БЕЛАРУСЬ – ПАРТИЗАНСКАЯ РЕСПУБЛИКА

Роман

Посвящается всем участникам Великой Отечественной войны: воинам Красной и Советской Армии, партизанам, труженикам тыла и мирному населению в зоне фашистской оккупации.

Эпиграф:

Меня позвал, сказал устало «Укрой-ка ноги мне, сынок!» И я поправил одеяло Хоть знал, что нет обеих ног. Нет ног с войны, а для солдата Нет слов: юг, север и восток Они его вели на запад, Он не искал других дорог. Вдруг взрыв расцвел кровавым маком. И ему снится часто сон, Что снова он идет в атаку И поднимает батальон… Вот он в бреду мне шепчет снова: Укрой-ка ноги мне, сынок. Он в новый бой идти готовый… …Забыв, что нет обеих ног.

ПРОРЫВ

Глава первая

Детство закончилось, не начавшись

В пять лет Галя Антипович поняла, что мир состоит не только из ласковых и доброжелательных людей: родителей, сестер и брата, но и из жестоких и злых, как собаки, людей, и непримиримых к слабым ребятишкам собак, так похожих своей беспощадностью на людей.

Галинка, как то случайно, забрела по улице далеко-далеко. И, как ей показалось, заблудилась. Она сжимала в кулачке глиняную свистульку и вспомнила, что говорил, посмеиваясь, отец:

-Ты, Галюня, если заблудишься, то только свистни мне, и я появлюсь перед тобой как «сивка-бурка, вещая ковурка, как лист перед травой».

Галя, готова была зареветь, но воспоминание окрылила ее и она попыталась свистнуть. Но вместо длинной трели свистка из него вырывалось, какое то шипение, или звуки, похожие на хрюканье свиней: хр-р, хр-р. Из калитки вышел мальчишка с кудлатыми волосами, выгоревшими за лето на солнце, и их цвет походил на солому. Он был ровесником Гале, но намного выше девочки, крупнее и сильнее.

-Дай ка мне свистульку, малявка, я покажу тебе как надо правильно свистеть.

-Я не малявка, а зовут меня Галя – рассердилась на грубость мальчишки девочка. – А свистульку я тебе не дам. Папа предупредил, что ее могут отобрать мальчишки, и приказал мне игрушку из рук не выпускать.

-Ты что, как маленькая, вцепилась в игрушку? – ответил пацан – Давай познакомимся: Меня зовут Петя. Я только свистну и отдам тебе.

- На, бери - протянула игрушку Галя новому знакомому.

Петька держал в руках опасную бритву, видимо что-то отрезал во дворе или стругал деревяшки. Он сложил лезвие, что оно спряталось в щель пластмассовой или костяной ручки и убрал опасную бритву в карман штанов. Затем, боясь, что девчонка может передумать цепко захапал пальцами свистульку и спрятал ее в другой карман. А потом, приплясывая, стал корчить рожи и запел:

- Обманули дурака на четыре кулака.

- Ты сам, дурак, – возмутилась Галя – отдай мне игрушку.

Она протянула к нему ручонки, но он оттолкнул ее в сторону. Галя чуть ли не упала, но, кое-как удержалась на ногах и вцепилась в карман Петьки, пытаясь достать свистульку:

- Отдай, бесстыжий, отдай игрушку. Петя хотел разжать пальцы Гали и оттолкнуть ее от себя. Но девочка вцепилась в материю штанов мертвой хваткой. Тогда он схватил Галю за плечи и, что есть силы, пихнул ее в сторону.

Толчок был силен, но и девочка не сдавалась и крепко держалась за ткань кармана. Петька, собравшись с силами, толкнул настырную девчонку еще несколько раз, но она вцепилась в него, как клещ.

Это в конец разозлило мальчишку. Он выхватил из другого кармана штанов опасную бритву, раскрыл лезвие, и его острием полоснул Галю по руке, которой она вцепилась в него.

Брызнула яркая, алая кровь. Галя тоненько взвизгнула от боли, отпустила Петьку, разжав пальцы. А из ранки на запястье стекали капельки крови и, сворачиваясь в шарики, тонули в придорожной пыли.

Галя зажала рану другой рукой, развернулась в сторону, с которой пошла на эту улицу и побежала домой. Через два года они встретились с Петькой в школе, когда пошли в первый класс.

Учительница хотела посадить их вместе за одну парту, но Галя, взглянув на белую полоску шрама на загорелой руке, на отрез, отказалась садиться за парту рядом с Петей. Учительница оказалась настоящим педагогом и хорошим психологом. Она не стала настаивать на своем предложении и пересадила Галю Антипович на другую парту.

Но до поступления в школу у Гали произошло еще одно событие, которое оставило глубокий след в ее жизни. На нее из подворотни выскочила собака. Галя испугалась лохматой овчарки и побежала. В несколько прыжков собака настигла убегающую девочку, сбила ее, громко рыча широкой грудью на землю. Галя молча лежала в пыли на дороге и чувствовала на шее горячее дыхание овчарки, а потом и влагу капающей ей за шиворот капелек слюны.

Хозяин собаки вовремя спохватился и громко крикнул ей, когда овчарка бросилась бежать за девочкой.

- Трезор, не трогай, не смей, фу! Потому–то Трезор, сбив Галю с ног, не покусал ее. Но напугал до смерти. Галя, любившая гулять на улице, теперь из своей калитки носа не высовывала. Отец ее расспросил – почему дочь стала затворницей. И в тот же день, взяв Галю за руку, пошел сам с дочерью на прогулку.

- Ты, Галюша, никогда никого и ничего не бойся! – говорил Григорий Антипович. – У страха глаза велики. Кто теряет голову от страха, тот быстрее и погибает, Потому что растеряется и делает ошибку за ошибкой, а ситуация только усугубляется. Я на войне с германцами усвоил одну истину: смелого пуля боится, смелого штык не берет.., но не забывал и про вторую. По–дурацки погибнуть – невелика заслуга. И нельзя надеяться на авось: или грудь в крестах, или голова в кустах. Я георгиевский кавалер, но попусту свою грудь под пули не подставлял.

В это время из двора дома выскочила собака и громко залаяла на проходящих. Галя сжалась в комочек и прижалась к папиной ноге. Но он тихонько сказал:

- Спокойно, доченька, спокойно. Запомни, я рядом с тобой и тебя в обиду не дам! Выпрямись, иди независимо и гордо, на собаку не оборачивайся. Собака лает, а караван идет своей дорогой.

Галя закрыла глаза, чтобы не видеть собаку. Она бы зажала ладошками и уши, чтобы не слышать пса, но отец крепко держал ее ручку в своей руке. И зажимать одной рукой ухо становилось бессмысленно. Поэтому лай, которым захлебывалась собака в дикой злобе, все равно бы Галя слышала. Она решила твердо. Что испытание, которое устроил ей отец, она выдержит.

Такие прогулки по селу, под брехню цепных псов и под лай без привязных собак. Продолжались недели две – три. Потом, успокоившаяся Галя сказала отцу:

- Папочка, я собак не боюсь. Можешь не водить меня за ручку по селу, как маленькую. Мне уже самой стало стыдно бояться собачек. Да и они перестали на меня бросаться. Наверно, привыкли ко мне.

- Доченька, - кивнул отец Гале, - ты уже перестала быть маленькой. За каких-то несколько дней ты у меня на глазах выросла. Чрезвычайные обстоятельства слабого человека делают трусом, а сильный становится храбрецом. С тобой бы на фронте я пошел бы в разведку. Да только женщин, а тем более (тут Григорий замялся, у него чуть ли не сорвалось с языка слово – маленьких) девочек на фронт не посылают.

- А помнишь, папа, возразила Галя, – ты рассказывал, что тетеньки перевязывают раненых в бою солдат, смазывают йодом раны?

- Да, дочь, - согласился с доводами Гали Григорий, - только госпиталь, где лечат солдат, находится в тылу. А на линии огня раненых выносят санитары-мужчины. Не женское это дело война. Думаю, что тебе-то воевать, никогда не придется. И, слава Богу. Хватит, что я повоевал. Для нашей семьи этого довольно. Остался я живой, в плен не попал, газом немцы не отравили.

- Папа, неужели вас немцы газом травили?

- Да, доченька, это было около развалин местечка Сморгонь. Оно знаменито тем, что отсюда бежал Наполеон, передав командование Мюрату. Наступила ночь, тишина, выстрелов не слышно. Вдруг слышу топот ног. Выскочил из землянки и сладкая удушливая волна заставила меня поперхнуться. Слышу, рядом офицер закричал: «Газы» и стал одевать противогаз. Противогаза у меня нет. Я вытащил из кармана марлевую повязку и закрыл ею рот и нос. Поручик не растерялся и зажег приготовленный ранее хворост и руками машет солдатам, у которых лица в марлевых масках, приглашая к костру: «Давай, давай, идите все ко мне к костру!».

Григорий поперхнулся и закашлялся от горьких воспоминаний, но Галя стала теребить его за рукав:

- Папочка, а что же было дальше?

Отец встряхнул головой, как бы отгоняя грусть, и продолжил:

- У костра стало легче. Огонь и тепло, идущие от костра поднимают газы вверх. Они проходят над головами, не задевая нас. Поручик увидел в бинокль немцев, выпускающих газ из баллона. Приказал открыть огонь. Мы все стреляли по указанной цели. Услышали звук рожка. Это немцы не выдержали плотного винтовочного и пулеметного огня и сыграли отбой. Скрылись в своих окопах.

- Так вы все и спаслись?

- Нет, доченька! Я побрел, когда отдышался вслед за офицером в лазарет, и увидел, что вдоль тропинки пожухла, пожелтела трава, а на тропке и около нее лежат пару сотен дохлых воробьев. На позициях остались тоже мертвые солдаты. У них не оказалось такого храброго и умелого поручика. За этот бой мне и вручили солдатский Георгиевский крест. Офицер видел, как я из винтовки уложил половину расчета немцев – отравителей. А у костра сказал мне: «Григорий Антипович, своей снайперской меткостью ты сорвал газовую атаку германцев. Буду ходатайствовать о представлении тебя к награде.

- Папочка, раз у вас были такие хорошие командиры, почему же мы так и не победили быстро немцев?

- Кто из офицеров всю войну просидел в окопах, тех нельзя в чем-то упрекнуть. А в штабах царила такая неразбериха и было такое головотяпство, что бывало диву давался и зубами скрипел. Нашу роту ночью подняли по тревоге. Мы должны были своим наступлением выбить немцев из первой линии обороны и закрепиться в их окопах. Командир роты повел нас на немецкие укрепления с наганом в руке первым, предупредив о тишине: «Котелками не бренчать, не разговаривать, шагать тихо, осторожно». Но наш маневр противник заметил, и открыли шквальный огонь, но мы уже были у заграждений из колючей проволоки. Стали ножницами пластать колючку. Вдруг ротный получает команду: «Отступить на прежние позиции». Я не шепчу, а кричу ему в ухо: «Еще один бросок и мы в окопах. А немцы боятся рукопашной схватки. И путь к окопам мы уже освободили. Проволоку перерезали». Он головой качает и орет мне в ухо: «Нельзя! Приказ есть приказ».

- И вы отступили?

- Да, доченька, отступили. Командир полка какой-то князь, похвалил командира роты: «Голубчик, я очень доволен действием вашей роты!». Ротный был не робкого десятка, и ответил довольно дерзко: «А я очень не доволен. Мы могли бы прорвать оборону противника, а нам дали приказ об отступлении!».

- Князь отругал вашего командира?

- Нет, доченька, не отругал, а сказал, что это была демонстрация наступления, отвлекающий маневр. Наступление шло на другом фронте, да вот беда, то наступление захлебнулось и немцы переколотили наших солдатиков. А мы ведь были в десяти шагах от победы, а нас заставили отступить.

После этого разговора Галя долго молчала. Отец, разволновавшись, после воспоминаний о Первой мировой войне, замкнулся в себе и ходил мрачнее тучи. А заговорить с папой в таком состоянии ей не хотелось. Первым перестал играть в молчанку Григорий:

- Ты что, дочь, ходишь горем убитая – бука – букой? – спросил Галю отец.

- Да я хотела узнать, сама увидеть, как ты метко стреляешь – отозвалась она.

- У меня ружье всегда наготове – улыбнулся, наконец-то Григорий. – Выбирай цель.

- Да вон там, на ветке березы сидит ворона, стрельни по ней. Узнаю твою меткость.

Григорий Антипович вынес из дома ружье, вскинул его ни изготовку и, почти не целясь, выстрелил в ворону. Она встрепенулась, будто собралась взлететь с ветки и избежать, уйти от прицельного выстрела, но это была только попытка. Ворона камнем рухнула вниз, задевая при падении за гибкие ветви березы, и они, будто поняв в чем дело, прощально помахали в след падающей на землю подстреленной птице.

У Гали на лице за несколько секунд падения вороны, смешалось множество эмоциональных выражений: радость и гордость за меткий отцовский выстрел, жалость за гибель ни в чем неповинной вороны и злость на себя за глупую прихоть и просьбу к отцу. Она бросилась к упавшей на землю тушке птицы, вытирая кулачками брызнувшие из глаз слезы.

Неловко чувствовал и Григорий. Он стоял молча. Но про себя бранился на себя: - Старый пень, не зря говорят, что разум у старого, что у малого. Надо было самому выбрать не живую мишень, а любую другую цель: пустую бутылку, листок бумаги, а я послушался малышку. А она вон как убивается, а поправить уже ничего нельзя.

Враг народа

В начале тридцатых годов коллективизация сельскохозяйств на селе докатилась и до деревеньки Аксенти Чашникского района Витебской области.

Григорий был крепким хозяином. Он не был зажиточным крестьянином, или как называли таких, кулаком, но считался середняком. Антиповича уважали односельчане за его трудолюбие, хозяйскую хватку и сметку. Он строил большой дом – пятистенок. В одной половине уже жила его семья: он с женой, старшая дочь Галя, еще трое, ее младших сестер, и братишка. То есть, по всем меркам полная нормальная семья: Семь Я – муж с женой и пятеро ребятишек: семь человек. Над второй половиной дома была поставлена крыша, подшит потолок. Но оконные проемы были без рам и заколочены временно. Не было в нежилой половине дома и полов. Все как в поговорке: «Не сразу Москва строилась». Но Москва – столица гигантской страны и население огромное, и плотники на Руси всегда славились. Некоторые умельцы возводили без единого гвоздя деревянные здания даже очень сложной конфигурации, что до сих пор в Кижах стоят бревенчатые храмы, часовенки и территория, где они построены, считается памятником архитектуры деревянного зодчества.

А в семье Антиповича всего мужиков – то «Отец мой, да я – мужичок с ноготок» младший братишка Гали – хрупкой и светловолосой девочки, мал. Ему не только бревно венца деревянного сруба поднять не по силам, он даже хворостинку оседлать вместо коня и то не всегда поднять может. Пока ребятишки маленькие и в одной половине дома не тесно, а подрастут, то с помощниками-то Григорию Антиповичу достроить дом – раз плюнуть.

Но достроить дом не удалось, а вот поплеваться Григорию долго пришлось. К нему, как к справному хозяину подошли односельчане. Человек восемь – десять и расселись в доме Антиповича по лавкам вдоль стен и на табуретки вокруг стола. Разговор пошел на тему: выгодно ли крестьянину – единоличнику вступить в колхоз (коллективное хозяйство), или стоит подождать, пока уже вступившие в него бедняки своим опытом докажут, что в колхозе трудиться легче и выгоднее, чем одному с семьей на земле горбатиться.

- Артелью-то говорят, Гриша, - сказал Фрол – и батьку можно побить, да надавать тумаков отцу родному, можно семье и без головы остаться. А без руля и ветрил куда же и как двигаться-то?

- А еще бают, - добавил Иван, - что все свое хозяйство нужно будет согнать в один скотный двор, даже курей.

- Да что там курей, - встрял в разговор Леха Вересина – наших баб-то. Жен и то обобщат. Будем мы в постель к своей же законной женушке в очередь записываться. А бабам-то волю ведь тепереча дали, так еще не известно примет она тебя, или же из списка очередников вычеркнет. Может быть, кто-то уже теплее и слаще ее прижимает.

- Не болтай глупости, Леша, - отмахнулся от слов Вересины Григорий. Конечно же, всю живность в колхоз сгонять не будут, Кое-где уже пробовали, да буренки уже привыкли, что доят их каждый день одна и та же хозяйка, и другой все молоко-то и не отдаст. А вот коней, что бы быстро и хорошо вскопать землю обобщают. Содержат в одной конюшне. Конечно бы, надо было бы прислать с района толкового мужика для разъяснения, но где же их толковых на все деревни района наберешь-то.

- Ой, Гриша, - вскочил с лавки Фрол, - приезжали агитировать с района много, а толку-то от этих агитаторов, как с козла молока – никакого. Одни горлопаны.

- Не скажи, Фролушка, - ответил Григорий – это как слушать агитатора. Ты когда зерно соберешь, то лопатой-то на току провяливаешь на ветру, отделяя зерно от плевел. И, слушая агитатора, просеивай его слова через свое сито.

Григорий для наглядности постучал по своему лбу костяшками пальцев и добавил:

- Начадили-то в избе. Хоть топор вешай. Ты, Фрол, рядом с окошком сидишь. Приоткрой-ка створку рамы, пусть весь дым и гарь табака в окно вытянет.

Фрол распахнул окно и увидел проходящего мимо дома Антиповичей своего соседа Николу. С Николаем Фрол не ладил: склочный и мелочный слишком его соседушка. А завистливый – не приведи Господь. Там где за соседа порадоваться можно было, так Микола злобно шипит, как змея подколодная:

- Тьфу, ты – подумал про себя Фрол – и так на сердце камень, не знаешь, куда бедному крестьянину кинуться, тут еще и этот зануда Колька глаза мозолит.

А Николай, увидев сизые клубы табачного дыма, выплывающие из окошка и лицо Фрола в нем, хмыкнул недовольно:

- Накурили-то, накурили – знатно на своей бысластной сходке посидели. Все косточки нам перемыли.

Слово «нам» - резануло слух Фрола. Никола один из первых записался в колхоз, приговаривая:

- Мне в колхоз, все равно, сдавать нечего, и жену не обобществляй – я бобылем хожу.

- Ну, жди очередную каверзу – подумал Фрол и не ошибся. На следующий день арестовали Григория. Стуканул ли Николай кому надо, или слухом земля полнится, но Григория сначала вызвали к следователю.

- Значит, занимаешься агитацией против вступления в колхоз? – спросил следователь Гришу.

- Какая агитация? – возмутился Григорий – Приходили вчера ко мне мужики, у которых крепкое, справное хозяйство, побеседовать за жизнь, только и всего. У многих есть нажитое добро. Оно, может быть и неказистое, но свое. А тут станет в одночасье общественным. Вот у многих и ум стал нараскаряку. Посоветоваться пришли. Знаете же, в стране люди от голода пухнут. Как мухи мрут, а тут возьми да всю свою живность на общественный скотный двор отведи.

- А ты ж что? Председатель сельсовета! – стукнул по столу кулаком следователь. Я тебе покажу кузькину мать как советовать, голову мужикам забивать своими вредными советами.

- Да с меня председатель, как с хворостины тяж – пожал плечами Григорий. – А мужиков не я же к себе приглашал поговорить, а они сами ко мне в гости пришли, поговорить захотели.

- Значит ты шибко умный, раз к тебе за советом мужики бегут? – опять повысил голос раздраженный следователь.

- Я так не говорю, не хвастаюсь – спокойно ответил Антипович – но и глупым себя не считаю.

Следователь повертел в руках протокол допроса и сунул его под нос Григорию

- Вот тут напиши: «С моих слов записано верно» и поставь свою подпись.

Когда следователь открыл папку, чтобы положить протокол, Антипович увидел там всего еще один лист бумаги, где написано объяснение Николая на половине странички.

- Правда говорил Фрол про Николу-склочника он, а теперь вот и доносчиком стал, подумал Григорий, но расстраиваться, особо не стал. Ведь он же ни в чем не виноват.

Но так думал только сам Антипович. На заседании чрезвычайной тройки Гриша убедился, что в своей невиновности он глубоко ошибался. Оказывается он враг народа. Приговор чрезвычайной тройки стал третьим и последним документом в тоненькой папочке дела Григория Антиповича. Но дело было сшито не белыми (как говорят в таких случаях) нитками, а скоросшивателем.

Когда приговор зачитали, у Гриши руки опустились. Его отправляли в ссылку в Вологодскую область на лесоповал сроком на три года. В уме он подводил итоги: три документа в тоненькой папочке дела хватило для чрезвычайной тройки отправить его на три года в ссылку валить лес. А на дворе стоял год тысяча девятьсот тридцать третий – на конце сразу две тройки. Не знал Григорий Антипович, что ему не огорчаться нужно было. А радоваться, что арестовали его именно в 33 году, а не в 1937 году. И что вышел он уже, отбыв срок ссылки, в 1936 году. Маховик репрессий еще только набирал обороты.

Но семье Антиповичей от этого не стало легче. Особенно переживала старшая дочка Григория – Галя:

- Почему же доброго, трудолюбивого, заботливого папу – посадили в тюрьму? – недоумевала восьмилетняя девочка. Ведь он же ничего не украл, все, что нажито, заработал своим трудом, никого не убил, никого не ударил. Даже ругаться-то не ругается и людей, односельчан ни разу не бросил. За что?

Этот вопрос Гали повис в воздухе. В стране шел голодомор, а семья Антиповичей осталась без главы, без сильного предприимчивого мужчины. Но и тут в такой сложной ситуации Григорий дал дельный совет жене, который помог женскому «батальону», маленького сынишку Гриша в расчет не брал, его самого надо нянчить, выжить в то голодное время. Он сказал жене при расставании тихонько на ухо:

- Ты, когда уж будет совсем невмоготу, продай награду мой георгиевский крест. Он же не самый для меня драгоценный, но и серебряный. А серебро, в Орше есть магазин Торгсина, принимают, а вернее обменивают на продовольственные товары.

Галиной маме и впрямь пришлось расстаться с серебряной наградой мужа. На георгиевский крест ей выдали в магазине торгсина довольно много муки и крупы. Когда она с таким богатством прибыла домой к детям, то на радостях сказала Гале:

- Спасибо Гриша! Теперь-то мы с голода не умрем. Ведь кроме крупы и муки у нас есть корова, куры да лебеда и крапива. Выживем!

Но когда Григорий, отбыв срок ссылки на Севере, в 1936 году прибыл в свою родную деревню в Аксинти, ее тут же был вынужден покинуть. Сказалось то обстоятельство, что граница с Польшей проходила……. А до него было от Аксинти – деревни Чашникского района сто километров. Бывшему ссыльному Григорию Антиповичу, который пришел зарегистрироваться в сельсовет, вручили грозное предписание: в 24 часа покинуть Аксинти. Решили, что неблагонадежный гражданин должен уехать от греха подальше из населенного пункта, расположенного в опасной близости от границы. Тем более никто из простых смертных не знал, что в Польше назревают чрезвычайные события.

На семейном совете Григорий предложил переехать в Осиповичи, там есть завод и он на него устроится работать.

- А что же будет с нашим домом? – спросила его жена.

- Я уже переговорил с председателем сельсовета Татьяной Ивановной Бареток – ответил Гриша, – она согласилась взять наш дом под колхозную контору. Но не насовсем. Даст нам на переезд немного денег, за то, что будет пользоваться нашим жильем. Может время переменится, и мы сумеем возвратиться снова в наш родной дом.

Никакого выбора, впрочем, не было. Но в спохватилась Галя:

- Мне же надо идти в пятый класс. У нас же здесь в Аксинти только начальная школа, и вы обещали, что я буду жить у бабушки в Чашниках, и там пойду в пятый класс.

- Мы так и собирались с твоей мамой – отправить тебя жить у бабушки. – Кивнул утвердительно Григорий.

С тяжелым сердцем покидала семья Антиповичей свое обжитое место. Но, надо сказать, что Татьяна Ивановна оказалась очень порядочным человеком. Пока Антиповичи проживали на чужбине, колхоз построил хорошее административное здание. Григорий узнал об этом, да и граница Беларуси от Лепеля переместилась далеко на запад – до Бреста, и семья его вновь возвратилась в Аксенти. Татьяна Ивановна вернула Грише ключи от его дома. Провела по комнатам дома. Все вещи целы, сохранились в надлежащем виде. Кроме того, кое какие работы выполнены и в недостроенной части дома. Нет худа без добра и добра без худа.

Война началась неожиданно

Галя окончила семь классов, а ей уже исполнилось 16 лет. Жизненные неурядицы и передряги, переезды с одного места жительства на другое не дали девушке учиться со своими сверстниками. ЕЕ мама, Елена Михайловна подбадривала дочь:

- Ты Галинка, особо-то не переживай, что твои подруги раньше тебя школу закончат. Подумаешь беда какая?! Ты же девочка, тебе в армии не служить.

- А я не переживаю, мамочка! Ты правильно говоришь, мне в армии не служить.

После этого разговора прошел один день, и в Чашники пришла страшная весть: Началась война. Фашистская Германия напала вероломно без объявления войны. В районе Бреста идут кровопролитные бои.

А еще через пару недель Галя уже увидела фашистов в своем селе, в своем районе. Ушачи были оккупированы гитлеровцами 9 июля 1941 года.

За два дня до захвата Ушачей командующий тылом, группы армий «Центр» генерал пехоты фон Шенкендорф уже 7 июля 1941 года подписал административное распоряжение № 1.

Елена Михайловна, каким-то образом, узнала о содержании распоряжения № 1 генерала фон Шенкендорфа, и рассказала дочери. А та и сама хотела разузнать, но боялась, что ее молоденькую девушку могут обидеть немецкие солдаты. Поэтому она теребила маму:

- Расскажи, что они хотят от нас?

- Хотят поставить в районных центрах бургомистров. – ответила Елена.

- И что они уже эти их бургомистры умеют по- русски говорить?

- Нет, доченька, они в бургомистры сватают белорусов, которых посчитают благонадежными для себя. Бургомистр в своей волости (районе) и должен переписать и поставить на учет всех жителей, которые проживали по состоянию на 21 июня 1941 года. Представляешь, Галя, эти сволочи еще войну не начали, а уже за один день до нее планы составили. Мы должны на учет у их бургомистра записаться.

- А что еще сказано в том распоряжении?

- Вводится комендантский час. С девяти часов вечера до пяти часов утра никому из местных жителей нельзя выходить из своих домов и квартир. Кто работает в ночное время, должен иметь специальное разрешение-пропуск, выданный немецким военным комендантом. Нарушителей ожидает арест, ограниченное питание и привлекутся к обязательным работам.

- А кто же будет патрулировать в наших Чашниках?

- Немцы предлагают бургомистру и старостам в селах создать полицию из фолксдайге (немецких полукровок), белорусов, а, если таковых не найдется, то набрать в полицаи и поляков. Служащие полицаи должны носить на рукаве повязку с надписью: «Вспомогательная полиция».

Галя пошла рассказать об оккупационном распоряжении своей подружке и встретила там инструктора Витебского обкома комсомола Олю. Ее из-за маленького роста все называли за глаза «кнопкой».

Оля, выслушав Галю, выдвинула свое предложение:

- Я уже обошла все дома, где живет молодежь комсомольского возраста, твои ровесники и ровесницы и приглашаю через полтора часа собраться вместе на колхозном току. В домах собираться опасно, а ток находится на отшибе. В случае чего из тока можно незаметно скрыться. Теперь открыто, как раньше, не соберешься, нужна конспирация. В Витебске многие руководители уйдут в подполье.

Пришли на полевой ток молодежи человек 15-20. Никто не считал, сколько собралось народу, не вели списки, а выступала Оля Кнопка:

- Тут захватчики выпустили свое распоряжение, а я хочу рассказать вам о директиве Центрального Комитета Коммунистической партии большевиков Беларуси от 1 июля. В ней предлагается не ждать врагов, когда они ворвутся в наш дом, а искать его и уничтожить.

- А чем уничтожать-то?- спросил веснушчатый паренек. - Вон немчура полицаев своих вооружает винтовками. А мы с чем к ним подойдем с деревянным драчком, колом или дубинкой?

- Тут все средства хороши. Не пренебрегайте ни чем: душите фашистов, рубите. Сопротивляйтесь фашистской гадине. Пусть почувствуют враги, что земля горит под их ногами.

- А я слыхал, что немцы первым делом разрушили памятник Ленину. Хотели тросом опрокинуть весь монумент, но он был смонтирован из трех бетонных частей. Сорвали верхнюю часть, потом среднюю. А ноги то были залиты вместе с пьедесталом. Колотили молотками, зубилами, пока весь бетон не убрали до земли. До основания. А потом согнали на площадь евреев и расстреляли всех без разбора, не жалея ни старых, ни малых – сообщил неприятные новости конопатый мальчишка. Все замолчали.

- Вот видите, какие они звери – сказала Оля. Забирайте оружие у их помощников, полицаев. Многие из них в армии даже не служили. И я прошу еще об одном. Вступайте в комсомол, в передовой отряд молодежи. У кого есть желание, подойдите ко мне и напишите заявление. Я их переправлю в Москву в ЦК. К ней подошла только Галя Антипович. А вот облигации займа для помощи подпольщикам взяли многие и обещали распределить среди соседей. Расстрелом евреев фашисты сразу же противопоставили против себя мирное население.

Дома Елена Михайловна накинулась на дочь:

- Галя, да в своем ли ты уме? А если твою Олю Кнопку схватят полицаи и найдут у нее твое заявление о желании вступить в комсомол, вас же обеих и расстреляют фашисты.

- Ты, Лена, не пугай внучку – вступилась за Галю бабушка Юля.

-Ее, пожалуй, испугаешь. Такая бесшабашная – махнула рукой Елена – может все и обойдется?! Сколько тебе облигаций то дали, на какую сумму?

Галя назвала, и мама отсчитала ей деньги беспрекословно:

- Возьми деньги-то подпольщикам пригодятся. Пусть не дают спокойно жить фашистам.

Одного не рассказала своим родственникам Галя, что Оля, оставшись с ней наедине, поручила ей стать партизанской связной.

А это не облигации среди сельчан распространять. Задание и посложней и поопасней. Но польза от этого задания явно видна.

Оля Кнопка предупредила Галю:

- Имей в виду, что идет война. На войне не скажешь, не хочу и не буду, не стану. Получишь от меня связных, которые не знают место расположения партизанского отряда, то знай, выполняй команду; «Подъем и шагом марш в лес! Ты должна понять, для тебя главное правило теперь – надо!

Через день Галя и сама поняла, что такое «надо». К соседям зашел немец с автоматом, рукава гимнастерки закатаны до локтей, пилотка подсунута под погон. Обычно фашисты ходили по дворам и требовали: «Матка курку, яйки, млеко» А этот увидал только недавно народившегося теленка, который сосал из вымя коровы молоко.

Фашист облизнулся, как кот в масленицу, и, показав на голове пальцами рожки бычка, потребовал, коверкая русские слова: «маленький му-му несть на кухня. Буду ам-ам делать. Пришлось соседке забить теленка и зажарить на сковородке мясо для гитлеровца.

В другой раз мародеры заглянули к другому соседу после приказа старосты сдать всю живность. Что находится на их подворье для организации питания захватчиков. Жители Чашников сдали так мало продуктов, что полицаи с немецким унтер офицером пошли шарить по дворам.

Во дворе Петра Максимовича было пусто, хоть шаром покати. Но вдруг под кучей сена хрюкнул поросенок.

- Ах ты, гад ползучий, скрывать животину вздумал! крикнул полицай и, ударив в грудь Петра прикладом винтовки, сбил его с ног, и все полицаи гуртом стали пинать лежащего на земле Максимовича ногами.

- Хальп! – остановил озверевших полицаев унтер – связать и вывести на детскую площадку.

Полицаи переглянулись: «Неужели фашист заставит их расстрелять провинившегося односельчанина? Так ведь никто из них не договаривался. Они же вспомогательная полиция, а не расстрельная команда».

Хотя везде вывесили объявления:

- За неповиновение – расстрел!

Но унтер взял веревку, которая валялась на ворохе сена, и молча показал на перекладину, где висели раньше качели для забавы детей. Затем, когда полицаи подвели связанного Петра к перекладине, он ловко сделал на одном конце веревки петлю, а другой перекинул через перекладину качелей.

Все жители ходили посмотреть, как на детской площадке, где висели качели, висело, покачиваясь из стороны в сторону тело повешенного Петра Максимовича. Дети с радостью бегали на площадку, чтобы покачаться. Теперь они со страхом обходили эту площадку стороной.

В душе Галины Антипович после казни дяди Пети вскипела ненависть. Отец до прихода гитлеровцев в Чашники и Аксенти где-то на западе от дома в километрах 30-ти увидел бесхозных лошадей. У немцев были кони для тяги артиллерийских орудий. Видимо во время боя лошади испугались и скрылись на полянке леса.

Одного коня Григорий оставил себе, выменял на корову. Упряжь для коня у него хранилась в сарае. Когда Гриша вернулся с лесоповала председатель колхоза взял его к себе кучером и Антипович возил начальника на дрожках. Но, почувствовал, что фронт стремительно приближается к ним, угнал коня в лес, отдав его партизанам.

О партизанской базе он узнал не от Гали, а сам.

Старостой в Чашниках стал самый ленивый мужичок-пьянчушка:

- Ты, Митяй, в колхозе пуд не поднимал, - сказали ему на селе……….. сходе сельчане. – От работы отлынивал, поэтому для немцев самый, что ни на есть, благонадежный. Да и нам большого вреда не приносил. Значит ты в меру пригодный и для нас. Становись старостой. Знаем, что лютовать не станешь.

Галя рвалась в партизанский отряд, а после казни Максимовича узнала, что в соседней деревне будет встреча молодежи с настоящими партизанами. Уже выпал снежок и, попав с молодыми ребятами в установленное место, она увидела 3-х молодых парней одетых в новенькие белые полушубки в шапках-ушанках, на которых сияли красные звездочки. Волна радости нахлынула на комсомольцев.

- Надо же настоящие красноармейцы! Собираются организовать партизанский отряд. Их забросили немцам в тыл самолетом, и они уже связались с действующей боевой группой местных жителей – шепотом передавали друг другу друзья Галины.

Но старший из них сказал:

- Условия приема в отряд прежние. Примем только ребят и с оружием.

- Я же давно поддерживаю связь с партизанами – заявила Галя. Меня-то можно уж принять, в виде исключения.

- Выбросьте это из головы – ответил старший красноармеец – Девушек в отряд не берем. Нам нужно не количество партизан, а их качество. Хотя бы умеющие прицельно стрелять. Боеприпасы – большой дефицит и любой патрон на вес золота. Врага надо уничтожать с первого же выстрела.

- А можно мы поступим в полицию и. как только получим винтовки, сразу же уйдем в лес и вступим в партизанский отряд. Вы нас не откинете в сторону за то, что мы хоть один день, но были полицаями – высказал свое мнение и предложение один из комсомольцев.

- А у тебя парень голова хорошо варит. Дельное предложение. Попытайтесь. Потом даже с одной винтовкой можете разоружить и полицаев, которые как верные псы служат оккупантам.

Но не только огорчения остались после встречи с красноармейцами у Гали. Она узнала, что Москву немцы не взяли, а на 7 ноября на Красной площади прошел традиционный воинский парад. После, в начале декабря фашистам нанесли сокрушительный удар, и впервые Красная Армия стала наступать и освобождать ранее сданные немцам населенные пункты. Но в селе Гали были не только патриоты. Кое-кто, пусть и неоткрыто, но помогал фашистам. Радость девушки не осталась без внимания этих подонков. На нее донесли, заподозрив в связи с партизанами. Утром следующего дня мама Галины Елена Михайловна столкнулась на улице со старостой Митяем. Он за пять-шесть шагов, не доходя до женщины, буркнул:

- Лена, иди медленно, не останавливайся, а слушай внимательно. Скажи своей дочери, чтобы она сегодня же исчезла из дома…

Елена Михайловна даже и захотела бы идти быстрее, то все равно не получилось. Услышав слова Митяя, ее как будто ударили обухом по голове, а ноги налились свинцовой тяжестью, и она спросила:

- А в чем дело Дмитрий Иванович?

Но Митяй как шел с хмурым лицом вразвалочку, так продолжал шагать неторопливо, а поравнявшись с матерью Гали опять раздраженно, но негромко прохрипел:

- Пусть дочь исчезнет из дома. Срочно…

Елена по инерции машинально сделала несколько шагов вперед, а потом развернулась и засеменила назад к дому.

Галина, запихав в карман три картошины и кусок хлеба, закутав горло в теплый платок, отправилась в лес. Шла долго, не ведая сна, дошла до партизан. Так она попала в седьмой отряд партизанской бригады Дубова.

И только там поняла, что находилась в нескольких шагах от смерти. Спустя неделю другая связная сказала, что в дом Антиповичей ворвались полицаи и немецкие солдаты. Хотели арестовать Галину. Не застав ее дома, провели обыск, перевернув в комнатах все вверх дном, но ничего компрометирующего Галю не нашли.

- Она ушла к родственникам в другую деревню - оправдывалась Елена Михайловна. Видите сколько у меня ребятишек, так хоть не будет в моем доме лишнего рта. Мои родственники там тоже в полиции у немцев служат, так они побогаче нас живут.

А Галя тем временем учила слова присяги белорусского партизана, а на следующий день произнесла перед строем клятву:

- «Я клянусь, что лучше погибну в жестоком бою с врагами, чем отдам себя, свою семью и белорусский народ в рабство кровавому фашизму. Коли же по своей слабости, трусости или по злой воле я нарушу свою присягу и изменю интересам народа, то пусть умру я постыдной смертью от рук своих товарищей».

С нею клялись и прибывшие в отряд бригады Дубова комсомольцы, которые отобрали у полицаев оружие, и пришли к партизанам почти одновременно с Галей. Рядом с ней клялся знакомый парень Витя. Принимая присягу, он назвал свое полное имя: Я, Петров Виктор Арсеньевич…

Виктор – значит победитель

Виктору не терпелось вступить тот час в схватку с гитлеровцами. И он сразу же спросил своего командира:

- Когда мы вступим в бой с фашистами?

Сергей Новицкий усмехнулся:

- Мы не ведем открытые бои, как солдаты Красной Армии. У нас мало боеприпасов, оружия, а у немцев танки, артиллерия, авиация. Сунемся мы в их гарнизон открыто, они из автоматов нас, как куропаток перестреляют.

- Так что же ты предлагаешь мне, Сергей, в лесу отсиживаться?

- Бригада Дубова, Витя, контролирует территорию Ушачского района, разгромила она и немецкие гарнизоны в соседних населенных пунктах. Но мы ведем диверсионные акции, взрываем мосты, подрываем эшелоны на железной дороге на Полоцк. По ней подвозят боеприпасы, топливо для боевых машин в 60-тую танковую Армию. А без них ее танки становятся неподвижным металлоломом. Постоянно минируем шоссейные дороги. Мы делаем все, чтобы у фашистов земля под ногами горела.

Витя опустил голову и насупился, Новицкий хлопнул его по-дружески по плечу:

- Не горюй, вояка, на наш век диверсий хватит! Тола для подрыва железнодорожного полотна нет, но наш командир предложил совершить диверсию без взрыва. Мы разберем путь: раскрутим гайки на стыках, снимем рельсу и утащим к реке, или к болоту, и утопим ее в воде. Устроим у поврежденного полотна засаду. Хоть несколько фашистов, но ухлопаем. И движение эшелонов с воинской техникой и боеприпасами приостановим. Готовься сегодня ночью, раз тебе не терпится, возьму в свою группу.

