал положенные секунды, определяющие, что поверженный противник получил нокаут.

Зато сварой цепных псов набросились  на Веткина остальные сержанты, кроме Самбо. У бурята был свой кодекс чести – биться, так один на один, а не трое на одного. Под тяжестью ударов, тренированных сержантов, Боря свалился на пол, и сержанты оставили его. А поднявшийся с пола Дунька с остервенением стал пинать  лежащего на полу Бориса. И нарушил вторую  заповедь кодекса чести Самбо: лежачего не бьют. Он схватил Дуньку и оттащил от потерявшего сознание Веткина. Дуняшов своим ботинком-сапожищем  успел сломать два ребра Боре.

Чтобы дело не получило огласку, пока Веткин лежал в госпитале, а потом долечивался в санчасти, Дуньку  перевели в другую  часть. Злость душила Бориса и он вынашивал поначалу план мести: «Сколько  раз встречу Дуньку, столько раз и убью!».

В санчасти, в госпитале было всё нормально. Веткин познакомился с новейшими армейскими нанотехнологиями по применению лекарственных  средств. Сначала ему  не давали никаких лекарств, для быстрейшего выздоровления. Медбрат пожал плечами на его настырный вопрос или требование дать хоть какую-то таблетку:

- Ну нет у нас лекарств. Никаких. Скоро завезут. Тогда и дам. Лечись на здоровье. А пока…

Но Веткин проявил настойчивость, и медбрат сменил свой равнодушный гнев на брезгливую милость.  Фельдшер порылся в ящике  стола и достал таблетку. Вытянув из ножен нож-кинжал, штыком разрезал кружочек лекарственного препарата пополам. Взяв одну дольку таблетки в левую руку, а вторую в правую, проинструктировал Борю:

- Вот эти пол таблетки в моей левой руке от головы, а вот эта – от жопы. Возьми их тоже в разные руки, да смотри не перепутай. А то поплохеет, если перепутаешь-то…

- До чего же медицинская наука шагнула вперед, - съязвил Борис, - два снадобья в одном  флаконе. А расщепления молекул на атомы согласно веянию времени по нанотехнологиям, вы штыком значит производите?

Фельдшер, невозмутимо выслушав Борю, небрежно отмахнулся от него, как от назойливой мухи:

- Не умничай! Принимай лекарство по рекомендации врача.

- И этот мнит себя Наполеоном. Видите ли, врачом, - подумал Борис, но пускаться в споры не стал. Не имеет смысла.

Веткин подошел к кровати, положил огрызки таблетки на тумбочку и залез под одеяло. В санчасти было холодно, холоднее, чем в казарме, а может быть даже холоднее, чем даже в морге.

- Тут не поправишься, а скорее окочуришься, поделился он с соседом по палате. – Могли бы в медсанчасти-то нормальную комнатную температуру поддерживать. Хоть бы калорифер поставили.

- Э, дружок, не научился ты ещё хорошо разбираться в колбасных отрезках. Ты свой парень и я тебе открою по секрету военную тайну, - понизив голос, почти прошептал сосед. – Они специально из санчасти холодильник устроили, чтобы здесь лежали действительно захворавшие или травмированные больные. Кто хочет закосить и, улизнув от службы, в санчасти  поваляться уже на следующий день просят выписать их отсюда. Так что пониженную температуру держат специально – для профилактики от филонов.

Таблетки привезли на следующий день. Веткин зашел в кабинет фельдшера. Привезли таблеток много и разных цветов: красные, желтые, зеленые таблетки и горошины сотрудники медсанчасти  сортировали на три кучки – по цветам. Фельдшер наблюдал, как его помощник рассыпает таблетки по банкам и заодно решал какие же таблетки выписать и выдать подошедшему до Бориса пациенту.

- Кузя,  - обратился к помощнику фельдшер, - у парня голова болит. Насыпь ему из желтой банки полпригоршни. Ах, у тебя очень сильно болит, тогда насыпь ему,  Кузя,  полную пригоршню таблеток.

Веткин развернулся и побрел, держась за больной бок в палату.

В роте

После выздоровления в роте он увидел, как муштруют сержанты дневальных. Не дай бог, если дневальный  ночью заснет на посту. Сержант Пикшин сам на дежурстве не спал и другим не давал. Подходил из штаба и ротный казармы. Дверь закрыта на замок. Резкий звонок и дневальный должен мухой сорваться с места и за пять секунд добежать до двери и открыть дверь Пикшину. Или другому сержанту. От названия конкретной фамилии сержанта скорость движения дневального от тумбочки до двери не должна  зависеть.  Ровно пять секунд – и дверь должна открыться перед проверяющим. Все «курсанты» будущие молодые бойцы, прекрасно знают, что Пикшин размеренно отсчитав свои: раз, два, три, четыре, пять, цифру шесть не произносит. Удар его высокого со шнуровкой ботинка с желтыми подковками на подошве, вышибет дверь вместе с замком.  Тогда уже берегись и дневальный.

- Чего он так зверствует? – спросил Веткин Самбо.

- А это, чтобы вы поучились выживать на войне, - ответил по-восточному невозмутимо бурят. Нам недавно информация пришла из Чечни. Чехи ночью без звука сняли заснувшего на посту дневального. Замок не вышибали, как Пикшин а тихонько ключом открыли. И вырезали всю роту, а потом спокойно ушли из гарнизона. Позорище и одновременно страшная беда. Поэтому не зря говорят, что любая строчка в уставе написана кровью. Не заставляйте своей кровью увеличивать объем текста воинского устава.

- Так чего же нас в учебке так долго держат? Сколько ещё можно учиться и учиться?  - спросил Веткин сержанта. – Уж скоро год, как мы здесь.