Витька возвратился с операции «поврежденный путь» окрыленный

- Ты знаешь, Галя, - хвастался своим боевым крещением. Мне и винтовка не понадобилась. Мы успели до утра свинтить рельс и утащить его. Когда были уже далеко от железной дороги, послышались выстрелы. Но мы несколько раз сменили направление отхода, и палила немчура в белый свет, как в копеечку.

Тут Виктор заметил, что Галина слушает его в пол-уха, одновременно на ребристой металлической стиральной доске простирывает уже использованные неоднократно медицинские бинты. Ее руки, быстро мелькая, трут об гофрированную поверхность стиральной доски с неистовой старательностью намыленные комки бинтов. С костяшек пальцев Гали стекали капельки крови.

- Галь, ты что делаешь-то? Руки до крови растерла. Пожалела бы хоть немного себя. Ты на доску всю силу-то не прикладывай. А на кусок мыла. Тогда и руки будут у тебя целы – посоветовал Витя.

- Спасибо за совет, Витя, но мыло для нас тоже дефицитная вещь. У меня для стирки мыла-то не кусок, а обмылок. Вот и не жалею своих рук, а мыло экономлю. Пусть бинты будут хоть и не белоснежными, но чистыми. А вдруг и тебя в бою ранят. Неужели тебя будут товарищи перевязывать грязными бинтами.

Не успела Галина переговорить, как в воздухе загудели, как тяжелые лохматые шмели, самолеты с черными крестами:

- Опомнились гады, сразу нас не настигли, а в лес углубиться побоялись, так с воздуха решили нас достать – возмутился Виктор. Но до укрытия добежать они не успели. Штурмовики стали сбрасывать бомбы. Галя бросилась на землю и прикрыла голову обеими руками. Она вспомнила, как ей рассказывал об артиллерийском обстреле отец:

- Лежишь в окопе, фронт протянулся длинной линией. Начинают падать снаряды и гибнут люди. А считают разрывы: недолет, перелет, Слава Богу не в меня, не наши это смертушки.

- А у нас-то в партизанах все мины, а минометы уже завыли то же и бомбы – все наши. Я и не думала, что при бомбежке так страшно! Говорили, что на войне быстро привыкаешь к смерти, рядом, если не ты, то погибают другие. Но нельзя же привыкнуть жить в этом аду.

То тут, то там разрывались мины. Минометный огонь усилился. При разрыве ее Галя вздрагивала и думала:

- При разрыве мины весь организм мой перетряхивается. А от ужаса уже нервы не выдерживают, хочется зажать уши и закричать во весь голос громко – громко: «Мама!». Тут ей пришло на ум воспоминание о школе: Учительница начальных классов однажды написала на черной классной доске на уроке русского языка, вроде бы, арифметический пример, только в этом примере вместо цифр, как в алгебре, она поставила буквы: МА – МА=МО – ВА. А ниже этой алгебраической формулы написала вопрос: ЛЮБ!Ш МАМУ? Галя сразу поняла гордый патриотический смысл этой формулы фразы «мова», то есть родная белорусская речь, однозначно с понятием «мама». А если ты любишь маму, не надо и спрашивать о великой любви к матери, то, как же не любить тогда мову? Свою родную белорусскую речь нужно так, как родную мать.

Но Галя, сцепив зубы, молчала, а тут уже самолеты немцев, осмотревшись, сделали разворот и стали бомбить партизанскую бригаду. Бомбы, падая, издавали душераздирающий вой, что у Гали душа ушла в пятки, и ей казалось, что все авиабомбы полетели в то место, где она лежит:

- Это моя, моя бомба – шептала Галя. Хотя, если бы даже она кричала, то никто бы ее не услышал:

Зато она услышала разрыв бомбы: «Ба – бах!» а потом почувствовала, как под ней содрогнулась от взрыва авиабомбы земля. И с облегчением вздохнула: «Не моя! Не моя была эта бомба!»

Бомбежка окончилась так же внезапно, как и началась. Галя поднялась с земли, отряхнула ватник и колени, посмотрела на раскисшие, но перевязанные бечевкой ботинки, просившие каши, и пошла к тазику, в котором стирала бинты. Но по пути она увидела лежащего ничком молодого парня, с которым она приходила на встречу с тремя заброшенными с Большой земли в тыл красноармейцами, одетых в белые, новенькие, красивые полушубки.

Галя попыталась приподнять его и в ужасе отшатнулась. У парня были оторваны обе ноги до колена, и он истекал кровью:

Как же я перевяжу его – мелькнуло в голове у ней – ведь бинты-то мокрые.

А парень, собрав свою волю в кулак, открыл глаза и стал умолять девушку:

- Галя, пристрели меня, пожалуйста, больно – мочи нет!

Вот тут Галине стало в первый раз по-настоящему страшно. Но не за свою жизнь, а за жизнь раненого, и она позвала на помощь Виктора:

- Витя! Мне его не поднять, не донести до землянки…

Когда Виктор подошел к Галине, его помощь уже не требовалась. Раненый партизан изо всех сил вцепился в полу ватника девушки мертвой хваткой… Он умер, а пальцы все еще сжимали материю полы.

Разведка донесла, что немцы хотят переправить себе в тыл какие-то важные документы. Сергей Новицкий опять подошел к Виктору Петрову:

- Иди, запрягай коня в сани, мы затемно доберемся до дороги, по которой повезут полицаи и немцы ящик с бумагами особой секретности, и встретим их пулеметным огнем. Кроме меня, тебя и пулеметчика в группе будут еще двое парней. Но учти, нужна осторожность и внезапность. Фашистов будет не больше нашей группы.

Добравшись до участка дороги, по которому повезут архив, партизаны остановили лошадь перед крутым поворотом дороги, чтобы санную повозку, на которой был установлен пулемет, и развернулись – отступать будет легче и под пулеметные очереди фашисты, сломя голову, не сунутся. Побоятся. Засаду устроили за крутым поворотом. Установили пулемет и выбрали позиции для стрелков из винтовок: слева и справа от пулемета. Один партизан остался лежать на санях, на всякий случай, если немцы проскочат через ….. огонь основной группы.

Все дальше произошло по задуманному плану. Несколько фашистов пулеметным огнем были уничтожены, а двое спрыгнули с саней и бросились в сторону своего гарнизона, петляя как загнанные собакой зайцы. Витька Петров прицелился и с первого выстрела попал в гитлеровца. Он, получив пулю, внезапно остановился, а через секунду рухнул на дорогу. Второй фашист, поняв, что на дороге он является хорошей мишенью, перепрыгнул через кювет, скрылся в кустарнике.

Пока партизаны добивали беглецов, Сергей Новицкий, выскочив на дорогу, схватил под уздцы лошадь, чтобы она, испугавшись выстрелов, не поскакала с ценным грузом, куда глаза глядят. Конечно же, ее партизан, залегший в санях для перехвата прорвавшихся из под обстрела гитлеровцев, остановил бы лошаденку, но… испытывать судьбу не хотелось.

Возвратились в отличном настроении. Свернув в лес, Новицкий приказал Петрову и его напарнику спрыгнуть с саней и замаскироваться одному на одной стороне санного следа, второму партизану на другой. Если фашисты устроят быстро погоню, то их следует задержать. Что бы не случилось осечки, сначала застрелить лошадь, а потом уж вести огонь на поражение по немецким солдатам. Но в лес сунуться без всякой подготовки фашисты не посмели.

Через неделю группа партизан отправилась в соседнюю деревню. Она была давно освобождена от фашистов, и в одной избе находился штаб седьмого отряда Дубова.

Гале, когда она назначалась в караул, выдавали винтовку. Многие партизаны мужчины в этот день были на задании, поэтому Сергей Новицкий, кроме новичка Виктора Петрова, взял с собой и, как он выразился: «для количества», Галину Антипович. Она обрадовалась, наконец-то, и ей выпала возможность выступить с оружием против врага.

Но уже подходя к селу партизаны увидели три горящих дома. Видимо их только подожгли, ярких языков пламени было не так много, по углам избы, зато клубы густого черно-сизого дыма поднимались столбом к небу. Галя спросила Сергея Новицкого

- А где же штаб нашего отряда?

- Вон та хата, что левее всех – указал пальцем Сергей на один горящий дом. Видимо гитлеровцы напали на штаб внезапно, но успели пожечь только три дома. Наши бойцы заставили их или отойти, или спрятаться в соседних, не подожженных домах. Хорошо, что мы подоспели, поможем своим землякам выкурить из деревни этих гадов. Только будем действовать осторожно. Подкрадемся к домам и внезапно ворвемся.

Дальше Новицкий распределил партизан по группам из трех человек и обозначил каждой группе дом для штурма.

- Следите за моей группой – сказал Сергей, - как только я, Витя и Галя, распахнув дверь, ворвемся во внутрь, немедленно, заскакивайте в свои дома и вы.

В дом ворвались первыми Сергей и Виктор. Галина немного замешкалась, пока выполняла указания Новицкого. Сняла ремень винтовки с плеча, взяла оружие наизготовку, и только потом вошла в распахнутую дверь. И вздрогнула от неожиданности. Внутри дома шел рукопашный бой. И перевес в этой схватке был явно не на стороне партизан. Рыжий красномордый немец клещом вцепился в Виктора, толстыми, как сосиски, пальцами сжимал ему горло. Новицкий умудрился свалить толстого, как боров, фашиста на пол и, придерживая его одной рукой, шаркал другой вокруг пояса, отыскивая финку. Краем глаза все же Сергей увидел критическую ситуацию: мертвую хватку на горле Вити рыжего и растерявшуюся Галю с винтовкой на изготовке.

- Стреляй, девочка, стреляй – заорал Новицкий, - спасай Витьку!

Галя опомнилась и машинально нажала на спусковой крючок, и красномордый немец, вздрогнув, ослабил пальцы и стал медленно сползать на пол.

А Сергей за это мгновение успел вытащить финку из ножен, и всадил ее в грудь гитлеровца по самую рукоятку. Вытерев кровь на лезвии ножа об мундир «борова». Новицкий вытер рукавом пот со лба и хрипло проговорил:

- Спасибо, Галя, помогла нам с Виктором выжить. Молодец!

Галина опустила ствол винтовки, набросила ремень ее себе на плечо и трясущимися от пережитого губами выдавила из себя озорную фразу:

- Это вы молодцы. Особенно Виктор. Ведь его имя такое. Виктор – значит победитель!

А Виктор, растирая пальцами шею, сконфуженно улыбался. Ведь он, после двух боевых операций, считал себя боевым партизаном, но чуть не погиб в рукопашной схватке. И выручила, спасла его от неминуемой смерти хрупкая девочка. Рядом горит дом, пылает огонь, клубится черный дым, как будто все происходит в аду. Но этот дом они от этого ада отстояли. Еще несколько минут, и фашисты подожгли бы и этот дом, в котором была рукопашная. Витя не заметил, как сказал слово про Ад вслух.

Ада из ада

Около горевшего дома, в котором находился штаб отряда, уже стояли партизаны. Гитлеровцы, почувствовав для себя угрозу, от подоспевшей во время подмоги, ретировались восвояси, беспорядочно отстреливаясь. Группа Новицкого присоединилась к ним.

- Ну, что, Сергей, - улыбаясь, спросил местный житель Иван Подольский, - одним выстрелом всех фашистов в хате уложили?

- Это не наша заслуга – ответил Новицкий – Вот Галя постаралась. Это ее боевое крещение. А мы-то с Виктором в рукопашный бой ввязались. Столкнулись с немчурой нос с носом. Неожиданно.

- Да, это и правильно – опять усмехнулся Подольский.- Не выдерживают немцы наших рукопашных атак. Боятся белорусского Ивана.

Подольский ткнул пальцем себя в грудь и продолжил:

- На своей шкуре испытал. Но это у них воспитание, наверно, такое. У них нет ведь штрафных рот. И они без зазрения совести, покидают свои позиции, если встречают, как они оправдываются. С превосходящими силами противника. И чтобы спасти свою жизнь, сдают позиции без боя. А какое у нас к черту превосходство? Только ненависть к захватчикам, да злость.

- Но, но – остановил разглагольствование Ивана Подольского Сергей – у нас есть огромное моральное преимущество и воля. Мы свою Родину защищаем, а они воюют за своего бесноватого филлера.

- С тобой трудно спорить, Сергей, такой ты языкастый. Ведь знаешь, что я был в плену и сбежал из концлагеря в Полоцке. Знаешь, как я боялся, когда в первый раз нас поднял в атаку молоденький лейтенантик? Не знаешь. А я боялся и думал: «Идешь в атаку, могут убить меня немцы, а попытаюсь увильнуть, спрятаться за бугорок или кочку, бегущие сзади пристрелят, как труса. Куда ни кинь, везде клин. Так лучше уж погибнуть, защищая Родину, чем запятнать свое имя и всей семьи трусостью. Вот она причина нашей воли – совесть. А ты, Галинка, молодец! Не спасовала в бою.

- Если бы Сергей на меня не прикрикнул, то еще не известно, как все закончилось бы. – ответила Галя и спросила Подольского – дядя Ваня, а чей это дом сгорел, в котором был штаб.

- Так это дом Зеньковичей – ответил Иван и кивнул в сторону девушки, стоящей рядом с ним – вот это дочь их – Ада.

Галя так и обомлела. Только что Виктор Петров говорил про дом Зинньковичей как о кромешном аде, а оказывается их дочь зовут Ада.

И она подошла к девушке с необычным именем Ада. Оказалось, что ее направляют на базу, вместе с ними в лес.

- Хорошо, что Ада пойдет с нами в отряд, – подумала Галинка, – будет у меня в лесу с кем поговорить. Хоть одна подружка появится.

Ада была на год старше Гали. В 1940 году она закончила 10 класс. И перед ней стояла извечная проблема кем стать, куда пойти учиться. Уже в начале прошлого учебного года началась война в Европе – гитлеровцы захватили Польшу. А граница ее проходила с Беларусью. Отголоски этих событий давали пищу для сомнений и размышлений.

- Мои сомнения развеял отец – рассказывала свои впечатления Ада своей новой подруге Гале. – Он был заслуженным педагогом, уважаемый местными жителями, и сказал: «Поступай в педагогический. Труд педагога хотя и тяжел, но почетен. Вот я и поступила в Витебский пединститут. Выбрала самый интересный для меня факультет – физмат, физико-математический.

- Ты хорошо знала математику? – удивилась Галя.

- Да, у меня цепкая память, - сказала Ада и еще способность увидеть в формуле, в примере, способ его быстрого решения. Бывало, мои одноклассницы уставятся в задачку или пример и с места не тронутся: решение для них – табло за семи замками. А я все арифметические, геометрические головоломки щелкала, как орешки.

- Папа помогал. Нет, он любил и прививал мне самостоятельность. После войны с немцами в 1919 году папа стал инвалидом, но все свои знания и умения в любых делах передавал мне, а я ему подражала. Потому и решила стать учительницей.

Галя взглянула на Аду и удивилась, что, не смотря на небольшую разницу в возрасте, ее подруга выглядит и рассуждает как взрослая.

- Какая она красивая, интеллигентная девушка – восхищалась про себя Галя – сразу видно, что добрая и порядочная. Во время нашей беседы я наговорила ей много резких слов, а она не сердится, не гневается. Очень выдержанный у нее характер. Но когда с чем-то не соглашалась, то тактично, но с уверенностью в своей правоте твердо обосновывала свою точку зрения.

А Аде тоже понравилась и скромность Гали, ее чистые и светлые помыслы, беззаветный патриотизм.

- Откуда у такой хрупкой девушки берется сила выносить тяготы военно –полевой службы? – раздумывала Ада.

Когда прибыли на базу командир отряда попросил Сергея Новицкого откомандировать Аду к нему:

- Она уже училась один год в Витебске в пединституте на физмате, значит у нее хорошие аналитические способности.

А надо тщательно разобраться с документами, которые вы отбили у немцев. Разложить все по полочкам, выделить главные позиции и скомпоновать остальные документы по степени важности. А основное время будет работать медсестрой. Была разведчицей, связной, а теперь пусть ухаживает за ранеными.

Первым документом командира отряда, который подготовила Ада Зенькович, было донесение бригадой фюрера СС генерала полиции Готберга о проведении карательной операции против партизан Полоцко-Лепельской зоны.

- Думаю, сообщила Ада, что содержание этого донесения заинтересует командира бригады Дубова – Федора Фомича Дубровского.

Командир кивнул головой, и знаком указал Зенькович, что она свободна. А сам вшился в текст документа.

«Захват людей и скота был связан с трудностями, связанные с тем, что задействованные компетентные команды прибывали с опозданиями, и во многих случаях требовали усиленной охраны, выделить которую не всегда имелось возможным из-за отсутствия необходимых сил.»

- Очень хорошо – отметил про себя Павел Иванович, наши диверсии по железнодорожной ветке Лепель – Полоцк принесли долгожданные результаты, Зондеркоманды опаздывают и часто бьют не в цель, а по хвостам. Рванутся в лес, где их разведчики засекли скопление партизанских формирований, а их уже и след простыл.

Павел Иванович прочитал и следующую строку: «Следует направлять в реквизиционные команды более смелых и решительных командиров.»

Прочитав этот крик души генерал-майора, Павел похлопал ладонями по груди, словно по барабану, и вслух воскликнул:

- Ай, да Готберг! Молодец, сукин сын! Не боится признаться в трусости своих подразделений. Ему, видишь ли, подавай не просто команду, а со смелыми и решительными командирами. Где же их взять-то смелых и решительных? Вот тебе и хваленая арийская раса, вот тебе сверх человеки. И разгрома партизан, а не кадровой военной армии не найти двух-трех смелых и решительных командиров…

Но как только Павел Иванович стал читать следующие строчки донесения, всю улыбку его и веселость, как корова языком слизала. Он стал хмурым и озабоченным:

«Минирование противником шоссейных и грунтовых дорог вызывает необходимость изыскания дополнительных способов разминирования. В этом отношении хорошо зарекомендовал себя метод, примененный особым батальоном Дирливангера. Этот мет од заключается в разминировании мин путем использования мирного местного населения, которое гонят по заминированным дорогам».

- Нужно командира этого особого батальона Диливангера взять в плен, увезти в лес, бросить на опушке и заминировать вокруг него метров на пятнадцать все пространство, чтобы шагу не было ступить – на мину напорешься! – сразу созрел план у Павла. – Собаке – собачья смерть! Пусть негодяй узнает, что чувствуют мирные жители, когда идут по минному полю. Ведь этот штандартенфюрер, который написал донесения, опять же не лукавит, не показывает как партизан бандитами, а так и пишет прямым текстом – мирные граждане. Какой изувер!

Не менее изощренные фразы донесения следовали и дальше:

«Практика показывает, что всякое гуманное отношение в ходе карательных операций излишне и должно исключено. Мы не однократно убедились в том, что местное население, в том числе женщины и дети вновь минировали дороги в тылу наших войск».

В землянку Павла Ивановича зашла Ада Зенькович, и положила ему на стол записку от связной. Аде приходилось теперь встречаться со связными. Ребятам появляться в деревне было опаснее, чем женщинам. Они меньше привлекали внимания полицаев. А в каждом мужчине эти прихвостни видели партизана. Павел прочитал и Аде еще раз последний абзац донесения фашиста высокого ранга.

- Видишь, какие гитлеровцы гуманисты, Ада? Они не жалеют ни женщин ни детей, ни стариков.

- Кошка скребет на свой хребет – ответила Ада. Зверствами наш белорусский народ не запугаешь. Наоборот число желающих попасть в партизанский отряд растет. Я читала у Льва Толстого про Хаджи Мурата. Он боролся и с Шамилем и с царским правительством. Так вот одинокого, хромого и израненного Хаджи Мурата Толстой сравнивал с растением татарником-чертополохом. Чертополох раздавили колесом телеги, а он встает даже цветет. Так и Хаджи Мурат: израненный, но не чувствующий своих ран, среди мертвых нукеров, встает с кинжалом в руках. Он встает в силу необходимости. И вера его в эту необходимость имеет силу закона природы. Эта знаковость переладит повесть Толстого в иной план

- В какой же? – спросил Аду Павел Иванович. Он удивился образности языка ее.

- Хаджи Мурат пошел неправильным путем, но для него священная война за свободу крестьянского поля. Человеческая свобода – закон человеческой природы. Человека можно изрубить или взорвать на минном поле, но он снова встает для нового сопротивления. Он встает, а если не сможет, то встанет его сын, его дочь, или его соседи, или соседи его народа.

Когда Ада ушла, Павел Иванович долго размышлял сравнение Толстого угнетаемого народа с чертополохом. Белорусы, как бы не стремились уничтожить их каратели, не убивали, не сжигали в хатах, а они восстают из пепла и продолжают партизанскую борьбу. А, прочитав записку, получил подтверждение своим мыслям. В записке говорилось: «Партизанские бригады серьезно подготовились к защите Ушачского района и продолжают призывать для борьбы с фашистами местное население. Это хорошо, но нельзя допустить за границы нашей партизанской республики фашистских злодеев и прихвостней. В отряды прибывают старики и женщины, предлагая себя для защиты района. Их необходимо использовать для строительства укреплений, для обслуживания раненых и нужд бойцов, объясняя, что в предстоящих боях каждому найдется работа. Для вооружения их необходимо изготовлять холодное оружие: кинжалы, пики, шашки, финки. А для обеспечения рабочих команд собирать лопаты и ломы. Организовать в населенных пунктах отряды самообороны, а для их вооружения использовать все подручные средства, вплоть до вил и топоров. Организовать круглосуточное патрулирование и наблюдение за местностью и воздухом.

- Очень точно привела пример Ада Зенькович из повести Толстого – размышлял снова Павел Иванович. Каждый белорус встает на защиту Родины. А если сам не может, то встают его сыновья, дочери, соседи, - весь народ. Идет народная война, отечественная.

Но еще главный вывод сделал командир отряда, что необходимо сохранить население:

- Не оставлять его беспомощным перед гитлеровцами, а защищать. И тогда нас не сможет сломать никакая армия, на которую работает вся Европа, а у нас каждый патрон на счету.

Павел Иванович вспомнил один эпизод, как фашисты обнаружили партизанского разведчика. Он засел в пустом деревянном доме и отстреливался до последнего патрона. Дом гитлеровцы подожгли, пламя поднялось до небес. Но разведчик не выскочил из огня, когда подоспели партизаны, гитлеровцев и след простыл, а от дома осталось только пепелище, на котором тлели оставшиеся угольки. Отыскали только автомат разведчика… с пустым диском.

- Нет, с таким народом мы победим обязательно – сказал вслух Павел.

А Ада продолжала свою работу в отряде. Война оставила в ее душе тяжелый след. Погиб ее муж, маленькая дочь. На глазах Ады гибли ее товарищи, друзья, подруги. Но судьба щадила ее, отводила смерть. А костлявая часто заглядывала в глаза. И расстреливали немцы и в реке тонула, но выжила всем смертям на зло.

Галя Антипович после очередной боевой операции партизан, вдруг заметила в волосах Ады серебристую прядку. Это в двадцать-то с небольшим лет!

Немцы ссылались, жалуясь начальству, что воюют в их тылу не только партизаны, а и кадровые военные Красной Армии. Что они построили неприступные оборонительные укрепления по периметру партизанской республики. Как-то об этом «секрете» немцев, Ада поделилась с Галиной.

- Пускай дурят голову своему высшему начальству – засмеялась Галя. – Оно же не знает, что в Белоруссии столько болот. Нам-то на огневой позиции окопа-то в полный рост не выкопать. Прокопаешь до полметра – вода уже по дну сочится. Мы же с тобой, Ада, досочку на дно положим окопчика себе под ноги, да ветками сверху закрываемся и пережидаем бомбежку.

- Да, Галя, в блиндаже и в землянке опаснее находиться, чем на открытом пространстве. Попадет бомба прямо в крышу землянки, и разбросает бревна наката, как солому из копны, по сторонам.- согласилась с мнением подруги Ада.

Налаживалась жизнь в Партизанском крае

Туфельки полу ботиночки Гали, которые каши давно просили, развалились в конец. А тут в 7 отряде Дубова наладили сапожную мастерскую. Из свиной кожи стали делать обувь для партизан. Кожа, конечно же, не совсем хорошо выделанная, грубая. Но ходить в развалившихся туфельках, все равно, что ходить босиком. Воспаление легких схватить можно запросто.

Когда Галя обула кожаные полусапожки, она, от радости притопнув ногой, хотела в пляс пуститься, но, оглянувшись, увидела столько народа, что постеснялась, открыто порадоваться.

Зато в землянке с Адой, которой тоже сшили обувь, они вдвоем поплясали. Их долго было в отряде только двое из представительниц прекрасного пола.

Но вскоре появились еще три женщины. Пожилой еврей, который жил в соседней деревне с женой и двумя дочерями, еще до войны занялся прибыльным бизнесом. Он, как таких называют в народе, стал «золоторотцем»: чистил выгребные ямы туалетов местных жителей, получая с них деньги, а нечистоты, погрузив в объемную бочку, продавал другим сельчанам, которые покупали у предпринимателя удобрения для огорода.

Еврейскую семью удавалось соседям долго скрывать при облавах, но играть со смертью в прятки не хотелось. Хотя в семье Перельмана были только жена да дочери и никакого оружия, командир отряда разрешил в виде исключения перебраться Эмануилу в лес из деревни. Тем более коня он пригнал в отряд, а бочку оставил в виде трофея фашистам. В захваченных поселках у них было много боевой техники, а туалетов мало. И солдаты оправлялись прямо на улицах села при людях. А кого было стесняться, если для оккупантов люди были хуже скота? Рабы… Захватчики не понимали одного: они сами выглядели в глазах местного населения скотами. Но оскотинившиеся враги продолжали свои испражнения по принципу: какое дело телячье обгадился в стойле и стой!

В селе Малая Туруса в больнице работала врачь Анастасия Вейнберг фольксдайче. Два командира Красной Армии выбирались с группой солдат из окружения. У них были раненые. Требовалась медицинская помощь. И лейтенант с капитаном ночью наведались к врачу Анастасии и договорились с ней разместить в больничке своих раненых бойцов под видом больных местных жителей. Кто-то из полицаев дознался, что в больнице лежат красноармейцы. Но, и партизанская разведка оказалась не лыком шита. Когда нагрянули немцы в село на двух автомашинах, легкораненых красноармейцев переправили в лес к партизанам. Оставшихся двух немцы расстреляли, а Анастасию Вейнберг арестовали. Но местные жители в комендатуру и доказали, что врач не знала, что больные были красноармейцами. Ее выпустили. В ту же ночь партизан Георгий Стрельцов помог погрузить все лекарства и медикаменты на подводу и вместе с врачом Анастасией увезли медикаменты на партизанскую базу.

Трехэтажную школу в Ушачах немцы заняли под комендатуру. А напротив находилась тюрьма. Многих жителей ожидала неминуемая смерть. Два отряда бригады Дубова совершили налет на комендатуру и тюрьму. Командовал операцией начальник штаба Бородавник.

Одну группу командира взвода Дмитрия Фролова Бородавник направил к тюрьме. Она осторожно подползла к складу с сеном и бесшумно разоружила охрану. Всех пораненных узников вывели из камер на свободу, и кто мог держать оружие, вооружили. Остальных, измученных и изнеможенных пытками, увели в безопасное место. Другая группа с пулеметом тайно перебралась к школе. Ею руководили Сергей Маркович и Алексей Ярмаш.

Дмитрий Фролов по сигналу Марковича поджег склад сена. Из комендатуры фашисты выскакивали в кальсонах. Но воспользоваться тьмой ночи не удалось. От пылающего сена на улице было светло, как днем. Пулеметные очереди косили обезумевших от страха гитлеровцев, сраженные наповал, они устилали трупами площадь.

- Яркая, блестящая в прямом смысле, получилась наша операция – доложил Дмитрий Фролов начальнику штаба Бородавнику.

Эту весть с радостью узнали Галя с Адой, но не только они. Весть о нападении на фашистский гарнизон в районном центре Ушачи донесли и оставшиеся в живых гитлеровцы, которые добрались в исподнем белье до Полоцка и Лепеля. Но командование фашистов было вынуждено принять решение вывести гарнизон из Ушачей. В октябре 1942 года по улицам Ушачей проехала автомашина, над кабиной которой развевался красный флаг. Какой восторг вызвал этот автопробег, трудно было даже предположить. Сразу 75 человек после прошедшего митинга в Ушачах записались в партизаны.

Сергей Новицкий, Виктор Петров и Галя Антипович отправились в разведку. Так окрылил их успех вылазки Дмитрия Фролова и других боевых групп по освобождению районного центра от фашистов, что они взяли с собой кумачовое полотнище стяга. Древко флага не стали вдевать. Использовали его в дороге, как посох. Но задумка повторить подвиг Фролова у Сергея была. Он отдал полотнище красного флага Гале, чтобы она опоясалась им и хранила бережно до поры до времени у себя. Связная через Аду передала данные, что каждую пятницу грузовая немецкая машина выезжает из Полоцка в Гомель, а обратно возвращается загруженная рыбой.

Они залегли около шоссе Полоцк – Гомель утром и увидели, что из Полоцка немецкий грузовичок проехал в сторону Гомеля. Потянулись долгие часы ожидания, но партизанам дожидаться в засаде врага не привыкать.

- Ну что, дорогие мои помощнички, - обратился к Гале и Вите Новацкому, - будем терпеливо дожидаться операции: «Ловись рыбка, большая и маленькая!»

И девушка, и парень тихонечко засмеялись. Витя быстро зажал рот ладонью, но смешливая Галина, вздрагивая плечами, долга прыскала смешок за смешком в кулачок. Движение по дороге было минимальным. Проехала повозка с пьяными полицаями. Проскочил мотоцикл с водителем и автоматчиком в коляске. Вдали послышался, наконец-то тяжелый басовитый гул грузовика.

Ну, Галина, не подкачай – приглушив голос, сказал Новицкий – постарайся с одного выстрела укокошить шофера. А уже мы с Витькой угостим оставшихся автоматными очередями. Если сразу срежешь фрица, то пригни голову и не высовывайся, а мы и без тебя сделаем из немчуры окрошку, а потом уж сами попробуем уху из свежей рыбки.

Галя хорошенько прицелилась, сместив ствол с упреждением на скорость автомобиля, плавно нажала на спусковой крючок. Грузовик, вильнув кузовом, ткнулся носом в неглубокий кювет, а водитель, уронив голову на руль, будто устав немного и решив поспать, замер и остался лежать в таком положении, полусидя, на руле. Выскочивших двух солдат из кабины тут же, как и говорил Сергей, они с Витей тоже сразу «укокошили».

Выехать из канавы на шоссе, было делом нескольких минут. Пока ребята возились с грузовиком, Галя размотала полотнище и протянула его Сергею. Он, соорудив флаг, закрепил его на кабине. Они ехали по селам и поселкам. Где объединились две подпольные группы Конева и Василевского, создав отряд «Смерть фашизму», командиром которого стал старший лейтенант Плахатнюк.

По пути догнали шагавшего не спеша мужчину. Он сослался, что болен и идет к врачу. Как оказалось потом, это был бургомистр. Он, свернув с дороги, побежал в немецкий гарнизон и сообщил им о партизанах. Новый отряд «Смерть фашизму» поделился с Сергеем Новицким стрелковым оружием, гранатами, взрывчаткой.

Грузовик покатил дальше, а около шоссе в засаде, осталась группа прикрытия. Каратели остановились около засады, но их было столько много, что партизаны не стали себя раскрывать и не сделали ни одного выстрела. Да только им такая осторожность не помогла. В кузове машины немцев кроме солдат находились две овчарки. Спустили их с поводка и дали команду «Фас». Первую овчарку партизан застрелил из пистолета, а во вторую собаку его напарник швырнул гранату, и взрыв ее растерзал грозного, злобного зверя в клочья.

Гибель овчарок озадачила преследователей. Куда подевалась из прыткость. Они вяло постреливали в сторону взрыва, осторожными шашками двигались по лесу. Партизаны же оторвались быстро от погони, залегли в лесу. А ночью наведались в гости к бургомистру, что бы подтвердить название вновь созданного отряда: «Смерть фашизму!»

Но у фашистов было больше возможностей, чем у партизан, которых захватчики называли мстителями и бандитами. Федор Фомич Дубровский командир бригады Дубова, проанализировав разведданные, нашел, что гитлеровцы пытаются уточнить месторасположение базы бригады. И усиливают военный гарнизон по соседству с ней, строят в нем дзоты, чтобы в случае нападения народных мстителей не допустить захвата гарнизона, как это случилось в Ушачах.

Снарядили разведгруппу. Виктор сказал Гале Антипович:

- Соваться в хорошо вооруженный гарнизон девушке опасно. Сергей Новицкий вместо тебя берет бойца по приказу командира отряда с другого подразделения – Андрея Хвоща. Задание ответственное. Возможно, придется после получения наших данных сменить дислокацию бригады.

- Неужели я когда-то была вам помехой в разведке? – обиделась Галина.

- Не сердись ты, Галчонок, в этот раз нам твоя меткая стрельба не понадобится. Нам не стоит привлекать внимания немцев, а необходимо проследить перемещение немцев, определить места и порядок смены постов часовых, узнать, где находятся дзоты и которые из них еще не достроены – пояснил Виктор причину Антипович, почему ее не берут в разведку. – Жди нас. Еще не раз нам придется пойти в поиск.

Сначала все шло без сучка и задоринки, но Сергей Новицкий заметил, что строят дзоты как-то странно. Одни по настоящему, а другие бутафорские.

- Обмануть нас опытных разведчиков не удается – ухмыльнулся Сергей. – Андрюха, оставь автомат нам, и при свете ракеты подберись поближе к стройке. Разберись что к чему. В случае чего, ты совсем не похож на партизана, а простого деревенского жителя. Одежда у тебя не обносилась и справная. Скажешь, что идешь к родственникам в гости, да заплутал в темноте.

Андрей все так и сделал, но когда приподнял голову, чтобы, получше разглядеть замаскированные дзоты, его заметил патруль. Немецкие солдаты бросились на него, скрутили руки, кинжалами и прикладами заставили идти в комендатуру. Там захотели выбить из него признание, Особенно зверствовали полицаи. Выслужиться хотели перед фашистами.

Прошло больше часа, а Андрей продолжал молчать. В камеру вошел федфебель и устроил разнос мучителям. Затем скомандовал:

- Господин офицер желает сам продолжить допрос.

Андрей еле стоял на ногах. На нем живого места не было, лицо разбито, окровавлено, а на волосах кровь уже запеклась, и, образовавшаяся короста стала коричневого цвета.

-Говори, где находится партизанский отряд? – спрашивал переводчик. Он переводил вопросы, которые хотел задать Андрею офицер.

Разбитые губы парня распухли, и отвечать ему было почти невозможно. Он пожимал плечами, как бы давая понять – не знаю, не ведаю.

В комнате стояла металлическая печка «буржуйка». Солдаты караула тут обогревались. Печка раскалилась докрасна, что к ней подойти было опасно. Сразу же обдавало невыносимым жаром. Но по знаку офицера конвоиры бросили Андрея на раскаленную плиту. Одежда его задымилась, но вырваться из цепких лап гитлеровцев ему не удалось. После побоев не слушались ни руки, ни ноги. Когда запахло в помещении паленым мясом, Андрей потерял сознание. Его бесчувственное тело бросили на пол, и солдат облил дымящуюся одежду Андрея водой из ведра. Едва партизан пришел в себя, как тут же пытки продолжились. Его подняли на ноги и подтащили к двери, так как он и ноги переставлять не мог. В щель приоткрытой двери засунули пальцы одной руки и с силой захлопнули дверь. От хруста костей скривилась физиономия офицера, но брезгливое выражение его сменилось ненавистью.

- Надо сломать не только пальцы другой руки, но, сломать его волю – прокаркал гортанно старший фашист, гневный палач – живо вставляйте вторую кисть в притвор и….

Извергам не надо было и объяснять, какое издевательство применить еще. Они все команды выполняли беспрекословно, как зомби.

Когда палачи подустали и не могли удержать тело Андрея в вертикальном положении, они опустили руки и партизан упал на пол. Только этого гестаповцу показалось мало. Он схватил со стола плоскозубцы, и, зажав ими, ноготь пальца, постарался вырвать, От досады, что ноготь не поддавался, он сунул плоскозубцы в руку здоровенному верзиле – фендфебелю и тот выполнил этот иезуитский приказ.

Когда Андрея поставили на ноги и потащили на расстрел, ему было все равно. Он давно уже перешагнул порог болевого шока и равнодушно переставлял ноги. Но когда офицер решил взглянуть ему в лицо, то отшатнулся в сторону: цвет голубых глаз Андрея превратился в стальной, стали такого цвета, как его воля. И пылала и бушевала в глазах партизана, который за время пыток не проронил ни слова, такая ненависть, что выдержать этот красноречивый взгляд палачам не удалось. Все отводили взгляд в сторону. И только солдаты расстрельной команды глаза в сторону не отвели. Прицелились четко и все выстрелы попали в цель.

За смерть Андрея Хвоща партизаны отомстили. Они разгромили гарнизон, где пытали разведчика. Из дзотов пулеметчики немцы так и не смогли ни разу выстрелить. Их забросали противотанковыми гранатами. Не устоял огромный гарнизон перед натиском партизан. Виктора Петрова в этом бою ранили в руку. Пуля раздробила кость, но хирург собрал ее осколки и сложил их с ювелирной точностью. Ампутировать кисть Вите не пришлось.

Галя с Адой зашли в землянку проведать Петрова. Он обрадовался:

- Чему ты радуешься, Витек, - Удивилась Галя – тебя же тяжело ранили. Может калекой на всю жизнь останешься.

- А как же мне не радоваться? Я всего на всего ранен, но жив. Жив! – Витя, опять заулыбался, но вспомнив про гибель Андрея, помрачнел. Ада поняла, почему и постаралась успокоить товарища:

- Никто не знает свою судьбу. Но Андрей проявил огромное мужество и великую стойкость. Смалодушничай он тогда, когда попал в плен, и мы сейчас бы не только не улыбались, а лежали бы тоже мертвыми где-то между кочек на болоте…

- Мы всегда будем помнить подвиг Андрея – вздохнула Галя. Он погиб один, а спас тысячи партизан.

Что под руку попало, тем и воевали

В тройке разведчиков заменил Андрея Хвоща Дмитрий Пестунович. Виктор быстро поправился и уже с загипсованной рукой выходил с Сергеем Новицким в разведку. Сергей после гибели Андрея наотрез отказался брать Галинку на боевые операции:

- Не обижайся, Галя, - сказал ей Новицкий. Ты худенькая не велика ростом, и больше похожа на угловатую девочку-подростка, чем на красавицу- барышню, и встречаться в весках, в которых тебя не знают местные жители, со связными – вот твоя главная задача.

- Ну, ты, Серега, и загнул: не красавица – барышня – возмутился Виктор. – Да я с нее глаз не свожу, все любуюсь ее нашей славянской женственной красотой.

- А толку-то с того ни какого – уколол напарника Новицкий и Витя повесил голову.

- Что правда, то правда – тихо пробормотал он – Галя ждет принца на белом коне, а я обыкновенный парень.

Дмитрий оказался растерянным пареньком. В семье Пестуновичей было семеро детей и все мальчишки. Когда началась война, четверо старших сыновей уже служили в Красной Армии: Михаил, Константин и Илья на срочной службе, а Матвей был курсантом летного училища. Павел и Дмитрий ушли в партизаны. Павел был на год старше Мити и был отличным слесарем. Его сразу же направили в оружейную мастерскую, а Диму Сергей взял в разведку.

Павел попал во взвод бое обеспечения капитана Ярмаша, бывшего артиллериста.

В одном разбитом дзоте разведчики увидели пушку «сорокапятку». Она-то была цела, но отступавшие артиллеристы, чтобы орудие не досталось врагу, сняли замок. И «сорокапятка» превратилась в кусок металла. Стрелять из пушки без замка не возможно.

- Может быть, утянем пушку на конной тяге в лес? – предложил Дима – Пашкин капитан служил в артиллерии и может быть сумеет сварганить новый замок для орудия.

- Такую пушку бывалые красноармейцы в начале войны называли «Прощай Родина» - сказал Новицкий. Огневая мощь пушки небольшая, надо стрелять по цели с очень близкого расстояния. Поэтому не успеешь один раз выстрелить по танку, как он тут как тут, и разутюжит пушку в миг. А удар для танка, что слону дробина – сказал Сергей. – Переговорим с Ярмашом.

А капитан, услышав о пушке, загорелся. Он уцепился за находку и выдвинул фантастическую идею: выстрелить с высотки по паровозу воинского эшелона прямой наводкой.

Павел Иванович плечами пожал:

- Ты сначала отремонтируй пушку-то, а потом уж строй планы.

Паше тоже хотелось поддержать брата. Ведь это же Дима подкинул идею притащить пушку на базу партизанской бригады. Он с Мишей и Арсеном…….. под руководством Ярмаша подготовили «сорокапятку» к бою. Работа слесарей, токарей кипела, и они были готовы работать день и ночь, лишь бы сбылась мечта капитана.

Пушку установили, как задумал капитан, на пригорке под вечер около железной дороги в метрах этак двухсот, а бойцы взвода залегли в метрах двадцати от железнодорожного полотна.

Когда показался эшелон, капитан Ярмаш навел ствол пушки на котел паровоза, и с первого же выстрела попал в цель. Опыт никогда не забудешь и не потеряешь. Котел взорвался, паровоз слетел с рельс.

Из свалившихся под откос вагонов выскакивали ошалевшие гитлеровцы. Попав под шквальный автоматный и пулеметный огонь, фашисты готовы были снова забраться в опрокинутые вагоны, чтобы спастись от партизанского свинцового гостинца. Но паника мешала им влезть в вагоны. Ведь из вагонов, которые начинали загораться, тоже выскакивали наружу гитлеровцы. Этот налет проходил между станциями Зябки и Крулевщизна. Но не только.

Под утро благополучно вернувшиеся Капитан Ярмаш, Сергей Новицкий, Виктор Петров, Дмитрий Пестунович узнали от командира отряда, что в эту ночь не только их группа, а силы двух отрядов навели шорох на железной дороге. На других участках дороги подрывники пустили под откос еще три эшелона и взорвали два моста на железной дороге.

- Дубровский и Лобанок вдохновленные, что партизанские командиры, как капитан Ярмаш и Сергей Новицкий в постоянном поиске способов наносить болезненные удары по врагу, были рады и довольны изобретательной идеи: свалить с рельс эшелон одним выстрелом отремонтированной пушки - сказал своим диверсантам Павел Иванович. И потому-то для усиления эффекта внезапности и направили и другие группы подрывников на железную дорогу. Долго будет она парализована, а третья танковая армия гитлеровцев скована в своих действиях. Сколько жизней бойцов Красной Армии вы спасли…

А судьба братьев Пестуновичей сложилась трагически. Оставшийся в партизанах Дмитрий остался жив и воевал до конца войны. Вася, был слишком мал, чтобы участвовать в воинских операциях, так же остался жив: он же не ходил на боевые задания. Все братья старше Дмитрия погибли, за исключением летчика Матвея. Он дошел, вернее, долетел и до Берлина. Не каждому удалось расписаться на стенах рейхстага в Берлине, а Матвею повезло. Он расписался за всех братьев. Надпись говорит об этом: «Летчик Матвей и его шестеро братьев Пестуновичей».

Когда подвели итоги, То Галя и Ада узнали результаты ночных мстителей: погибло около трех тысяч гитлеровцев и сгорели десять танков.

Не менее интересно был взят гарнизон оккупантов партизанами местечка Кубличи. Разведчики разузнали, что помощник коменданта майор Цимс, с охраной появляется на сельских вечеринках под шафе и любит позаигрывать с молоденькими девушками, а если позабавиться не удается, то хотя бы потанцевать с ними. Послушать красивые белорусские песни. Ведь слова можно и не понимать, а мелодия, музыка – интернациональны. Их понимает любой. У Гали Антипович была знакомая девушка в Кубличахи ее связная Евгения Лябик. Ее дом как раз находился на окраине села. Галя пробралась к Жене для переговоров:

- Как ты смотришь, Женя, если я с Адой приду к тебе в гости, когда майору Цимсу взгрустнется и захочется пообщаться с прекрасным полом. Устроим специально для него вечеринку. Пусть вволю погуляет… - сказала Галя и замялась для продолжительной паузы - … напоследок. Евгения прыснула в кулачок и поддержала иронию Гали.

- Конечно же погуляем на славу. Я патефон заведу, пусть майор послушает песенку про разгульного Стеньку Разина: «Волга, Волга, мать родная, Волга русская река… не видала ты подарка от донского казака!». А мы белорусские партизаны, тоже преподнесем гостю-арийцу прекрасный подарочек. Всю жизнь, если жив останется, будет вспоминать устроенный нами для него праздник. Придет он в мой дом на …….. погулянку и отшибут у него хлопцы всякое желание прогуливаться по чужой земле им захваченной. Я приглашу майора к себе на вечеринку под видом именин.

Предложением Павла Ивановича и его разведчиков заинтересовались Дубровский и Лобанок.

- Слушай, Федор Фомич, перспективная – сказал Лобанок – взять в качестве языка майора, помощника фашистского гарнизона, невероятная удача. Ты не возражаешь, если этой диверсией буду руководить я сам?

- Мне дорог такой начальник штаба, как ты, Владимир Елисеевич. Но задача стоит такая ответственная, что не могу тебе отказать. С тобой возьмут ребята майора без шума и пыли.

Дом Жени Лябик партизаны окружили и ожидали, когда пирушка будет в самом разгаре. Условным знаком для нападения будет поставленная на патефон пластинка с песней про Стеньку Разина, бросающего в волны Волги персидскую княгиню.

Услышав звук патефона, партизаны подошли к окнам, а остальная часть группы заполнили сени. Лобанок резко распахнул дверь, а Сергей Новицкий, ворвавшись вместе с начальником штаба в хату громко рявкнул, что стекла на окнах задрожали:

- Сдавайтесь. Вы окружены. Сопротивление бесполезно!

Витька Петров рванулся к полицаю, который охраняя оружие, зазевался на танцующие пары и, потеряв бдительность, отложил свой автомат в сторону. Витю страховала Галя, нацелив пистолет на полицая. Она поставила на патефон пластинку, как условный знак, и в танцульках не участвовала. А красавица Ада, танцевавшая с майором, ловко выхватила, спрятанный ею около колена пистолет и ткнула дулом его в брюхо Цимса.

- Не вздумай шевельнуться, гад! Пристрелю, как собаку – сказала Ада жестко и добавила. – Руки в гору.

Майор опешил и замер в оцепенении. Тогда Ада повторила приказ:

- Подними руки вверх, сволочь! Ханде хох!

Майор медленно, нехотя поднял руки вверх. Губы его тряслись мелкой дрожью. А Дима Пестунович выталкивал дулом автомата немцев и полицаев на улицу:

- Шнель, шнель! Остыньте немножко на холодке. Распарились бедолаги от шнапса-то. У всех хари красные, хоть прикуривай.

Но на этом приключения партизан не закончились. Галя Антипович утром перед вечеринкой ходила вместе с Евгенией приглашать майора на именины Ладик. Женю пропустили в кабинет Цимса, а Галя осталась поджидать подругу около крыльца. И увидела группу военнопленных, которые согласились служить гитлеровцам. От них отделился и подошел к Антипович парень с кавказской внешностью.

- Что делает здесь такая обаятельная девушка? Может я, чего-нибудь, сумею подсказать.

- Сможешь – сказала Галя, не понимая, откуда взялась у нее такая бесшабашная смелость. – Я вижу, что ты с Кавказа.

- Да, я грузин, - ответил парень и представился – Вано!

- А меня зовут Галей, отозвалась Антипович. Вот я смотрю на все и думаю, зачем же вы пошли служить фашистам. Ведь вас вон, сколько много, намного больше, чем в гарнизоне немцев. Вы их могли бы при желании, всех взять в плен, а сами ходите у них пленниками. Если сможешь ответить, то этим мне и поможешь.

- Откровенность за откровенность, - ответил Вано – разоружить гарнизон не сложно, а дальше что? Придем мы к партизанам, а нас, за то что сдались в плен, расстреляют.

- Я слышала, слукавила Галя, - что леса кишат партизанами. Немцы говорят, что они стоят в лесу, скрываясь за каждой сосной или березой. Народ даже песню сочинил: «Ой, березы да сосны, партизанские сестры». Так подойди, Вано, к какой ни будь сосне, и спроси у партизан – расстреляют ли вас, если вы разоружите гарнизон.

- Хороший совет – усмехнулся Вано. – хотел тебе что-то дельное посоветовать, а ты мне сама очень хорошо посоветовала.

Из кабинета майора вышла Женя, и разговор с грузином закончился. Но как только партизаны захватили майора, Вано вырос, как из-под земли, и встал перед Галиной.

- В районе «Лесных озер» мы перебили фашистов и захватили два грузовика с десятью тоннами бензина, а вторая половина бывших узников захватила ремонтную мастерскую оружия. С этими автоматами и винтовками мы разгромили немецкий обоз по дороге Ушачи – Полоцк. Можем мы теперь стать партизанами.

- Так вы уже стали партизанами, Вано, - засмеялась Галя. – А как действовать дальше переговори с Владимиром Елисеевичем. Он лучше меня знает, как вас лучше использовать. Очень хорошо ты воспринял мой совет и нашел на него отличный ответ.

Лобанок, выслушав внимательно Вано, привел его в распоряжение Сергея Новицкого и сказал:

- Сергей будет у вас за старшего. Он укажет, куда увезти ваши богатые трофеи. У нас довольно огромный дефицит в оружии и боеприпасах. А тут такая удача. Новицкий принимай командование над добровольцами.

Вано быстро освоился в отряде. С Димой его отправили в разведку. Утренний густой туман позволил им подобраться к селу. Где разместилась воинская часть гитлеровцев, почти не маскируясь. В трех шагах человека не увидать. И Вано с Димой осторожно, без шума, но шли не по корягам и кочкам леса, а по ровной гладкой дороге.

Вдруг Вано насторожился, он явно услышал немецкий говор. Навстречу ему с Димой двигалось подразделение, минимум взвод. Так по шуму шагов определил кавказец.

- Надо предупредить своих, шепнул Дима напарнику.

- Надо – кивнул Вано. – Чуешь, впереди взвода идут трое. Прячемся поскорее в ямке кювета и уничтожим. Я стреляю по первому, а ты по последнему, а среднего уложим, как кому удастся. Выстрелами и предупредим наших. Они поймут, что встретились с фашистами и приняли бой.

Автоматные очереди застучали синхронно. И передовой дозор уничтожен. Но основной состав фашистского взвода стал беспорядочно обстреливать отходы к лесу. Двигаться вперед немцы не торопились. Ведь их …….. наверняка замолчал навеки. Ни окрика по-немецки, ни разговора между собой фашисты не услыхали. Не знали они и количество нападавших.

Вано и Дима, уложив наповал трех фрицев, перестав стрелять, отползали от дороги в сторону леса. Клубы густого тумана позволили партизанам без труда скрыться в низкорослом подлеске не замеченными. А замешательство карателей помогло добраться до передовой линии партизан и предупредить их об опасности. А Сергей Новицкий тем временем шел с Виктором Петровым с подрывниками на железную дорогу: Им удалось заложить взрывчатку под рельсы. Бикфордова шнура не было, и Сергей приказал зарыть рядом со взрывчаткой гранату, а к чеке привязал тонкую веревочку. Как только голова состава поравняется с самодельной миной, подрывники, дернув за шнур, взорвут железнодорожный состав. Подрывник дергает за бечевку, но грохот взрыва не слышит. А конец его оказывается у него в руках.

- Эх, злится Сергей Новицкий. – Видимо немецкий патруль совсем недавно проходил вдоль насыпи и, заметив шнур, перерезал его.

А Витя тем временем, выхватив конец перерезанной бечевки у подрывника, и понесся вверх по откосу к железнодорожному полотну. Увидев остаток обрезанного шнура на земле около шпалы, немцы раскапывать взрывчатку побоялись, паровоз несся вперед неумолимо, и обрезав шнур успокоились, и отошли в сторону железки. Витя связал оба конца шнура морским узлом, скатился кубарем вниз по насыпи. Вырвал из подрывника шнур и сильно дернул его на себя.

Мина взорвалась, грохот мощного взрыва слился с грохотом летящих под откос вагонов. И как салют в честь мужества Виктора Петрова прозвучали автоматные очереди партизан, косящих оккупантов.

Но не только оружием побеждали партизаны, но и словом. Если эти слова правдивы и разоблачают ложь фашистов, показывают истинное лицо захватчиков.

Комбриг Дубровский и комиссар бригады Лобанок написали текст листовки и передали Гале и Аде для размножения его. Начиналась листовка словами: «Смерть немецким оккупантам». А далее шло обращение: к полицейским, бургомистрам и добровольцам.

Людские резервы немцев и их союзников иссякли. Им нужно вооружение и сила для борьбы с нашим народом и партизанами, а также грабежа населения. Для этой цели немцы создают полицейские и добровольческие отряды. Вы, находясь в этих отрядах, подняли оружие против своего народа и его Красной Армии. Этим вы делаете гнусное дело. Вы топчите честь и достоинство русского человека. Вы помогаете врагам нашего отечества. В районе города Сталинграда, на центральном фронте, в районе среднего течения реки Дона, а также города Нальчика Красная Армия начала наступление, гонит гитлеровцев с Советской земли. В районе среднего течения Дона Красная Армия продвинулась от 150 до 200 километров. Захвачено только пленными более 60 тысяч солдат и офицеров. Северо-западнее Сталинграда на 70-80 км фронт отодвинут и идут бои. Окружены города Великие Луки и Ржев. Противник оставляет на поле боя горы трупов солдат и офицеров. Захвачено много трофеев. Гитлеризм будет разбит. Вас ждет беспощадная расплата народа за измену Родины. Вы можете спасти свою жизнь и ваших родных, если немедленно перейдете на сторону партизан. Пока не поздно, убивайте немцев, жгите склады, разрушайте средства связи и дороги, уничтожайте все виды транспорта и с оружием в руках переходите к нам. Комбриг Дубровский Комиссар бригады Лобанок Эта листовка служит пропуском для неограниченного количества лиц при переходе к нам.

Прочитав листовку, обе девушки поделились своим впечатлением друг с другом.

- Да, разгром фашистов под Сталинградом заставил задуматься врагов о своем будущем. – сказала Галя – А оно у них бесперспективно. Под Москвой развалился миф о блицкриге, а разгром фашистов под Сталинградом и пленение целой армии фельдмаршала Паулюса заставило даже бесноватого Фюрера Гитлера объявить во всей Германии траур.

- А я удивляюсь, - в тон ей сказала Ада, - гибкости мышления Федора Фомича и Владимира Елисеевича. Как они сумели уловить не только перелом в сознании немцев, а и их, прихвостней. Наши командиры предлагают изменникам изменить свое отношение к своим «хозяевам». Многие смалодушничали, опасаясь за свою жизнь, поддались на уговоры и посулы фашистов. Теперь над ними повис Дамоклов меч близкой расплаты.

- Я это уже поняла после разговора с Вано. Он пошел в плен в бессознательном состоянии. И встреча со мной позволила обрести надежду. А теперь грузинский парень один из лучших бойцов нашего отряда.

- Мне нравится,- продолжила Ада – что Дубровский с Лобанком предложили полицейским и бургомистрам не просто бросить свою собачью службу, а достать в бою оружие и только после этого идти в партизанский отряд. Нужно кровью искупить свою вину. А какая уверенность звучит в листовке: «Гитлеризм будет разбит».

- Теперь меня волнует один вопрос – задумалась Галя. – Листовка хорошо, но как нам доставить листовочки-то до адресата?

- Это вопрос вопросов – согласилась Ада. – Есть только один способ: сложить листовку так, чтобы получился бумажный самолетик, да и пускать его по воздуху в сторону немецких гарнизонов. Мы, помнишь, так играли в классе. Пускали самолетик по воздуху и наблюдали, как он плавно летит по классу.

- Летали самолетики в школе красиво – кивнула Галя, - да очень недалеко. Только вспорхнет самолетик вверх, пролетит метра три-четыре, и клюнет носом вниз и сядет на парту или на пол. Для передачи шпаргалки самолетик бы и сгодился. А насчет листовки… Антипович замолчала, задумалась.

- Ты что-то придумала? – забеспокоилась Ада – не молчи, признавайся.

Галя встряхнула головой, словно освобождаясь из забытья, и ответила подруге:

- Я вспомнила, как мой младший братишка, когда я еще в школе училась, мастерил дома из легких планочек и газетной бумаги большого воздушного змея. Выходил на пригорок и, дождавшись дуновения ветра, отпускал его, удерживая его и управляя толстой ниткой, намотанной на катушку. Длину нитки можно регулировать от двухсот до трехсот метров. А что если нам сделать такой воздушный змей, и направить его, когда восходящие воздушные потоки будут дуть в направлении немцев?

- Надо доложить Павлу Ивановичу. Он может подыскать умельцев, которые не только воздушного змея сделают, но еще и изготовят приспособу, для разбрасывания листовок с воздуха в низ. Например, вторая нитка будет привязана к бельевой прищепке, или к какому-то самодельному зажиму. А потом, как в сказке про Красную шапочку,: «Дерни за веревочку дверь и откроется.»

Сказано – сделано. Ивановичу понравилась идея и он поручил одному пареньку соорудить воздушного змея биплана – самолета с двумя параллельными плоскостями крыльев. Оставалось только подождать попутного ветра. С неба на немцев посыпалась не манна небесная, а листовки, предлагающие сдаться изменникам и уйти в лес к партизанам.

Фашисты сделали ответный ход, послали для разведки самолет, и он стал кружить над лесом, и зафиксировал место расположения боевых групп партизан.

Гитлеровцы пошли в наступление крупными силами. Дубровский принял решение вступить в бой. Услышав грохот и лязганье гусениц, партизан Колитуха взялся за противотанковое ружье и залег в первом окопчике, поджидая, когда танк приблизится на расстояние выстрела. Подходили к окопу Калитухи не один, а сразу два танка. На всякий случай истребитель танков приготовил связку гранат.

Он подпустил передний танк метров за двести, прицелился и сделал выстрел. Он оказался удачным – попал в цель, и танк задымился. Калитуха перезарядил противотанковое ружье и дождался когда на окоп попрет буром второй танк. Но произошло невероятное. Второй танк сдрейфил, пустил дымовую завесу и, под ее прикрытием развернулся, не вступая в схватку, покинул поле боя.

Зато в небе опять появился самолет – разведчик немцев двуфюзеляжная «рама».

Калитуха схватил противотанковое, и стал стремительно подниматься на церковную колокольню. Около одного окна-бойницы колоколенки и застыл Калитуха в ожидании удачного момента. А самолет резко развернулся и пошел прямо по курсу на церковь. Когда он поравнялся с храмом, бронебойщик нажал на пусковой крючок ПТР. Самолет содрогнулся от разрыва снаряда, загорелся ярким пламенем, клюнул носом и пошел, пуская за собой шлейф черного дыма, завывая, вниз. От взрыва содрогнулась, застонала земля.

Ночные полеты

Вскоре около вески Плина партизаны спланировали площадку, соорудив аэродром. А вблизи линии фронта базировались летчики 389-го авиаполка, которые стали доставлять, летая по ночам в Партизанскую Республику, боеприпасы, медикаменты, взрывчатку, фронтовые газеты.

Пока не был обустроен аэродром около Плины, груз сбрасывался партизанам с самолетов на парашютах на лесные опушки и поляны. По углам которых, зажигались костры, для прицельного сбрасывания груза. И подавались из ракетницы условные сигналы: например, сначала выстреливалась красная ракета, потом две зеленых. Это делалось, чтобы немцы не обозначили кострами ложные аэродромы или поляны и забрали бы груз, такой необходимый для партизан. Иногда от жесткого удара об землю, самолеты У-2 как можно ближе прижимались к земле, чтобы зенитки фашистов не могли успеть попасть в пролетающий над ними самолет, мешки, закрепленные на парашютах, лопались. И все партизаны бросились на место приземления груза, собирать рассыпавшиеся патроны и гранаты. Гитлеровцы узнали об аэродроме. Они дождались, когда прилетит У-2 и подбили его. Капитан выпрыгнул с пылающего самолета. Он пытался вытащить из кабины и стрелка-радиста Николая Лебедева, но сделать капитану Денисову не удалось. Николай, открыв глаза, прохрипел свою просьбу, на губах его уже вскипели пузырьки крови:

- Прыгай один, капитан, я уже не жилец. Напиши письмо моим родным, что я честно погиб в бою.

Николая Лебедева похоронили на деревенском кладбище.

Отстояв аэродром, партизаны приготовились через день, вернее через ночь, принять новый самолет с грузом прямо на летном поле. По краям заготовили четыре кучи хвороста. Ждали прилета своего самолета. А его нет и нет. Забеспокоились. Потом послышался гул мотора. Хотели запалить костры, но прибежала радистка и сообщила:

- Самолет сегодня не прилетит. Не зажигайте костры.

- Как бы не так, – возмутился Сергей Новицкий. В эту ночь ему выпала честь принимать груз вместе с новичком Василием Михалем.

- Немцы хотят выдать себя за наших, так мы их угостим сердечно за их хитрость. Против лома нет приема. Получай они пулю в лоб, и кивнул радистке – зови всех наших, кто есть в лагере, пусть залягут по периметру аэродрома с оружием.

Когда захрустели в кустах вдоль взлетной полосы аэродрома, Сергей дал сигнал зажечь костры. Увидев Галю с Адой, он пошел к девушкам и тихонько предупредил:

- Вы займите позицию в конце взлетной полосы. Не палите с автоматов напропалую. Стреляйте выборочно по командному составу. Тогда наступит сутолока и неразбериха. Командовать-то будет некому. А тут мы как тут. И перещелкаем их без труда.

Самолет приземлился и из него стали выпрыгивать солдаты в черных мундирах.

- Эсесовцы – смекнул Новицкий и дал сигнал, - Огонь! Огонь!

Партизаны только это и ждали. Застрекотали очереди. Ада и Галя выполнили четко приказ Новицкого. Они стреляли по офицерам. Но кто именно попал в них, девушки не знали. Огонь партизан был таким плотным, что у «черных мундиров» не было н и одного шанса остаться в живых.

Галя, подойдя к Сергею, констатировала:

- Сами себя перехитрили. А сколько трофеев-то получим. И автоматы и боеприпасы. А Павел Иванович, получив радиограмму, переживал, что боеприпасов осталось: кот наплакал. А нам эсесовцы такой щедрый подарок сделали: самолет потеряли, и боеприпасы нам вместо наших подбросили. Не рой яму другому, сам в нее попадешь.

Разведчики доложили Федору Фомичу, что к детскому дому Полоцка, который не успели в начале войны эвакуировать в тыл, немцы стали проявлять повышенный интерес.

Комендант Демель несколько раз вызывал директора детдома Форинко и расспрашивал его о количестве воспитанников, об их национальности.

Когда Демель уяснил все, о чем хотел выспросить директора, он заявил Форинко:

- Я решил использовать детей в качестве доноров крови. Местные бандиты нападают на гарнизоны, и для спасения раненых солдат требуется кровь доноров. Пусть ваши дети ответят за безответственную деятельность их родителей.

- Господин комендант, - ответил директор – дети истощены из-за нехватки продуктов. И если у них еще отбирать шприцем кровь. То они все перемрут. Если вы хотите получить из детишек детдома хороших доноров, то разрешите разместить их в пустых домах деревни Бельчицы. Выделите нам несколько коров, и я налажу поставку других продуктов от местного населения. И ребятишки окрепнут. А значит, будут сдавать нормальную кровь, пригодную для переливания солдатам вермахта.

Спасать детей по плану под названием «Звездочка» взялась бригада имени Чапаева. План «Звездочка разработал штаб бригады имени легендарного комбрига. Отряд имени Щорса этой бригады находился в двадцати километрах от Бельчиц. Партизаны сделали марш-бросок. Снег был глубок, кое-где можно провалиться по пояс, а где и по грудь. Но на базе бригады уже действовала бондарная мастерская. Изготавливали они не только бочки, но и лыжи.

В короткий срок опушка леса вокруг Бельчиц превратилась в оборонительный неприступный рубеж, который не позволил бы проникнуть в деревню карателям. В лесу поджидал санный обоз в 30 подвоз.

Женщины из партизанских бригад отправились по ближайшим селениям. На сборный пункт местные жители понесли сдавать одежду, обувь, продукты. Командование партизанской зоны связалось с большой землей и по их просьбе над Бельчицами появились несколько эскадрильей советских самолетов. Они проносились над станом врагов на бреющем полете, наводили страх и панику на фашистов, которые бросались в укрытие. Иногда высовывались из блиндажа или землянки, а самолеты кружили и кружили над их головами.

Одна группа партизан имени Щорса была готова защищать детей около деревни, а другая, на подвозах, сразу же эвакуировали ребятишек в безопасное место.

Наконец было принято Советским командованием перебросить по воздуху детей на большую землю. Летчики согласились ночью делать не один, а два вылета. Потом, посовещавшись, согласились делать рейсы с детьми даже днем. Риск велик, но и оставлять детей под носом у фашистов, еще более опасно.

Командование полка приняло особые меры предосторожности. На аэродроме у деревни Ковалевщина решили менять последовательность цвета ракет после каждого вылета.

Первым на самолете Р-5 прилетел на аэродром за детьми летчик Александр Мамкин. Обычно он забирал к себе на борт тяжелораненых. Ожидал Мамкин раненых и на этот раз. Но один раненый, потом другой, сказали Александру:

- Слышь, командир, бери на борт только детей, а мы уж как-нибудь потерпим боль. Сцепим зубы, и будем терпеть.

Испуганные ребятишки без визга и писка стали подниматься по трапу на борт самолета. Только врач настоял, чтобы взяли хотя бы двух тяжелораненых. Им нужна срочная операция. Началась гангрена.

Ночные полеты проходили нормально. Зенитки гавкали, огрызались. Но не могли попасть в самолеты отважных летчиков. Так Кузнецов и Мамкин сделали по несколько рейсов в сутки каждый.

Но постоянный плотный график полетов не остался не замеченным гитлеровцами. На самолет летчика Александра Мамкина в один из дневных рейсов напали два немецких истребителя. Вычислили его фашисты, хотя Александр каждый раз изменял маршрут, по которому он летел прежде. Р-5 крутился в воздухе юлой, но все же не смог увернуться от одной пулеметной очереди фашистского истребителя. Пуля пробила бензобак, самолет загорелся, но Александр Мамкин держался из последних сил, пытался несколько раз маневром самолета сбить пламя, и все-таки дотянул до своих, перевалил через линию фронта, и сел на какое-то более мягкое, ровное поле.

К горящему самолету подбежали люди, и вытащили из самолета девять детей и несколько тяжелораненых. Вокруг слышались сочувственные голоса спасателей:

- Вань, сбивай огонь с ребенка. На нем же одежда уже загорелась.

- Петька, не тряси так тяжелораненого, он того и гляди не выдержит такой качки, да сам на небеса вознесется.

А Мамкин, скинув свою кожаную летную куртку, хлестал и хлестал ею по бензобаку, но так и не потушил огонь, пока сам не взорвался.

Хорошо, что всех детей уже вывели на безопасное расстояние. Ведь взрыв был такой небывалой силы, что взрывной волной обгоревшего летчика отбросило метров на тридцать.

Александра срочно увезли в госпиталь, но сердце его не выдержало такого потрясения, и он умер на операционном столе.

Его заменили другие пилоты и всех воспитанников детдома вывезли на большую землю. Чтобы их количество уменьшилось по быстрее, сами дети установили очередь. Ребята, которые были постарше и покрупнее, подталкивали на посадку к самолету ребятишек поменьше и полегче, чтобы как можно больше поместилось детей в самолете. Старшие ребята, которые могли держать оружие, а их осталось 18 человек, решили остаться в партизанском отряде.

Когда аэродром у деревни Ковалевщина оказался заблокирован немцами, летчики 389 полка, посоветовавшись с руководством партизанских бригад, продолжили вывозить тяжелораненых на Большую землю. Они дерзко садили самолеты на лед какого-нибудь приличного по длине озера, загружались и переправляли больных через линию фронта. Партизаны подыскивали другое озеро, связывались с полком, и летчики забирали тяжелобольных в другом месте, где их не ждали немцы.

- Они неуловимы эти, летчики – жаловались фашисты своему руководству.

Чтобы взять за один перелет больше груза, летчик Агапов 1 особого авиа планерного полка освоил доставку грузов на партизанские аэродромы, прицепляя к самолетам Р-6, или к СБ планеры А-7. Планер брал больше груза, чем самолет. Агапов отбуксировал пять таких планеров. За замок, который был внизу фюзеляжа самолета, прицеплялся буксировочный трос длиной 80-100 метров планеров для планера. Когда Агапов приземлился вместе с планером на аэродроме, он спросил пилота, летевшего на буксире:

- Не очень тебя мотало при полете?

- Не знаю, как это долететь-то удалось нам до аэродрома – ответил Кольцов, - в полете можно было ориентироваться только по силуэту твоего самолета, или по выхлопным газам мотора. Хорошо, что была отличная видимость, если затащил бы планер в облако, то я не знал бы, как и сманеврировать. Может быть, я врезался в хвост твоего самолета, либо ты, сбавив скорость, подставил бы хвост своего самолета под удар носом моего планера. Оба варианта были бы для нас смертельным цирковым номером. Не стоит пытаться выполнить такой экстремальный трюк. Надо летать в безоблачную погоду.

А самолет летчика Пляшкуна из особого авиатранспортного полка сбили с двумя тоннами груза на высоте двух тысяч метров. Сначала от плотного зенитного огня загорелся левый мотор, потом оторвалось левое крыло и разорвало обшивку фюзеляжа левого борта. И пламя охватило весь самолет. Пляшкун и бортовой техник Рябов все-таки сумели выбраться из кромешного ада с парашютами. Когда они снизились почти до земли, им в помощь вмешалась стихия природы. Ветер сильными порывами уносил парашютистов в сторону партизанского края.

Фашисты открыли бешеный пулеметно-зенитный огонь. Не жалели боеприпасов, палили в небо, где безмятежно белели вместо облаков белоснежные купола парашютов. На двух летчиков выпустили столько пуль и снарядов, которых хватило бы уничтожить в воздухе, целую эскадрилью самолетов. Но тщетно. Пляшкун и Рябов приземлились на территории, которую контролировали народные мстители.

На каждую пропаганду есть контрпропаганда

Гитлеровцы, чтобы в глазах местного населения выглядеть культурной нацией, арийцами, несущими «низшей» славянской нации культуру проводили в городах и селах Беларуси лекции и даже концерты.

Владимир Лобанок был не только комиссаром бригады Дубова, но и руководителем оперативной спецгруппы ЦК КП (б) Б Лепельско-Полоцкой партизанской зоны. Он отправлял связных к командирам отрядов, действующих и в других районах. Он считал, что Партизанский край должен простираться не только партизанской республике с центром в Ушачах, а на всем пространстве Беларуси. Таким связным стал Пряник. Он побывал на митинге – концерте в Старом Селе, которое расположено около Селишчанской пущи.

- Рассказывай, дорогой друг, - обратился к Прянику Лобанок – какие события в Старом Селе происходили на твоих глазах.

- Когда я вошел в Старое Село, то сразу же попал, как сначала показалось мне, в облаву. – стал рассказывать связной после того, как передал служебные разведданные – Но оказалось, что это не облава, а обеспечение явки народа населения на сход для проведения пропагандистского митинга и концерта.

- Очень интересно! – удивился Лобанок – поделитесь своими впечатлениями от такого значимого мероприятия.

- Собрали нас на площади перед школой, на дверях здания висел портрет фюрера и флаг с фашистской свастикой. Полицаи сгоняли на площадь не только жителей Старого Села, а и с окрестных сел. Около школы стояли большие грузовые автомашины с фургонами, на которых были закреплены динамики радиорепродукторов. Из них лилась бравурная музыка. Немецкие марши оглушительно гремели, в пору уши затыкай.

- И что же затыкали уши?

- Что вы, Владимир Елисеевич, попробуй-ка, зажми уши, так их полицаи вместе с руками оторвали бы. Такое злобное выражение лежало на их мордах, что того и гляди врежут по физиономии всякому, кто хотя бы мимикой покажет свое неудовольствие, не то что словом. Поэтому все молчали. Около школы была установлена не очень высокая трибуна. На нее и взгромоздился человечек в ладном костюмчике немецкого покроя с железным гитлеровским крестом на груди, и стал говорить на чистом русском языке. Думаю, что предатель.

- Да не только предатель – кивнул Лобанок в знак согласия – Железный крест высшая награда у фашистов, а значит, прихвостень, был птицей высокого полета. Тот еще гусь лапчатый. И что же он сообщил вам?

- Брехал, как хорошо живется уехавшим белорусам в Фатерханде, в Германии, какие в немецких городах и поселках красивые дома, сколько разных вкусных продуктов в магазинах. А закончил словами: «Передайте всем вашим знакомым, родственникам, которые из-за своей непонятливости скрылись в лесу, пусть вернутся домой, и будут верно служить Германии, как служите ей вы». Он видимо ожидал, если не аплодисментов, то хотя бы гул одобрения, а в ответ – тишина.

- А что же фашисты?

- Немца настороженно оглядывали молчавшую толпу – ответил Пряник – оратор, вжав голову в плечи, ретировался с трибуны, а вместо него взлетел артист, который хорошо поставленным голосом запел песню. За спиной охраны гитлеровцев, переминаясь с ноги на ногу, стояли нарядно одетые люди. Вероятно тоже артисты. Но слушатели и зрители стояли, низко опустив головы, чтобы не встретиться случайно глазами с фашистами, аплодировать не стали и артисту.

- И что?

- А певец, хотя и эстрада, и зрители были окружены оккупантами, соловьем заливался. Песня лилась широко, голос звучал красиво, да сама песня-то была выбрана для репертуара улаха русская народная, школьная хороводная. Не реагировали никак на выступление артиста. Он после окончания номера, так и не дождавшись хотя бы редких хлопков, сам опустил голову и сошел вниз с подмостков. Тогда офицер не стал приглашать на эстраду других исполнителей, а подал знак, и солдаты стали раздавать пропагандистские брошюры и листовки с портретами Гитлера. Все, запихав их в карманы и за пазуху, молча разошлись. Но это вам не интересно?

- Наоборот, для меня это очень ценная информация – улыбнулся Лобанок. Вечером у нас в бригаде состоится тоже концерт, можешь сходить посмотреть, послушать концерт и сравнить эти два концерта.

Пряник зашел вечером в сельский клуб, прилежащей к базе деревни. Он был забит до отказа. Четверо парней в немецкой трофейной форме без погон, тихонько настраивали музыкальные инструменты. У одного был баян, у второго аккордеон, у третьего балалайка, а у четвертого не виданный ранее инструмент саксофон. Видимо разжились музыканты им в трофейных вещах фашистов.

- Это они пробуют, как будут звучать их инструменты, после долгой дороги по морозу в нашу бригаду – шепнул на ухо Прянику сосед.

На него зашипели: на сцену вышла девушка – партизанка, которая вела концерт. Все утихли и конферансье начала:

- Дорогие товарищи, поздравляем вас от имени бригады Алексея с боевыми успехами. Продолжайте так же умело бить фашистов. А теперь послушайте наш концерт.

Когда артисты сыграли концертный вальс, Прянику стало понятно, что хотя концерт самодеятельности, но играют-то явно профессионалы. Видимо парни – музыканты, еще до войны были на ты с музыкой. Посыпались бурные аплодисменты, переходящие в овацию.

Но больше всего Прянику понравилось выступление певца, который исполнил песню про жар-птицу. Эту песню он никогда не слышал и отбил все ладошки хлопая артисту. Даже «Бис!» кричал от восторга.

Потом, когда красивая девушка, и одета совсем не по-партизански, запела: «Вьется в тесной печурке огонь, на поленьях смола, как слеза…» у Пряника на глазах и в самом деле навернулись слезы. Ведь дальше следовали слова: «До тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага».

Когда концертная программа была закончена, на сцену с ответным словом, как говорят на Кавказе про ответный тост «Алаверды», вышли Ушачские артисты. Они спели популярную в бригаде Дубова песню: «По дороге Ушачской», слова написал партизан Пеков на мотив песни времен гражданской войны:

По военной дороге Шел в борьбе и тревоге Боевой восемнадцатый год. Были сборы не долги От Кубани до Волги Мы коней собирали в поход.

Песня была лихая, боевая, задорная и поднимала не только боевой дух, но и настроение. Галя Антипович и Ада Зенькович очень любили эту песню.

По земле партизанской По дороге Ушачской По густым белорусским лесам Лезут немцы – бандиты На фронтах недобиты. Хотят зону занять партизан.

На заслон против немцев Шла бригада смоленцев За народ, за родную страну. И пошли в бой отряды Нашей славной бригады Опрокинули гадов в бою.

Враг жесток и опасен На ночь встал в селе Красном, Утром должен был дальше пойти, Но решили смоленцы Из села выбить немцев, Ночью с тыла врага обойти.

Темной ночью без шума Шли отряды для штурма По занесенным снегом полям. И раздалась команда: «В бой отряды на банду!» Штурмом ринулись к темным домам.

К спящим фрицам по хатам Полетели гранаты, И бегущих косил пулемет, Чтобы вольные села Не терпели позора, Чтобы высохли слезы сирот.

Озверелые немцы На бригаду смоленцев В наступление утром пошли. Но фашистские танки, Минометы, тачанки Их от смерти спасти не смогли.

В третьей схватке бандиты Были снова разбиты И до Ушачь они не дошли. Подобрали убитых До исходных позиций, Ночью к Улле они отошли.

Так в борьбе со врагами Бьются все партизаны Во глубоком, во вражьем тылу. Будут помнить те немцы, Как дерутся смоленцы За народ, за родную страну.

Песня Пекова всегда бередила душу девушек. Но ведь были и другие поэты в Партизанской республике.

- Мне нравятся, Адочка, - призналась Галя Антипович – песни Глебова «Марш 16-ой смоленской бригады» и «Песня Ушачских партизан» Климова.

- Да я тоже люблю песни этих поэтов – согласилась Ада, - но песня Пекова больше всех. Поэт сумел в восьми строфах уместить события трех смертельных схваток с противником, вооруженным до зубов: танки и тачанки, минометы и самолеты. А сколько эмоциональности в стихах Пекова, в них звучат боль и гнев народных мстителей: «Чтобы вольные села не терпели позора, чтобы высохли слезы сирот»

- Мне нравится и образность стихов поэта – поддержала Аду Галя. – Вот , например, метафоры: озверелые немцы, темной ночью без шума шли отряды для штурма. Читая последнюю фразу, мне показалось, будто я вижу и слышу, как подкрадываются партизаны к врагу: Ши – Ши – Ши без шума, шли отряды для штурма «Не вероятный эффект присутствия».