- Вот минимум год и нужно, чтобы вас так надрессировать, чтобы вы год смогли без потерь отвоевать,  - сказал Самбо. – Немного подумав, добавил, - или хотя бы с минимальными потерями. Я так думаю и года-то мало, чтобы стать подготовленным бойцом и умело действовать в боевой обстановке. Да война-то нам не позволяет увеличивать срок подготовки. Она идет – и это реальность, от которой никуда не денешься.

- Мы здесь и натерпелись и холода и голода, некоторые в боях местного значения, как я, например, не доехав до войны, ранения получили. Зачем же нас тут мариновать.

- Успеешь,  навоюешься, - усмехнулся Самбо.

Тебе я слышал звание «младший сержант» присваивают. И если ты шибко гордишься, что всему уже научился, а ученого учить, что мертвого лечить, то как только нацепишь на погоны две сопли, то и принимай для обучения новое пополнение. Правда, оно для нас новое, но это уже послужившие солдаты. А в наш учебный центр их прислали на переподготовку перед отправкой на фронт.

После такой новости Борису не хотелось уже пришивать две новенькие ярко-красные лычки на погоны. Самбо этим же приказом было присвоено звание «старший сержант». Ему требовалось нашить на погоны вместо прежних трех лычек одну широкую полоску. Вот Борис и попросил Самбо не выбрасывать в мусорную урну старые  выцветшие от солнца и потемневшие от пыли, лычки.

Пусть старослужащие, прибывшие под его команду на переподготовку, не заметят, что сержантское  звание он получил недавно. Опыт Борис приобрел,  и выглядеть новоиспеченным  младшим сержантиком ему перед старослужащими не хотелось.

Так младший сержант Веткин стал командиром отделения, в котором оказались одни дембеля. Боря с восхищением и тревогой смотрел на пополнение с которым его отделение и его роту перебросили в батальон, ведущий бои. Ребята крепкие, бывалые. У всех наколки: летучие мыши, парашюты, кое у кого надписи: «Войска дяди Васи». И вели они себя непонятно. Вроде бы и подчинялись, не перепирались, но внутри отделения шла не то, чтобы подковерная борьба, а мышиная возня. То у подчиненного Веткину бойца найдут под кроватью гражданскую одежду. То за тумбочкой, прямо за тумбочкой дневального,  дежурный по части офицер тычет командира отделения, младшего сержанта Бориса Веткина носом в ворох бычков, валяющихся на полу.

Боря понимал, что его воевавшие уже старослужащие «подставляют»  под удар офицеров. Бычки-окурки, хранившиеся за тумбочкой стали последней каплей в позиционной борьбе в проверке Веткина на вшивость.

Боря построил отделение и произнес свою тронную речь:

- Я, учитывая ваш боевой опыт, относился ко всем вашим приколам и фокусам вполне лояльно. Но в дальнейшем один за всех отдуваться не собираюсь. С этого дня мы или станем жить, если и не дружно, то хотя бы нормально, или будем драться до победного: или вы меня, или я вас. Выбирайте сами.

- Ладно, золотой, не болтай лишнего: или я вас, или вы меня, - сказал лобастый солдат с татуировкой мыши на плече. Мы тебя как  командира нашего   отделения на прочность проверяли. Справишься ты или не справишься, как командир отделения с нашей командой. Считаю, что ты, младший сержант, проверку выдержал.  Не закладывать докладывать командирам побежал, а решил с нами сам разобраться. Мир. Вопросы есть?

Бориса покоробило, что ему, командиру отделения задают вопрос, который обычно задает строю отделенный, то есть он. Но заедаться  не стал, а, наоборот, ответил не как командир отделения своему подчиненному, а как подчиненный рядовой своему сержанту:

- Есть. Почему мне присвоили  такое олимпийское чемпионское звание – золотой?

- Ты не только младший сержант, - усмехнулся лобастый и мышастый. – Ты и по возрасту самый младший. Молодой. Да, говорят, что мал золотник, а дорог. Ещё вопросы есть?

- Нет. Я за мир.

Пошли обыкновенные будни. Прыжки с парашютом, стрельба из всех видов оружия, в том числе из иностранного. Даже с американской винтовки М-16 пришлось пострелять Борису. Напрямую американцы оружия на Кавказ не поставляли. Но и оружие США переправленного через другие страны было в Чечне предостаточно. А бой есть бой. Если в нем тебе досталось трофейная винтовка, а ты из неё никогда не стрелял и не сможешь быстро приспособить оружие противника,  обратив против него же, плохой ты солдат.  И погибнешь по своей халатности. Не за понюшку табака…

Первый бой, первые потери…

Перед первым  БР (боевым рейсом) куда разведчиков забрасывают в горы, где окопались чехи, так называли противника в Чечне по созвучию с афганским -  духи,  вертушкой (вертолетом), Коле Сычеву пришло письмо от девушки, что она разлюбила его и выходит замуж. Борис знал всю подноготную Колькиного романа. Сычев читал Веткину письма, присланные девушкой, и Борис по хорошему  завидовал другу. «Вот это любовь, - думал Боря. -  бывает, бывает на свете чистое  возвышенное чувство. Как чиста и прекрасна их любовь».

Но, когда Коля Сычев получил прощальное письмо, то Борис Веткин был разочарован не менее, чем его друг. Весь романтический флер мгновенно улетучился, а на душе остался тяжелый осадок и обида за Николая. Он только и жил ожиданием весточки от невесты и вот… перед самым первым  боем   такое событие. Коля замкнулся, был угрюм и находился в какой-то прострации.

Борис рассказал об этом эпизоде командиру группы разведчиков старлею Константину Улькину.

- Это очень плохо, - нахмурился Костя, услышав историю о крахе Колькиной любви. – На войне, в бою, нельзя ни о чем думать, о постороннем: ни о больном отце, ни о плохом самочувствии матери. В бою надо   думать только о бое, жить в нём, стремиться уничтожить противника и уцелеть самому. Чувствовать, когда прогремит выстрел не после его вспышки, а за доли секунды до неё. Вспышка должна произойти до того, как прозвучит выстрел, в мозгу, а ты среагировать на этот интуитивный импульс, посланный тебе опытом и Богом и броситься на землю за укрытие. Если ты будешь думать о другом, о постороннем  для боя, не сносить тебе головы. Пропадешь, погибнешь. «А ля гер ком алагер – на войне, как на войне», - говорят французы. Если ты не убьешь противника, то противник застрелит тебя. Ты постарайся, Боря, встряхнуть своего друга. Боевой рейс  он на то и боевой, что не прощает никакой промашки. Тридцать процентов погибших пацанов, погибли именно по этой причине. Им приходило какое-то неприятное известие, и они жили там, за пределами боевых действий, у себя дома, в гостях у девушки или в компании друзей, но не были своими мыслями в бою, не жили боем. Потому и погибли. Бой был стремителен и скоротечен. Их группа нарвалась на засаду. Николай был радистом и Борис и так, державший  друга под прикрытием, оставил его в укрытии за валуном позади  основного контингента  группы. Связь в разведке – половина успеха дела. Поэтому безопасности Коли уделялось много внимания.

Чехи шли в открытую на них, увидев малочисленность группы. Борис лежал на земле рядом со старлеем Улькиным и короткими пулеметными очередями заставил чехов уважать себя. Они залегли в укрытие и отвечали редкими одиночными выстрелами, боясь поднять голову, чуть повыше для прицельного огня.

- Борь, проползи до радиста, - приказал ему Костя Улькин. – Пусть вызывает подмогу. Одной группой нам здесь не выстоять.

Борис, извиваясь ужом, оставив пулемет под присмотром старлея, дополз до валуна, за которым схоронился Николай Сычев. Ах, как он выругал себя за это неосторожное слово «схоронился». Да, он уже вынужден теперь схоронить своего друга, вычеркнуть Колю из списка живых. Вместо головы у Сычева колыхался кровавый студень. Разрывной пулей ему снесло пол черепа.

Веткин потянулся к портативной рации, висевшей на груди у Николая, и отдернул в ужасе руку: она разбита вдребезги разрывной пулей, связи нет, запросить подмогу нельзя. Разрывная пуля сначала разбила рацию, а потом, отрикошетив, снесла голову  Сычеву. Рация защитила сердце хозяина от пули,  но не спасла ему жизнь и сама вышла из строя.

- От судьбы не уйдешь, - подумал Борис. – Не вспыхнул  сигнал опасности в мозгу Коли, не залег он вовремя за валун. Ну, зачем, зачем же Колька высунулся из-за него?

Борис разозлился. Но разозлился главным образом на себя, вспомнив слова Улькина: «В бою нельзя думать, о чем-либо постороннем, только о бое», пополз назад, ещё более тщательнее маскируясь. Но чувство обиды, уже за себя не уходило:

- Вот прихлопнут и меня сейчас в первом бою, и повоевать не придется, как и Кольке. Но чувство обиды, что не придется повоевать, было сильнее,  чем страх смерти. Веткин считал себя везунчиком. И хотя мыслишка и шевелилась – «вот прихлопнут», но он ей не верил, а верил, что он выйдет из боя живым.

- Ну, что? – спросил Борю Костик.

- Связи нет, Сычев убит, рация разбита. Если бы была цела, притащил бы тебе. Ты всё умеешь делать.

- Пойду делать то, что никому не удастся сделать, связаться на милицейском КПП со своим командованием и вызвать вертушку второго боевого рейса нам на подмогу.

- Разве менты разрешат тебе воспользоваться своей связью? У нас ни документов, ни пароля. Да они примут тебя за бандита и пристрелят, - засомневался Борис.

- Не каркай, - насупился Костя Улькин.

- Извини, - осекся Веткин. – Давай дуй на КПП с Богом. Авось повезёт. А мы тут будем до последнего патрона отстреливаться. Смотри, ты ещё мою сотку не израсходовал.

Боря ткнул в пулеметную ленту, в которой из ста патронов по норме, оставалась ещё половина, когда тело старлея Улькина скрылось из вида. Борис Веткин погладил по стволу пулемета системы Печенегова – хорошая машина, работает безотказно, охлаждение хорошее, вот правда ручка для переноса пулемёта подкачала. Неправильно отцентрирована  и вес пулемета при переноске его всей тяжестью своей заламывает кисть руки. Трудновато нести, зато безотказный «Печенег» в бою.

Сзади и спереди от пулемета Веткина забухали взрывы артиллерийских снарядов.

- Видимо добрался до поста КПП Улькин, - подумал Борис. – Сообщил нашим координаты и Бог войны артиллерия заговорила грозно.

«Бух, бух, бух», - слышались взрывы. Возможно, скоро зашелестят в воздухе и лопасти вертолёта. Веткин заметил впереди себя движение, дал очередь и явно услышал стон. Может быть, стон был предсмертным, а может быть, он ранил чеха, но больше вперед он всё равно не рыпнется.

А Костю Улькина и в самом деле встретили на КПП неласково, да куда там неласково – невежливо. Пригрозили открыть огонь на поражение. Но Костик умело стал заговаривать постовым ментам зубы, а потом рванулся и всех троих уложил на землю. Что могли противопоставить  поджарому и ловкому спецназовцу, хорошо владевшему приемами рукопашного боя, рыхлые и неуклюжие милиционеры, которые вышли все разом на улицу не оставив хотя бы одного в засаде за бетонной стеной? Да они затвор не успели передернуть, как оказались в положении лежа, нюхать землю

Вертушка поспела вовремя.

Сага о штабных генералах и их помощниках

В батальон, где служил Веткин и Улькин приехал с инспекторской проверкой из штаба полка подполковник Делибов. Костя штабных и свадебных генералов их подручных не любил, хотя и понимал, что отличный штабной  офицер, хорошо ориентирующийся в боевой обстановке целого полка иной раз  стоит. Но, когда штабные генералы по пьянке не смогли разобраться в операции в Пинском ущелье – кто есть кто, и наши погранцы  и спецгруппа Барсов трое суток стреляли друг в друга, то, какое может быть  к ним штабникам уважение?