- Галя, я и не думала, что ты так прекрасно разбираешься в поэзии – удивилась Ада.

- Жизнь всему научит – скромно, потупив взор, ответила Галина. За войну за эти два года я повзрослела на двадцать лет. Такой мудрой старушкой стала.

- Эх, - вздохнула Ада, - какая трагедия звучит в твоих словах: стать старушками, не испытав девичьих грез и любви.

Скоро в бригаде Дубова появилось пополнение. Из немецкого концлагеря сбежали девять военнопленных. Они долго блуждали по Ушачским лесам, пока не столкнулись с партизанской разведкой. Допрашивал сбежавших узников концлагеря начальник разведки бригады Дубова Маркевич.

Ада присутствовала в штабе при допросе и вечером сообщила Гале Антипович интересную новость:

- Ты знаешь Галя, радовалась Ада, - среди военнопленных два художника: Николай Обрыньба и Гуциев. Кроме того, оказалось, что Николай неплохой пулеметчик, а Гуциев служил в разведке. Беглецы на моих глазах нарисовали на листах бумаги карандашом портреты, Обрыньба – Маркевича, а Гуцыев – мой. Начальник разведки остался доволен техникой и мастерством живописцев и разрешил написать им портреты отличившихся в боях партизан. Только их, и все эскизы, наброски сдавать ему. Для конспирации.

- Правильно поступил Маркевич – согласилась Галина. Попадет портрет разведчика фашистам, а его вместо почета, этот рисунок может погубить. Приближается 25 годовщина Великой Октябрьской революции, и создать картинную галерею героев – партизан к знаменательной дате было бы неплохо.

Вскоре новые пулеметчик и разведчик участвовали в разгроме гарнизона фашистов. Обрыньба, заскочив в хату полицая, и… увидел там тюбики масляной краски. Николай стал поспешно заталкивать их в вещь мешок, но в него вместились не все тюбики. Тогда Обрыньба запихал остатки красок за пазуху. Партизаны удивлялись:

- Зачем тебе, Коля, краски? Если бы ты запихивал шмат сала – понятно, его покушать можно. А краски-то на кой тебе ляд?

- Ребята, вы мало разбираетесь в колбасных обрезках – отшутился Николай. Погодите-ка до 7 ноября, и увидите, на что сгодятся масляные краски.

- Никак ты на масляных красках хочешь картошку поджарить усмехнулись острословы. – Так сам ее один и будешь есть.

Еще больше удивилась медсестра, когда художники стали выпрашивать у нее две простыни, уже отслужившие срок.

- Зачем это вам? – усмехнулась девушка. – Все наши партизаны даже самые знаменитые на еловом лапнике спят или на соломе. А вы что за баре? Простынки им беленькие подавай.

- Нам простыни нужны не для постели, а для наглядной агитации – объяснил Обрыньба. – А ты зажала эти простыни, будто от своего сердца кусок отрываешь.

- Ладно, забирайте вот эти две простынки. – Сменила свой гнев на милость медсестра. – Тьфу, тьфу, раненых пока мало.

На одной простыне Николай Обрыньба нарисовал героя гражданской войны Василия Ивановича Чапаева, а на второй группу партизан во главе с Лобанком во время разгрома вражеского штаба под Барками.Оба полотна были натянуты веревками между березами.

Гуциев специализировался на карикатурах. Он рисовал шаржи оккупантов и их прихвостней и плакаты-агитки: «Что ты сделал для разгрома фашистов?», «Почему ты еще не в партизанах?», «Не болтай, враг подслушивает», «Били, бьем и будем бить!»

Нарисовал карикатуру Гуциев и на Гитлера, подписав ее «Берлинский бандит». Гитлер был очень похож на карикатуру знаменитых «Кукрыниксов» (художники Куприянов, Крылов и Николай Соколов). Тот же клок волос, закрывающий левый глаз фюрера, пушке усов под носом и маленькие крысиные глазки. Но рисунки Кукрыниксов за линию фронта не проникали, и партизаны были от карикатур Гуциева в восторге.

Но и творчеством Николая Обрыньбы были довольны и рядовые партизаны. Художник – портретист стал таким популярным и писал так много полотен, что его похвалил даже скупой на похвалу комбриг Федор Фомич Дубровский. Когда Николай написал полотно: «Выезд партизанской бригады Дубова на операцию», Федор Фомич удивился:

- Да тут же около 60 персонажей?! Какой титанический труд ты проделал Николай! Эта панорама силы и мощи нашей бригады. Твоя картина – летопись партизанской борьбы в тылу врага. Ты писал сначала портреты партизан – одиночек, а теперь создал апикальную картину – групповой портрет партизанской бригады. Зритель видит только головной состав бригады, а ряды ее бойцов все шагают и шагают вперед, дотоле скрытые за линией горизонта.

Николай за мастерство портретиста заслужил написать себя вторым ездовым. Первым всадником освободителем, наподобие Георгия Победоносца, выезжал Владимир Лобанок, а затем следовал Николай Обрыньба. Комбриг Дубровский стоял на переднем плане картины, как бы принимая партизанский парад! Чтобы все партизаны могли познакомиться с творчеством художников, для картинной галереи создали специальную землянку. А во время блокады Партизанской республики все картины переправили самолетом на большую землю.

Прорыв в бессмертие

Весна 1944 года выдалась необычной. В лесах Беларуси произошли несколько операций в корне изменивших обстановку не только в партизанском крае, а по всей линии фронта.

О том, что предстоят великие потрясения в их бригаде Дубова, Ада Зенькович догадалась, когда увидела на столе командира 7 отряда Андрея Павловича Любчика, он возглавил отряд с мая 1943 года, в котором они с Галей Антипович сражались с немцами, инструкцию командования 3 танковой армии для солдат и офицеров. Документ был не секретный. Наоборот, рекомендовался довести информацию до каждого партизана, и поэтому Ада стала изучать инструкцию вместе с Галиной Антипович. Они читали пункты инструкции по очереди.

- Население – прочла заголовок параграфа инструкции немцев Ада и стала читать текст

- Не нужный элемент, который портит только хлеб – уничтожайте! Оставить исключительно тех, кто может принести пользу Германии. Отношение к ним строгое.

- Истребление – стала, вздрогнув, читать Галя, как только Ада передала ей инструкцию.

- Трудоспособные и специалисты в возрасте 15-65 лет должны быть отосланы в лагеря. Разрешается брать продукты только на два дня. Если будут специалисты из бандитов – направьте их в лагеря для военнопленных. Больные дети и женщины эвакуируются в отдельные специальные районы. Разрешается брать все самое необходимое, но не больше, чем могут унести в руках. Трудоспособных женщин в возрасте от 15 до 65 лет отправлять под сильной охраной на сборные пункты.

Ада потянулась за инструкцией, но Галя не торопилась передать документ подруге. Она подняла ладонь и отрицательно помахала ею в воздухе, как будто предупреждала: «Погоди, я хочу внимательно и подольше ознакомиться с этим страшным пунктом инструкции – истребление!» и только через минуту заговорила:

- Ты посмотри, Ада, что творят негодяи: «Больные и дети эвакуируются в специальные районы». И взять им разрешается, что могут унести в руках. Кто сможет унести в руках какое-то имущество? Мать, которая держит одной рукой, руку своего ребенка? Или что может ребенок унести с собой в одной руке? Разве только куклу или игрушку… Подлецы! Я знаю эти специальные места. Вырытые в оврагах рвы и ямы. На бровку ставят пригнанных туда несчастных и расстреливают. А потом сталкивают окровавленные голые тела, чтобы было меньше хлопот с погибшими, педантичные немцы заставляют перед расстрелом раздеваться и складывать одежду в одну кучу. Вот почему Андрей Любчик всему мирному населению предлагает уйти в партизанский край под защиту бригад и отрядов.

Партизанский край простирался на три тысячи двести квадратных километров и на этой площади находились 1220 населенных пунктов, в которых была установлена Советская власть. Работали 6 мельниц, перемалывая 25 тонн зерна в сутки. Урожай зерна в 1943 году был высокий, и запасы зерна были спрятаны в замаскированных кладовых, которые размещались на песчаных высотках леса. Два скипидаро – дегтярных завода вырабатывали смазочные для оружия материалы и, самое главное, материалы для бутылок с зажигательной смеси, которые применялись для борьбы с танками и при штурме фашистских гарнизонов для уничтожения вражеской техники.

В 60-ти кожевенных мастерских обрабатывали шкуры, из которых шили полушубки, обувь, сбрую для лошадей, амуницию для партизан.

Действовало 80 слесарно – кузнечных мастерских, в которых ремонтировали сельскохозяйственный инструмент и инвентарь, а также оружие.

Столярно-бондарные мастерские изготовляли бочки и лыжи бойцам, делали приклады к автоматам и винтовкам. В рукопашном бою приклады зачастую разлетались вдребезги об каски и головы фрицев. Ремонтировали сани для зимы и телеги для лета.

Три электростанции вырабатывали 65 киловатт в сутки для электроэнергии на станки и освещение в домах. На двадцати маслозаводах перерабатывали не только молоко, но и льносемя. Было создано шесть рыболовных артелей. А для услуг населения была открыта больница. Все население, которое не могло воевать, женщины, дети, раненые мужчины занимались сельскохозяйственными работами для обеспечения продовольствием партизанского края и фуражом для коров, лошадей, овец.

Если раньше фашисты называли партизан ночными блохами, то теперь, когда партизаны не покусывали точечно, а наносили глубокие смертельные раны фашистам, они при слове «партизан» вжимали от страха головы в плечи. Только плечи были недостаточной защитой для голов врага и слетали они сотнями, тысячами при взрывах на железнодорожных и шоссейных дорогах и боевых схватках с народными мстителями. Боевые совместные операции в Партизанской республике приобрели такие масштабы, что вызвали огромный интерес в ставке Верховного Главнокомандующего.

Осенью 1943 года Секретаря Центрального Комитета партии Беларуси Пономаренко вызвал Иосиф Виссарионович Сталин и спросил его:

- Есть ли теперь в Белоруссии район, насыщенный партизанами настолько, что можно высадить туда огромный авиационный десант?

Пономаренко после небольшого раздумья назвал район

- Ушачи – твердо сказал секретарь ЦК Беларуси. – В нем столько бригад и отрядов, что если их объединить под одно командование, то получится целая армия.

Но и немцы не дремали. Их третья танковая армия была парализована действиями партизан. Фашисты также замышляли масштабную карательную операцию. Для этой цели, чтобы обеспечить себе безопасный тыл, в белорусские леса были брошены дополнительные три дивизии. А эта попытка не укрепила тыл, а ослабила фронт. Дальше все события в Партизанском крае пошли таким образом для фашистов, который можно назвать пресловутым «принципом домино». Когда костяшки домино на торец вертикально в одну линию, что кажется через эту сеть, этот заслон не пройти, не проехать, но стоит лишь слегка коснуться до крайней костяшки домино, и подтолкнуть ее чуть-чуть, как вся эта стройная шеренга упадет, издавая звук трещотки. Костяшки уже сами будут подталкивать друг друга и падать, падать, падать … Весь строй, сплоченный на первый взгляд, падет в ниц.

Но немцы упорно сжимали кольцо блокады. Все сильнее и сильнее закручивали гайки, забыв второй принцип механики: «Чем сильнее закручиваешь гайку, тем быстрее сорвется резьба на ней». Так и произошло.

На границу партизанской зоны было стянуто около 60 тысяч карателей: пять пехотных дивизий и, вдобавок, один пехотный полк, артиллерийский дивизион, стрелковая дивизия, авиационная дивизия, танковый полк, семь полков полицаев, три полка из дивизии СС и особый самый кровожадный батальон Дирливенгера. Особо важная роль отводилась 3-ей танковой армии под командованием генерал-полковника Рейнгарта.

Но, если гитлеровцы в конце 1941 года срыв блиц-крига оправдывали внезапно наступившим зимним холодом, что поделаешь, зима всегда наступает внезапно, то теперь карательной экспедиции такого масштаба в Беларуси мешала… весенняя распутица. Кроме того, подпольные организации Витебска и других крупных городов и поселков распространяли дезинформацию о местах дислокации крупных партизанских соединений, и об их количестве с явно преувеличенными данными. Но у страха глаза велики. Фашистам дезинформация казалась достоверными сведениями.

У них тоже был разработан план уничтожения Партизанской республики. Сначала фашисты собирались взломать оборону партизан и очистить от их подразделений левый восточный берег Западной Двины, затем вытеснить народных мстителей из лесов на открытую местность и уничтожить их в чистом поле.

Но не только на весеннюю распутицу и непролазную грязь надеялись партизаны. На всех подходах к партизанской зоне были подорваны мосты, а подходы и дороги заминированы. На линии обороны, чтобы создать преграду во время танковой атаки вкапывались глубоко в землю бревна. Местные жители выкапывали широкие противотанковые рвы. Возле препятствий устраивались засады автоматчиков и истребителей танков с противотанковыми ружьями.

Но сломить оборону фашистам не помогли ни артиллерия, ни танки. Ни самолеты. Хотя кольцо блокады сжималось. Но блиц-криг не удался.

Отто Хейдкемпер – в книге: «Витебск. Борьба и гибель 3-й танковой армии» жаловался, что партизаны вели борьбу не по правилам, что их методы: «являлись издевками над всеми международными нормами». Как будто геноцид белорусского народа «сверх человеками-гитлеровцами велся по международным правилам. Нарушалась даже конвенция о содержании военнопленных. Если в блокадном Ленинграде жители получали 250 граммов хлеба, то в фашистском концлагере узники получали почти в двое меньше – 150 граммов. Но главная оценка Отто Хейдкемпера поражает даже сегодня, когда завеса лжи и фальши нацистов развеяна историческими документами, поднятыми на свет Божий из архивов.

- Не подыскать, не подобрать слова – пишет Отто – какими можно было бы описать дьявольские, грозные и беспощадные действия партизан в эти дни!»

Когда в середине апреля 1944 года немцам казалось, что партизанское сопротивление выдохлось, со стороны Лиозно в партизанский край подошла бригада Алексея. Комбриг спланировал и скоординировал свои действия с опергруппой Владимира Лобанка и бригадой Дубова, что не позволило оккупантам прорваться через оборонительную линию и зайти с фланга к бригаде Федора Фомича. Немцы были вынуждены предпринять 520 вылетов самолетов-бомбардировщиков.

Зато штаб 1-го Прибалтийского фронта внимательно следил за обороной Партизанского края и своевременно помогал защитникам, обеспечивал и устойчивую радиосвязь с Большой землей. Партизанские соединения теперь не были одиночными подразделениями, а стали частью Советской Армии. Фронтовая авиация наносила бомбовые удары по отрядам карателей. В районе озера Медазом 1-ая антифашистская бригада наконец-то только в одном бою уничтожила двести головорезов из батальона Дирливангера, прославившегося издевательствами с циничной и зверской жестокостью над мирными жителями. Поиздевался над белорусами «по международным правилам» и хватит!

Из ставки Верховного главнокомандования пришел приказ: «Военному Совету 1-го Прибалтийского фронта подготовить наступление и помочь подготовиться партизанам для совершения прорыва блокады. Намечалось совершить прорыв в ночь на 1-ое мая, но появилось много разных не преодолимых причин, и Военный Совет не стал догматически привязывать прорыв к Первомайскому празднику. Первой на прорыв пошла бригада Алексея 3-го мая, а 5-го прорыв завершился.

Комбриг Алексей заслужил право первым пойти на прорыв своей храбростью и дерзкими вылазками в глубокий тыл врага. Чтобы навести ужас на врагов 1-го марта 1944 года, за два месяца до прорыва комбриг решил совершить дальний рейд… на запад. Три отряда под руководством комбата Антипова прошли через Вилейскую область в Литву, а затем в Польшу. По пути громили гарнизоны фашистов.

В местечке Камелишки Петр Антипов с бойцами появился так неожиданно, что, не успев ничего сообразить, фашисты оказались в плену. Антипов с командиром 16-го отряда Артемом Вакемовым ворвались в помещение сельской управы. Перепуганный до смерти полицай кричал хриплым голосом в телефонную трубку:

- Партизаны! Партизаны!

Артем одним выстрелом угомонил полицая и одним прыжком, преодолев расстояние от порога до стола, вырвал из рук падающего на пол прихвостня, телефонную трубку. А потом , услышав хрюканье в ней: «Что ты паникуешь, что ты мелешь чепуху, собака? Откуда тут взялись партизаны?» - передал телефон Антипову. Антипов спокойно сказал в трубку:

- Я не мелю, а сообщаю тебе, мерзавец, что в управу пришли партизаны. Крик в трубке перешел в визг:

- Какие партизаны? Прекрати кривляться, идиот, доложи мне по форме и толково!.

- Обыкновенные из бригады Алексея.

- Кто, кто это говорит – звучал голос глухо как из подземелья.

- Это говорит Петр Михайлович Антипов – ответил комбат – готовьте для себя могилы. Скоро будем у вас в Колишках.

Психологическая атака подействовала магически на врагов. Они покинули гарнизон еще до подхода партизан. Оставили, правда, засаду для прикрытия. Прозвучал первый выстрел с окошка высокого костела, ранили Федора Голуба. Но огневую точку фашистов быстро подавил длинной очередью пулеметчик Николай Никитин.

Эти рейды наделали много шума, но они были второстепенными для бригады Алексея. Бригада выполнила главную цель – совершила прорыв.

В прорыв ринулись все партизаны от мала, до велика. Галя и Ада прибились к группе партизан из десяти человек, во главе их был начальник штаба одного из отрядов бригады Дубова. Он, почувствовав, что кольцо блокады прорвано, чтобы не нарваться на немецкие заслоны, шагал по тропам труднопроходимых болот.

Ада шагала впереди вместе с начальником штаба, а Галя шла в арьергарде. Налетели самолеты с черными крестами на крыльях и стали бомбить. Впереди идущий парень шарахнулся в сторону и, ступив с твердой почвы в зыбкую трясину, на глазах изумленной Галины, провалился по пояс в болото.

Галина вскрикнула, увидев такое необычайное отчаяние в голубых глазах партизана. Но он, пересилив страх, как-то буднично и равнодушно произнес:

- Не ори, вдруг рядом полицаи и услышат нас. Найди лучше где-нибудь ветку подлиннее, и постарайся помочь мне вылезти из болота. Но сама стой только на тропинке. Видишь, как я вляпался? Очень зыбкая болотина…

Галя быстро отыскала палку нужной длины. Но парня, пока она ходила, засосало болото уже по грудь. Он молча барахтался в трясине, ухватился за кончик ветки и прядки мха от его движений прилипали к его волосам. Как будто парик на голову натянул.

Но сил у девушки высвободить хотя бы на сантиметрик тело парня из болота не хватало. Парень потерял всю надежду на спасение и лишь отрешенно смотрел в голубое небо, а его голубизна глаз серела, тускнела.

Галя еле удержалась, чтобы не зарыдать навзрыд. Она, вцепившись изо всех сил в ветку, тянула ее на себя. И вдруг почувствовала, что ветка стала поддаваться на ее усилия, а потом и вовсе девушка почувствовала облегчение.

Обрадовавшись, она взглянула на болото, где барахтался отчаянно парень, и увидела, что он, отпустив ветку, поднял руки вверх и окунулся с головой в трясину.

Вот только тогда Галя заплакала, укоряя себя:

- Не помогла, не сумела спасти боевого товарища, не спасла…

- Услышав рыдания подруги, вернулась назад Ада и, обняв Галину за плечи, попыталась успокоить ее.

- Утри слезы, Галинка, слезами горю не поможешь. Вставай быстрее с кочки и пошли догонять нашу группу, начштаба Михайлов послал меня поторопить вас… - тут Ада запнулась и поправилась: - поторопить тебя и идти вперед вместе со всей группой.

Они шли долго, обходя вокруг деревни, где могли находиться гарнизоны фашистов. Но вот уткнулись в Березину. Подручных средств для переправы у берега реки не было: ни плотов, лодок не видно. Фашисты предполагали, что здесь могут появиться партизаны, вышедшие из окружения.

А на мосту стояли проволочные заграждения, а по краям лежали мешки с песком для бруствера пулеметного гнезда. По сигналу Михайлова спрятались в прибрежных ивовых кустах.

- Кто умеет плавать? – спросил командир, – поднимите руку.

Все молчали, но никто не поднял руку.

- М-да-а-а – протяжно вздохнул Михайлов. – Пошли-ка Галя со мной в разведку. У тебя не велик росточек и сойдешь за девочку подростка. Поэтому я буду прикрывать тебя из-за огорода, а ты поговори с местными жителями. На девочку мало кто обратит внимания, наоборот, посочувствует тебе и что-то подскажет.

Тетка Матрена, с которой познакомилась Галя, завела ее к себе в дом и напоила чаем. Достала из печки чугунок сваренной картошки и отсыпала несколько бульбинок для гостьи:

- Хитрят фрицы, сказала Матрена. Вы не увидели засаду перед мостом, но они встретят вас свинцовым дождем за мостом. Я слышала, что утром они топали сапожищами по мосту.

Гале сделалось грустно. Но надежда умирает последней, и она попросила тетку Матрену:

- А не смогли бы вы подойти к мосту как бы невзначай и посмотреть – нет ли немцев сразу за мостом.

- с таким же успехом можешь прогуляться до моста и ты – покачала головой тетушка.

- Я бы не поленилась и сходила – кивнула Галина, но только вас немцы знают в лицо, привыкли к вам. А меня сразу сцапают – я же не местная жительница и меня сразу заподозрят, в связи с партизанами. –

- А чего тебя подозревать-то – усмехнулась Матрена, - если ты и есть партизанка.

Потом она махнула рукой и сказала:

- Эх, была, не была… пошлю-ка я своего мальчишку Сашку. Сынишке всего шесть лет, но он такой смышленый, что фору даст любому взрослому. Пусть Санька прикинется, будто он корову ищет за мостом. Такого малыша, может быть, фашисты и не тронут.

Сашка, оседлав хворостину, поскакал на своем лихом «коне» через мост. А Галю Матрена отправила на всякий пожарный случай спрятаться за огородами.

- Появится Санька, я тебя позову, махну рукой – сказала тетка.

Ждать пришлось недолго. Мальчишка прибежал и, запыхавшись, стал невнятно, перескакивая с одного слова на другое, докладывать о хитроумных немцах.

- Они сделали засаду не сразу за мостом, а в километре от него. Да так замаскировались, что я их сразу не заметил. Потом увидел, что камушек мне кто-то бросил под ноги. Глянул, откуда камень прилетел – там фашист выглядывает и меня к себе пальчиком подманивает: «ком цу мир!» Подойди ко мне. Я подошел, и пальцы к голове приставил и промычал громко – мол, корову ищу. А он мне «цурюк» - назад значит. Вот я и пошел обратно.

Галя встретилась с Михайловым, и они пошли к скрывавшимся на берегу партизанам. Потом начальник штаба предложил неплохой план6

- Подремлем немного, подкрепившись подарком Матрены, картошечкой, а как стемнеет, проползем по-пластунски по мосту и сразу же свернем в сторону леска. Немцы устроили заслон справа от дороги, а мы отползем налево. А как доберемся затемно до леса, так ищи нас свищи в лесу-то. Не найдешь.

- А как же русская народная поговорка? – пошутила Ада – «Ищи ветра в поле». А вы все в лес нас тянете.

Но Михайлов шутку не воспринял. Лицо его помрачнело, и он ответил:

- Хотели нас фрицы на чистое поле из лесу выдавить, да сами подавились. А так бы лежать нам уже не на берегу речки, на золотом песочке, а в земле сырой.

Перебраться ночью через мост удалось бесшумно и быстро, хотя был приказ Михайлова:

- Ползти через мост медленно. Ни звука, ни стука, ни бряка чтоб не слышно.

Но как только через мост переполз один партизан, остальные партизаны повысили скорость. Проигнорировали бойцы и указания Михайлова про стук.

- разве можно было заставить свое сердце не стучать? – пошутила Ада, когда все переползли мост.

Ближе к Чашникам пути партизан разошлись. Каждому хотелось побывать у своих родных и знакомых. А Галя остановилась в Чашниках у своей любимой бабушки Юли.

Утром она узнала, что в Чашники пришел и кинооператор Школьников киностудии «Мосфильм». Он не только стал участником такого грандиозного события, как «Прорыв», но он снимал кинохронику и гордился, что сумел снять уникальные горькие кадры: дым пожарищ от взрывов авиабомб загоревшихся хат застилал раскаленный диск солнца. Но заслонить солнце над Беларусью фашистам не удалось. В Чашниках Школьников поел, отоспался и вышел прогуляться по улице. И встретился с кинооператором Натальей Райзман. Она стояла у штакетника палисадника и плакала. Во время боя ее подруга и коллега кинооператор Маша Сухова погибла. Но все документальные кадры, которые успела снять Маша Сухова, остались целы, и значит имя свое девушка - кинооператор сделала бессмертным. Машину кинопленку подруга Наталья сохранила. В кадр попала и Галя Антипович.

Война откатилась на Запад, но не окончилась

Из Чашников, немного передохнув в них, Галя направилась в свои родные Аксинти, к родителям. Ее предупредили:

- Не нарвись на полицейский заслон, Антипович. Иди не по дороге, а вдоль них по лесочкам и кустикам.

Она так и поступила, шла и слышала, как на большаке урчат машины моторами, как кричат пьяные полицаи. Возле деревни отсиделась днем за огородами, а вечером, когда сельчане угомонились, побрела по улице. Ей встретилась незнакомая или сильно постаревшая женщина.

- Ты куда идешь, детка? – спросила она Галю – чья будешь.

- Я дочка Елены Михайловны Егоровой.

- Они здесь живут. Никуда не уехали – обрадовалась тетка. – Наверно не забыла где ваш дом стоит-то? Вот и хорошо, а то я могу проводить.

- Спасибо, дойду сама. – Гале не хотелось, чтобы при встрече с мамой за ними наблюдали посторонние люди. А у Елены Михайловны как будто материнское сердце почувствовало, что пришла из леса ее доченька. Она стояла на крыльце и смотрела на тихую улочку. Увидев дочь, вскрикнула «Галя!» и побежала ей на встречу.

Дома Елена протянула дочери, как ей показалось, новую блузку.

- Это от портнихи. Перешила свое старое платье для тебя. Перелицевала его портниха, внутренняя сторона материала от платья совсем как новая, на солнце-то не выгорела.

Не успела Галя порадоваться обновке, как услышала стук в дверь и вздрогнула. Встречать неожиданного гостя, пошла Елена Михайловна, и обомлела. На пороге стояли четыре красноармейца. Гости-то оказались не нежданные, а долгожданные. Да и не красноармейцы стояли на пороге, а бойцы Советской Армии. На гимнастерках у них были не петлицы, а погоны.

- Мы разведчики – представился молоденький лейтенантик – Фрицы бегут, но проверить на всякий случай нас послали. Я видел, как вы встречались с дочерью, потому и постучался в дверь, а не в окно.

Затем офицер обратился к Гале:

- А ты, красавица, слишком поторопилась нарядиться-то. Война не закончилась. В Чашниках уже военкомат объявил призыв в армию. Все ребята, достигшие призывного возраста, будут мобилизованы и отправлены на фронт. Но ты же была в партизанах? Значит, можешь добровольно стать военнослужащей. Но я думаю, тебе и гимнастерка будет к лицу.

Галя зарделась и ушла в другую комнату к сестрам, оставив Елену Михайловну хлопотать на кухне. Она прожила несколько дней в семье, отъелась, отоспалась и последовала совету молоденького офицера. Пошла записываться добровольцем в армию

Галя думала, что ее, как уже бывалого бойца, партизанку, сразу же направят в действующую армию. Но ошиблась. Ее отправили в хозяйственный взвод, и она стала поваром.

Когда Галина подавала военкому заявление, то он спросил:

- А ты комсомолка?

Антипович вспомнила Олю – кнопку и рассказала военкому, что писала заявление о вступлении в комсомол, но комсомольский билет не получила.

Военком сделал запрос в Москву, и оказалось, что Оля-то в ту лихую годину умудрилась переправить заявление в столицу, и Галин комсомольский билет отправят в войсковую часть, и вручат ей лично.

Но побыть поваром Галине пришлось недолго. Из штаба 1-го Прибалтийского фронта пришла разнарядка: отобрать тридцать девушек добровольцев в снайперскую школу. Галина одной из первых откликнулась на призыв. Отец ее был снайпером в войну 1914 года с немцами, а в войне с 1941 года она уже пробовала стать доморощенным снайпером, и получалось вроде неплохо, а тут будет обучаться в специальной снайперской школе. Это престижно.

Так она попала в запасной полк, где проходили обучение не только снайперы. Но перед тем как попасть в школу метких стрелков предстояло пройти сквозь сито медицинских комиссий и проверку инструктора опытного снайпера Вали Сырыцыной.

Когда девушек проверял окулист, отсеялось пять человек. У одних была близорукость, другие не умели прищуривать левый глаз. А в прицел двумя глазами не посмотришь.

Потом взялась за дело Валя. Она заставляла девушек правильно подползать на снайперскую позицию. И когда одна из девчат поползла, отклонив вверх ягодицы, инструкторша резко предупредила:

- Прижмись к земле, и не выпячивай корму!

Дивчине не удалось научиться, как следует ползать по-пластунски, и она тоже сошла с дистанции. Осталось в школе из 30 девушек только 12. Валя обучала, как целиться, учитывать силу ветра при выстреле, как замаскироваться.

Стреляли не учебными, а боевыми патронами, чтобы ощутить силу отдачи при стрельбе. А маскировка оказалась целой наукой. Нужно не только прикрывать себя ветками или пучком травы. Нужно изучить подходы к позиции и отходы. Отход даже важней, чем подход. Если первым неудачным выстрелом снайпер обнаружит свою позицию, то в его сторону полетят пули, мины, что, если нет безопасного пути для отступления – пиши пропало.

Снайперы ходили на «охоту» парами. Антипович поставили в пару с Таней Южаниной. Она была старше Гали, побывала до войны замужем и казалась, что в этой паре будет лидером Татьяна. Таня и Галя учились в засаде подавать руками условные знаки. Одна из них наблюдала в бинокль, другая в оптический прицел. Потом обменивались оптикой. Иногда получалось, что напарница не успевала уловить сигнал рукой и, чтобы рассеянная девушка обратила внимание на условный знак, приходилось бесцеремонно пинать напарницу ногой, или толкать ее плечом. За месяц занятий в 43 армии они стали готовиться к боевому крещению. Армия участвовала в освобождении Витебска, и Галя с радостью за победу, но с тяжелым сердцем от внешнего вида города: разрушены многие здания, пустые улицы и дома, ступала по Витебску с боевыми товарищами. Они с Таней были приписаны к роте автоматчиков. Из всего многотысячного населения города осталось всего 186 человек. Бурного ликования победители не испытали. Пустой, вымерший город смазывал радостное настроение.

Личный счет снайперы сами не вели. Они узнавали о своих метких выстрелах от наблюдателей артиллерийского поста. Они же им представляли и помечали цели. Где-то обнаруживали замаскированные пулеметные точки. Снайперу необходимо уничтожить пулеметчика. Рота автоматчиков идет в атаку, командир оставляет девушек в засаде, чтобы они прицельно стреляли по офицерам, командующими солдатами, идущих в атаку.

Но первым фрицем, которым Галя открыла свой личный «лицевой» счет, был совсем не боевой офицер и даже не бегущий в атаку солдат. Они уходили в поиск с Таней поздно ночью, чтобы ранним утром, чуть забрезжит рассвет, уже оглядывать фашистские окопы, выискивать зазевавшегося фрица! Бывало, весь день приходилось лежать в укрытии, и под покровом ночи возвращаться в роту.

- Опять вы к ужину не успели – ворчал дневальный и подавал снайперам остывшую пшенную кашу. Зачерпнув две-три ложки сухой безвкусной каши, напарницы валились спать. До рассвета им нужно было снова залечь в засаде.

Рассветало, но у вышедшего из землянки-блиндажа фрица разглядеть в деталях было трудно. Татьяна заметила в бинокль только его силуэт и толкнула плечом Галю, пальцем указав на цель. Фашист остановился около кустиков, стоял он там долго, и Галине показалось, что слышит, вроде как, журчание ручейка около окопов гитлеровцев. В окуляре прицела увидела, что каски на голове нет, и нажала на пусковой крючок. Солдат встряхнул головой и повалился замертво на землю. Из окопа высунулась голова второго фрица, но в каске. Но прицелиться Галина не успела. Слишком быстро исчезла за бруствером голова испугавшегося немца. Не поднял фашист и тревогу.

- Видимо не успел увидеть убитого. – предположила Таня – Давай-ка Галя, сматываться, а то попадем под шквальный огонь!

- Зачем же они будут стрелять, если не знают куда?

- Галя, слушайся старших – махнула рукой Таня, – они не привыкли беречь, как ты в партизанах, каждый патрон. Будут строчить из шмайсеров на авось. Вдруг, да и заденут снайпера. Поползли в роту. Дневальный видимо задремал, но, не подав виду, что только, продрал глаза, сказал девушкам:

- Вчера доедали объедки, а сегодня завтрак еще не готов. Придется подождать. Это вам, когда поварами кашу варили, лафа была. Всегда подхарчиться можно.

- Подхарчиться – возмутилась Таня, - это ты только и думаешь, как бы подхарчиться. Вон, какую ряшку-то отъел. Это тебе кажется, что работа поваров неприметная. А нам с Галей приходилось кашеварить на полевой кухне под обстрелом, под пулеметные очереди мессера, хватать тяжелые термосы и тащить их к вам, на огневые позиции, чтобы наши автоматчики могли бы вовремя поесть, подхарчиться, как ты сказал.

- А спали не как ты в блиндаже – поддержала подругу Галя – а в палатке, прямо около полевой кухни.

- Девчата, ну что вы на меня накинулись, как коршуны на цыпленка. Что случилось-то, что вы не остыли от боевого пыла?

- Да моя напарница, цыпленочек, фрица подстрелила – засмеялась Татьяна, и рассказала про анекдотический случай.

Тут захохотал и дневальный:

- Ой, мамочка, я наверно лопну от смеха! Надо же какие вы изуверы! Человек вышел справить малую нужду, а вы как шандарахнули ему пулей прямо в лоб… ха-ха-ха!

Бессонная ночь и усталость от напряжения в засаде свалила девушек. Они отложили в сторону каски, сняли маскхалаты, разулись и, как были в ватных брюках и телогрейках, устремились, улеглись поспать. Спали до обеда. Все знали, что им предстоит следующая бессонная ночь и тяжелый день в засаде. Случилось, что после первого же выстрела началась кутерьма. Возле позиции творилось такое, что нельзя было голову поднять. Но зарубки на прикладах девушек увеличивались. Только почему-то Галине приходилось чаще брать нож и делать отметку:

- Почему-то тебе везет больше, чем мне – жаловалась Таня.

- А что поделаешь? – пожимала плечами Галя. – Если они высовывают из окопа свою дурацкую башку, когда в моих руках, а не в твоих снайперская винтовка.

Но дело было не только в везении. Однажды в руках Татьяны оказалась снайперская винтовка, когда зазевался долго в окопе фашистский офицер. Он так засмотрелся в бинокль, что Гале пришлось несколько раз произносить напарнице: «Стреляй! Стреляй!». Татьяна наконец-то нажала на спусковой крючок, но молчок, нет выстрела.

- Осечка? – взглядом оценила ситуацию Галя.

Таня хлопнула себя по лбу и подумала:

- Я же не достала патрон в патронник. Она судорожно передернула затвор и пальнула в наблюдателя. А тот будто спиной почувствовал опасность, пригнул голову, опустив бинокль. Он даже и не понял, что был на какой-то сантиметр от смерти, но, видимо, услышав посвист пули, больше не высовывался из окопа.

А на следующий день рота пошла в атаку. Галя засекла пулемет, но фашист, стрелявший по цепи нападающих, плотно скрылся за бронещитком пулемета. Но, как говорится, везет умелым и находчивым. Антипович услышала, что пулемет замолк.

- Кончились патроны, подумала Галя, значит надо следить, кто принесет ему патроны.

Она дождалась, когда тень фрица направилась к пулеметчику и сразила подносчика патронов наповал. Фашисту оставалось доползти до пулемета метра четыре, и пулеметчик, от безысходности, решил сам забрать у погибшего патроны. Вот тогда Галя Антипович поняла по настоящему, до дрожи в душе, слова песни: «а до смерти четыре шага». Но смерть настигла не ее, не ее подругу, а пулеметчика. Она сразила его, как только он выполз из-за щитка пулемета.

Атака не захлебнулась. Галя с удовольствием увидела, как цепь автоматчиков их роты ворвалась в окопы противника.

Вскоре Таня познакомилась с замполитом роты, который давно положил на нее глаз! Он искал встреч с Таней, при встрече говорил с ней долго и ласково. Таня понимала, что замполит влюбился в нее, и ответила ему взаимностью. Николай, чтобы любимая девушка всегда была рядом с ним, перевел ее в лазарет медсестрой. Напарницей Галины стала Дуся Сничак. Они быстро подружились. Позывным Гали было слово «Береза», а Дусиным - «Верба». Так получилось, что Таня была украинкой, жила в Кременчуге, Дуся русской, сибирячкой из Омска, а Галя – белоруска. В одной снайперской группе из трех человек, оказались представительницы трех славянских национальностей Советского Союза.

Связисты с удовольствием вслушивались в позывной Гали Антипович. Она говорила с сильным белорусским акцентом, непривычным для говорящих на чисто русском языке солдат.

А они потешались над простодушной девушкой, которая не собиралась навек распрощаться с языком ее Родины – Беларуси, и повторяли слово «береза», как говорила его Антипович «Бяроза!»

Когда Галя проходила мимо связистов и слышала: «Вон Бяроза идет!» - Она только скромно улыбалась.

Дуся уже была состоявшейся снайпершей. И на ее счету было не мало гитлеровцев. Она отставала от Антипович всего то ничего: на одного фрица. Но Дуся отзывалась на свой позывной «Верба» четко и к ней связисты не цеплялись.

Вскоре появились отметины у Гали, Дуси и Тани не только на прикладах. Галину Антипович наградили двумя медалями «За отвагу» и одной медалью «За боевые заслуги». Получали награды и Дуся и Таня. Вечерами, когда стало у снайперов побольше времени, девушки собирались вместе и делились своими девичьими тайнами. А время появилось у них побольше, потому что Первый Прибалтийский фронт прижал военную группировку фашистов на севере к Балтийскому морю, а с юга, востока и запада блокировал их. Их блокады гитлеровцы пытались вырваться, но все же больше надеялись, что помощь к ним придет с моря. Поэтому они огрызались вяло. Лишь бы советские войска не сильно напирали на гитлеровцев с юга.

Полк, где служила Антипович, уже направлялся в Восточную Пруссию, когда поступила команда:

- Взять фашистов в блокаду. Взяли, окружили, но фашисты и сами не нападали, а все-таки не сдавались. Приходилось роте автоматчиков время от времени делать дерзкие вылазки и, как бы откусывая, отламывая от целого каравая ломти хлеба, брали в плен то здесь, то там немцев группами по 10-15 человек.

Командованию Первого Прибалтийского фронта пришло распоряжение из ставки Верховного Главнокомандующего: «Всех женщин военнослужащих отправить с первой линии наступления во второй или даже в третий эшелон войск».

На словах политрук Николай объяснил Тане:

- Девушкам, женщинам после войны придется восполнять потери населения вовремя войны. Им нужно будет рожать, и рожать сыновей, дочерей. Вот и решил Верховный поберечь вас.

Таня так и осталась медсестрой. Галю перевели в связисты. Хотели посадить на коммутатор, кнопки нажимать и шнуры переставлять, но получилась срочная надобность обеспечивать полевую связь со штабом полка. Так Антипович и осталась снова на передовой. Вручили ей катушку с проводом, которую она закрепила вместо снайперской винтовки, выдали автомат. Для пущей важности в напарники откомандировали восемнадцати летнего парня – Петра. А Дусю перевели в третий эшелон. Она написала заявление об увольнении из рядов Советской Армии.

Все подруги собрались вместе, чтобы попрощаться с Дусей. Политрук Николай пришел вместе с Таней, которая собиралась увидеться с Галей и Дусей, и беседовал с группой пленных немцев.

Пока Николай вел переговоры с фрицами, Татьяна интересовалась, куда же собралась уехать Евдокия:

- Куда, куда – засмеялась Дуся – на кудыкину гору. Затем, посерьезнев, добавила: - Разумеется, я поеду к себе домой, в свою любимую Сибирь.

Пленные немцы забеспокоились. Им вбили в головы Геббельсовские пропагандисты, что если они сдадутся в плен, то их отправят в холодную и голодную Сибирь, где они непременно и окочурятся. Политрук попытался успокоить пленных и пояснил:

- Эта девушка родом из Сибири и собирается сама без конвоя поехать к себе на родину.

Немцы удивились еще больше:

- Как можно добровольно поехать в Сибирь – спрашивали они Николая.

Он подозвал к себе Дусю и попросил честно рассказать одному пленному, который понимал по-русски, о своем желании поехать в Сибирь. Немец слушал ее и недоверчиво вставлял после каждого Дусиного ответа:

- Это правда? Это правда?

А Дуся с важным видом кивала головой в знак согласия и говорила: «Да, да, да».

Когда пленных отконвоировали в барак, Дуся спросила Антипович:

- А ты-то, зачем остаешься воевать? Ведь на моих глазах расцвела, раз невестилась, как говорят девка на выданье, а ты никак не можешь влюбиться. Слишком ты щепетильная, Галиночка. Все ждешь принца на белом коне? Или же дождешься пули от немецкого снайпера? Не боишься погибнуть, не дождавшись победы, и не на любившись в сласть?

- Ой, Дуся, я и сама не знаю, где в каком болоте погиб и утонул мой принц на белом коне. А ведь снится он мне во сне, как в кино, Но война оборвала кинопленку, и я не знаю, может быть скачет он параллельно по военным дорогам, а встретиться со мной не может. А что касается страха за свою жизнь, то весь его лимит я исчерпала! Нельзя сказать, что я вообще ничего не боюсь, но после прорыва под Ушачами, мне бояться нечего. Когда я теперь на фронте слышу разрывы снарядов, свист пуль, а в душе растет уверенность: теперь-то я точно выживу и отпраздную нашу общую Победу. А вот в партизанах у меня такой уверенности не было. Уж очень все было непредсказуемо. Мы не знали, с какой стороны нагрянет беда и как от нее можно оборониться.

Надежная связь – залог победы

Пете исполнилось совсем недавно 18 лет, и на фронте он повоевал месяца три. Но связистом Петя был отличным. Он всегда отбирал у Гали катушку, когда не требовалось тянуть линию, и таскал ее на своих, не богатырских плечах с чувством долга и ответственности. Галя была для него кумиром – женщина-снайпер. С начала войны стала партизанкой.

Немцы попытались пойти в наступление и начали обстрел позиций батальона, в котором значилась и рота Галины и Петра. Им поручили наладить связь с полком.

Снаряды ложились невдалеке от пары связистов. Один разорвался впереди их, затем сзади. Петька, чтобы показать, что он не лыком шит, крикнул Антипович:

- Галя, прыгай в воронку, которая перед нами, и прикрой меня, если полезут гады в атаку, огнем из автомата. А я уж катушку размотаю и сам.

- Забирайся в эту свежую ямку ты, Петь. Я отвечаю за надежность связи, а ты хочешь меня загнать в готовую уже могилу. Не дождешься.

- Не вредничай, Галина, - ерепенился Петька и «желая» показаться ей знатоком бывалым воякой, привел весомый довод:

- Два снаряда в одну и ту же воронку не попадают…

Слева прозвучала автоматная очередь, и Галя без всяких капризов прыгнула в укрытие и застрочила из ППШ в сторону гитлеровских автоматчиков, приказав Петьке:

- Ползи и тяни связь. Я тебя прикрою.

Гитлеровцы прижались к земле от очередей Гали, но и назад отползать не отползали. Но артиллерия фашистов была не по цели, а по квадратам. Следующий разрыв снаряда вздыбил землю возле залегших за бугорочком немецких автоматчиков. И Галя увидела спины врагов, которые развернувшись, спешно ретировались на свои позиции, пытаясь выскочить из зоны артобстрела своих же артиллеристов.

Галина, проводив взглядом «храбрецов», повернулась в импровизированном окопчике на 90 градусов и посмотрела на Петьку. Он с катушкой уже был вблизи наблюдательного пункта полка.

В метрах десяти от воронки, в которой залегла Антипович, разорвался снаряд. Она потеряла из вида Петьку. На секунду увидела комья земли, взлетевшие вверх, а взрывная волна сорвала с головы Гали каску, и запорошила глаза ее пылью.

Она протерла глаза кулачками и в сумеречном свете, хотя солнышко сияло ярко, увидела силуэт фигуры Пети. Он стоял, губы его шевелились, но Галина не слышала ни одного словечка, ни одного звука.

Петька понял, что его напарницу оглушило взрывом, и стал знаками объяснять Гале, что все в порядке, связь налажена. Он прикладывал кусок к уху, и раскрывал рот, словно кричал в трубку. Потом спрыгнул на дно окопчика, поднял Галину каску и стряхнул с нее комья земли. Когда провел рукой по верху каски, то оцарапал ладонь. Галя с удивлением смотрела, как из ссадин Петькиной руки стекают капельки крови.

- Почему он оцарапался? – подумала она – ведь поверхность каски такая гладкая?

А когда посмотрела на каску внимательнее, то увидела, что она вся иссечена осколками, а не только комьями земли. Голова Гали осталась цела только благодаря каске. Но от контузии потеряла слух. Петька сбегал в медсанбат и вместе с санитаркой на плащ палатке вынес Антипович в расположение роты. Левое ухо вскоре стало слышать, а от контузии правое слышит хуже и после курса лечения. Стала глуховатой.

Командир роты после боя решил посоветоваться с политруком.

- Считаю, что нужно представить Галину Антипович к награде – сказал он.

- Несомненно, а к какой? – спросил Николай.

- К ордену Красной Звезды – уточнил ротный. Не успей она с напарником установить связь с полком, размазали бы нас фашисты по стенке, прихлопнув роту артналетом, как муху: А полковая артиллерия сказала свое веское слово.

- Так надо в наградной список включить на орден Красной Звезды и Татьяну Зенькович – предложил Николай. У нее тоже есть медаль «За отвагу».

- Ты, старлей, не путай боевые заслуги с личными услугами Тани – погрозил ротный пальцем Николаю. Она же в том бою не участвовала.

- Ладно, ловко ты меня уел – сморщился политрук – как будто ты святой.

- Я не святой, а обыкновенный. Антипович чистая, светлая девушка, она амуры с офицерами не крутит, а воюет так, как не каждый мужик умеет воевать.

- Да я разве возражаю наградить Антипович. И в отношении Татьяны ты абсолютно прав – пошел на попятную Николай. Включу я Галину в списки награжденных.

- Вот и ладненько – кивнул ротный, и вышел из блиндажа. – Готовь списки на имя командующего фронтом Баграмяна.

Посмотрев в след командиру роты, политрук скрипнул зубами и тихонько пробормотал:

- Жирновато будет орден Красной Звезды для Антипович. У нее уже есть две медали «За отвагу». А медали «За боевые заслуги» еще нет. Пусть ее Галина и получит. Заслужила.

Чем дольше длилось противостояние в Прибалтике, тем нерешительнее становились немцы. Они только отвечали в ответ на выстрелы и вылазки советских солдат, а сами атаковать больше не пытались. Однажды тихим, теплым вечером Галина и Татьяна встретились и, усевшись на бруствере окопа, судачили между собой. Они не знали об интриганстве Николая, а если Таня и догадывалась, то помалкивала тихонечко в тряпочку. К ним подбежал Мишка известный на весь полк балагур и зубоскал. Втиснулся между девушками и стал травить анекдоты. Ох, и умел их рассказывать Мишка. Весело смеялись подружки, животики от смеха надрывали. Когда в очередной раз девчата сложились пополам от смеха, ткнулись носами в свои колени, Михаил, хохоча, откинулся назад, позади от них разорвалась осколочная мина. Осколки с визгом и свистом, пронеслись над Галей и Таней, а когда они выпрямились, то увидели остекленевшие глаза Миши и темное кровавое пятно на животе парня. Он то, хоть и откинул голову назад, а спинка вытянулась струной вертикально. Вот и жахнул осколок в поясницу Мише. Голова его конвульсивно дернулась, подбородок уткнулся в грудь, а тело Мишкино безвольно скользнуло на землю.

Только после этого девушки ощутили ужас трагедии и горько вскрикнули: «Ми-и-и-шка поги-и-и-иб!».

Бои местного значения продолжались. Захватили латвийский хутор – Мызу. В одной комнате разместился Петька с другими сослуживцами мужчинами, а Гале досталась маленькая боковая комнатка. Она так устала, что, как была в форменном обмундировании, так и легла на кровать, прикрыв ноги одеялом.

Очнулась она от легкого прикосновения и вздрогнула: рядом с ней… лежал мужчина.

- Кто здесь, сто это такое?! – возмущенно вскрикнула девушка. Она оттолкнулась от его плеча руками, прыгнула на пол, забралась под кровать, и залилась слезами.

- Это я, Леша Шепелев, старшина, – ответил мужчина – Ты же меня знаешь Галя. Я тебя люблю и никогда не обижу. Черт меня дернул сунуться к тебе в комнату: Не бойся, я знаю, что не испорченная девчонка и прости меня за дурацкую выходку.

- Так уходи побыстрее из комнаты, не пугай меня, сказала Галя, немного успокоившись.

- Ухожу, ухожу – ответил Леша. – Я тебе оставлю свой адрес. Если я выживу до конца войны, то напишу тебе. Номер твоей полевой почты я знаю.

Галя взяла листочек бумажки с адресом старшины и долго хранила его у себя на груди. Ведь через три дня Леша Шепелев погиб в бою с фашистами. Они понимали свое безвыходное положение, но продолжали воевать. Не сдавались.

На этой Мызе и повстречалась Галина со своими земляками из Витебска, с семьей Стальмаковых. Глава семьи Дмитрий служил в милиции Витебска и построил с семьей небольшой домик и жили они припеваючи. Хотя вскоре жить в маленькой хате стало тесновато: четверо детей родилось у них, старшая Лилия – какое красивое экзотическое имя дали девочке – родилась в 1937 году. Мать растила своих деток и воспитывала. Они появлялись почти каждый год, и время для работы на каком-то предприятии не было у многодетной матери. Зарплаты Дмитрия хватало, чтобы содержать семью.

Но вот в мирную жизнь, и не только семьи Стальмаковых, ворвалось страшное слово: война. 22 июня ровно в четыре часа Киев бомбили, всем объявили, что началась война.

- Началась война не на смех, не на шутку, а в ужас – сказала мама Лилии Галине Антипович.

Лилия привязалась сразу к обаятельной и доброй Гале, которая угостила ее двумя кусочками сахара. Галина свои наркомовские сто граммов водки не выпивала, а отдавала мужчинам сослуживцам, в обмен на сахар.

А мама Лили делилась с Галиной пережитым за время войны:

- Всех мужчин, в самом расцвете сил отняли у нас от семей, и конечно и моего Митеньку, и отправили на фронт бить фашистов. Защищать свои семьи, жен, матерей, детей и, разумеется, Родину – как подняли Дмитрия по тревоге.

- И вы с той поры так и не видели своего мужа? – спрашивала Галя.

- Когда наша армия стала отступать под натиском фрицев, Мите вместе с войсками пришлось пройти через Витебск. Но с нами повидаться его не отпустили. Под Ельней под командованием Жукова фрицам дали прикурить. Но Митю ранили в плечо, а когда и Ельню сдали фашисты, и мой муж оказался в окружении.

- И вы с тех пор не видели его?

- Он с простреленным плечом, исхудавший и с оборвавшейся одеждой, добрался, передвигаясь ночами до Витебска. И остался жить с нами. Хотя какая это была жизнь? Одно название. Что мне пришлось пережить с ребятишками. Вражеские самолеты день и ночь бомбили город. И отличить день от ночи было невозможно. Густой черный дым от пожарищ поднимался над Витебском и заслонял пеленой голубое небо. Наш дом сгорел, и мы перебрались жить к Лилиной бабушке. Моей маме. Она жила около керамзитового завода, но у нее была такая крохотная комнатка, что нам пришлось поселиться в заброшенном бараке. Там проживало еще пять семей.

- Как же вы там разместились?

- Комнат в бараке было много, коридор был общий, и для обогрева топилась русская печь. Одна на всех жителей барака. Гитлеровцы оккупировали Витебск и заняли для своих нужд почти все дома. Даже у нас в бараке жили немцы. Они спали на наших кроватях. А я с ребятишками на полу.

Галя частенько стала забегать в хуторок, где проживали Стальмаковы. Ей было жалко маленькую Лилю, и всегда приносила ей гостинец. В ответ Лилия делилась с Антипович воспоминаниями о жизни в оккупации.

- Я, тетя Галя, простудилась как-то и заплакала ночью. А он схватил меня за шкирку и, как котенка, выбросил в коридор. И стоял на пороге с автоматом, не позволяя мне войти в комнату. Моя мама заплакала, стала перед гитлеровцем на колени и стала целовать ему руки, умоляла впустить меня в комнату. Ведь на мне была только маечка. Мама говорила ему, что я еще больше простужусь и умру. А, если он разрешит ребенку спать рядом с ней, то она не разрешит мне больше плакать.

- И что же, Лилечка, было дальше?

- С тех пор, как бы мне не было плохо и больно, я никогда больше не плакала. Боялась, что меня вышвырнут в коридор. Прижмусь плотно к мамочке и, если невмоготу, то хныкаю тихо-тихо, чтобы никто посторонний меня не услышал. Фашисты были в нашем доме, в нашем городе – кругом. Мы боялись их как огня. Ведь они же могли нас расстрелять, не взирая ни на что, и старого и малого.

- Почему же ты так считала Лиля? Ведь ты же не знала про их жестокость.

- Как же я не знала, тетя Галя?- покачала головой Лилия! Однажды в комнате барака я осталась одна, а немец, поставив тазик на табуретку около окна, взбивал в нем пену для бритья. Установив зеркальце на подоконнике, стал бриться. Он видимо увидел меня сзади себя в зеркальце. Как перекосилась его харя! Он схватил меня за ноги и, окунув мою голову в тазик с мутной пенной водой, стал бултыхать мои волосы в этой противной жиже. Словно я была кисточкой, помазком для намыливания щек! Я испугалась и думала, что он будет намыливать моей головой подбородок. Но он, увидев, что я вот, вот захлебнусь в воде, взял и отшвырнул меня на пол.

- Так как же вы жили-то рядом с этими негодяями, чем же питались?

- У нас кроме девочек был еще старший года на два братик Коля. Вот он и спас нас от голода. Колька был нахальный, смелый и смешливый. Во дворе стояла немецкая полевая кухня. Как только фашисты отобедают и станут не такими злыми, Коля возьмет в руки изрезанный, мятый перемятый алюминиевый немецкий котелок и идет попрошайничать к немцам.

- Как же он разговаривал-то с ними? Неужели он понимал и говорил по-немецки.

- Коля выучил три слова: «Кляйне киндер эссэн» - маленький мальчик хочет есть. При этом улыбался во весь рот и пальцем показывал на зубы при слове «эссэн». Ему немцы складывали в котелок остатки пищи: кашу, суп, объедки кусочков хлеба. Он всегда нам что-нибудь да приносил поесть. Потом мы вместе с ним шастали по помойкам. И собирали на них даже картофельные очистки. Однажды нашли кусок свиной шкуры. На ней осталась тоненькая полоска сала. Мама кухонным ножом состругивала со шкуры остатки этого сала, и жарила на этих крошках жира картошку, доливая в сковородку воды.

- А сладостей-то ты наверно и не видела?

- Ой, тетя Галя я вспомнила: немцам выдавали какие-то конфетки маленькие как таблетки, были запечатаны по бумажке прозрачным целлофаном. Они были разного цвета: розовые, зеленые, желтые и не очень сладкие. Поэтому фашисты выбрасывали эти полосочки – конфетки с «таблетками» очень часто на помойку. Мы их с Колей называли «бин-бон». Слаще и вкуснее этих конфет я ничего не едала, пока вы не угостили меня сахаром.

- Как же вы попали на латвийскую Мызу?

- В конце прошлого 43 года к нам подкатили огромные грузовые автомобили. Они, я запомнила, были накрыты сверху брезентом. Каратели, так мама назвала солдат с автоматами и овчарками, стали загонять всех жителей барака в грузовик. Орали: «Шнель! Шнель!» и, кто замешкался, толкали дулом автомата или пинком под зад в кузов автомашины.

- Куда же вас привезли?

- Сначала в пятый полк, но вылезать из машины не позвали. Подогнали к платформе железнодорожные вагоны. Их мама называла почему-то скотными. Они были очень холодными. Сбиты из досок с широкими щелями. В них и повезли, как шептались тетеньки в Германию.

- А потом в Латвию?

- Да, по пути на эшелон с пленными напали партизаны, и освободили нас. Кто-то пошел с ними в лес, а мы долго блуждали с мамой по лесу одни и наткнулись на этот хутор пана Пикеле. Нас посадили в телегу и отвезли к пану в имение. Отец стал разнорабочим, а мама убирала комнаты в имении. Братик Коля с сестрами пасли скот.

- А как же удалось отцу и матери сохранить в Витебске семью?

- Папу из-за ранения не трогали, да и мама говорила немцам, что Коля и сестра Надя – папины дети, а я с Лидой ее. Женщин с двумя детьми не трогали, а папу, как будто он остался один с двумя детьми, тоже не тормошили. Сильное ранение было у него.

- И что же тебе больше запомнилось в плену у фашистов?

- У них были злые, очень злые собаки. Овчарки были даже злее своих хозяев. Были готовы горло любому перегрызть, если фашисты спускали их с привязи. А еще я очень напугалась, когда нас с мамой пригнали на площадь у Витебской Ратуши. Там стояли виселицы с повешенными людьми. На груди, у которых болталась табличка с надписью «Партизан». Это чтобы мы знали, что партизан казнят, и не шли в партизаны. А нас партизаны спасли. Нас в Германию не угнали.

- Лилечка, а какое у тебя самое заветное желание?- спросила Антипович.

- Я очень хочу, тетя Галя, домой в Витебск, на Родину.

О, море, море

Взяв Кандаву, рота автоматчиков, где служила Галя Антипович, вышла на берег Балтийского моря. Немцы не сдавались, но и не рвались вступать в бой. Началась охота снайперов на снайперов и Галя уже не сожалела, что ее хорошую снайпершу перевели в связисты. Теперь она сидела на коммутаторе и переставляла, переключала абонентов, штекером со шнуром из гнезда в гнездо.

Однажды рота вырвалась на Мызу и зашли связисты в хорошо ухоженный, обставленный красивой мебелью дом.

- Девчата, - крикнул капитан Бронштейн – посмотрите на кухонном столе стоят чашки с кофе и над ними еще клубится ароматный пар. Ведь немчура совсем недавно здесь утренний кофе попивали. А не испить ли и нам кофею?

- А вдруг в кофе они подсыпали яду, и мы после первого же глотка отравимся без пересадки на тот свет? – забеспокоилась Таня.

В это время политрук Николай заглянул в ванну и выскочил из нее, как ошпаренный, завопив на всю Мызу:

- Девушки, милые вы мои, сбылась моя мечта идиота – в ванне налита горячая вода. Сколько вы мечтали о бане, хотели помыться, так вот вы можете это с комфортом сделать.

- Сейчас мы залезем по очереди с Галей в ванну. Вот жаль, что у нас нет чистого постельного белья.

- Как это нет постельного белья? – возмутился Николай. – Я уже заглянул в платяной шкаф. Там не только женское белье, а даже великолепные наряды, роскошные вечерние платья висят на плечиках. Вот какой шикарный подарок сделали вам трусливые фрицы.

- Николай, ты не введи нас в искушение – засмеялась от радости Татьяна. – Я так хочу, хотя бы на миг, почувствовать себя галантной дамой, которой восхищаются все кавалеры.

- Не ревную, но предупреждаю! – засмеялся Николай. И тут же изменил свое мнение. – Несомненно, ты не отразима.

Галина вздохнула с грустью:

- Очень жаль, но сейчас еще идет война. Придется дождаться ее конца. Тогда я куплю себе нарядное платье. Сниму гимнастерку, и буду прилично выглядеть на каком ни будь торжестве.

В это время вышел капитан Бронштейн из гостиной, заявив:

- Прекратите уважаемые дамы и господа, пожалуйста, спорить и ругаться. Все приходящее, а музыка вечна. Умерьте свои бытовые, будничные желания, пот вы всегда и где угодно успеете смыть! А вот послушать музыку, а не выстрелы и артиллерийские залпы, в боевых условиях вам не удается никогда. Следуйте за мной в зал – гостиную. Там стоит рояль. Капитан уселся на вертящийся вокруг оси стульчик и прикоснулся длинными гибкими пальцами к черно-белым клавишам рояля. Зазвучал вальс. Все замолчали и самозабвенно слушали музыку. Когда Бронштейн вскинул вверх руки и откинул голову, встряхнув густыми волосами, назад, послышались бурные аплодисменты. Капитан встал и распорядился:

- Устроим бал вечером, а пока девушки мойтесь, наряжайтесь. Мы же товарищи офицеры и солдаты, идемте исполнять свои служебные обязанности, предвкушая торжество бала.

Таня и Галя, распаренные в ванне, не посмели нарядиться в шикарные платья, хотя прикладывали их к плечам, смотрелись в зеркало, представляя, какое из этих платьев, что накопились без движения в шкафу, им больше всего подойдет к лицу.

- Мне больше нравится вот это белое платье – призналась Галя. Но, если оно приглянулось тебе, Таня, я его уступлю тебе.

- Да, я тоже сначала положила глаз на него, - кивнула Татьяна, - но будет мне коротковато. Я же выше тебя ростом. А вот этот малинового бархата наряд, позволит почувствовать мне королевой.

Таня отстранила на расстояние вытянутой руки яркое платье, висящее на плечиках, как на стройном манекене, и, наклонив к платью, словно к кавалеру, свою изящную шейку так, что прядка пышных волос упала ей на высокий лоб, и два раза крутанулась, словно в танце, вокруг своей оси. Повесив наряд на жердочку платяного шкафа, предложила:

- Пойдем, освежимся на воздухе. Кругом растут сосны, но здесь не болото, а песчаные дюны под ногами и рядом балтийское море с идеальным пляжем.

- Далековато идти до берега моря пожала неохотно плечами Галя. Пока ходим туда да обратно, и танцевать не захочется. Да и танцевать-то я не умею. Ходила я в Чашниках в клуб. Смотрела, как топчутся неумело пары, а сама стояла, приблизившись к стене. Но никто из местных ребят меня так и не пригласил. А когда нашелся храбрец из соседней деревни, так ему сразу предложили выйти на улицу «покурить». А паренек-то на самом деле оказался не из робкого десятка. Вышел на улицу и надавал тумаков ревнивцам.

- Вот ты, какая гордячка, - покачала головой Таня. – А я и не знала, что ты такая сердцеедка, что все парни от тебя без ума. А сама кажешься такой тихоней. Видно, что в тихом омуте черти водятся.

- Какие омуты в Беларуси? Болота, да болота – засмущалась Галя. Я привыкла никого не обижать. Но себя тоже не дам обидеть.

- Ладно, Галинка, шучу я, шучу! Пойдем к дюнам. Может, кто из водителей захочет тоже посмотреть балтийскую волну и полной грудью вдохнуть свежий морской воздух.

Таня как в воду смотрела. Водитель романтик нашелся. Промчался по плотному песку к берегу моря, и они втроем босиком бродили по береговой линии прибоя. Когда пенная волна с шуршанием подкатывалась к их ступням, девушки с визгом отскакивали в сторону, то парень стоял на одном месте не подвижно. Вода окатывала его босые ноги и откатывалась снова в родную стихию. Море колыхалось, словно дышало само, впитывая упоительно чистый, прохладный воздух.

Слева на западе уже пылал закат. Янтарное солнце начинало тускнеть. И его диск собирался нырнуть в морскую волну. А волна, засиявшая в лучах заходящего солнца, выплеснула на мокрый, а потому темный, темнее, чем в дюнах песок желтый камушек.

- Таня, смотри, что я нашла – закричала Галя – ведь это кусочек янтаря. Какой он золотистый и гладкий. А внутри-то застыли в янтарной смоле пузырьки воздуха. Этим воздухом дышали наши предки – прибалтийские славяне. И вот эту реликвию я держу в своей ладошке. Это добрый знак, Таня. У меня никогда не было никакого украшения. А тут вдруг нашла янтарный самородок. Буду носить его, как кулон, на шее.

- Да, для кого-то дэ Артеньян ездил за алмазными подвесками за тридевять земель в чужое государство – в Англию, а тебе сама природа подарила янтарный кулон. Везет же людям!

Вечером бал состоялся. Все ахнули, когда из комнаты вышла в ярком наряде Татьяна. Ожидаемое восхищение она получила сполна.

Но вот выплыла в зал белой лебедушкой, в своем непорочном, как невеста, белоснежном платье Галина.

Капитан Бронштейн бросился к ней, протянул галантно к Гале руку и, церемонно взяв девушку за локоток, вывел на середину.

- Обращаю ваше внимание на эту леди, друзья мои! – воскликнул офицер – когда-то, читая сказку Андерсона о превращении Гадкого утенка в Прекрасного белого лебедя, я растрогался до слез. Сколько нужно было перенести Гадкому утенку неприятностей, обид и унижений, чтобы его сородичи признали в нем личность. А сегодня я ругаю сам себя за равнодушное отношение к Галине, неумение свое разглядеть в скромной в быту, но храброй в бою девушке сказочную светловолосую и голубоглазую красавицу. Нет мне прощения. Жаль, что мне придется играть на рояле, и я не смогу пригласить вас на танец.

Галину наперебой приглашали мужчины на танец, но она успела заметить, как вспыхнул на щеках Тани румянец, и как она, не по доброму, со злостью и завистью, взглянула на свою подругу.

- Вот это да – улыбнувшись, подумала Антипович – Татьяна считала себя неотразимой красавицей, а тут такой виноватый монолог в мой адрес Бронштейна. А ведь пыталась, пыталась Танечка вскружить голову умнице-капитану. Какой он эрудированный, воспитанный человек. Вот что значит высшее образование. Вот закончится война, я поступлю в восьмой класс, а после школы буду продолжать учебу в институте. Как Ада стану педагогом.

Таня, кружась в вихре вальса, немного отошла от шока, когда Бронштейн вознес ее подругу на пьедестал первой красавицы.

- Ладно, от меня не убудет, что капитан наговорил столько любезностей и комплементов Гале – размышляла Таня. Нужно уметь не только красиво одеваться. Намного серьезнее умение изящно раздеваться перед мужчиной. Это дает власть над ними. А Галя это никогда не пыталась даже научиться соблазнять мужчин. Я как была самой желанной женщиной в нашем полку, так и останусь ей. Да и Галя через некоторое время собирается демобилизоваться. Учиться в институте хочет. А я еще послужу в нашем полку. С Николаем мне легко и просто. Он ревнует меня к каждому столбу. Хотя это приносит мне радость и не мешает, а помогает находить новых поклонников. Татьяна осеклась, только что критиковала подругу за пренебрежение ее к ухаживаниям мужчин, а тут сама кокетничает сама с собой. И добавила еще одну мысль в своих рассуждениях – и новых любовников.

Ее партнер по танцу, заметив загадочную улыбку на губах Тани, спросил тихонько, прошептав ей на ушко:

- Как ты смотришь, Танечка, на продолжение такого чудесного вечера наедине.

- Я подумаю, может быть, и сумеем уединиться. Ты только перестань так сильно прижиматься ко мне, это явно не понравится моему Николаю. Хотя пусть поревнует. Это необходимое чувство для дальнейшего флирта с тобой.

- Таня, я желаю не только пофлиртовать с тобой, а стать тебе более близким человеком.

А Татьяна, озорно засмеявшись, сказала:

- Ну, куда еще ближе, чем с тобой сейчас находимся?

- Я предлагаю тебе руку и сердце – обиделся Танин партнер, - а ты только смеешься надо мной.

После танцев всем захотелось освежиться, и компания направилась на берег моря. Татьяна демонстративно подскочила к Бронштейну и, подхватив его под ручку, стала что-то весело щебетать ему на ушко, прижимаясь телом своим к капитану.

Он не сопротивлялся, и эта парочка вскоре удалилась по направлению соснового леска. Бронштейн задумался. Ситуация очень похожа на отношения Нехлюдова и Катюши Масловой в романе Толстого «Воскресение».

- Толстой записал в дневнике об отношениях Нехлюдова и Кати: «Гордость и презрение к другим человека, исполняющего подлую, анархическую должность, похожа на такую же гордость и самостоятельность бляди». Толстой сравнивал поступки Нехлюдова с поступками Катюши, показывает, что окружающие ее, так называемые порочные люди, истинные Катюши Масловы, а она наименьшая проститутка среди них. Толстой создал образ в романе «Воскресение» неправду жизни и незаконную правильность. А ведь в доме терпимости Катюшу прозвали Любовью.

- О чем задумался, детико?

- Задумался о противоречивости нашей бренной жизни, и о ее парадоксах – ответил капитан. – Считаешь иногда: не все золото, что блестит, а, оказывается, бриллиант никогда не тускнеет.

- Это вы к чему? – вдруг посерьезнела и Таня.

- К тому, что к чистому человеку даже грязь не пристает.

Вдруг в сумерках вечера послышались выстрелы. Бронштейн отстранился от руки Тани, выхватил из кобуры пистолет и ринулся в сторону моря. Но, услышав дружное русское «Ура-а-а!», тут же остановился. Ведь в след за «ура», послышалось еще более приятное «Победа!»

У Тани от этого радостного и долгожданного слова «Победа!» навернулись на глаза слезы…

- Дождались наконец-то мирной жизни. Скоро буду жить не в землянках, блиндажах, палатках, а дома с мужем, семьей. Один ребенок в семье хуже сироты: избалован, капризен. У меня будут трое детей, ну хотя бы два, – мечтала Татьяна.

Но они поторопились праздновать победу. Пока в Берлине взяли штурмом Рейхстаг, водрузив над его куполом Красное знамя. Это сообщение и получили солдаты, взявшие Кондаву.

А Бронштейн, услышав сообщение, что знамя над рейхстагом водрузили разведчики Егоров и Кантария, вспомнил, что Егоров участвовал и в освобождении Витебска и с боями пересек границу Беларуси, пошел освобождать народы других стран. И вот поставил точку в Великой отечественной войне, водрузив флаг над рейхстагом.

Галя и Таня обнялись, их объединила общая радость. Обменялись адресами.

- Приезжай ко мне на Украину – предложила Татьяна подруге. У нас тепло, сухо, а вода в Черном море летом, теплее воды в ванне на Мызе. Купайся, барахтайся в тепленькой черноморской водичке, не заботясь, что расплескаешь ее на пол. У нас такая на юге красота, что если приедешь, хотя бы раз на Черное море, да кинешь монетку в его волну, то будешь постоянно к нему возвращаться. А значит, будешь навещать и меня. Я и моя семья будут всегда тебе рады.

- Почему же ты так обо мне думаешь? Спросила Галя, а Татьяна ей ответила

- Да потому что ты чистый и светлый человек.

Часть вторая

Комбриг Алексей

Алексей Федорович Данукалов, политрук танковой роты в боях под Смоленском из офицерского состава остался в живых только он. И принял на себя командование ротой в июне 1941 года.

В ожесточенных кровопролитных боях против танков и артиллерии фашистов политрук израсходовал все боеприпасы, и горючее было на исходе. А зато гитлеровцы обошли танковую роту со всех сторон. Алексей Данукалов вместе с бойцами оказался в окружении. Первый свой приказ Алексей отдал бойцам с тяжелым сердцем:

- Давайте ребятки заводите танки и на полном ходу, разогнавшись с пригорка загнать их подальше в болото. Если сказать по короче, утопить танки. Когда выполните приказ, собираемся вверху в кустах над оврагом.

Когда мокрые и грязные танкисты собрались над обрывом, Алексей поставил новую задачу:

- Будем пробиваться за линию фронта. Пойдем на восток, обходя фашистские гарнизоны, вперед не ввязываясь в бои.

- Нам бы на запад, вместе с армией хотелось бы двигаться, а мы как раки, станем пятиться назад, на восток – проворчал недовольный усатый пожилой дядька. Да и патронов-то с гулькин нос.

Алексей не стал накалять обстановку.

- Назад - это мы для разгона пока потопаем, чтобы быстрее двинуться на запад! А патроны … Будем пробиваться штыком и гранатой.

По пути к роте Алексея примыкали бойцы и командиры из других частей, попавшим по разным причинам в окружение. У всех командиров возникли сомнения и колебания. Поэтому все офицеры, даже старше по званию Данукалова, нравилась решительность Алексея, и они беспрекословно становились под начало политрука. Вскоре в отряде Алексея насчитывалось 50 вооруженных бойцов. После встречи с инструктором Витебского подпольного обкома партии Трофимом павловским и использования связей его, в отряд примкнули еще две группы: лейтенанта Александра Грибовского и старшего сержанта Петра Антипова. Подразделение Алексея возросло до ста человек.

Трофим Павловский предложил не распыляться не действовать разрозненно

- Соберем, давай всех командиров и партактив, Алексей – сказал Трофим

- Чем бить врагов растопыренной пятерней, лучше собрать все группы в мощный кулак. Для этого нужно выбрать одного командира, а так же комиссара отряда.

- Я согласен – кивнул Алексей – каждая группа имеет боевой опыт, если изберут не меня, подчинюсь воле народа.

Выбрали командиром отряда Алексея, а лейтенант Грибовский стал комиссаром. Назвали отряд «Родина». Он стал совершать рейды по тылам врага. Отряд «Родина» рос на глазах с каждым днем и к концу 1941 года в крупную боевую единицу в тылу врага. Расширилась и зона действий отряда.

От Слободского района смоленской области она пролегла через Сурожский и Лиозненский районы и приближалась к Витебску. Пришлось Алексею собрать второй отряд, который назвали «Крепость». А когда к двум отрядам Данукалова присоединился еще отряд партизан из Смоленской области «Гроза врагам». То на базе трех отрядов была по указанию Витебского подпольного обкома создана партизанская бригада. Командиром стал Алексей, а комиссаром также остался Трофим Павловский, но он вскоре погиб. Бригада Алексея полностью перешла в Беларусь и расположилась на территории Лиозненского и Сурожского районов.

Боевое крещение бригада получила 30 мая 1942 года, столкнувшись с регулярными немецкими частями в деревнях Новый Стан и Ордеш. Бой продолжался пять часов. В распоряжении фашистов было два батальона пехоты, три бронемашины и две танкетки. Но натиск партизан бригады Алексея был настолько стремителен и дерзок, что регулярные войска, понося многочисленные потери обратились в бегство.

Этот эпизод укрепил уверенность в своей силе и таланте полководца Алексея. А Алексей разрабатывал планы боевых действий. Устроив засаду у деревни Фокино, разгромили колонну фашистов, изгнали фашистов из деревни Клевцы, провели удачно диверсию на шоссе Витебск – Смоленск неподалеку от деревни Вороны, пустили вражеский эшелон в районе станции Выдрея.

Вскоре разведчики комбрига принесли ориентировку 10 июля 1942, изданную для всех комендатур немецких гарнизонов в штабс-федфебелем полевой жандармерии Вейгердтом.

Алексей вызвал к себе Афанасия Щербакова и улыбаясь сказал своему помощнику:

- Нет , Афанасий , ты только послушай, я и представить раньше не мог, какую популярность приобрела наша бригада у фрицев. Полевая жандармерия указывает, что к нам, в бригаду Алексея, это я подчеркиваю специально, направились удравшие среди бела дня из Витебской фелькомендатуры шесть военнопленных. Ты знаешь об этом Щербаков?

- Откуда же мне знать Алексей. Такие новости в лесу сорока на хвосте не приносит.

- Разумеется, мне принесли шифровку разведчики: «10 июля из Витебской комендатуры уехало шесть военнопленных во главе с Ильей Волковым. Полевая жандармерия объявила розыск. Поэтому пошли в разведку толковых ребят, пусть они залягут на развилках всех дорог, идущих из Витебска, и отыщут беглецов. А потом переправят для беседы ко мне.

- Как же мои разведчики угадают среди путников, бредущим или едущим по дорогам или тропинкам леса, сбежавших военнопленных? – спросил Щербаков.

- Очень просто, Афанасий. Уж штабсфедфебель постарался, что бы мы могли без промаха опознать беглецов. Вот возьми документ и внимательно прочти.

Щербаков взял лист бумаги, на котором было написано неровным почерком приметы беглецов, и заулыбался, читая срочное сообщение: «Крытая машина марки «опель», мотор № 37653, с желтым треугольником на левом переднем крыле, и на дверях. Использована 6 членами рабочего взвода военнопленных для побега из Витебска». Далее следовали фамилии и их приметы: Бреев Иван сильного телосложения, волос темный. Сахаров Сергей, маленький, свежее розовое лицо, русый; Шпартюк Николай, маленький, хилый, темный цвет лица и волос; Стародубов Алексей, высокий, стройный, здоровый цвет лица, разговаривает медленно и монотонно, что бросается сразу в глаза, темно-русые волосы; Третьяк Сергей, высокий, сильный, шрам на левой стороне лица сверху, темные пышные волосы; Волков Илья, среднего роста, полное бледное лицо, волос слегка русый, хорошо говорит по-немецки … Удравшие, имеют свидетельства и нарукавные повязки учреждения с полевым номером 30924. Сообщение послать в полевую комендатуру 815(н), полевая жандармерия».

- Что скажешь, Афанасий? – спросил Алексей, - какие действия предпримешь?

- Осмелюсь доложить, командир, - с иронией ответил Щербаков, - посылать сообщения в полевую комендатуру я не буду, даже если очень быстро найду беглецов. Машину с желтым треугольником навряд ли и немцы найдут, не только мы. Она уже давно не катится, тли на дне Западной Двины, или в каком-то болоте. Сняли сбежавшие свою униформу с повязками и лагерные свидетельства, любой патруль фашистов знает о побеге и эти регалии не помогут группе Волкова, а только навредят этой отчаянной шестерке.