- Наши ребята стреляли из-за разгильдяйства  и неразберихи штабников в друг друга и убивали  свой своего. Что у наших, что у боевиков -  форма камуфляжная, выглядит одинаково. «Поди, разберись», - сетовал Улькин, объясняя Веткину, откуда у него такая ненависть к кабинетным генералам.

- А тут ещё этот подпол прикатил…

- Что, что? – переспросил Боря Костю. – Какой такой подпол?

- А разве ты никогда слова такого не слышал? – усмехнулся Улькин. – Подпол – это сокращенное звание подполковника. А я  о подполе Делибове толкую. Поменять бы в его фамилии местами буквы «б» и «л» и тогда бы она полностью соответствовала сути  владельца этой новой фамилии – Дебилов.  Вот это инспектор – подпольщик, подпол Делибов мне жутко не нравится. На огневые позиции ни ногой, сидит себе здесь сиднем, ряшку наедает, не вылазя  из кухни и из столовой день-деньской. А от нас только сведения чуть ли не по каждому часу, проведенному им в нашем  батальоне, о боевых действиях собирает.  Привыкли черти загребать жар чужими руками. Из нас боевых офицеров писарей хочет сделать.

- Ну, что ты кипятишься, Костя? Попытался осадить своего командира Веткин. – Ты дай ему сводку, а пусть его писари талмуды  настрочат.

- Они настрочат, проверять не станут. Такие подполы, как Дебилов,  я слышал, в ведомости о своих выходах на боевое задание в феврале месяце себе по 31 февраля табель закрыли. Вот хохма была! В феврале 28 дней, ну в високосный раз в четыре  года 29 дней бывает, а они 31 февраля на боевом дежурстве побывать умудрились. От своей ненасытной жадности такое придумали. Ведь за боевые дежурства-то зарплата в несколько раз  возрастает. Денег всё хотят побольше получить.

- Я слышал, что скоро его командировка закачивается? – встрял с вопросом Боря, чтобы сбить накал страстей Улькина.

- Вот по этому поводу я к тебе и пришел, - кивнул в знак согласия головой Костя, что Боря прав, - уезжает скоро подпол. «Корова», вертолет МИ-26, которая на борт до 40 человек может взять только что ушла. А другие летчики вылетать в горы побаиваются. Чехи в «зеленке» скрываются. Засели в ней крепко сверху их не выкурить оттуда, поэтому подпол поедет в Уазике в сопровождении нашей группы.

- Почему нашей?

- Да потому, что он выпросил в штабе, чтобы его сопровождали от Шалей до Ханкалы спецназовцы.

Долго ехали в Уазике без приключений. Когда дорогу сжали с обеих сторон  горные прижимы сверху, со склона горы стали постреливать.

- От силы пять-шесть человек, - определил по звуку Костя.

Уазик остановился, каждый из ехавших в нём военнослужащих подыскал укрытие. Чехи вскоре поняли – на испуг не возьмешь, а подойти к автомашине ближе обороняющиеся федералы не дадут. Будешь наглеть – пулю в лоб схлопочешь. Выстрелы сверху со склона прекратились. Посланные два спецназовца в разведку нашли в местах засады только стреляные гильзы. Боевики исчезли.

- Борис, - спохватился Улькин, когда группа  собралась вместе, - ты не видел, куда делся подпол?

- Я видел, -  откликнулся рядовой Васькин. – Подполковник, как только начался обстрел,  под днище Уазика заполз и сидел там тихо, как мышь, пока мы вели перестрелку.

- Подпол спрятался под пол Уазика, -  скривился Костя как от зубной боли. – Вот это достойный пример офицера солдатам. Хорош гусь. Пойду, погляжу. Не навалил ли он со страху в штаны.

Когда Улькин заглянул под Уазик, сразу же отшатнулся от машины. В нос шибанул резкий запах мочи и кала. Его прогноз оказался правильным.

- А ну вылезай, - громко приказал  старший лейтенант Константин  Улькин подполковнику Делибову у которого до сих пор от страха  тряслись губы. – Иди к ручью, прополощи в нем брюки. А то всё сиденье в Уазике твоим специфическим одеколоном провоняет, пропахнет.

Подпол вылез и его жалкий ничтожный вид  трусливого человечишка, пострадавшего  от медвежьей болезни и испачкавшего честь мундира в прямом смысле – надо же, в штаны навалил и написал,  заставил спецназовца отвернуться. Плечи их тряслись от смеха. А рядовой Васькин давился от хохота:

- Гер – рой! Ге… ге… рой… Век бы таких героев не видел.

Только Улькин опять возмутился, увидев кобуру пистолета подполковника наглухо застегнутой:

- Да ты,  охламон, даже отстреливаться  не пытался?! Ну и гад же, ты ползучий! Иди быстрее, застирывай свое дерьмо. Прачка… Ехать надо, пока нас тут опять не обстреляли.

Костя обернулся к Борису и удивился его  мрачному виду.

-  Ты чего такой смурной?

- Мне обидно и стыдно, что я воюю за государство, у которого вот такие командиры, - глухо выдавил из себя  Борис. И добавил: - Пили, ели всё нормально, об…сь все буквально.

Ещё больше помрачнел Веткин, когда приехав через полгода в штаб по поручению Улькина, увидел гладко выбритого, в отглаженном чистеньком нарядном мундире полковника Делибова со звездой Героя России на груди.

Его злобный взгляд затравленного, загнанного в угол волка полковник Делибов перехватил и запомнил. Улькину это события Борис прокомментировал по приезду в подразделение так:

- Когда штабной писарь написал представление о награждении подпола к звезде Героя, он, наверняка, не знал, что будущий Герой  России от страха в штаны написал.