- Зато, Афанасий, тебе пригодятся словесные портреты военнопленных. Немцы скрупулезно и точно не только внешние портреты, а и психологические характеристики.

- Да, Алексей, я полностью с тобой согласен. Взять хотя бы Стародубова Алексея, я, как будто, вижу его реального, живого, хотя никогда не встречался со Стародубовым: «Высокий, стройный, здоровый цвет лица, разговаривает медленно и монотонно, что сразу бросается в глаза». Или Шпартюк Николай: «Маленький, хилый, темный цвет лица и волос». Характеристики написаны мастерски. Любой полицай поймет, что Стародубова надо опасаться, Шпартюка можно взять голыми руками.

- Вот тут-то ты немного ошибаешься, комиссар, - Штабс-ферфебель организатора побега Илью Волкова поставил в списке не первым, а последним. И по приметам его: «среднего роста, крепкий, полное бледное лицо, волос слегка русый» можно искать до морковкиных заговин, и все равно не найдут. Таких неброских мужичков у нас пруд пруди. Единственная яркая примета – Илья. Хорошо говорит по-немецки. Но при встрече с фашистами он, умный и организованный парень, никогда не будет изъясняться по-немецки.

- Но если я, или мои разведчики повстречают сразу вместе всех шестерых, то ориентировка нам здорово поможет.

- Тогда давай действуй. Время не ждет.

Долго искать шестерых военнопленных не пришлось. Они на автомобиле умчались в Сурожский район и встретились в деревне Поддубье с партизанами бригады Алексея. Комбриг встретился с Ильей Савельевичем, и после длительной беседы, назначил Волкова командиром бригадного взвода разведки.

- Алексей Федорович, - удивился Волков – а не слишком вы опрометчиво быстро приняли решение. Вдруг я специально заслан в вашу бригаду фашистами для сбора разведданных, как тайный немецкий шпион?

- Какие тайны могут быть у вас, если наши подпольщики сообщили, что коллективный побег среди бела дня из гнезда фашистских карателей произвел огромное впечатление в Витебске. Гитлеровцы учинили допрос всем военнопленным, работникам фельдкомендатуры, арестовали местных жителей, которые имели контакты с военнопленными, но успехов не добились. Потом распустили слухи, что вас поймали. Витебчане не верят этому, а я верю вам. Сижу и разговариваю с вами доверительно.

- Да, этим аргументом, Алексей Федорович, вы меня уели. Наш разговор происходит после многих ваших сомнений и размышлений. Я докажу, что заслужил ваше доверие, своей работой в разведке.

- Жду с нетерпением этих доказательств – ответил Алексей. – Если вы станете отличным разведчиком, то вскоре станете начальником разведки бригады. Знание немецкого языка начальнику разведки необходимо. И при допросе пленных гитлеровцев не потребуется переводчик, а значит и не последует утечке данных. Мне лишние умы не нужны. Да и изучать секретные сведения немцев, по добытым разведчиками документам вы будете сами. И эти тайные сведения тоже останутся между нами.

Волков с первых же дней проявил свои организаторские способности.

Хорошо укрепленный сильный фашистский гарнизон стоял в Дыманово. В эту деревню Волков направил Любу Зиновенко. Подполье помогло устроить Любу на почте. Майору, коменданту гарнизона девушка понравилась. Он стал по-джентельменски ухаживать за красавицей. Хотя за связь со славянскими женщинами геббельская пропаганда могла строго наказать майора. Но его влюбленность в Любу усыпила бдительность коменданта. Майор делал щедрые подарки: приносил шоколад, конфеты, консервы. Люба принимала знаки внимания с видимым удовольствием

- Люба, а не выпить ли нам вечером коньячку – однажды предложил девушке майор. Хочу выпить с тобой на брудершафт. Люба осталась, пригубила рюмку с коньяком, но на брудершафт выпить отказалась, мотивируя свой отказ так:

- Я и так от вас, герр майор, без ума. А когда пьешь на брудершафт, то нужно поцеловаться. От вашего поцелуя я совсем потеряю голову. А этого мне не простят.

- Кто посмеет тебя не простить, любовь моя. Ведь любовь твоя уже звучит в твоем имени. Я готов жениться на тебе, и мы после помолвки уедем в отпуск в Германию.

- Я подумаю немного, герр майор – осторожно сказала Люба, - завтра вам я дам ответ.

- Ладно, - ответил комендант, - так сходим сегодня вечером в кино или на танцы.

- Ну, что вы. Я боюсь, что узнает о моем знакомстве с вами моя тетя. Она такая злая, и если ей расскажут люди, что я танцевала или смотрела кинофильм с немецким комендантом гарнизона, то она просто убьет меня.

- Хорошо, идем завтра с тобой на опушку леса и отпразднуем помолвку. Там нас никто не увидит.

- Эх, - вздохнула девушка, - я боюсь партизан. Они такие изверги, и если увидят меня с вами, то потом мне не жить на этом свете.

- Уж очень ты робкая, Люба. У меня очень сильный гарнизон и партизаны сюда носа не кажут. Они не посмеют приблизиться сюда.

Люба долго молчала, словно обдумывая предложение майора. Потом смущенно ответила:

- Так и быть. Давайте встретимся завтра после обеда, часа в три, вон в том ельничке.

- Умничка. Я буду тебя поджидать с нетерпением на полянке.

Когда Люба пришла, майор на самом деле поджидал ее. Под разлапистой елью было разостлано одеяло, стояла бутылка коньяка, разложена закуска и завершали натюрморт две изящные маленькие рюмочки на высоких ножках.

Майор разлил до краев коньяк в рюмки чокнулся с Любой и потянулся к ней с вожделением, предвкушая сладкий поцелуй после выпитого коньяка. Но… получил сзади тяжелый тупой удар и свалился на одеяло. Очнулся ничего не понимая, дернулся, чтобы освободить связанные за спиной руки и утих, тупо разглядывая лица окруживших его партизан. Майор и слова не мог вымолвить от изумления. А потом только понял, что он не может даже закричать. Кляп во рту был забит очень плотно. Но больше всего был шокирован комендант радостной улыбкой Любы и ее словами:

- Вставай, вояка! Тебе дорого обойдутся слезы невинных людей.

Майор вылупил глаза:

- Как же так коварно могла поступить с ним ласковая, красивая девушка, которая относилась к нему с явной симпатией. Не зря русские любят говорить о неожиданном подвохе дружелюбного раньше человека – как обухом по голове.

Правда, майор получил не обухом по голове, а прикладом, но от этого ему слаще не стало.

Но не только удачи и победы испытывали партизанские подразделения. Были в бригаде и серьезные промахи, и горькие разочарования. Первым отрядом командовал капитан Григорий Васильевич Лыневский.

После многих успешных налетов на вражеские гарнизоны и неоднократных диверсий на шоссейных и железных дорогах партизаны решили разгромить полицейский участок Паленовки – Малиново. Не далеко от участка на лесной опушке собирала каждый день ягоды молодая симпатичная девушка. Она вела себя непосредственно, естественно, не зыркала по сторонам, высматривая кого-то вдали, а наклоняясь к траве, собирала и собирала ягоды.

Разведчики подползали осторожно к ней поближе, но слышали каждый раз одно, и тоже – она мурлыкала песенки. Репертуар ее был незамысловат, но довоенные советские песни трогали душу.

Однажды Лыневский, когда женщина наполнила полностью до краев кувшинчик ягодами, вышел из кустов, в которых устроили засаду партизаны, и, как из-под земли, перед ней в форме командира Красной армии и с оружием. Девушка вздрогнула от неожиданности, заморгала глазами, но быстро отошла от испуга:

- Вы меня так напугали. Аж, сердце забилось, и чуть ли из груди не выскочило.

- Почему же вы своих-то боитесь, - спросил Григорий - я же в форме командира.

- А кто их сейчас разберет, где свои, а где чужие. Все говорят, что свои, что воюют за Родину, за народ и справедливость. А кто говорит из них правду, пойди, узнай. Поверишь, да на виселицу и попадешь.

- Я командир партизанского отряда Лыневский – назвал себя Григорий.

- Так я и поверила – усмехнулась женщина – сейчас все стали командирами, а вот воевать некому.

Лыневский деликатно задавал Лидии вопросы, и она разговорилась. Лида сказала, что из Ленинграда приехала к брату в Брестскую крепость. Нагрянула война и брат сумел в первый же день нападения фашистов на советский Союз, и в первую очередь на Брестскую крепость, к дальним родственникам в Витебск. Ленинград был окружен, и она осталась в этой деревне, так как в Витебске разбомбили дом ее родственников. Но когда Лыневский задал ей снова вопрос:

- Скажите, сколько полицаев на вашем участке, - Лида насторожилась и ответила:

- Я их не считала, и с этими пьянчугами и бабниками встречаться не хочу. Да ладно были бы ладные мужики, а так одни молокососы. Наплевать на них и растереть. Кровопийцы … Тут Лида хлопнула себя по лбу, прихлопнула комара, оставив на лице кровавое пятнышко от раздавленного комара.

Лыневский засмеялся:

- Так кто же, все-таки, по-вашему полицай? Молокососы, или кровопийцы?

- Молокососы. А кровопийцами я комаров обзываю. Почему они вот вас не кусают, не понимаю.

- Я не вкусный. А вы такая ядреная – кровь с молоком. Вот и липнут к вам и молокососы и кровопийцы. – пошутил Григорий. – Так будете помогать нам Родину защищать?

Лида стерла пальцами с комариного укуса капельку крови и показала свою ладошку Лыневскому:

- Видите на моей руке кровь? Так я уже сейчас могу твердо заявить, что свою кровь за Родину проливала.

После обмена шутками Лида стерла с лица улыбку, и уже серьезно расспросила Григория о дальнейшей своей судьбе:

- Разгромите вы полицаев с моей помощью, а когда уйдете в лес, меня схватят и казнят.

- Плохо же вы о нас думаете. После разгрома гарнизона вы уйдете с нами в отряд.

- Хорошо, расскажите, что вас конкретно интересует. Я постараюсь ответить на все ваши вопросы.

Григорий ушел, условились о встрече. Через пару дней ягодница доложила:

- Их всего-то двадцать семь пацанов. Если хорошенько обмозговать, то их голыми руками можно взять.

Разрабатывать план Лыневскому помогал комиссар Иосиф Науменко. Лида активно участвовала в обсуждении плана операции. Предлагала неординарные решения, проявляя смекалку и незаурядные аналитические способности.

- Если хотите, я проведу переодетого в крестьянскую одежду вашего партизана – разведчика. Пусть он своими глазами оценит ситуацию, и будет знать где, что и как приготовились полицаи защищать гарнизон. Назовите мне срок налета.

- Хорошо – согласился Григорий – Детали операции мы уточнили, только зачем же вам знать время нападения на гарнизон?

- Начальник полиции уже давно добивается моей взаимности. Вечером, перед нападением я подпою его, пригласив к себе в гости, что он «мама» сказать не сможет, заснет крепким здоровым сном. Когда начнется бой, полицаями руководить будет некому, да самого начальника вы возьмете в плен тепленьким, без забот и хлопот.

- Ладненько – закончил обсуждение Григорий, и Лида ушла в деревню. Но на этом совещание не завершилось. Недоволен был комиссар Науменко. Он сказал командиру:

- Гриша, нельзя принимать на веру, полученные от ягодницы данные, необходимо перепроверить их. Послушайся моего совета, умудренного жизненным опытом человека. Отмени начало операции. Что-то мне не по себе.

- Я уверен в успехе, Да и разведчики уже провели проверку данных Лиды. Готовьтесь к бою. Все пойдет по маслу.

В условленное время партизаны подползли к гарнизону и заняли позиции. Ждали условный знак, вот зеленым светом разукрасила небо, расцвела сигнальная ракета. Все собрались сделать бросок. Но… послышались выстрелы. По цепи партизан с флангов и с тыла ударили пулеметы, а затем застрочили и автоматы.

Трудно пришлось отряду. Партизан пытались выдавить прямо на укрепленные впереди дзоты. Семеро ребят погибли в бою, в том числе и разведчик, который осматривал огневые точки врага с Лидией. А еще семерых мстителей захватили в плен. Их увезли в Витебск, долго пытали, мучили, а потом повесили на Смоленском рынке.

И только бой, покой нам только снится

Чуть ли не попала в плен, разведчица Валентина Рыжикова. Но она знала секреты маскировки лучше, чем другие партизаны. То пасла скот около гарнизонов, то превращалась, прикидываясь в нищенку, попрошайку и ходила по деревням, выпрашивая милостыню.

Вот и в этом бою Валя спряталась в ямку, потом заползла в канаву и спряталась в кусты. Фашисты не заметили ее и прошли мимо.

Вдруг Валя услышала стон и голос:

- Братцы, партизаны, помогите раненому. Если у вас нет сил унести меня, то хоть пристрелите. Патроны кончились, а в плен сдаваться не хочу.

Рыжикова хотела подползти на крики о помощи, какое-то шестое чувство подсказывало ей: «Не торопись, прислушайся еще раз, повремени. Хватит нам уже ошибки командира отряда. Поторопились с налетом и нарвались на засаду.

Но все было тихо. И вдруг в кустах что-то затрещало, замычало. Валя уже пыталась подняться и прийти на помощь раненому: ей показалось, что он уже на грани смерти и началась агония.

Только собралась прошептать вполголоса:

- Тише, родной, потерпи еще немного, я уже рядом! – Но среди шума, той возни ей услышался тихий возглас:

- Провокация… и все затихло. А затем Рыжикова уловила другой голос: самодовольный, хвастливый:

- Один уже есть. Давай, Сашка, продолжай играть комедию, стони снова. Пусть ползут в нашу ловушку краснопузая мразь.

Лыневский тяжело переживал свою неудачу: так легко доверился фашистской лазутчице, и погубил столько людей. 1-ый отряд залечивал раны. Его переименовали в «Прогресс». Чтобы восстановить авторитет назначили командиром отряда Григория Огненко, кубанского казака, а комиссаром Ивана Старовойтова.

На шоссейной дороге Витебск – Смоленск в деревне Стасево крепко держался фашистский гарнизон. Его-то и решили разгромить. В этот раз Огненко и Старовойтов часами просиживали над картой, проверяли и перепроверяли данные разведчиков и связных. Уроженцы и жители этих мест Геннадий Пупов, Федор Гончаров и Дмитрий Гавриленко несколько раз вызывались в штаб отряда. Эти комсомольцы с оружием в руках пришли в отряд, хорошо знали все подходы и тропинки к гарнизону. Знали и где проживают изменники, которые служат полицаями.

В ноябре уже выпал снег и бойцы отряда в маскхалатах подползли к гарнизону до заката солнца. Разделились на две группы. Одной командовал Старовойтов, другой Огненко.

К Ивану Старовойтову обратился Гена Пупов:

- За оврагом огневая точка, станковый пулемет. Но полицаи уверены, что они в безопасности и расклеились, раскисли от пьянки. Я видел, что два фашистских прихвостня сидят на бруствере и хлещут самогон. Стакан за стаканом. Их убрать пара пустяков. Разрешите мне с Прохором ликвидировать этих ублюдков. И у нас появится дополнительно еще один пулемет. А развернем его мы в нужную сторону.

- Боюсь я, что вы раньше времени шуму поднимите – осторожничал Иван. – А если спугнем и разворошим это осиное гнездо, то пиши, пропало – Рассекретим себя. И тогда внезапность нападения тю-тю!

- Товарищ, комиссар, - горячился Пупов, - да мы их уханькаем – комар носа не подточит. Будет все абгемахт.

- Хорошо, только не зарывайтесь, - загорелись глаза и у Старовойтова – если хлопцы снимут осторожно двух пулеметчиков, подумал он, то решат сразу две проблемы: ликвидируют огневую точку и усилят нашу боевую мощь.

Вот добровольцы, извиваясь ужами, спустились по- пластунски в овраг и стали подползать к пулемету с фланга. Старовойтов нервничал, ведь малейшая оплошность может напортить все дело. Но с другой стороны – риск благородное дело, если этот риск хорошо обдуман, и он будет оправдан усилием позиции налета.

- Почему Пупов так медлит – думал Иван. Как долго тянется время. Уж не заметили моих разведчиков полицаи?

А Геннадий дожидался, когда же пьянчуги поднимут стаканы для нового тоста.

- Вот тогда я им и помогу чокнуться… лбами друг с другом – подсчитывал момент нападения Пупов.

Полицаи поперхнулись самогонкой, когда увидели возникших, как из-под земли, двух партизан.

- А-а- вякнул было один из них, но тут же захрипел и умолк навеки.

Через несколько секунд гена жестом подзывал к себе своих боевых друзей. Плацдарм на оборонительном рубеже врага был занят. Ожидали сигнал к бою.

Старовойтов отправил Валю Рыжикову к Огненко доложить, что его группа готова. Через несколько минут в небе мертвенным светом вспыхнула ракета – сигнал к бою.

Вокруг все загремело и заухало. Строчат пулеметы, автоматы, из хат выскакивают ошалевшие фашисты и полицаи, кто в чем. Кто в нательном белье, кто успел накинуть на себя мундир или шинельку.

Только, попав под перекрестный огонь, падают на землю. И уже холод не страшен и теплая одежда ни к чему. Уцелевшие забегали, как крысы, скрываясь в овражках или в сараях. Народные мстители уже расположились в Стасево. Иван Старовойтов вместе с группой бойцов бросился к подвалу, где находились двенадцать партизанских связных, арестованных фашистами вместе с семьями. Освобожденные кинулись обниматься с боевыми друзьями. Захватили много оружия, боеприпасов, были и другие ценные трофеи. Рассчитались партизаны 1-го отряда сполна за свой нелепый случай, когда по близорукости бывшего командира Лыневского отряд глупо попал в фашистскую западню.

При Ставке Верховного Главнокомандования был создан центральный штаб партизанского движения. Его возглавил Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко. А осенью уже Государственный Комитет Обороны принял решение о создании Белорусского штаба партизанского движения и начальником его был назначен Петр Захарович Калинин. Он координировал действия 56 бригад, объединявших 202 отряда. Немцы не на шутку встревожились. Их бесили успехи партизан, когда рядом с народными мстителями находились крупные армейские подразделения и не могли ничего поделать, чтобы нейтрализовать партизанские отряды.

Комбриг Алексей вызвал после успешной операции командира артиллерийско-минометной роты Константина Островского.

- Как поживают твои 122-миллиметровые гаубицы, Константин? – спросил Алексей Федорович.

- Всегда, готовы к бою! А это вы к чему?

- На железнодорожной станции Лиозно скопилось несколько эшелонов с военной техникой и живой силой. И впереди, и сзади наши снайперы и минеры подорвали путь и поставили всю мощную технику на якорь. Теперь ей не двинуться ни туда, ни сюда. Дело за тобой. Наведи-ка Костя на фашистов такой шорох, чтобы они не знали, куда же им деться, чтобы спасти свои трусливые и подлые душонки.

- Великолепно, Алексей Федорович, а то мои гаубицы застоялись, заскучали без работы, да и минометы тоже. Устроим мы на станции Лиозно концерт и фейерверк. Порадуем местных жителей паникой врагов.

- Тогда подходи к карте, и обсудим детали – предложил комбриг.

Островский устроил такую канонаду, что гитлеровцы с перепугу подумали, что к гарнизону подступают регулярные части Красной Армии.

Не только гитлеровцы, а и их пособники засобирались эвакуироваться. Укладывали, упаковывали награбленное добро. Когда разведчики доложили Алексею про панический страх оккупантов, и как они уцепились за барахло, как утопающий за соломинку. То сказал Константину:

- Они думали, что награбленное имущество – самое главное в жизни, и оно спасет их от житейских передряг. Но главное-то не в этом.

- А в чем же? – спросил Островский.

- Главное в том, что фашисты стали понимать, наши бригады превратились в грозную силу. С нами стали считаться. Создают новые карательные отряды, куда входят войска СС и фронтовые части, которые находились на отдыхе и переформировании. И всю многотысячную эту силищу бросили на партизан. Мы клялись, что земля будет гореть под ногами врагов, и она горит. Мы прочно стоим на обжитом важном плацдарме треугольнике железных дорог Смоленск – Орша – Витебск. И они тонут в нем, как морские суда в таинственном Бермудском треугольнике. Не понимая, почему они погибают.

- Да – сказал Костя – я читал Вальтера Скотта в школе и удивлялся, а теперь поражаюсь, как он точно рассказал об удивительном мужестве и силе горильеров, партизан в средневековой Англии: «Преследовать их значило гоняться за ветром, а окружать их то же самое, что удерживать воду решетом».

Южнее Витебска действовал отряд комбрига Алексея под командованием 24-х летнего Михаила Наумова. А потому и отряд Михаила называли «Моряк». Родился он в Смоленской области в Руднянском районе, а Рудня граничит с Беларусью. Наумов учился в Севастополе, служил в Дунайской флотилии, попал в окружение в первые месяцы войны. И, пробираясь ночами, вернулся к себе в родную деревню. И не один, а со своим другом, морячком Виктором Волковым. Мать вылечила сына травами, откормила его, отощавшего за время долгих странствий. А он, как, только почувствовав себя получше, организовал отряд и встретился с комбригом Алексеем:

- Я слышал, что немцы плачут, услышав только одно слово: «моряк» - сказал Данукалов.

- Пусть плачут, зато я плакать не собираюсь, и все делаю для того, чтобы фашисты умылись кровавыми слезами.

Алексей задумался:

- Ведь ты же моряк, Мишка, моряк не плачет и не теряет бодрость духа никогда. Откуда у тебя появилась такая боевая хватка. Ведь ты же на суше воевал, а ходил по морям, по волнам, нынче здесь, а завтра там.

- У меня комиссар Николай Шерстенев воевал с белофинами. Вдоволь нахлебался по горло, военных трудностей. А пропахнув свинцом и порохом, каши тоже наевшись досыта. Учусь воевать у него. Жаль, что мой дружок Витя Волков сложил голову в первом же неравном бою с фашистами.

- Так вот – сказал Алексей – я думаю, что лучшей кандидатуры нет для действия в опасном месте, где переплетаются важнейшие транспортные артерии под Витебском. Ты, моряк, побывал в таких переделках, что ничего не боишься.

- Спасибо за доверие – ответил Наумов. Постараюсь оправдать его.

Алексей внимательно следил за действиями отряда «Моряк». Не проходило ни дня, ни ночи без диверсий. Летели под откосы фашистские эшелоны, обстреливались на шоссе колонны, взрывались машины и танки. Подбирались «моряки» к самому Витебску. Обстреляют аэродром, сожгут самолеты и склады с горючим, боеприпасы взорвут.

К Михаилу шла молодежь, сбежавшие из плена военнослужащие.

Он сам проверял каждого на выносливость, хладнокровие и меткость.

- Что же ты, Сережа, с такой опаской смотришь на адские машины? – спрашивает Наумов новичка – подрывника – Ты изучи их механизм, распознай характер, и увидишь, что они такие послушные.

А через пару – тройку дней сияющий Сережа летит как на крыльях к Моряку.

- Михаил Васильевич, - радостно кричит Сергей, который старше Наумова в два раза, но называет по имени отчеству в знак уважения, - мы теперь с адской машиной на «ты». Она стала очень послушной.

При очередной встрече Михаила с Алексеем у них произошел разговор.

- Как тебе удается, Михаил, молниеносно появляться, где тебя меньше всего ждут, враги.

Мои ребята храбро дерутся, но умеют и организованно и быстро отойти, обойти ловушки фашистов и самих их заманить в западню.

- Это хорошо, что ты трезво расцениваешь свои силы и возможности. Потому и хочу с тобой посоветоваться, прежде принять решение – обратился к Наумову Алексей. – У меня есть сведения, что в твоей зоне все окрестности наводнены полицаями и гитлеровскими солдатами. Ясно, что они готовятся нанести удар по твоему отряду, Моряк. Что же будем делать: дождемся, когда они соберутся вместе, или же нанесем упреждающий удар!

- А как вы считаете? – спросил Мишка.

- Бить, когда все соберутся в один кулак и проще и труднее. Можно бить и бить в одну точку, пока скорлупа «твердого орешка» не треснет, а орех развалится на кусочки – вынес Алексей на обсуждение первый вариант. – Зато бить разрозненные группировки войск легче, но существует опасность распылить свои силы и утонуть в мелких схватках.

Я считаю, Алексей Федорович, что для меня легче будет разбить фашистов поодиночке. Не дожидаться, когда противник создаст мощный кулак.

Мнение Наумова поддержали и другие командиры:

- Ударим первыми! Будем этих гадов давить поодиночке! Ворвались в село ночью. У крайней хаты, на углу стоял подбитый танк. За него метнулись серые тени.

- Тикают фрицы! – воскликнул Михаил – обходите их справа, а мы будем преследовать полицаев и фрицев.

Приказ выполнили, но как только Наумов поднял и повел партизан в атаку, из под подбитого танка застрочил пулемет. Моряк швырнул под днище танка гранату и пулемет захлебнулся.

Но из-за угла фашисты вытащили другой. Пулемет снова ожил, и первой же очередью хлестанул Мишке по груди. Он замертво рухнул на дорогу, широко раскинув руки. Пальцы правой руки сжимали мертвой хваткой автомат. Как будто Моряк собирался плыть по волнам моря.

Унести тело, погибшего командира удалось. Немцы открыли такой плотный шквальный огонь, что партизаны головы не могли поднять. Не то, чтобы вынести из под огня Наумова.

Это прискорбное известие докатилось до Алексея. Он решил немецкий гарнизон догромить. А фашисты понимали, что партизаны захотят забрать тело Моряка, не оставят его на поругание, попытаются его отбить.

Полицаи сняли с Михаила кожанку, бросили тело в канаву и чуть-чуть присыпали землей, так что руки и ноги были видны. Не тронули и разведчика Василия Кривопущенко, который был опознан предателем, когда Василий дважды приходил переодетый в крестьянина в деревню.

Гитлеровцы устроили засаду и предвкушали победу. Но комбриг Алексей переиграл их. На засаду напали с четырех сторон и залегли. Силами одного взвода стали удерживать фрицев, чтобы они не смогли ударить с тыла по партизанам, которые штурмовали усиленно гарнизон. Враги просчитались.

Нервы их не выдержали. Сидящие в засаде фрицы стали отступать в сторону Витебска, но попали под огонь автоматов. На засаду фашистов Алексей устроил свою засаду.

Тело Михаила Васильевича бережно уложили на носилки, и на партизанской базе с воинскими почестями похоронили. У гроба стояла и плакала его жена. Наумов совсем недавно, несколько месяцев назад женился на партизанке Ане Матвеевой. Даже свадьбу сыграли. Правда, очень скромную. Собралось человек десять, поздравили молодых, крикнули и «Горько!» и разошлись. На войне, как на войне. Не то время для торжеств.

Мишка Моряк даже мертвым был страшен фашистам. Его не стало в живых, но воевало его имя. И даже слова. В отряд «Моряк» принесли экземпляр рукописной бригадной газеты «Клич партизана». А в ней была помещена заметка Наумова, которую храбрый, отчаянный, самоотверженный командир отряда написал перед последним боем под названием: «Отбили желание кушать».

- Полицейские, как голодные собаки рыщут по колхозам, хватают, что попадется под руку. Особенно у предателей волчий аппетит на колхозный хлеб. 21 сентября группа полицейских, вооруженная пулеметом и винтовками, приехала в деревню Мисьники, и начала забирать у колхозников хлеб. Об этом узнали наши партизаны и напали на грабителей. Полицейские, застигнутые врасплох, с перепугу бросили автомашину, стали удирать. Но меткие партизанские пули навсегда отбили охоту покушать у трех предателей. Нам достались трофеи: ручной пулемет, две винтовки, а так же автомашина полуторатонка. М. Моряк

Фашисты несколько раз объявляли, что бригада Алексея разбита, а она каждый раз возрождалась из пепла. Врагам не выгодно было сообщать, что бригада Алексея воскресла из мертвых. И они не нашли ничего лучшего, как составить дезу: мол, русские выбросили в тыл десант, а доблестные немецкие воины его уничтожили.

Тогда в ответ на эту фальшивку Алексей всему личному составу объявил Приказ №18/86 о введении формы одежды и знаков различия командного и политического состава:

«Для поднятия авторитета и большей ответственности командного состава приказываю: С 25 марта 1943 года ввести форму одежды и знаки различия для всего командного состава бригады…»

Далее следовало, что мундир, брюки-бриджи, армейская фуражка суконные, цвета хаки. Знаки различия установить на рукавах. Для высшего состава бригады – широкий красный прямоугольник и два узких серебренных прямоугольника. Для командующего состава отряда – один широкий красный прямоугольник и один узкий серебренный. И так до командиров отделений – красные треугольники. Приказ заканчивался такими словами: «Ношение формы и знаков различия обязательно для всех».

Уделял Алексей очень много внимания местных патриотов на связь с военнопленными, которые выполняли вспомогательные работы по обслуживанию штаба немецкой армии и его хозяйства.

- Они наши потенциальные бойцы – говорил связным Данукалов. – Нужно привлекать их на нашу сторону.

И комсомольцы Василий Яковлев, Аркадий Голиков и его тезка Макеенко устроились на работу к фашистам и, воспользовавшись их доверием, стали свободно общаться с военнопленными и агитировать их бороться с врагом.

В поле зрения подпольщиков попал чеченец Салман Мидаев коневод генерал-полковника Рейнгарда. Как любой горец Салман очень любил коней и часами возился с ними. Полковник его ценил и любовался, как ловко сидит в седле коновод, делая разминку любимой генеральской кобылице или жеребцу. Когда Салман этаким фертом спрыгивал с лошадки, Рейнгард даже снисходительно похлопывал Салмана по плечу: «Гуд, Мидай, гуд!»

Эта пара рысаков была подарена генералу в награду за особые заслуги перед Германией и фюрером.

Когда началась война, Мидаев сразу ушел на фронт. Принял не только воинскую присягу, а поклялся перед своими земляками, что не посрамит родную землю. А такая клятва для кавказца священна. Он познал радость побед и горечь отступлений. Под Витебском попал в плен. Стал искать соратников, чтобы совершить побег.

Аркадий Голиков осторожно попытался переговорить с Салманом и тактично напомнил ему

- Не пора ли тебе дорогой вспомнить о воинской присяге и долге перед Родиной. Горячий кавказский парень вспылил

- Ну что ты меня упрекаешь? Присягу я не позабыл, а Родина мне и в Беларуси Родина. Я не трус, говори, что надо делать?

- Но уйти надо не с пустыми руками, а с оружием, - предупредил Аркадий – И еще гитлеровский подарок генералу надо бы угнать во время побега. Это приказ нашего Комбрига. Выполнишь?

- Разумеется. Это же отличная идея. Я угоню лошадей. Слово джигита – закон.

Побег наметили совершить в пасхальную ночь, с 26 апреля на 27. Полицаи наверняка запьют, а немцы будут полагаться на их бдительность.

Встретить Салмана решили в Сосновке. На квартире у Аркадия Макеенко собрались «гости» праздновать пасху. Подошел назначенный час, а Салмана нет, нет и Аркадия Голикова.

- Может Мидаев провокатор?! – усомнился Макеенко и отправил проверить разведчика на дорогу. Он обнаружил санный след. Рахбудил хозяина крайней хаты. Тот протер спросонья глаза и сказал:

- Уже часа два назад на большой скорости проскочило пять подвод и четыре верховых всадников.

Просто задержалась операция из-за непредвиденных обстоятельств. Полицаи отказались праздновать. Не прикоснулись к шнапсу, добытого Аркадием, ни к закуске.

Вмешался Салман, и стал наседать на охрану:

- Я не православный, а мусульманин, но и то хлопну рюмочку другую ради церковного праздничка. А вы не будем, да не будем! Грех. Да и война идет, кто знает, может быть, завтра захочется выпить, да не сможете. Душа в рай улетит! Размочим напоследок душу-то.

Охрана должна была насторожиться от такой настойчивой просьбы. Но, вспомнив, что Мидаев свой человек у генерала, размочили душу. Только вряд ли душа их в рай попадет. Скорее в ад.

Когда напоили охранников до потери сознания, Голиков предложил.

- Давай, Салман, приколем их штыками, как острогой в реке рыбу.

- Слишком легкой смерти для них ищешь, Аркаша. Свяжем их и чтобы не шумели заткнем кляпами их поганые рты. Пусть их завтра фашисты вздернут не виселице. А перед этим вдоволь поиздеваются. Они, сволочи, наших пытали, так пусть испытают эти пытки на собственной шкуре.

Какой переполох произошел в гарнизоне, когда Рейнгард узнал о побеге, наказали много младших и старших чинов гарнизона. А охранников, как и предполагал Мидаев, казнили. Получил генерал горькую пилюлю. Ему пришлось лично докладывать командующему группой армий «Центр» фельдмаршалу Бушу.

А Мидаев создал и возглавил новый партизанский отряд и назвал его «Казбек». Так же называли теперь Салмана и его бойцы.

Бои местного назначения

Салман Мидаев стал легендой. Его дерзкий побег и щелчок по носу генералу-полковнику Рейнгарду, который лишился породистых скакунов, по милости Казбека, создали ему ореол славы. Его удача высоко подняла боевой дух народных мстителей, лучше всякой агитации. А послушав рассказы Мидаева о системе обороны противника в его опорных пунктах, вселилась уверенность в бойцах: не так страшен черт, как его малюют. Иногда демонстрация силы важнее, чем ее применение.

Так фиаско фашистов с Казбеком, сбила с них спесь и посеяла сомнения. Но насторожила немцев. Опять налетели на партизанский край самолеты с паучьей свастикой. Бомбы утюжили лес вдоль и поперек. Чтобы напугать партизан, гитлеровские летчики кроме бомб сбрасывали на позиции мстителей пустые продырявленные бочки. Они летели вниз с таким диким воем, что душа замирала. Но больше всего досаждали «лягушки», легкие осколочные мины, приносящие тяжелые ранения многим партизанам. Одного легкого прикосновения к веткам деревьев осколки «лягушек» рассыпались во все стороны с большим радиусом поражения.

После такой основательной бомбежки и психологического воздействия фашисты двинулись цепь за цепью в лес. В наступившей тишине, улетели самолеты, утихла артиллерийская канонада, фашисты мрачно шагали по болоту, утопая в грязи. Стояла жара, а нагружены фрицы боеприпасами и амуницией под самую завязку. Пот лил градом, каски железным обручем сжимали головы гитлеровцев. Немцы расстегнули пуговицы мундиров, засучили рукава, сняли каски, повесив их на ремешках на голые локти. Стала мучить жажда, а жуткий страх заползал в душу как холодная змея.

- Ты уверен, Ганс, - спросил соседа Генрих, что наши летуны бомбили по партизанским позициям.

- А кто это знает? – удивился сосед Ганса. Партизаны никогда не кишат в лесу, как огромные косяки рыб в океане. Зато, мне так кажется, прячутся за каждой болотной кочкой, и не знаешь, в какой момент они нападут на нас и обглодают наши тела до костей, как хищные рыбы – пираньи.

- Генрих, от твоего пессимизма мне не по нутру. От твоих слов веет могильным холодом, и улетучиваются без следа остатки оптимизма. Я уже начинаю озираться по сторонам. Куда мы идем?

- Отставить разговорчики в строю – прошипел, оглянувшись на друзей федфебель. – В ответ на ваши упаднические разговоры, могут заговорить автоматные очереди партизан. Будьте начеку.

Федфебель и не подозревал, как был он близок к истине и к партизанской засаде. Зам командира 8 отряда Павел Рахапов хорошо замаскировался и его бойцы терпеливо молчали. Сигнал к атаке будет автоматная очередь Павла Петровича.

А у фашистов уже поломалась цепь с нужным для прочесывания леса интервалом. Они сбились в небольшие группы и шагают по протоптанным тропинкам. Кому хочется месить болотную жижу, прокладывая новую тропу по целине. Смахивают со лба капли пота.

Молчит Рахапов, молчит, примостившийся рядом с Павлом пулеметчик Дмитрий Волков

- Они скоро мне на пулемет наступят, командир, - прошептал Рахапову на ухо Волков – не пора ли нам пора, что мы делали вчера?

- А что мы делали вчера - спросил Павел-

- Да что и позавчера – фашистов крошили – ответил Дмитрий и припал к прицелу. Прямо надвигался здоровенный, как боров, немец. Светлая прядь волос потемнела от пота и прилипла ко лбу. Но автомат он держит на изготовке.

А в засаде все партизаны с замиранием в сердце поглядывают в сторону Рахапова. Железные нервы у мужика, немцы вот-вот и увидят засаду. А в этой немой дуэли победит тот, кто первым выстрелит в противника.

Немецкий офицер шагает прямо на Павла, если он заметит засаду, то в три прыжка настигнет Рахапова. Да он уже и заметил его. Глаза округлились от ужаса, того и гляди выскочат из орбит. Майор только открыл рот, чтобы подать команду, но…

Автоматная очередь Павла опередила замешкавшегося фашиста. Майор так и рухнул молча на землю с широко открытым ртом. Вступил в бой и пулемет Волкова. Подкошенные очередью Дмитрия упали на землю несколько фрицев из первой цепи. И Ганс в отчаянье понял, куда они с таким трудом шагали сегодня – к собственной смерти.

Затрещали автоматы и других мстителей. Фашисты развернулись и бросились улепетывать назад. Зато партизаны, стреляя на ходу, бросились за фрицами вдогонку, но остановились, услышав команду:

- Стоять! Занять снова свои позиции. Командиров рот и взводов ко мне. А то, своих перестреляет. Их пулями угостит другой отряд. С фланга прикрывал переднюю цепь партизан другой пулеметчик Николай Горовой. Он нажал спусковой крючок, и не удалось гитлеровцам зайти в тыл к Рахапову.

Но фашисты, уже под командованием другого офицера более смелого и решительного, цепь за цепью накатывались на бойцов Рахапова.

- Вперед, ребята – вскочил Павел и повел партизан в контратаку. А офицер, не сворачивая в сторону, размахивая парабеллум, так и несется на Рахапова. Вот-вот нос с носом столкнутся. И нервы фашиста не выдержали, не добежав до Павла метров пять, спрятался за сосну. Высунув голову из-за дерева, стал целиться из пистолета, но автоматная очередь прошила его.

Но Павла Петровича офицер успел ранить. Левая рука плетью повисла, опустилась безжизненно вниз.

Каратели прижались к земле, но партизаны забросали их гранатами. Но перевязать себя Павел медсестре не позволил:

- Некогда, Таня, такими мелочами заниматься. Не до перевязки сейчас. Наложи мне жгут поверх гимнастерки.

Павел, как только жгут был наложен, побежал вперед, стреляя одной правой рукой из автомата, то, выдергивая зубами чеку гранаты, бросал ее в скопление гитлеровцев.

Он потерял много крови. После боя его перевязали. Но через два-три дня началась гангрена и Павел Петрович скончался.

В это время в районе станции Выдрея подрывники пустили под откос эшелон с живой силой, техникой и штабом фашистской дивизии. Командир дивизии погиб во время крушения поезда. Опасаясь сурового наказания за случившееся, комендант станции Выдрея застрелился.

А 22октября 1942 года Галя Антипович узнала о бессмертном подвиге на станции Крынки подрывника Петра Галецкого. На фронт шел фашистский эшелон с горючим. И мина, подложенная под рельсы, не сработала. Тогда Галецкий повесил себе пудовую мину на шею и бросился под паровоз. Ценой своей жизни Петр Антонович сорвал доставку топлива для сотен танков и самолетов врага.