- Я этот твой каламбур, Боря, на всю жизнь запомню, - усмехнулся Улькин.

Никого не впускать и не выпускать

По данным разведки боевики в километрах  пятидесяти от дислокации части Улькина активизировались. Костя со своей спецгруппой  высадился в месте предполагаемого прорыва чехов и оседлал дорогу.  Приказ был: никого не  пропускать в их зону: ни пешими, ни на автомобильном транспорте. В случае неподчинения открывать огонь на поражение. Комбат сказал, что звонили ему и генералы и полковники. Чехи ожидали приезда иностранного, может быть, заморского гостя весьма высокого ранга. Мышь не должна проскочить через заслон спецназовцев Улькина.

Вскоре все в округе боевики знали -  дорога заблокирована. Попытались они бойцов Костика сбросить с перевала. Но обломали зубы. Слишком крепкий орешек оказался, не по зубам. Целый день и две ночи на  дороге не  было движения.

На рассвете третьего дня часовой из секрета услышал звук мотора. Шел он с правой стороны от основной группы, засевшей на клоне. Это ехал Уазик, как сам потом признавался Боря, ступил, сглупил. По радиосвязи доложил в штаб номер машины, предполагаемое количество пассажиров и о странном поведении сидящих в автомобиле. Они, не обращая  на предупредительные выстрелы никакого внимания, не останавливаются, но и сами не отвечают в ответ стрельбой. К тому же одеты не в камуфляжную униформу, а в цивильную одежду.

- Что делать? – спросил Костя у связиста. – Расспроси командира и передай мне его указание. Только быстро. Время не ждет.

- Ты мне скоростные гонки не устраивай, - обиделся связист. – Я  тебе не   курьерский поезд. У тебя уже есть директивные указания от генерала: никого не впускать  и не выпускать. Сам тебе его слова передавал. А если не реагируют на предупредительные сигналы, открывай огонь на поражение – эту часть приказа тоже слышал. Так чего же ты мне голову морочишь – расспроси? Действуй!

Улькин подал условный знак Веткину: стреляй! Борису это только и надо было.  Боевики в предыдущей схватке себе зубы обломали, но и спецназовцам нанесли урон: двух бойцов убили, одного ранили. Костя сам продиктовал радисту: «Сообщи в штаб: «У нас потери – два двухсотых  и один – трехсотый». Пулемет мерно заработал, и вся обойма была выпущена в Уазик. Машина вильнула два раза на дороге и ткнулась капотом в придорожный  валун. Костя послал Васькина посмотреть тела, есть ли хоть какие-то документы. У одного в кармане рядовой Васькин обнаружил удостоверение:

- Вроде как глава администрации района, - испуганно доложил он Улькину. – Вляпались мы по самое некуда.

- Да я всё по инструкции сделал, - пожал плечами Костя. – Да и приказ генерала по радиосвязи подтвердили.

- Всё-таки давай закопаем тела у дороги, - предложил Улькину Борис. – А Уазик сожжем.

- Нет, - покачал головой Константин, - я уже доложил и указал все данные машины. Смысла не имеет скрывать теперь улики. Только усугубим ситуацию. Будто бы мы в чём-то виноваты. Война есть война. Не сориентировались  гражданские и по своей глупости погибли. А может быть, пьяные были?  Комиссия разберется.

Но комиссию группа не дождалась. Поступила новая команда – переместиться в новый квадрат, где могут появиться боевики. Тем более, что возможно они и спровоцировали заезд Уазика с гражданскими лицами в зону обстрела. Хотя и боевики бывает днем в гражданской одежде ходят, а ночью в камуфляж «наряжаются». Пока документы не проверишь, не разберешься. Да и  документы чехи очень часто  используют поддельные. В любом случае засада  спецназовцев рассекречена.

Засекли на другом перевале. Прихватили на этот раз и АГС – автоматический гранатомет станковый. Когда попрут на малочисленную группу чехи, имеющие всегда численное преимущество, то гранатомет может хорошо помочь и отбить атаку  боевиков им будет попроще.

Веткину показалось, что он не войне. Вокруг тихо, спокойно. Заунывное пение сверчков или, как их там – цикад, не в счет. Их стрекот только подчеркивает тишину. Звездное небо как будто рядом, на вершине горы  прилегло, но вдруг… Борис встрепенулся. Он услышал около АГС характерные звуки выстрела из пистолета Макарова: «Тутс…  тутс… тутс». Со звуком первого  выстрела слился голос Васькина, охранявшего станковый гранатомет: «Напали на меня».

Улькин после  первого же выстрела направил на него вспышку винтовки с оптическим прицелом ночного видения и нажал спусковой крючок.

- Алла..  – прозвучало в ответ во мгле. Костя понял, что не промазал и хотел выстрелить ещё раз, но, увидев, как  мелькнула тень гибкого тела Бориса, бросившегося на помощь Васькину, опустил ствол.

Через минута две Веткин уже скрутил руки раненого боевика. Он был во всем черном, чтобы ночью было трудно разглядеть. Даже на голову натянул округлую черную маску с узкими щелями, вырезанными для глаз.

- Ниндзя, да и только, - покачал головой Костя и спросил Борю, - куда я его ранил? 

- В бедро, - ответил Борис. – Почти в самый пах. Жить будет, но женщину вряд ли захочет.

- Пристрели ты его и дело с концом, - вставил свое слово в общий разговор Васькин. – Он мне плечо прострелил, а если бы Борька не подоспел, то мне хана была. Убил бы чех меня и гранатомет  подорвал бы.

- Нельзя. У нас комбат, как сказал бы, будь он жив, самбо, шибко правильный, - покачал головой Улькин. – Я ему доложил,  и он приказал  - везите пленного  в штаб. Вертушка сейчас придет.