Партизанский политрук, поэт Марк Максимов написал о подвиге героя Советского Союза Галецкого стихотворение:

И увидели трое, как бросился с миной один

Под колеса цистерны, и – грохот! И зарево к тучам.

А в окопах не знали, что это горит не бензин,

А зажженное сердце ударило светом могучим…

Кто не верит легендам, обыденной были поверьте:

Упомянут был Данко в тот день оперсводке полка,

А бессмертное сердце из теплой груди вожака

Все горит и спасает людей от позора и смерти!

А у комбрига Алексея выработался в боях с фашистами свой стиль. Бригада часто меняла место дислокации, прорывалась через окружение. Алексей Федорович применял неожиданную тактику. Он разбивал отряды поровну, и прорывались эти две группировки в разных противоположных направлениях. Такие маневры спутывали планы врага. Никогда не было понятно: куда же направлял основной удар. И противник пока разгадывал намерение Алексея, распылял силы, и, как правило, не в состоянии был быстро организовать преследование. И приходилось Гитлеровцам вместо составления планов нападения на партизан, сочинять мифы о их неуловимости.

Однажды в группе прикрытия остались в живых три человека: Иван Шаурка, Вася Ткаченков и Зина Шанате. Их каратели окружили и трое храбрецов отстреливались до последнего патрона. Но у каждого по гранате. Немцы поняли, что патроны на исходе или вовсе кончились и лезут вперед наглее, нахрапистей. Они рядом настолько, что слышно их прерывистое дыхание. Сейчас партизан они возьмут голыми руками в плен.

Три взрыва прозвучали одновременно.

Интересна судьба Михаила Клименкова. Его в первые же дни войны тяжело контузило. Очнулся за колючей проволокой концлагеря.

И только одна мысль сверлила его:

- Бежать, как только выпадет подходящий момент, сразу же бежать!

Гитлеровцы каждый день отправляли группы военнопленных ремонтировать дороги, после взрывов, заготавливать дрова, расчищать вдоль обочины дорог лесопосадки и грузить из буртов картошку и брюкву для баланды в концлагере.

Поделился своей мечтой с однополчанином:

- Коля, если мы будем вместе на хозяйственных работах, то вполне может выпасть удача и моя заветная мечта осуществится: мы сбежим!

- Ты, Миша, здоровенный парень, почти под два метра, тебя-то наверняка вызовут из строя. А я-то совсем отощал. Мне хозработы не светят.

- Коль, ты, если вызовут меня, тоже выходи из строя. Один, первый фашист, идет и тычет пальцем в грудь приглянувшемуся ему арестанту, а второй распределяет вызванных военнопленных по разнарядке. Старайся не отставать от меня.

Первым вызвали Михаила, как он и предполагал, Николай чуть ли не бегом бросился за однополчанином. На погрузку картофеля в кузов машины забрались шесть человек военнопленных и два конвоира. Машинешка медленно поползла по подмороженной глинистой дороге. И оба охранника первыми выпрыгнули из кузова и отвели пленных к картофельному бурту. Охранник сунул в руки Клименкову лом и знаками показал, что нужно вскрыть ломом бурт. Михаил и его товарищи работали в поте лица. Кузов машины быстро наполнялся картошкой. И все же охранник подгонял их лениво:

-Шнель, Шнель, русиш швайк!

Поведение узников не вызывало подозрения. А тут и вышел тот счастливый случай, о котором ночами мечтал Михаил. Один из охранников пошел за продуктами в село. Шофер возился с мотором. Насыпая картошку в корзинку под дробный стук клубней, Клименков шепотом предупредил друзей: Ждите команду!

Конвоир ухватился за борт, поставил одну ногу на колесо, а вторую не успел. Миша метнулся к лому и, размахнувшись им, как палицей былинный богатырь, со всего размаху хряпнул ломом по голове фашиста. Конвоир мешком свалился на землю замертво. Остальные более слабые, но их было пятеро, разделались с шофером.

Забрав оружие, кинулись к оврагу, в заросли кустарника. Там разбежались кто куда. Долго скитался по лесу Клименков, пока не наткнулся на разведчиков бригады Алексея. Его привели к комбригу.

- Рассказывай, кто тебе подарил этот пистолетик – спросил Мишу Алексей Федорович.

Клименкова как прорвало: он рассказывал, начиная с первого дня войны до встречи с разведчиками.

- Да, вздохнул Данукалов после беседы – хлебнул ты горя досыта. Думаю, что не ошибусь в тебе, и доверю встать в наш строй. Хотя говорят: доверяй, но проверяй. Был ты командиром Красной Армии, а станешь рядовым партизаном. Не обидишься?

- Какая обида? – воскликнул Клименков – Да я этим, гадам, готов глотку перегрызть, без всякого оружия задавлю любого фашиста в бою и вооружусь. Я оправдаю ваше доверие.

- Оправдаешь доверие, снова станешь командиром. Иди к ребятам, служи не за страх, а на совесть.

Вскоре Клименкову удалось увидеть в бою, к каким героическим людям он попал. Бригада должна была перейти железную дорогу. Гитлеровцы согнали местных жителей, и с обеих сторон железной дороги сделали завалы из срубленных кустов и деревьев. Пришлось двигаться по шоссе, чтобы найти где-то разрыв в завалах. Нашли. Бросок и все на другой стороне железки. Часовые, наверняка, видели партизан, но затаились, не решились поднять шум и погибнуть во славу рейха.

Но через несколько минут, когда партизаны скрылись в лесу, вверх взлетели две сигнальные ракеты. Раздались пулеметные очереди, гулко взрывались мины. И только со стороны железной дороги боя не было. Стреляли одни немцы. Для собственного успокоения. Били по кустам наугад. Они не спешили вступать в схватку. Залегли немного отдохнуть. А утром фашисты напали на партизан, отдых не получился. Фрицы сняли часового и подползли бесшумно вплотную к лагерю. Когда каратели открыли огонь, это было полной неожиданностью. Но комбриг не растерялся. Он возглавил одну группу, а вторую командир отряда «Моряк» Дмитрий Коркин. Партизаны разогнали немцев. Впереди бежал и стрелял из маузера комбриг Алексей Федорович. Под стать мужу оказалась и жена его, корреспондент газеты «Витебский рабочий» Ольга Ивановна Силюкова. Она со взводом партизан обошла карателей стороной. Взвод под ее руководством такого огонька подпустил карателям. Дал хорошенько прикурить фашистам, что они подумали, что попали в ловушку и разбежались по лесу. В этом бою погиб комиссар отряда Павел Голиков.

Ночью перешли реку Лучеса. Но не знали, как поступить с ранеными. К счастью оказалась рядом землянка старика. Он с дочерью жил в ней около года. На лесных вырубках сеяли ячмень и сажали картошку. Из скота у них осталась только корова.

Старик, обнаружив свежевырытые землянки, решил зайти в одну из них. Дед поздоровался с медсестрой, которая делала укол раненому и прикинув сколько здесь людей, ахнул:

- Детки, чем же вы кормиться будете?

Медсестра честно призналась:

- Дня на четыре нам продуктов хватит, а там что бог пошлет.

- Бог-то Бог, да будь сам не плох – покачал головой дед, а потом, почесав затылок и кашлянув, добавил. Кое-что у меня есть в запасе. С голоду не помрем.

Старик с дочерью принесли воды, сварили суп. Медсестра Вера не знала, как и отблагодарить их.

- Спасибо вам, люди добрые. Вы же нас от смерти спасли. Отдали нам все, что имели.

- Ай, - махнул рукой дед – Вы же громите этих супостатов и извергов. А мы вам чем можем, тем и поможем.

- Так вы же так рискуете…

- Мы это осознаем, но риск благородное дело. Ешьте, не стесняйтесь, я с дочкой как-нибудь проживу. У меня еще есть кой, какие запасы.

А Вера при этих словах деда отвернулась в сторону, и вытерла выступившие на глазах, непрошенные слезы. Она-то видела, что в землянке деда после его подарков пусто, хоть шаром покати. А по углам бегают голодные крысы.

Жаркие бои вспыхнули 25 апреля 1944 года накануне блокады. Особенно жестокий бой разгорелся в районе Казимирова накануне прорыва блокады. В шесть утра началась бомбежка, а потом артналет. Немцы начали штурм. Бой длился более шести часов. Пострадал во время бомбежки начальник штаба Федор Иванович Плескунов. Ах, как обрадовались фашисты, когда его подобрали тяжело контуженного в бессознательном состоянии возле воронки от снаряда. Была сразу же состряпана фальшивка, будто бы Плескунов сам добровольно перешел к немцам. Выпустили листовку с портретом Федора Ивановича и разбрасывали их с самолетов. По громкоговорителям сообщали с гордостью о пленном начальнике штаба и предлагали последовать всем его примеру.

Но сломить боевой дух партизан, нельзя было сломить фальшивкой. Никто этому вранью не верил. И первым идти на прорыв командир соединения Лобанок, поручил идти бригаде Алексея. А пока они удерживали свои позиции и сражались за каждую пядь земли.

Гитлеровцы долго охотились за Алексеем Федоровичем, засылая в бригаду шпионов и диверсантов. Но его умелые разведчики, оберегали своего комбрига от возможных провокациях. О неуязвимости Алексея ходили легенды. Их как в древности передавали уст в уста… Он был неуловим. Ни яд, ни пуля не брали его. Сто тысяч рейхсмарок назначили цену за голову Данукалова фашисты. Цена за жизнь комбрига фантастическая и враги надеялись, что комбригу Алексею грозит верная смерть. Но разве народная совесть имеет цену денежного вознаграждения?

26 апреля Алексей заехал в партизанский госпиталь. Побывал в одной землянке, пошутил с партизанами на улице. Его сопровождал адъютант и врачи. Навстречу шел переводчик. Он совсем недавно появился в бригаде. Когда переводчик почти вплотную подошел к комбригу, он неожиданно выхватил из кобуры пистолет и дважды выстрелил в Алексея Федоровича. Но адъютант Корней Лаптев был всегда начеку, он успел ударить диверсанта по руке. Медики бросились на шпиона и скрутили ему руки. Левая сторона гимнастерки обагрилась кровью, но комбриг, увидев, что убийцу - наймита готовы растерзать на месте, крикнул:

- Не допускайте самосуда. Он должен ответить перед партизанским судом.

Лаптев сделал все возможное, что бы спасти Алексея Федоровича. И это ему почти удалось. Данукалов получил два легких ранения. Одна пуля прошила мышцы левой руки, а вторая оцарапала кожу. Хотя целился переводчик в сердце Алексея Федоровича.

27 апреля комбриг сидел над картой и уточнял последние детали операции. Он так глубоко задумался, что не сразу отреагировал. Когда налетела фашистская авиация и стала бомбить позиции партизан. Пятьдесят «юнкерсов» послали гитлеровцы, чтобы уничтожить во чтобы-то ни стало одного человека – легендарного комбрига Алексея. Так когда-то охотились белогвардейцы за другим легендарным комбригом – Василием Ивановичем Чапаевым.

Алексей Федорович даже внешне походил на Чапая. Пышный чуб спадал на высокий лоб Данукалова, касаясь нижней прядкой до брови левого глаза. А лихие кавалерийские усики носили оба комбрига.

В дикой злобе бомбили немцы деревню. Смерть разгуливала по ее улицам. Рядом со штабом соседний дом разворотило взрывом. Бомбежка закончилась, самолеты улетели. Из развалин дома слышались крики о помощи и стоны. Алексей Федорович выскочил из штаба и поспешил на помощь пострадавшим местным жителям разрушенного дома. А в это время из-за леса на бреющем полете появился «юнкерс». Из его брюха посыпались бомбы! Бум – бум – бум зазвучали взрывы. И под каждым падением бомбы, вверх взлетали фонтанчики земли.

У Алексея Федоровича как будто парализовало ноги. Он дернулся как подрубленный дуб, зашатался, взмахнув руками – ветвями и рухнул на землю. Смертельным оказалось ранение.

Осколок бомбы пробил насквозь грудь комбрига. Он умер по пути в госпиталь. Галина Антипович видела несколько раз Алексея Федоровича, когда он приезжал на совещания к Владимиру Лобанку. Он казался ей пожилым, видавшим виды человеком. А когда его не стало, Галя с удивлением узнала, что Алексей Федорович-то еще совсем молодой парень. Ему месяц назад исполнилось 28 лет.

- И вот оборвалась славная жизнь – думала Галя – этого мужественного человека. Он до последней капли крови дрался за свободу народа, Родины. Комбриг Алексей погиб, а его план прорыва выполнили его боевые товарищи. Вырвалась и я из кольца блокады. Осталась, жива.

Со всеми воинскими почестями схоронили комбрига партизаны в Великих Дольцах. Они клялись у его гроба беспощадно бить врагов. Как клятва прозвучали слова поэта, пулеметчика Дмитрия Михлаева. Когда он читал стихи, то слезы блестели на его глазах.

Мы постарели, да мы старше стали

В проклятый день, проклятого числа

Когда машина с черными крестами

На хищных крыльях гибель принесла.

Упал солдат, комбриг наш – храбрость, сила.

Упал боец, и дрогнули сердца.

Будь проклят ты, эсесовский громила,

Отнявший партизанского отца.

Но мы его грохочущее имя

Поднимем, словно знамя над собой.

Проклятый фюрер, ты перед живыми

Ответишь на коленях за разбой!

Мы все тебе припомним, бесноватый:

И мертвый Минск, и красные снега.

Не дрогнут партизаны и солдаты,

Сломают алексеевцы врага!

Эти слова проносились как набат над шеренгами бойцов бригады Алексея. Дорого заплатили фашисты за смерть комбрига. Полоцко – Лепельская битва партизан стала одной из крупнейших битв партизан Беларуси в Великую Отечественную войну. За 25 дней народные мстители нанесли огромный урон гитлеровцам: было убито немецких солдат и офицеров 8,3 тысячи человек, ранено 12,9 тысячи, уничтожено и подбито 59 танков, 116 автомашин, 7 бронемашин, 22 орудия, 2 самолета. Все партизанские бригады, хотя и понесли потери, но вырвались из окружения, и вывели из блокадного кольца 15 тысяч мирных жителей.

А фашисты боялись Алексея Федоровича даже мертвого. Они извлекли гроб с его телом из могилы, сфотографировали, чтобы никто не подумал, что смерть бессмертного комбрига очередная фальшивка, а затем, обложив гроб толем взорвали. Патриоты тайком собрали останки и перезахоронили, оставив в секрете место перезахоронения, защитив этим от вандализма фашистов.

Сорванец дяди Алеши

Галину Григорьевну Замалину (Антипович) пригласила секретарь комсомольской организации третьего пошивочного цеха витебской швейной фабрики «Знамя индустриализации» Колобухова поделиться с комсомольцами фронтовыми и партизанскими впечатлениями. Но сначала выступала вожак группы активистов Лиля Стальмакова с докладом «Каким должен быть комсомолец».

Комсомольцы этой группы завоевали почетное звание бригады коммунистического труда. Лилия Дмитриевна сильно волновалась. Выступать ведь придется перед очень заслуженным человеком. Галина Григорьевна награждена двумя медалями «За отвагу» и одной «За боевые заслуги» в Великую Отечественную войну. А в мирное время удостоилась правительственной награде за работу председателем суда в железнодорожном районе г. Витебска Орденом «Трудового Красного знамени».

Но как только Лиля увидела Замалину, то всплеснула руками:

- Тетя Галя! Вы не помните меня? Мы же встречались с вами в Литве. На одном хуторе, где я жила с мамой. Нас фашисты хотели угнать в Германию, а эшелон остановили партизаны и спасли нас от неволи.

Замалина внимательно посмотрела на девушку.

- Да, теперь я припоминаю. Мы действительно встречались. Но вы же были вот такой крохотулькой. – Галина Григорьевна показала рукой, приподняв ладонь на уровне своего колена от пола. – А теперь вот какой важной, серьезной девушкой стала. Бегут годы … На швейной фабрике вы добились успеха, а какие мечты у вас на будущее?

- Я мечтаю стать космонавтом. Мы стали первой космической державой в мире. В космос запустили спутник, потом собак Белку, Стрелку, Лайку. Теперь очередь полететь в космос человеку. И я хочу быть в первых рядах в освоении космического пространства. Мы написали в Академию наук СССР. Вся наша комсомольская группа подписалась под ним. Все комсомольцы рвутся в космос. Только…

- Что такое, Лиля, почему так грустно ты произнесла свое «только»?

- Да, вот посмотрите, что мне ответили из Москвы. А я так хотела быть первым в мире космонавтом. Не смогли фашисты меня уморить в Витебске голодом, не удалось им увезти в концлагерь, вот я назло им и решила первой полететь в космос.

Галина Григорьевна взяла письмо, отпечатанное на специальном бланке, и бегло прочла текст:

- Академия наук СССР

Междуведомственная комиссия по межпланетным сообщениям, Москва, Бол. Грузинская, 10. 19 октября 1960г.

Уважаемые товарищи!

Ваше письмо передано в Комиссию по межпланетным сообщениям АН СССР.

Комиссия благодарит Вас за желание содействовать успешному освоению советскими учеными космического пространства. Однако, в настоящее время Ваша просьба о полете в космос не может быть удовлетворена.

Ученый секретарь Комиссии по межпланетным сообщениям И.М. Яворская.

Отдав письмо Стальмаковой, Замалина вздохнула:

- Что поделаешь, Лиля. Видимо таких добровольцев, как вы, оказалось много. Поэтому вам и отказали. Но у тебя уже за плечами огромный багаж жизненных испытаний. Предлагаю не зарывать эти впечатления…….., а оставить их для наших потомков. Записывайте их в тетрадь. Может быть, книгу издадите.

- Я же была очень маленькая, когда началась война. Что я могу написать интересного об этом событии?

- Не скажите, Лиля. Лермонтов родился в 1814 году, когда наши русские войска вошли в Париж, разгромив Наполеона в Отечественную войну 1812 года. Но лучше его, не участвовавшего в войне молодого человека, хотя было столько талантливых людей участвующих в битве при Бородине, не смогли написать так проникновенно и эпохально, как сделал это Михаил Юрьевич.

- Спасибо вам, Галина Григорьевна за добрые слова, но мой двоюродный брат Петр Леонидович Лебедев был разведчиком в партизанской бригаде Алексея и уже пишет книгу. Он знает столько интересных моментов, фактов, что куда мне до него. Если вы задержитесь после комсомольского собрания нашего цеха, то я вам столько расскажу про его приключения, что только диву даешься его мужеству, находчивости, которые помогли Лебедеву добывать нужные сведения о фашистских планах и при этом чудом остаться в живых.

Рассказ Лилии Стальмаковой потряс Галину Григорьевну. Потом пришлось прочитать и его автобиографическую книгу.

Пете Лебедеву было четырнадцать лет, когда он поступил в ремесленное училище г. Витебска, которое готовило токарей. Он участвовал в художественной самодеятельности, стал комсомольцем, занимался спортом, получил значок «Ворошиловский стрелок». В понедельник 23 июня 1941 года в трудовой книжке появилась первая запись: зачислен токарем на станкостроительный завод им. Кирова. Но началась война. Не пришлось долго работать Пете токарем. Бомбили Витебск. Над городом заполыхало в полнеба багровое зарево, подпертое столбами черных дымов.

Петя направился вместе с толпой беженцев по дороге под аккомпанемент канонады. Идет под спасительный кров отчего дома, в село Ивановку. Шагая домой, вспоминал последнее комсомольское собрание.

Представитель горкома зачитал постановление. Лицо его было бледным с темными кругами под глазами от бессонницы: готовился горком уйти в подполье, и было не до сна. «Считать комсомол Белоруссии мобилизован на отечественную войну против банды фашистских гитлеровских захватчиков»

Прочитав постановление, секретарь добавил:

- Считайте, я ознакомил вас с пунктами нового комсомольского устава. А все что записано в уставе, исполнять обязательно, хотя об этом можно и не напоминать. Вижу решительность в ваших лицах. Чтобы не стряслось, какой бы не выпал жребий, помните – вы комсомольцы. Рано или поздно, а каждого спросится, что он сделал в борьбе с фашизмом.

Ивановка располагалась не на самом большаке, а в стороне от шоссе около километров трех. Петя со своим другом детства Колей Городецким стали разыскивать оружие и боеприпасы, которое оставили в лесу бойцы Красной Армии. Отступая, они схоронили оружие в ямах, оставив себе один автомат, или винтовку и столько патронов, сколько могли унести на своих плечах. Кто-то уже разрыл один охрен и друзья перепрятали оружие подальше, и получше.

Петя слышал, что в округе действуют партизаны и считал, что им они пригодятся.

Вскоре появился в Ивановке немецкий староста из местных – Евсей Келлер. Хотя его фамилия и звучала на немецкий лад, но Келлеры были старообрядцы и белорусские крестьяне. А Евсей брехал теперь, что он фолькдойче. И потому шествовал важно, заставлял земляков снимать перед ним шапки. Однажды в выходной Евсей выпил излишне, и стал похваляться по улице перед мужиками своим авторитетом у немцев. А Петя возьми и отчебучил:

- Дядя Евсей, а правда говорят, что ваш предок немецкий ученый-селекционер.

- Раз говорят, - самодовольно заявил Келлер, значит, зря не скажут.

- А какой же селекцией он занимался – спросил, подыгрывая дружку Коля – Петя только и ждал этого вопроса.

- Говорят, он вывел своих потомков путем скрещивания бешеной собаки и пьяной свиньи.

Все стоящие рядом сельчане покатились от хохота. Келлер злобно выругался, но принимать мер не стал. Отец отвесил сыну такую оплеуху, что Петька скатился с бревен, на которых сидел.

С появлением партизан Келлер и вовсе притих, зато его брат Дмитрий стал провокатором. Под видом партизана грабил мирных граждан и на лесных дорогах обирал городских женщин, которые несли последние пожитки и семейные ценности в обмен на продукты: на кусок хлеба, или ведро картошки.

Однажды в Ивановку приехал грузовик с десятком солдат. Они остановились по середине деревни, спрыгнули на землю и устроили охоту… на кур. Наперевес с винтовкой ходил шофер вокруг автомашины. На лужайке играли ребятишки. Водитель присел и с колеса стал целиться.

- Это же дети, дети – закричала соседка.

Но фашист не обращая внимания на отчаянные крики мольбы женщины, выстрелил. Стая испуганных воробьев вспорхнула с пыльной улицы, разбежались, шарахнувшись по сторонам ребятишки. А на лужайке осталась лежать, подергиваясь окровавленным тельцем, трехлетняя дочурка Евдокии Безрученко Нина.

Она, стремглав, бросилась к девочке, схватила дочь на руки, прижав к груди, занесла домой. Потом вернулась и, стоя на крыльце умоляла:

- Помогите, помогите!

Но на обезумевшую от горя женщину не обращали внимания. Хотя все солдаты тоже подбежали к грузовику, приплелся и Келлер.

А женщина уже двигалась к фашистам, считая, что случилось недоразумение. Протягивая вперед окровавленные руки она, рыдая, просила:

- Спасите мою Ниночку, родную мою.

Первый же немец, оказавшийся ближе всех к Евдокии, гортанно крикнул:

- Хальт. – и ударил прикладом винтовки в грудь несчастной.

- Вот тебе и хорошие люди – сказал Коля Городецкий. Только что стояли у машины солдаты, шутили, улыбались, и Евдокия сказала, что они совсем не страшные, такие же, как все – добрые люди.

Зато вовсю старался Келлер:

- Нину ранили нечаянно. Немец целился в курицу, а резвая девочка побежала и попала под пулю. Взять

- За нечаянно, бьют отчаянно – буркнул недовольно Коля Городецкий.

В деревне оседали красноармейцы, попавшие в окружение, но сумели не попасть в плен. Они поселились в домах, где не было мужчин, и отрабатывали чем могли, за постой: косили сено, заготавливали дрова.

С одним молодым парнем веселым и общительным, которого все звали почему-то Мишка парашютист, познакомился Петя.

На одной из вечеринок Мишка так лихо отплясывал, что даже вспотел и распахнул вельветовую курточку. И тут же спохватившись, быстро застегнулся снова на все пуговицы… Но поздно. Петька заметил засунутый за пояс пистолет Т.Т.

- Перед девчатами форсишь? – спросил Лебедев «парашютиста» - лучше бы уложил нашего подлеца Келлера.

- Это проще всего – ухмыльнулся Миша.

- Но сколько людей из-за этого, как ты говоришь, мерзавца, расстреляют фашисты? А потом пришлют нового цепного пса хлеще во много раз Евсея. Да и пистолет я ношу не для хвастовства перед девчатами. А ты что же, шпионишь за мной.

- Нет, но мне, комсомольцу стыдно, что ты имеешь пистолет, а не воюешь!

- Ах, какой прекрасный агитатор и храбрец. А сам со страху уже и комсомольский билет сжег?

- Это я-то сжег? – возмутился Петя и ткнул Мишке билетом чуть ли не в нос. – Да он для меня дороже жизни… А если есть оружие, то взял бы и организовал бы партизанский отряд. В деревне же есть 5-10 бывших красноармейцев.

- Пять – десять человек это еще не отряд. Нужно оружие.

- Я со своим другом насобирал много оружия. Есть даже совсем новенькие винтовки, смазанные маслом.

- А патроны есть? – спросил «парашютист» и услышав утвердительный ответ, у него глаза загорелись.

- Дай мне пока восемь винтовок с патронами – попросил он Лебедева.

Получив все, что просил Мишка – парашютист надолго исчез. Петя долго упрашивал взять его в лес. Но Мишка уперся и категорически отказал:

- Ты еще не совершеннолетний взять с собой не могу.

Красноармейцы из деревни исчезли, а Мишка то появлялся, то пропадал куда-то на несколько дней. Наконец-то, он подошел к Лебедеву и спросил:

- Ты не сможешь сходить в Витебск, там живет мой родной дядя. Отнеси ему привет от племянничка.

- Раз поручили мне передать привет, так давай его мне – сказал дядя.

Забрав письмо, он ушел в другую комнату, а через полчаса принес завернутый в тряпицу пакет, сказав вручая:

- А это ответ на привет.

Миша надолго исчез из деревни после полученного пакета. Но сначала Петя выполнил еще одну просьбу «парашютиста». Послонялся по деревне, где стоял фашистский гарнизон, расспросил знакомых о том, как расквартировались гитлеровцы. Походил по селу и отметил на листочке пулеметные огневые точки, дзоты, посты.

Пете из-за его маленького роста и худобы трудно было дать 14 лет. Он смотрелся лет на двенадцать, совсем мальчишкой… Полицаи не обращали на пацана ни какого внимания.

Миша, уходя в лес, пообещал Лебедеву, что скоро он получит ответственное задание, но об этом никто не должен знать, даже Коля Городецкий.

На встречу с Мишкой на хуторе Петька спешил окрыленный. Но ему пришлось долго топтаться у куста сирени, где была условлена встреча. И, как глас с небес, прозвучало Мишкино:

- Петя, мы уже здесь.

Да за кустом сирени стояли двое. Лебедев увидел рядом с «Парашютистом» усатого, губастого мужчину, перетянутого ремнями. На портупее висел маузер, а на груди бинокль. За плечами виднелся ствол автомата.

- Будем знакомы – представился он – Алексей, командир бригады. Со слов Михаила я заочно знаком с тобой. Мне интересны и запасы оружия и сведения о передвижении гитлеровских войск в вашем районе. Но больше всего мне нужны донесения подпольщиков из Витебска. Ты сможешь незаметно посещать явки подпольщиков и, взяв информацию, закладывать ее в тайник в твоем селе.

- Конечно, смогу. Я подрабатывал, когда учился в ремесленном, жил на Красной горке, ночевал на вокзалах и чердаках. Я готов стойко преодолевать тяготы жизни.

- Но за связь с партизанами тебя, если попадешься в лапы гестаповцев, тебя по головке не погладят, а вздернут на виселице.

Пете понравилась откровенность и жесткость в разговоре комбрига. Такой высокопоставленный полководец, почти как легендарный комбриг Чапаев, а разговаривает с ним, мальчишкой на равных.

- Я комсомолец и не струшу, не сломлюсь при самых опасных ситуациях.

- И выдержишь, если смерть будет мучительной

- Выдержу. Клянусь все самым дорогим для меня. Я люблю жизнь, но не пожалею ее отдать за Родину!

- Вот и запечатлей эту клятву письменно – сказал комбриг и протянул листок с текстом «Клятва партизана» -

- Прочти ее и подпишись внизу.

Лебедев встрепенулся, он был готов подписать клятву даже своей кровью, но Мишка подал ему карандаш, сразу же после заключительных слов одного абзаца присяги: «Кровь за кровь, смерть за смерть!»

Когда прошел этот священный для Пети ритуал, комбриг пожал Лебедеву руку и, добродушно улыбнувшись, сказал:

- Вот теперь мы можем разговаривать, как боец с бойцом. Все подходы к Витебску со стороны Лиозно, Суража и Богушевска блокируются фашистами. И прямой путь для связного и разведчика не самый короткий и лучший через Ивановку путь длиннее, но надежнее. Ты будешь знать только связных в Витебске. Но, заложив донесение, а оно шифрованное, в тайник, даже если тебя схватят немцы, ты не можешь указать на конкретного человека из разведки, поскольку ты их и знать и видеть не будешь.

- Да я, если бы и знал кого-то, то никогда не выдам его.

- Мы не сомневаемся в этом – кивнул комбриг. – Но, конспирация, прежде всего. У нее в разведке поставлено железное правило: «Меньше знаешь, спокойнее на душе – нечего будет сказать врагам даже при жестоких пытках. Но у тебя есть возможность в любое время уходить из дела.

- Я умею токарничать, слесарничать и, например, сделав зажигалку, ходить в город Витебск, чтобы продавать там свои изделия на рынках.

- Но имей в виду, - предупредил комбриг новоиспеченному разведчику – что показная смелость и храбрость, бравый независимый вид не помощники, а враги для связного. Надо маневрировать над обстановкой и не привлекать к себе внимания. Наоборот вызывать брезгливое чувство при общении с тобой у полицая или гитлеровца.

- Так я же занимался в художественной самодеятельности. Смогу прикинуться при встрече с врагом дурачком, скосить глаза, сморщить лоб, пустить с носа соплю – радостно сообщил о своих талантах Петя. И скорчил такую рожу, что засмеялся не только комбриг, но и видевший раньше Петькины гримасы Мишка.

- Очень хорошо – оценил Петино шутовство комбриг. Остальные детали, пароли, явки тебе сообщит Михаил. И хотя ты будешь моим личным связным, видеться с тобой буду в крайних случаях. Связь через Мишу.

- А как я буду вас называть?

- Называй меня буднично: «Дядя Алеша», а я тебя буду называть «Сорванец!». Ты стал Сорванцом дяди Алеши. И, по другому, общаться не станем.

Будни разведчика

Лебедеву выбрали тайник для передачи информации. На окраине дороги у самой деревни стоял дуб. На высоте метров двух было дупло, а в нем обитали осы, из-за осиного гнезда дуб ивановцы обходили стороной. Со стороны леса между корнями друзья вырыли ямку и заложили ее мхом, который соскребли со стволов других деревьев. Приподнял пласт мха, положил туда пакет, завернутый в целлофан, и гордо удалился прочь.

Можно другому разведчику проследить из леса безопасность тайника. А затем без всякой опасности забрать пакет и передать его дальше. Если и оборвется какое-то звено в общей цепи партизанской связи, то дело легко подправить. Деревьев в лесу много. Тайник устроить в другом месте просто. Проще пареной репы.

Миша тщательно проинструктировал Сорванца:

- Завтра пойдешь в Витебск. На домике за поклонными черными прибита вывеска. На фанерке выведено дегтем слово с ошибкой «Сапожнык». Зайди в этот дом босиком и спроси у мастера, ремонтирующего обувь: «Дядя, можно ли отремонтировать сапоги?» он тебе ответит: «Так ты же босой!» А ты должен сказать вторую часть пароля: «Потому и босой, что надо отремонтировать». И только после этого он предложит тебе: «Ну, садись, будем ремонтировать. Тогда ты развяжешь узелок, в котором завернуты рваные башмаки и вытащишь из рваного ботинка пакет, который и передашь Сапожнику. Его ответ принесешь в Ивановку и уложишь в почтовый ящик». Все. Успехов тебе Сорванец.

В деревне все считали Петьку не серьезным, беззаботным балагуром, хлопец без царя в голове, в которой дырка и свистит ветер. Хотя мальчишка и не хулиганил, но к нему приклеились уже давно слова: «недисциплинированный». Скажет шутку-прибаутку, скорчит гримасу, потравит анекдоты – и все довольны, все смеются.

Сорванец, чтобы его не ограничивали в свободе передвижения родители, старался заслужить славу непутевого сынка: «У беснутый- прикрикивал иногда, выведенный из терпения отец. – И хлестанет его, что под руку попадет – то ремнем, то веревкой, а то и хворостиной. Всыпет от души березовой каши.

А это только и надо было Сорванцу. Разве у кого-то застрянет мысль в голове, что этому пареньку можно поручить какое-то ответственное , важное дело? Да ни когда! Беснутый он.

Зажигалки Сорванец делал замечательные. Но загибал на рынке такую баснословную цену за свои изделия. Что их редко кто покупал. Этой цели и добивался Сорванец. Если быстро распродать зажигалки, гребешки, расчески, отлитые ложки, то нужно много времени, чтобы заново смастерить их. А время для Сорванца было самым драгоценным веществом, самым главным «товаром». Больше переходы, длительные ожидания «посылок» в Витебске забирали безжалостно его личное время.

Встречи с сапожником стали регулярными. Но одна резко нарушила размерный ритм Сорванца. Сапожник предложил связному зайти в мастерскую. Там сидел незнакомый парень, хотя мельком Сорванец видел его на Полоцком и Смоленском рынках, когда занимался торговлей.

- Ты сможешь передать через почтовый ящик в лес оружие и медикаменты?

- А как же я понесу мимо застав винтовки? – усмехнулся Петя.

- У меня всего четыре маленьких немецких пистолета, а медикаменты хотя займут в мешке много места, но они же немного весят. Закроешь их сверху каким-нибудь тряпьем, и ни один полицай не захочет ковыряться в твоей торбе, но лучше, если ты будешь пробираться лесом и ночами.

Сорванец выполнил и это поручение. В это время в Ивановке случился переполох. Пришло распоряжение из немецкой комендатуры из каждой семьи по одному человеку, желательно молодежь, отправить на торфоразработки в Осинторф. Из семьи Лебедевых должны были отправлены в этот концлагерь или сестра, или старший брат Пети. Келлер дал на сборы срок – неделю.

Сорванец положил в тайник свое письмо, где предлагал уйти в Осинторф самому. Миша говорил, что нужно подыскать надежного человека на торфоразработках, а тут представился такой нежданный случай. Дядя Алеша план одобрил. Осталось только убедить Келлера отправить не старших детей Леонида Лебедева а младшего Петю.

Сорванец не стал откладывать дело в долгий ящик и пошел на прием к старосте сам. Келлер очень удивился:

- Ведь там же работать надо, а не анекдоты рассказывать, лоботряс. Да и силенки-то у тебя: кот наплакал.

- Сила и у лошадей есть, а лошадей у немцев и своих хватает, немецкому государству нужны специалисты. Я же токарь-универсал, слесарь, электрик, могу работать на строгальных и фрезерных станках. А что умеет моя сестра Надя? Лопату в руках держать, да еще столовую ложку.

- Есть в твоих словах резон – задумчиво произнес Келлер – не трещи только как флюгер – трещотка очередная. Я что-то не знаю о твоих талантах, не слыхал. Может это твой очередной треп, брехня?

- Как вы не знаете о моем мастерстве? – надув губы, обиженно затарахтел Сорванец – А эта красивенькая расчесочка в вашем нагрудном кармане, не моих ли рук дело? Да и зря вы так непочтительно отзываетесь о моих анекдотах и прочих веселых задатков. Я там такую художественную самодеятельность организую, что мне любой профессиональный …… позавидует.

- А мне-то что за дело до твоих скоморошьих забав? Ни холодно, ни жарко.

- Не скажите. Вам достанутся слава и почет. Немцы будут говорить, а полицаи завидовать: «Это же Келлер нашел такого способного человека!»

- Ладно, собирайся – махнул рукой Келлер. – Я сам вас буду сопровождать до Мокшен. Там сборный пункт. А дальше отконвоируют уже немцы.

Осинторф обеспечивал до войны крупную в Беларуси ГРЭС. Ее вывели из строя, а теперь фашисты привезли из Германии генератор и собирались запустить его. Нужно добывать топливо. Понадобился торф. На его заготовку сгоняли молодежь, везли военнопленных, создали лагерь для каторжного труда, лагерь смерти. И в эту петлю собрался добровольно залезть Сорванец.

На месте зачитали нормы внутреннего распорядка: за ослушание – плеть, за плохое усердие – плеть, но это еще цветочки. А ягодки были впереди: - за неповиновение – расстрел, за попытку к бегству – расстрел, за агитацию – расстрел. Все пункты звучали, грохотали, как винтовочные выстрелы: палка, расстрел, расстрел, палка, расстрел.

Зато бытовые условия – красота и радость: похлебка два раза в день, а хлеба на день 150 граммов. На сто граммов меньше на одного человека, чем в блокадном Ленинграде. И работа – просто отдых на курорте: с восьми утра до семи вечера. Всего-то одиннадцать часов. Зато без выходных.

Сорванец грузит торф в вагоны. Старается изо всех сил. Его конвоиры хвалят: «Гут, Петька, гут!» В воскресенье более свободный режим. Можно и за колючей проволокой погулять, и к соседним баракам подойти.

Увидел Петя рядом с бараком, сколочена дощатая будочка. Заглянул в эту мастерскую. Там работал заросший густой седой щетиной мужчина.

- Добрый день, дедушка, - поздоровался Лебедев – что же это вы в выходной работаете?

- А ты мне предлагаешь в профсоюз обратиться? – ответил ядовито …… на вопрос старичок – вызвали, вот и работаю. Нужно за пять дней сделать пять леек-масленок для смазки паровозов. Хочешь, не хочешь, а мантуль.

- Так, давайте, я вам помогу. Вдвоем-то быстрее сделаем. – вызвался Петя.

- Если сумеешь помочь, то помогай. Грех от помощи отказываться.

Потом слово за слово, разговорились. Петька заметил в углу токарный станок

- Кто на нем работает?

- Да был один спец из пришлых. Да попытался сбежать. Поймали и расстреляли.

- А может быть мне попроситься работать на нем. Я ведь токарь.

- Токарь по металлу, по хлебу и по салу – пробурчал старик и добавил – и откуда такие сволочи берутся?

- А может я и не сволочь – можно мне приходить вечерами к вам и помогать.

- Если на погрузке торфа не ухандокаешься, то милости прошу.

Петя походил помогать слесарю несколько дней, а дня через три дед принес ему кусок рыбного пирога.

- Возьми-ка, пожуй, маленько. Моя старуха тебе подарочек прислала

- Благодарю вас и вашу жену. С голода не подыхаю, а есть все-таки всегда хочется. Спасибо огромное.

После этих слов, прожевав кусочки рыбника, Петька почувствовал, что настал удобный момент забросить сети:

- Сколько фашисты мук и страданий причинили людям. Молодежь не за что гибнет. За какие таки грехи, если мы только жить начинаем? Хоть бы партизаны налетели да нас освободили

- Что-то они к нам носа не кажут – проворчал старичок.