А боевик забузил, просил развязать руки  и оскорблял всех подряд:

- Шакалы, псы! Привезете вы меня в штаб, а я на другой же день в расположении вашей части появлюсь и буду точно знать, кому же мне горло нужно перерезать. Любой ваш поганый полкаш взятку у меня возьмет и выпустит. Все вы твари продажные. А тебе литёха глотку перережу первому.

В вертушке Улькин разрешил Борису развязать руки «ниндзе».  Боевик лежал  на полу и подрагивал телом от вибрации вертолетного корпуса. Неожиданно послышались звуки похожие на плач. Веткину даже стало жаль чеха. В очень уж болезненное место попала пуля. Но боевик не плакал, а смеялся.

Костя и Боря переглянулись.

- Это  он укололся или понюхал наркотика. Наркоман, - пояснил Улькин Веткину, а боевику скомандовал отрывисто и чётко: - Молчать, падаль!

- Вы мне рот не затыкайте, а слушайте всё, что я о вас думаю. Вы же ничего не можете со мной сделать. Сами говорили, что комбат приказал меня доставить в штаб. Вот и исполняйте его приказание, трусливые шакалы! – Боевик закашлялся, а потом снова  безумно захохотал.

У Улькина всё кипело, бурлило внутри. Это Борис увидел сразу, но поразился выдержке «литёхи». Костя, подавив гнев,   с невозмутимым выражением лица спросил:

- Радуешься? Считаешь себя великим воином и думаешь, что тебя твой аллах заберет сразу же после твоей смерти на небеса? Ничего подобного я сейчас разрешу вдоволь повеселиться. Отправлю тебя не на небеса, а на землю. Без парашютика.

Константин рывком отворил люк, в который десантники при случае необходимости могли выпрыгнуть из вертолёта с парашютом, схватил «ниндзя» за шкирку, вытолкнул его наружу, на прощание сказав: «Лети, голубь ты наш сизокрылый, с черным оперением».

- А как же приказ комбата? – тихонько  произнес Борис.

- А, что я мог поделать, если боевик решил покончить с собой и выбросился сам в люк? Или ты  считаешь, что всё произошло по-другому?  -  забросал вопросами Веткина Улькин. – Можешь меня по прибытию заложить…

- Да ты что старлей? Если бы нас чехи взяли в плен, всю нашу группу и поставили бы условие: «Мы отрежем голову одному из вас, который согласится на это добровольно, тогда других отпустим живыми». А ты бы приказал мне: «Борис, придется тебе спасти  наши жизни. Пусть тебе они отрежут голову», то я ни сколько бы ни  колеблясь, пошел бы на заклание. А ты – заложить!

Продолжение саги о генералах

Генерал  вызвал к себе полкаша Делибова на разбор «полетов».  Хотя полковника и называли за глаза не Делибовым, но не таким уж он идиотом и был, как все считали. Делибов был хитер, изворотлив, льстив и беспринципен. Благодаря этому неблагородному набору деловых качеств полковник и стал настоящим полковником -  на каждом погоне, прочно закрепленных   на плечах, было по два просвета и по три крупных  звезды, какие бывают только у старших офицеров. Да, три звезды  бывают только у самого старшего из старших офицеров – уголовника. Дальше идут звезды ещё крупнее, но крупные звезды скатываются уже на другую категорию военноначальников.  Их зовут генералами.

Вот полковник Делибов, собираясь на прием к генералу и не стал надевать парадную форму со звездой Героя России на груди, а влез в будничную, неброскую камуфляжку, убрал спесивое выражение с лица и, когда оно стало серым и невзрачным,  вошел в генеральский кабинет.

Генерал указал сразу место, где должен быть Делибов. Для каждого есть свое место. Полковник на указанный стул  и сел. На самый его уголочек, на самый краешек стула, он знал, как сидеть.  Развалившись, вальяжно на кресле или стуле в генеральском кабинете – верх неприличия. А хозяин кабинета, грозно сдвинув брови, медленно заговорил, произнося слова в растяжку, как бы размышляя над каждым произнесенным словом, а может быть, и звуком:

- Мне рассказали про историю, происшедшую в группе спецназа старшего лейтенанта  Улькина. Очень дурно пахнет…

У Делибова захолонуло сердце, перехватило дух, глаза полезли из орбит, а мурашки, наоборот, по коже побежали, и он лихорадочно думая: « Когда в штаны навалишь,  всегда дурно пахнет. Неужели  этот негодяй Улькин доложил генералу о моем конфузе». И всё-таки выдавил из себя невразумительное:

- Это у меня получилось нечаянно, самопроизвольно…

Но генерал даже и не знал о тех трагикомических событиях, которые произошли при перестрелке спецгруппы Константина с боевиками. Генерал опасался, что отдав жесткий приказ, который старлей исполнил беспрекословно  и расстрелял машину главы администрации, не подчинившуюся требованию Улькина – остановиться, уложив насмерть всех пассажиров и главу, ему придется отвечать за гибель гражданских лиц. Этот случай дурно пах для самого генерала и он недовольно поморщившись, что еще больше напугала полковника, сказал:

- Причём тут ты? И эти   твои слюнтяйские оправдания: нечаянно, самопроизвольно…  Отдал приказ  я, а ты его только передал через связистов  - не слушаются предупреждения, то вести огонь на поражение. Теперь надо бы с Улькиным поговорить, найти доказательства его невиновности и аргументы объяснения приемлемые для местного населения. Что ты об этом думаешь, полковник?

Полковник, услышав слова сомнения генерала, расцвел, и из его рта полилась речь бальзамом капавшая на разболевшееся сердце военачальника, из-за ожидания расплаты  за свое  неспешное или непродуманное решение.

- Ваш приказ я ещё не отправлял наверх, - сказал полковник, пальцем показывая на потолок. – Может быть, это был вообще не приказ, а проект приказа? Но не подписанный вами проект приказа, пусть и устно согласованный  без вашей подписи не имеют  никакой силы. Улькин же вздорный, самоуверенный человек. Неизвестно, вообще, каким образом  он оказался в том самом месте, где по дороге  должен  был проезжать глава администрации района. Может быть, его разведчики что-то напутали и, получив, ложные сведения о провокации боевиков на этом перевале, старший  лейтенант  сам проявил ненужную инициативу и, желая заслужить дешевую славу, помчался в тот квадрат, координаты которого, как дезинформацию подкинули разведке спецназа боевики?

- А ты, Делибов… - генерал замялся, он хотел сказать резко – «подлец», но вовремя  для себя осекся и вслух произнес,  – молодец!

Не солидно  как-то называть подлецом человека, который творит ложь тебе же во благо. Притом учесть характеристику Улькина, данную тем Делибовым, что старший  лейтенант вздорный  и самоуверенный человек.

- Рад стараться!  - выдохнул радостно после  генеральской похвалы «молодец» полковник. После выдоха сделала вдох, и он  готов  был выдохнуть лестное обращение: «Ваше благородие» или «Высокородие», но засмущался и просто добавил к своему ретивому «Рад стараться!» опять очень деловое предложение:

- Приказ с вашей подписью я уничтожу, а военной прокуратуре дам указание на Улькина  завести уголовное дело за самоуправство и превышение своих полномочий.

Теперь генерал коротко выдохнул: «Действуй!».

В группе спецназа неприятную весточку о заведенном на Улькина уголовном деле встретили с пониманием. Борис, почесав лоб, сказал, попав прямо в точку:

- Это псевдо герой наседке в отместку делает пакости.

А Константин в панику не пустился:

- Что же вы хотите ждать от человека, который облажался по самые уши. Там же всегда стараются обгадить другого, чистенького. Пусть и от других их дерьмом будет пахнуть. А наше дело правое, мы победим. Знаете, что Самбо вернулся. Он не погиб, а его раненого взяли в плен чехи. Самбо – метис, его за своего и приняли. Не стали торопиться с расстрелом или иезуитской казнью. Сержант же наш – парень не промах, улучил момент и сбежал.

-  Ну, как тебя чеченцы  встретили? – спросил Самбо Борис Веткин.

- А, что чеченцы?  Я их уважаю, - ответил старший сержант. – Чеченцы настоящие воины. У них маленькая по территории страна, но они готовы биться за свою малую родину насмерть. Мы ведь и боевиков-то называем не чеченцы, а чехи.  И все, что есть негативного в этом слове – чехи, то вносят его наемники: ваххабиты, прибалты, украинские националисты. Вот они-то и проявляют жестокость больше, чем чеченцы. А хуже даже наемников наши подлецы – русские.

- Ну, ты Самбо, и даешь? С каких это пор? Это ты, бурят, и русский?

- А кто же я? – спросил Бориса сержант и сам же, ответил. -  Я – русский! Я русским всегда был. Со мной в плену был контрактник, который воевал в Афгане – Паша Селин.  Павел удивлялся одному, что «афганцы» не делили на русских, киргизов, чеченцев. Они были все – воинское братство. Так  почему же чеченский летчик, генерал, Герой Советского Союза Дудаев, взял и направил чеченский народ на Россию? Этого Пашка никак не мог понять.

- Да потому, что другой генерал Павел Грачев обещал царю Борису за неделю покончить с мятежной Чечней, - объяснил буряту Улькин. – Но фига с два – не тут-то было… Ччеенцы-то не очень, и хотели воевать. Так тейп   Дудаева выгнал с гор всех чеченцев с других тейпов и направил против русских казаков, да и обычных гражданских русских, которые несколько веков жили бок обок с чеченцами. Стали насиловать женщин, убивать и грабить мужчин. Началась гражданская война, а её остановить невозможно. В каждой семье есть погибшие. И в сердцах, оставшихся в живых только одно чувство: месть, месть, месть. Женщин не только насиловали, сами женщины с Литва, например, были снайперами и убивали офицеров-десантников, сначала хорошо поиздевавшись: стреляли в руки, ноги, в пах, а потом уж убивали насмерть. Я видел, как пойманную снайпершу, так и в Древней Руси это делали, привязали за ноги, не к коням, разумеется, а к БТРам и разорвали её на части.

- Но по Корану нельзя убивать невиновных, а какой же, Аллах Акбар, если льется кровь неповинных людей? – озадачил Константина  Самбо.

Но Улькин подумав, всё же, нашелся, что ответить:

- так кто же теперь из мусульман на войне по Корану живет? Когда ваххабиты извратили его смысл. А каков поп, таков и приход.

Последний бой он трудный самый

- Вот  ты сказал царь Борис, - не мог успокоиться Самбо. – Мне Селин  рассказывал, что все короли Европы, снаряжая в крестовый поход к гробу Господню, своих ландскнехтов, наемных солдат, выплачивали им жалование за первые два-три месяца похода, а потом наемники должны были содержать самих себя за счет военной добычи – трофеев.  Проще говоря, средневековые короли  заставляли или, лучше сказать, принуждали своих ландскнехтов мародерствовать. А в конце двадцатого века новейшей современной истории возмущался Павел Селин, рассказывая мне об этом, царь Борис вынуждал, не выплачивая денежное довольствие военнослужащим, превратиться им в мародеров. Павел, когда узнал, что «военные трофеи» ходят собирать солдаты из их подразделения, во вторник второе, в среду третье…, сгоряча чуть ли не пристрелил командира отделения за мародерство. Потом, поняв безысходность ситуации, смотрел на это сквозь пальцы.

- Самбо, ты, чего это грязью-то наших солдат поливаешь? – взорвался Улькин. – Да я бы за подобное не чуть ли, а точно мародера шлепнул. И рука бы не дрогнула.

- Э, как ты разгорячился, Костик, - покачал головой сержант. – Сейчас не 1996 год, когда почти всей России зарплату по полгода не платили из-за шоковой терапии, а конец 200-го.  Ситуация-то  изменилась. А за грязь, скажу я тебе, то грязь тоже разная: одна с навозом перемешена, а другая грязь – лечебная.  И рассказываю про грязь случившегося мародерства в прошлом, чтобы она в настоящее время к нам не прилипала. Кто-то из наших, возможно, я ещё повторяю, а не утверждаю – возможно,  и подвергся бы соблазну снять с убитого золотое колечко, но зная, что ты за этот поступок точно пристрелишь его, не трогает золото. Да и Бориса Веткина золотым называют, потому что он драгметалл в кубышку не складывает.

Их спор прервал возглас посыльного:

- Старшего лейтенанта Улькина к комбату.

Комбат был озабочен, но виду, что волнуется не подавал. Вводную задания он сделал за 3 минуты:

- Офицерский спецназ «Солнышко» разгромил  учебно-тренировочный лагерь боевиков в горах. Взорвешь склады с боеприпасами и с оружием. Они двигаются сейчас к другому схрону. Ты Улькин,  с двумя группами по двенадцать бойцов в каждой должен выдвинуться вот сюда, - комбат на карте показал квадрат в котором  через два,  два с половиной часа должны оказаться спецназовцы Кости.  – Их по данным воздушной разведки около 160-180 человек. До них около 50 километров. Вертолетов пока нет, на боевом задании, доберетесь своим ходом.

- Мы что марафонцы, что ли? – разозлился  Константин на комбата. - за два с половиной часа пешим ходом добраться до места? Добежать пятьдесят километров? И как вы предлагаете нам разгромить около двухсот боевиков, имея в строю 24 спецназовца?

- Не пешком, а на броне доедете. Может быть, тебе за этот «суворовский переход» только не в Альпах, а на Кавказе уголовное дело закроют, учитывая и прошлые и сегодняшние заслуги, - пояснил комбат.

- Да, ладно, я, - отмахнулся Костя от доводов командира. – У меня Борис Веткин после завтра должен демобилизоваться. А если он за три дня до дембеля погибнет? Я же себе этого никогда не прощу, - гнул свое Костя.

- Ну, нет у меня больше никого, кроме вас, - развел бессильно руками комбат.  – У Бориса уже есть одна медаль, поэтому, если выживет, орден мужества получит.

- А если погибнет?   На кой ему нужен будет  это орден Мужества посмертно-то…

Комбат, опустив голову, долго молчал, а потом тихо сказал:

- С Богом, сынки. Другого решения нет.

Константин затратил времени на разъяснения спецназовцам задачи ещё меньше.

- Через два с половиной часа будем на перевале. Чехов человек сто двадцать, - соврал Улькин. – Будем использовать эффект неожиданности. Одна группа зайдет к боевикам в тыл, а другая встретит с фронта. Применим их же тактику ведения боя. По команде нападаем на них одновременно и будем бить чехов беспощадно и в хвост и в гриву.  Другого варианта у нас нет: или грудь в крестах, или голова в кустах. Ввяжемся в бой, а чуть попозже комбат обещал нам десантуру подослать на вертушках.

Бой был скоротечным. Боря установил пулемет Печенегова на сопки и его «сотки» «Печенег» выплевывал мгновенно, как будто семечки лузгал гильзы, сплевывал их на каменистую  почву горного склона.

Чехи огрызались яростно, и одна их пуля перебили левую сошку пулемета:

- Сантиметров  пятнадцать-двадцать выше и моя голова разлетелась  бы на части, как арбузные корки по сторонам, - мелькнуло в голове у Бориса.

Из-за того, что нельзя было отступить, с тыла так же рокотали пулеметы, в рядах боевиков появилась суматоха, и смятение не позволяло им более точно отстреливаться.

Десантники довершили разгром банды.

Эпилог

- Так  чем же закончилась ваша история? – спросил Михаил Котов Борю Веткина.

- Как видите я жив остался. Да война-то продолжается.

- Я не об этом. Это само собой, разумеется, и я рад вас видеть живым и невредимым, - заволновался Миша. – Представили ли вас к награде – ордену Мужества, сняли ли обвинение с Улькина, закрыли ли на него уголовное дело?

- Орден Мужества получил комбат. Так он хоть получил его заслуженно. А вот за что штабисты Дебилова наградили орденом Мужества – ума не приложу? Хотя деньги идут к деньгам, ордена к орденам. Я награжден за эту удачную операцию: поговаривали офицеры, что полевого командира боевиков – Умара мы ухлопали в том бою, медалью «За боевую доблесть» II  степени. Улькина судили, назначили условный срок наказания. Но охота на настоящих, а не таких как Дебилов героев продолжается. Слышали, полковника Буданова убили. Не понять кто: то ли кровная месть, то ли, по телику выдвигают версию, что это работа спецслужб, каких именно не называют, а может быть, провокация каких-то третьих  сил. Поэтому я и говорю, что война продолжается, а настоящий герой Улькин, отстаивавший целостность России,  вынужден  носить позорное клеймо убийцы.   А настоящие убийцы полковника Буданова ходят на свободе. Вот что написал по этому поводу мой товарищ, он назвал стихотворение «Волкодав».

Шавки нашли волкодава

В городе и на цепи

Этой породе шакалов

Спать не давали клыки.

В честном  бою не осилить

Страшен полкана оскал

Помнят, когда за Россию

Он их на фантики рвал.

Но оболгали с позором

Бросили «шкуру» во двор

Жалко скуля у забора:

«Вот он, насильник и вор».

Будка, отсидка, намордник

От либералов отцов

Доблестной службы невольник

И потрошитель волков.

Выла на радостях стая

В узком кругу на луну

На волкодава бросая

Взгляды, глотая слюну.

Но, потеряв все попытки,

Даже возможность склонить

Не открывая калитки

Подло решили убить.

Праведный путь мироздания

Не изменить, не сломать.

Просто имея сознание

Надо его не менять.

Если меня бы спросили

Я отвечаю как есть

Быть волкодавом России

Это особая честь.            "Овод"