- Наступил момент истины – подумал Петька и решился:

- Наверно нужны им надежные люди. Ведь к нам за колючую проволоку не зайдешь и по душам не переговоришь. Быстро выпишут билет на тот свет без пересадки. Нет людей, на кого можно было бы положиться.

Старичок разозлился и крикнул, замахнувшись железякой:

- Закрой свой поганый рот. А то как отоварю тебе вот этой штуковиной по тыкве…

- Эх, протянул с сожалением Петя – а я еще хотел с вами по душам поговорить, а вы на меня ни за что ни про что разозлились. Ведь я, можете и не верить, а может быть, и поверите, но я скоро уйду в партизанский отряд. Меня послали сюда на разведку.

- А как же ты собираешься отсюда убежать? – заинтересовался дед – я же говорил, что моего помощника с собаками разыскали и казнили. А у тебя как будто шилом в зад кто колет. Все бежать куда-то надо.

Да я, если надо, то и на крыльях улечу.

Старик замолчал, опасаясь провокации. Но Петя надеялся на здравый смысл деда. Если бы фашисты захотели его проверить, то придумали более изощренный способ, чем подослать к мастеру сопливого мальчишку. А Петя продолжал вечерами заходить в слесарную мастерскую. Наконец-то, старик согласился помогать партизанам.

Когда-то дядя Алеша сообщил пароль, а теперь ему пришлось выдумать. Он был немудреный , но посторонний человек никогда бы не смог задать такой вопрос слово в слово: «Дорогой мой, дедушка, помогите устроиться на работу в Осинторф». Ответ должен быть таков: «Иди к немцам. Они с удовольствием берут к себе работников». И связной должен снова произнести условную фразу: «Но по блату можно получить работу получше и полегче». После отзыва: «Попробую, может быть, и помогу», можно будет беседовать откровенно. Хлопнули по рукам, и Петя заявил слесарю:

- Уйду завтра, в воскресенье, через ворота, а если не получится, то сбегу в понедельник при погрузке торфа в вагоны.

В воскресенье, оставив все свои пожитки в бараке: пиджак, шапку, Петя отправился к воротам. К ним приходили родственники рабочих Осинторфа и приносили передачи. Счастливчикам разрешили на 10-15 минут выйти за ворота, получить передачу и немного поговорить, не отходя более двух-трех метров за ограду.

В это воскресенье Петя подошел к воротам и стоял внутри, дожидаясь якобы родственников. Они, понятно, не появились. Но Петька стоял и терпеливо ожидал манны небесной, вглядываясь в даль, вдоль проселочной дороги.

Охранника немца распирало:

- Кого ты ждешь и на что надеешься? – спросил он.

Сорванец словами, а больше жестами объяснил, что вчера приходил отец и приносил яйца и мед. Но передать продукты не разрешили – ведь вчера же была суббота. Не приемный день. Тогда он передал дядьке в деревне мед и яйца. Петя, вздохнув, показал руками, что наверно дядька сам решил посластиться и кушает мед.

Подошло время обеда и в петькином бараке застучали котелки, залязгали ложки. Охранник ему сказал, что и меда не дождется, и обед свой проворонит. Этот момент и поджидал Сорванец. Он объяснил немцу, что может быть, он отпустит на полчаса сбегать в деревню к дяде. Принесет мед и яйца и поделится поровну с охранником.

- Мед гут, мед карошо – сказал немец – яйца нихт. И показал на лежащие горкой около шлагбаума вареные яйца. Их ему хватало, а вот меда он возьмет у Петьки побольше, чем половину. Сорванец кивнул головой и тоже сказал даже по-немецки: - Гут, гут.

Петя пошел по дороге не спеша, хотя хотелось лететь, как на крыльях. Но след его простыл на этой пыльной дороге. В поселке, чтобы не привлекать внимания оккупантов, он подхватил брошенную ребятишками скакалку и прыгая через шаг, или двумя ногами вперед, прошагал не обращая на проходящих мимо оккупантов. Им тоже не было до него никакого дела. Шагает по улице мальчишка, ну, и пусть себе шагает. Побывав у дяди Алеши, Петя вернулся в Ивановку. Отец обрадовался, но и заволновался: - Келлер нас с потрохами сожрет, а тебя арестует. Уходи Петька в лес.

- А что я в лесу забыл – ответил сын Леониду. – А с Келлером я сейчас все сам улажу.

Увидев Петю, староста выпучил глаза, а Петя беззаботно улыбаясь сказал ему.

- Это я, я, а не призрак. Не вышел из меня хороший работник великой Германии. Выгнали меня с Осинторфа. Какой-то очень большой начальник отругал полицаев, что такие как я, только баланду умеют хлебать, а не торф грузить. И пинком под зад вышвырнул меня за колючую проволоку: и еще пригрозил, что стоило бы узнать, какой дурак посылает слабых подростков на тяжелые работы. Вот и пришел я домой, умываясь горючими слезами.

- А адрес, фамилию твою записали? – встревожился Келлер.

- Да кто же со мной разговаривать-то станет, коли высшее руководство меня выгнало. Нарываться на неприятность, задавая лишние вопросы никому не хочется.

- Ну, и, слава Богу – вздохнул староста. – Баба с воза, кобыле легче.

А дядя Алеша при встрече с Сорванцом сообщил, что в Витебске явка с сапожником провалилась, и дал адрес другого связного, которого называл «Второй» ладной фигуре парня.

За Полоцким рынком стоял на отшибе домик, от которого шла дорога на Юрьеву горку. Петя пришел на рынок пораньше, чтобы примелькаться покупателям, поторговаться с ними. Ко «второму» ему было разрешено не раньше семи вечера.

В восьмом часу Петя был уже на пороге дома, и постучался в дверь. На крыльцо вышел щеголеватый молодой человек, лет 25-27, костюм его был с иголочки и хорошо сидел на ладной фигуре парня. Сорванец поздоровался и спросил:

- Вы покупали на Полоцком рынке сахарин?

- Покупал, а что такое?

- Вы забыли покупку на прилавке. Я принес ее.

- Ах, какая досада! Спасибо, что принесли, – начал «второй» разговор на вы, а потом перешел на ты, - проходи в дом, что же ты стоишь, отсвечивая на пороге? В ногах правды нет. Как зовут-то тебя?

Не понятно, почему Петя представился «второму» не настоящим именем.

- Вася.

- А меня называй дядя Жора.

В доме хлопотала женщина. Второй попросил ее:

- Приготовь ужин гостю, и увел «Васю» в другую комнату. Вскрыл пакет, стал разбирать бумаги, но, не прерывая разговор, лишь мельком проглядывал листы бумаги. Потом взял карандаш и написал на одном листе какие-то цифры.

Ужин был роскошным. Посреди хорошо сервированного стола стояла даже бутылочка коньяка, дядя Жора отвел Васю в боковую комнату, где уже была приготовлена постель и спросил:

- Оружие есть?

- Пистолет.

- Давай мне его сюда.

- Зачем?

- Чтобы не наделать глупостей.

Забрав пистолет Второй ушел. Укладываясь спать, Петя заглянул за занавеску на вешалке и отпрянул. На вешалке на плечиках висел немецкий мундир.

- Да он такой же дядя Жора, как я Вася – подумал Сорванец. Страх холодной змеей вползал в душу. Но к утру вместе с первыми лучами солнца просветлело и в голове:

- Как бы ни называли этого молодого человека, но это умный и смелый подпольщик, который хорошо говорит по-немецки. Сумел, значит, он войти в доверие к немцам и занял у них видное положение. Вот какие разные разведчики у дяди Алеши. В каждом районе Витебска, в каждом селе, в каждой деревне. И каждый по-своему уникален. А в целом-то получается, что дядя Алеша владеет информацией о передвижениях немцев намного лучше, чем немцы о размещении бригады Алексея и о маршрутах ее перемещений. А потом удивляются, почему же комбриг Алексей, такой неуловимый, неуязвимый и малыми силами наносит фашистам огромный урон.

О своих заслугах Сорванец не задумывался. Он думал только о деталях выполнения порученных ему дядей Алешей секретных заданий. И с блеском выполнял их.

Поиски дорог в мирной жизни

Галя Антипович недолго пожила в родительском доме. У них хлопот полон рот. Нужно всех младших сестер и брата в люди выводить. Одеть обуть, накормить, образование дать.

- Дать образование младшим – святое дело, думала девушка – а мне –то, как получить высшее образование? Нужно самой как-то пробиваться через тернии к звездам.

Она подошла к матери и решила посоветоваться о своей дальнейшей судьбе:

- Мамочка, я хочу учиться в институте. Собираюсь поступать на заочное отделение в педагогический. Ада уже стала учительницей, хотя у нее был закончен один курс пединститута, но кто об этом знает. Она-то продолжает учиться в вузе. И не может нарадоваться работой с детьми. Они такие очаровашки.

- Эх, Галинка, - вздохнула Елена Михайловна, - тебе же двадцать один год, ты же девка на выданье кровь с молоком. Пора уже думать о своих очаровательных детишках. Замуж нужно выходить.

- Мам, одно другому не мешает. Ада вышла замуж, работает, учится, а всего на год старше меня. И я тоже смогу так же жить.

- Вот сама же сказала, что Ада до войны уже один курс института закончила. А у тебя за спиной только семилетка. В институт кто же тебя с семи классами – то примет? Нужно еще три года в школе поучиться, чтобы десятилетка была, а годы летят и летят.

- Но мне так хочется стать такой же интеллигентной и образованной, как офицеры на фронте, с которыми я служила. Самая высокая мечта моя – получить высшее образование.

Вольному-воля, спасенному – рай – покачала головой Елена Михайловна – разве я не хочу, что бы ты, доченька, получила высшее образование. Но в нашей деревне нет школы десятилетки. Нужно все равно делать выбор, куда же направиться ехать из отчего дома. Вон Максим Горький сколько по свету наскитался, прежде чем написал книгу «Мои университеты». Хотя высшего образования до конца своих дней так и не получил.

- А ты что же мне посоветуешь, мама?

- Знаешь, у нас есть родственница в Куйбышеве на Волге. Раньше он до революции Самарой назывался. Там и живет твоя тетя Клава. Напишу-ка я ей письмо. Опишу ей твои волнения и мечтания.

Тетя Клава ответила быстро и согласилась приютить у себя в коммунальной квартире племянницу. В этой квартире проживало шестнадцать человек. В комнате Клавы, кроме ее проживало еще двое девочек, таких же племянниц, как и сама Галя Антипович.

Три койки разместились у стен слева, справа и около окна. Четвертой места не было. Не загородишь же дверь. И Галя, поставив свой фанерный чемоданчик, обтянутый искусственной кожей, на пол остановилась в недоумении: а где же ей ночевать-то придется.

- Да не озирайся ты, Галинка, с такой опаской как мышь, попавшая в мышеловку. Мы пока поспим с тобой на одной кровати валетиком, а потом заработаешь на заводе копеечку, и купим раскладушку. Днем ее под мою кровать запихаем, а ночью будешь спать на ней одна, словно барыня.

Галя заулыбалась, а Клава широким жестом руки пригласила племянницу за стол, стоящий посреди комнаты. Стульев возле него, слава богу, как раз четыре. На всех жильцов комнаты как раз хватит.

- Присаживайся, Галя, чайку попьем. За чаем Клава понемногу вытягивала из Галины необходимые для нее сведения.

- Какой у тебя гардеробчик имеется?

- Юбка у меня еще армейская, а блузку мне мама купила уже после войны. Есть берет и зимнее пальто. Демисезонного нет. Хожу в шинели. А ботиночки почти новые. Сверкают, если их гуталином каждый день чистить.

Клава пощупала пальчиками полу шинели.

- Материальчик-то ничего, хороший. Распорем шинельку. Я тебе помогу раскроить, и сошьем тебе демисезонное пальто. Все-таки теперь ты не на фронте, а на гражданке. Так и ходить в форме не стоит. Надо перестраиваться на мирную жизнь. Хотя работать ты будешь на секретном военном, оборонном предприятии. Это авиазавод, но называть его так не велят. Поэтому запомни это и заруби на носу. Ты будешь трудиться на предприятии № 29. Я уже переговорила с начальником отдела кадров. Он отставной полковник и благоволит к фронтовикам.

- Ой, тетечка Клавочка, - всплеснула руками Галя – ты на каждый незаданный мой вопрос уже ответила. А есть ли в вашем городке школа?

- Так ты что же это, милочка, под старость-то лет учиться задумала? – удивилась Клава. А когда Галина объяснила, рассказала о своих планах, ответила:

- При заводе есть школа рабочей молодежи. А до института еще дожить надо: семь верст до небес и все лесом. Закончи хоть школу.

Гале было не в тягость работать и учиться. Не белоручка. На войне что только ни приходилось делать. Любая работа по плечу. И в комнате даже успевала прибраться, и суп сварить, и посуду помыть. А Клава, как и обещала, занялась обновлением гардеробчика. Пальтецо получилось ладненькое, хорошо сидело на Гале. Смотрелась она не хуже своих сверстниц. Молодые парни, которые трудились в одном с ней цехе, заглядывались на Антипович, но она в спешке, в круговерти буден, как бы и не замечала эти откровенные взгляды ребят.

Один раз, проходя мимо собравшихся в курилке парней, она нечаянно подслушала разговор о себе.

- Зря глаза на нее пялишь, дружок.

- Почему, каждой девчонке хочется внимания со стороны сильного пола.

- Это ты-то сильный пол? – съехидничал резонер – Да у нее фронтовая закалка и воля такова, что свернет тебя в бараний рог.

А Галя, заняв свое рабочее место, долго не могла успокоиться. Конечно же, ей хотелось сходить на танцы, встречаться с понравившимся парнем вечером после занятий в ШРМ, или же по выходным дням. Но препятствовали этим радостям жизни объективные обстоятельства:

- Всех моих сверстников – думала она, - забрала и уничтожила подлая война. Остались ребята постарше, так они уже давно обзавелись семьями. А стать одному из них любовницей не собираюсь. Другая половина мужчин слишком молода для меня. Этим пацанам по 16-17 лет, малолетки. А подрастут, то окрутят их ровесницы мигом. Когда они смотрят на меня – глаза пылают любовной страстью. А как узнают, сколько мне лет, так тут же начинают искать девчонку помоложе.

Получив аттестат зрелости, Галина опять встала, словно былинный богатырь, на распутье. После долгих размышлений и переговоров с тетей Клавой, решила вернуться в родную Беларусь, в свой город Витебск.

Она подала заявление в пединститут. В приемной комиссии обрадовались. Фронтовичке широкая дорога в ВУЗ, примут вне всякого конкурса, общежитие дадут.

А абитуриентка, с которой Галя подружилась, тоже мечтала стать учительницей, по конкурсу не прошла. Немного поплакав, Нина сказала Галине:

- Жаль, что не придется мне учиться с тобой в пединституте, а так мечтала я учить ребятишек. Пойду в юридическую школу поступлю.

- Неужели с твоей романтической натурой, Ниночка, ты сможешь работать следователем или судьей. Знаешь, какая великолепная логика и железная воля должны быть при этой работе?

- Знаю, мама мне тоже об этом говорила. Предлагала написать заявление в деканат, что бы зачислили меня кандидатом на факультет. На первом курсе студенты быстро отсеиваются. И, если после первого семестра, их отсеется слишком много, то у меня есть шанс занять место выбывшего студента из-за неуспеваемости.

- И что же ты не записалась? Ведь что тебе мешает это сделать сейчас, раз мама может позволить тебе учиться на дневном отделении. Мне-то ждать помощи не откуда. А на стипендию в двести рублей жить тяжело.

- Да, мама меня как-нибудь прокормит – кивнула Нина – Но, узнав, что в юршколе будут платить стипендию 500 рублей, разрешила поступить в нее.

- Погоди, Нина, я готова забрать заявление из пединститута и переведусь сама в юршколу. Вот и будем мы с тобой учиться вместе.

- Галя, миленькая ты моя, я не пойду подавать заявление в юршколу, если ты заберешь свои документы из приемной комиссии, а напишу заявление о приеме меня кандидатом вместо тебя. Ты ведь «отсеешься» из пединститута ни дня не проучившись в нем. И тебе и мне эта ситуация выгодна. Я буду учиться своей любимой профессии, а у тебя появится материальная база для обучения. Ведь сама же говорила, что получая 200 рублей, можно с голода ноги протянуть.

Вот так и поступила Галина Антипович в юридическую школу. Училась она прилежно. И разбиралась в юридических казусах хорошо. Студентки и студенты очень часто обращались к ней за советом и помощью. Она безропотно соглашалась помогать однокурсникам. Училась Галя на четверки и пятерки, но разбирая с отстающими студентами в тонкостях учебного материала, она и сама становилась более эрудированной в вопросах права. Ей заниматься дополнительно со слабенькими студентами нравилось.

Павел, увидев, что вокруг Галины вечно крутятся отстающие студенты, влился в их число. Пашка давно обратил на Галину внимание. Радостно улыбался ей при встрече, расшаркивался с реверансом, размахивая перед собой кепкой, как мушкетер шпагой, когда он уходил после дополнительных занятий.

Галине тоже понравился высокий, крепкий парень. Интеллигентный на вид, но в глазах иногда сверкала такая дерзкая усмешка, что ей становилось не по себе. Не решишься с таким остаться наедине. Она, впрочем, и не собиралась это делать. Зато Полине, которая подходила к Гале первой и уходила от нее последней, учеба не удавалась. Поэтому она, чтобы не утомить своей навязчивостью и бестолковостью Галю, после каждой очередной консультации к Антипович встревала и робко просила отличницу растолковать тот же постулат, который они жевали и пережевывали раньше.

Зато Поля преуспевала во встречах с Павлом. Или как она называла его – Павликом. Но подходила пора сдавать зачет по колхозному праву. Там была не государственная собственность, и по использованию ее членами коллективного хозяйства возникало множество нюансов. А трактовать их многие студенты точно не умели.

Полина жила с родителями, и уговорила Галю «поднатаскать» ее не только в аудитории, а прийти вечером перед зачетом к ней домой. Родители Поли отдыхали на даче. Галина старалась, из кожи вылезала, но чем дольше она занималась с подругой, тем равнодушнее становился взгляд ученицы репетитора.

Галина, сдув со лба прядку волос, попросила:

- Душновато у тебя в комнате. Принеси мне что-нибудь попить.

- Чая?

- Нет и так жарко. Хорошо бы прохладного напитка, но чуть-чуть сладенького.

- А как насчет газировки?

- Пойдет.

Полина принесла какую-то бутылку и разлила напиток по чашкам. Галя жадно набросилась на живительную влагу и осушила одним махом все содержимое чашечки. Поля подлила ей еще. Пузырьки поднимались со дна, перегоняя один другого.

Антипович растолковывала юридические премудрости, бодренько жестикулировала и не заметила, что бутылка-то опустела.

- А ты знаешь, Полин, напиток-то очень вкусным оказался – сказала Галя. – У тебя еще есть такая вкуснятина? Мне уже не так жарко стало. Значит, освежает напиток хорошо.

- Еще бы не хорошо – хмыкнула Поля и побежала к холодильнику за второй бутылкой. Через час и она опустела.

- Погоди-ка немного, Полина! – остановилась читать лекцию Антипович – Давай отдохнем, я пойду, сполоснусь немного. Лицо умою, шею холодной водичкой протру.

Галина встала со стула и собралась пройти в ванную, но после первого же шага, она пошатнулась и чуть ли не упала на пол. Ноги не слушались девушку, но голова была ясна:

- Что случилось со мной? – спросила подругу Антипович, которая подскочила к ней и закинула Галину руку себе на плечи, помогала переставлять ноги, целенаправленно и упорно вела своего репетитора к кровати.

- Ты не ответила на мой вопрос? – мотнула головой Галя – ты меня не отравила? Почему меня не слушаются ноги?

- Потому что, потому, что все кончается на «у» - усмехнулась Полина и резко швырнула ослабевшее тело Галины на неразобранную постель.

- Как будто сама не знаешь, что случилось. Моим напитком невозможно отравиться, если пить его в меру.

Галину подругу растолкала в пять часов утра.

- Вставай живее, алкоголичка проклятая, - тормошила ее Полина – Ведь мы же с тобой не сумели проработать все экзаменационные вопросы.

- Полина, зачем ты меня обзываешь алкоголичкой. Ведь я же не пью спиртного? – обиделась Галя.

- Конечно же, не пьешь… ведрами… - возмутилась Поля. Вылакала за один присест две бутылки шампанского, а прикидывалась паинькой. Привыкла на фронте-то водку хлестать, а тут божественный напиток подают. Почему бы им досыта не натрескаться?

- Так это было шампанское? – ахнула Галя. – Я и правда выпила спиртное первый раз в жизни. Водка и женщинам полагалась сто граммов на фронте. Но я отдавала ее однополчанам, а сама не пила. Досадно, но ладно. Времени мало до зачета, да и бесполезно пытаться вместить тебе в голову необходимую информацию. Она у тебя, она забита совершенно другими мыслями. Не буду уточнять какими.

- Вот, значит, ты как со мной обошлась. Обещала помочь сдать зачет, а сама бросаешь меня на произвол судьбы. Да я действительно схожу с ума от нежности Павлика, а он-то по тебе сохнет. Я для него как эстафетная палочка: пробежал с нею дистанцию, и передал другому.

- Полинка, не приписывай ты мне всякие пороки и грехи. То я у тебя алкоголичка, то роковая дама, разбивающая мужские сердца. Зайдем в первой пятерке в аудиторию и сядем за один стол. Я возьму твой билет и на листочке напишу все ответы на вопросы в билете. Прочитать-то, надеюсь, ответы сама сумеешь

- Смею – обрадовалась Поля.

Преподаватель ожидал, что как всегда Галина пойдет отвечать по билету без подготовки, сразу. Но вышел отвечать первым другой отличник Петров. Его в коридоре уговорила отвечать после небольшой подготовки Полина.

Перепустила для сдачи зачета Антипович и другого студента. Преподаватель удивился и спросил Антипович

- Неужели вам попались такие заковыристые вопросы, что нужно столько времени на подготовку.

- Нет, нет – сказала Галя. – Просто ребята собрались с утра пораньше уехать на рыбалку и напросились пропустить их вперед для сдачи зачета.

- Преподаватель сделал вид, что поверил Галине. Конечно же, он догадывался почему это Антипович так долго готовится к ответу, сидя за одним столом с двоечницей…

Мечты, мечты, где ваша сладость?

Полина, сдав зачеты, по путевке отправилась на курорт, на берег теплого черного моря. Уезжая, попросила Галю

- Тебе не трудно, хотя бы два раза в неделю приходить в мой дом и поливать комнатные цветочки. Родителей с дачи в город и калачом не заманишь. А за три недели моя оранжерея завянет от засухи. Растения требуют влаги.

- Я тоже люблю цветы. В деревне у нас они цвели в палисаднике, а в городе в общежитии, где же их разведешь. В тесной общежитской комнате свои пожитки-то разместить негде, не только цветы. Давай ключи, и расскажи каким, какая дверь открывается.

Полина, отдав ключи, шутливо погрозив пальчиком, сказала:

- Смотри, не вздумай охмурить в мое отсутствие Павличка. Он такой ветряный и влюбчивый, что мне приходится его держать всегда на коротком поводке.

- Больно нужен мне твой Павличек. – отмахнулась Галина. – Уж больно он слащавый, носится со своей красотой, как дурень с писаной торбой. Самоуверенный и самодовольный. Думает, что у любой девчонки голова от его неотразимости закружится.

- Ловко ты его отчебучила, Галинка, да он такой и есть. И хорошо, что ты такая железная леди. Уезжаю отдыхать со спокойным сердцем. Ты может, и не замечаешь, а он как холеный котяра свои масленые алчные глазки на тебя пялит.

- Брось ты, Полинка, свои ревнивые штучки, ноготочки на мне пробовать. Мне от них не холодно, не жарко. Ему нужны только те влюбленные дурочки, которые так и падают к его ногам, так и падают. Привык к легким победам. Вот с жиру и бесится.

После отъезда Павел уже на следующий день подошел к Галине с букетом цветов из пяти гвоздичек. Вручая букет онемевшей Гале сказал:

- Я вручаю тебе, Галина, в знак признательности за твое доброе сердце. Ты не только помогла Полине сдать зачеты, а собралась даже в ее отсутствие поливать дома цветы в комнатах.

- Нет, нет – стала отказываться Галя, отталкивая рукой подарок. – Мне в общежитии его не куда поставить. При том сегодня же не 9 мая, не день Победы, когда возлагают красные гвоздики около памятников и обелисков погибшим на войне бойцам. Не к месту этот букет.

- Галочка, ты просто не знаешь, что на языке цветов, красный цвет обозначает не только память о героях, а также любовь и верность. Ты мне давно, очень давно нравишься. Но мою симпатию к тебе не замечаешь. Окинешь меня своим пронзительным холодным и гордым взглядом, что у меня по телу сразу мурашки побегут, а душа уходит в пятки.

- Ой, какой ты оказывается «Трусишка зайка серенький», Паша – улыбнулась Галя. Душа у тебя в пятки уходит. Выдумал тоже. Я же наивная дурочка Полина, которая верит каждому твоему ласковому слову. А букет я и в самом деле не могу взять. Негде в общежитии его поставить.

- Так ты сходи на квартиру к Полине. Все равно нужно цветы в горшках полить. И поставь букет в какую-нибудь стеклянную банку с водой. Не выбрасывать же такой красивый букет в мусорную урну.

- Ладно, уговорил. – согласилась Галя – Схожу, полью цветы, а букет оставлю в квартире у Полины. Гвоздики стоят в воде долго и не увядают почти месяц. Может быть, сохранят свою свежесть до Полиного приезда.

- Спасибо тебе, Галинка! Засиял, как новый пятиалтынный, Павел.

- Это тебе спасибо, Паша, - пожала плечами Галя. – Ты же подарил мне цветы, а не я тебе. Кстати мне никто никогда не дарил цветы. Ты первый преподнес мне этот букет.

Галина направилась к Полине в квартиру, а Павел не отставал от нее ни на шаг. По пути следовал за нею, как хвостик за мышкой. Он рассыпался в похвалах и комплиментах:

- Полина, конечно же, неплохая девушка, – говорил Павел, - но, как говорят педагоги, ума нет – считай калека. Поговорить не о чем. А ты столько много знаешь. Почему? Ведь на войне знаний не приобретешь. Там действует только инстинкт самосохранения, и идет борьба за выживание. А ты такая красивая и умная.

- Это не совсем так, сказала Галя. – Но я всегда любила читать книги. И прочитала, пока училась в школе в Куйбышеве, столько томов классиков, что хватило бы на несколько горьковских «университетов». Хочу прокомментировать твои слова о моей красоте. У Стендаля был дерзкий, вызывающий и даже отталкивающий ум, но его дерзость всегда побуждала к плодотворным размышлениям. И он сказал: «Красота есть лишь обещание счастья». Разумеется это высказывание слишком общее. Слишком проворно писатель сдернул с идеала счастья его аристократический покров. Но зато указал на ошибочную догму академистов. И красота, как любой драгоценный камень требует хорошей оправы. Красоту женщины подчеркивают ее наряды. А я хожу в обносках, как Золушка, и не только подчеркиваю красоту, а смазываю ее.

- Нет, Галинка, я тут с тобой не согласен. Одно, и тоже платье сидит на одной женщине, как на корове седло, а другая, облачившись в это же платье, выглядит, как античная статуя. У первой дамы платье подчеркивает ее вульгарность, у второй тот же наряд делает даму возвышенной и поэтичной. Ты, Галочка, из второй породы женщин – божество, светоч, которые дарят нам мужчинам самые жгучие радости и самые плодотворные муки. Над ними всегда сияет такой ослепительный и чарующий ореол, что нельзя объяснить их таинственную и прихотливую прелесть.

- Тебе бы, Паша, нужно не юриспруденцию изучать, а писать философские трактаты о женской красоте. Умеешь т ы говорить складно. Но один поэт сказал нечто другое: «Безыскусственность украшает красоту.

- А я, Галочка, и не спорю с тобой. Эта фраза как раз про тебя. Ты цельная натура. Тебе не надо приукрашивать свои достоинства, потому что твоя искренность, чистота и светлость не нуждаются в ретушировании. Я иногда любил перелистывать рисунки содержания, изображающие сцены сладострастия. Но на меня почему-то после просмотра этих пикантных рисунков наступала хандра. Зато вызывает трепет души, прикосновение к таким чистым и светлым девушкам, как ты, Галинка. У художника Гойи есть офорт «Не убежишь!» Где красивая и грациозная девушка, похожая на танцующую балерину, вздев гибкие руки к небу, обратив свою прелестную головку к зрителям, стоит на носочке левой ноги, откинув назад ножку правую, не видит, что за ее спиной собрались сонмы чудовищ. На подобие тех, где Гойей изображены на картине «Сон разума порождает чудовищ». На заднем плане внизу за танцовщицей торчат мохнатые лапы, за ее плечами ухмыляются мерзкие хари, а сверху расправила крылья хищная птица.

- Я видела этот офорт Гойя, как и другой из этой серии «Капри час», где жрица любви, поставив не менее изящную ножку на подставочку, поправляет спустившийся на ноге чулок. Такой жест никого бы не удивил. Но она приподняла юбку до бедра, стоит в полуметре от сидящего на земле пол мужчина и не смотрит на ножку, а на юбку. Вожделенно ожидая, когда же кокетка поднимет ее еще выше. Офорт Гойя назвал игриво, будто бы возглас радости потенциального клиента этой жрицы: «Он хорошо натянут».

- Ты, Галинка, зря осуждаешь офорты гениального до безумия художника Гойя. Ты и не представляешь, как живуча в сердце любого человека страсть к непристойности. Я читал воспоминания Дюма. Когда его друзья рассматривали эротические картины, к ним подошла великосветская дама. Они тут же стыдливо постарались их спрятать, опасаясь за ее целомудренность. А она спокойна, что эротоманы своим умом не поверили, сказала «Не прячьте эти рисунки. Они меня нисколько не смутят». Дюма тогда воскликнул: «Таковы дамы большого света!» А один из владельцев пикантных картинок добавил: «Но есть и еще больший!»

- А что ты, Паша, подразумеваешь под «Большим светом»? – спросила Галя, желая уточнить сентенцию собеседника.

- Мы только считаем, что высший свет слишком велик и добродетелен. Но никто на всем белом свете, я подчеркиваю, на всем свете не отведет глаза от обнаженного тела своего партнера противоположного пола. Может быть, я зря сказал за всех и мужчин и женщин. Но Дюма уже развеял сомнения на счет женщин «большого света». А мне, как мужчине, не стыдно признаться, что я наслаждаюсь живописью, где царит культ обнаженных женщин. У меня тотчас разыгрывается фантазия…

Павел замолчал, молчала и Галина. Хотя он ожидал, что девушка спросит его: какие же фантазии разгораются в его голове после просмотра обнаженного женского тела. Он так надеялся, что Галя откинет в сторону свое пуританство. И в ее жилах закипит обыкновенная любовная страсть. Для этого Павел и завел разговор на интимные темы.

Помолчав, Павел снова обратился к Гале:

- Ты тактично не задала мне вопрос, в чем же мои фантазии. А его ждал и хотел сказать вот что. Чтение любой, на твой взгляд, непристойной книги навевают мне грезы об океанах мистической любви. И в этих грезах главной героиней являешься ты, моя очаровательная, обаятельная, любимая и желанная Галинка! Я фантазирую, представляю, как касаюсь твоей кожи, глажу рукой твои пышные волосы, целую твои сочные, словно вишни губы.

При этих словах Павел наклонился к лицу Галины, собираясь поцеловать девушку. Но она молча отстранила его голову рукой. Однако, Павел, нисколько не смутясь, что ему не удалось поцеловать Галю, пообещал принести в следующий раз несколько копий картин великих художников прославивших на века обнаженных женщин:

- Не беспокойся, Галинка, - сказал он – я поднимаю, что ты, как поборница строгой морали боишься непристойного божества. От этого никогда не будет! Ты увидишь великое поэтическое многообразие любви и сцены любовной неги. Любовь должна быть чистой и наивной, как ты сама.

Галину раздирали противоречивые чувства. За ней впервые так красиво, интеллигентно ухаживали, Павел не говорил пошлостей, но в тоже время говорил такие нежные и ласковые слова, от которых у любой женщины, ожидающей взаимной любви, закружится голова. Когда они подошли к дверям квартиры Полины, Павел собирался тоже переступить порог, но Галя рукой показала, что дальше путь ему закрыт.

- Как изволите, ваше величество – улыбнулся широко и доброжелательно Паша – я не собираюсь вторгаться без приглашения в ваши покои. Буду с нетерпением ждать завтрашнего дня и нашей новой встречи. Так прихватить шедевры мировой живописи?

- Картины великих художников желают посмотреть многие. Но, как и договорились: без моветона и эпатажа.

Павел был разочарован, что Галина не пригласила его в дом. Но пересилив свою гордыню, сумел деликатно назначить свидание Гали на следующий день:

- Она не отвергла его, а значит, есть надежда, что завтра предстоит более приятное свидание – подумал Паша, а вслух произнес – Галинка, милая, ты наверняка останешься здесь ночевать. Чтобы выспаться всласть. В общежитии всегда шум и суматоха. Не будешь возражать, если я приду к тебе прямо сюда часиков в двенадцать? Не в общаге же рассматривать репродукции картин великих мастеров. Я куплю по дороге тортик, а ты заваришь крепкий чай. Устроим чаепитие в Мытищах. Ведь завтра же выходной.

Гале понравилось добродушие Паши и его простота, с какой он так легко предложил ей попить утром чайку.

- Ладно, Паша, до свидания. Подходи, если тебя устраивает, в 12 часов. Уж, до этого времени я успею выспаться. И попьем чайку.

- Павел взял на прощание обеими руками Галину и, притянув тыльную сторону ее ладони к своим губам, поцеловал нарочито долго и звонко. С сожалением выпустив Галину руку из своих рук, произнес восхищенно:

- О, как это сладко и многозначительно прозвучало твое прощальное слово: «До свиданья!» Я на седьмом небе от счастья. Ты сама назначила мне свидание! Я долго не усну в эту ночь. Но не сожалею об этом. В тишине ночи можно прекрасно помечтать… И стихи написать.

Галина никогда так долго не нежилась в кровати. Хотя проснулась как всегда рано, в шесть часов утра. Почему–то ее взволновал вчерашний разговор с Павлом. Она понимала, что парня связывала с Полей не только дружба. Да они оба не скрывали от нее своих близких сугубо интимных отношений. Поэтому и относилась к Павлу безразлично. У него есть любимая, а может и не очень, близкая женщина которая. А влезать в чужие отношения, тем более вбивать клин между ними, в расчете поссорить подругу с кавалером у нее и в мыслях-то не было.

- Полина поражала ее простодушием и одновременно чудовищной самодовольностью. Ее дерзкие и открытые взгляды, устремленные на понравившихся ей мужчин, всегда светились жизнелюбивой радостью.

- И откуда берутся истоки этой радости у Поли? – думала Галя – Откуда у этой недалекой девчонки такие смелость и уверенность в своей неотразимости. Умеет она привлечь внимание красивого парня и добивается взаимности его. Ведь часто Полина, раздавленная скукой, приглашала Павла к себе домой и с безысходным фатализмом укладывала его в свою постель, в которой я сейчас отдыхаю, валяюсь чуть ли не до обеда.

Галина выскользнула из-под одеяла и отправилась в ванну. Прохладный душ освежил ее, и она стала готовиться к встрече с Павлом. Она удивилась, что ее вовсе не смущают отношения Павла и Полины, а появилось желание поговорить на разные интересные, хотя и очень щекотливые, темы с умным собеседником и галантным кавалером. Поймав себя на этой мысли, Галя рассердилась:

- Неужели мне приглянулся этот парень? Да, он и Поле не муж и жена. Они свободны в своем выборе. Вчера Паша сам заявил мне, что не собирается связывать свою жизнь навеки, до гробовой доски, с моей подругой. Так же и она… Перед отъездом игриво намекнула, что Паша захочет поухаживать за мной. Нисколько не огорчаясь, если это и произойдет. Но все-таки как-то не по себе.

Хозяйственные хлопоты отвлекли Галину, которую начал грызть червячок сомнение и она успокоилась.

- Что же тут такого, если Паша придет ко мне, чтобы скроить свое одиночество. Я же не позволю фамильярничать ему со мной. Попьем чай, поговорим на свободные темы о живописи, о художниках. Но только надо до его прихода принарядиться.

Галина примерила свое единственное светлое вечернее платье с глубоким декольте и пышной юбкой: узкой на талии и ниспадающей почти до пола и необыкновенно широкой внизу. Взглянула в зеркало и оценила победоносным взглядом, что выглядит сдержанно – серьезно и белокуро – воздушно. Она еще молода, юна, а этими качествами можно гордиться.

Галя деликатно, двумя пальчиками приподняла на какой-то сантиметр подол своей роскошной юбки, как будто она была сшита из атласа, шелка или бархата, а не обычного ситца, который ниспадающими волнами спадал к ее ногам. И выставила вперед узкую ступню – гордость любой хорошенькой женщины. Ее эпицентрический наряд, конечно же, придавал ей соблазнительность.

Галина белозубо улыбнулась и вспомнила, как Полина перед экзаменом, рано утром, помылась в ванной и села напротив света, обвязав мокрые волосы полотенцем. Концы, затянутого на макушке узла, отбросили на стену страшную тень, как будто рога сатаны.

- Неужели все неотвратимо порочные люди, обречены носить рога? – подумала тогда Антипович.

Звонок в дверь прервал ее мистические рассуждения и вернул к реальности. Галя отворила дверь и услышала радостный возглас Паши:

- Вы прекрасны, спору нет!!! И никакая сказочная царевна не сравнится с тобой, дорогая моя Галинка. Она не может быть, а приоре, ни милее и белее тебя.

- Не надо преувеличивать, Паша, ответила спокойно Галя, хотя сердце колотилось в ее груди так сильно, что она испугалась, что Павел может услышать его стук и невесть что вообразит.

Но Паше было не громкого стука сердца Галины. Он жаждал большего: пусть страсть закипит в ней. Ведь Галя так умеет держать в узде свои чувства, что все мечты разлетятся в пух и прах.

Галя Антипович, приняв из рук Павла торт, пошла на кухню, пригласив парня следовать за ней. В матерчатой сумке что-то брякнуло.

- Неужели он купил водку – взбудоражилась Галя. Выброшу ее сразу же за дверь, выгоню туда же и его.

А Павел, как будто почувствовал, нависшую над ним угрозу, пояснил:

- Я купил бутылочку минералки и бутылку хорошего белого вина. Мог бы и красного, но белое вино мне больше нравится. Я думаю, что оно понравится и тебе, Галочка. После бокала белого вина у меня появляется в голове, почти сразу, легкий хмель и эйфория, но так же быстро этот хмель и улетучивается. Но белое вино очень полезно говорят медики.

Галя только пожала плечами:

- Что не знаю, то не знаю. Это дело дегустаторов, а я ни водку, ни вино не пью.

- О, Галинка, ведь и дегустаторы не пьют ни вино, а тем более водку. Они обонянием и осязанием пытаются почувствовать букет, аромат, вкус вина. По этим трем параметрам дегустатор может опознать не только вкус вина, а его сорт, марку. Некоторые знатоки могут определить даже год сбора винограда, из которого, и приготовлено вино.

- Я же не собираюсь стать дегустатором. Однажды я перепутала шампанское с лимонадом, и с тех пор не хочу ни эйфории, ни легкого хмеля в голове. Шампанское мне так стукнуло в голову, что я потом неделю не могла опомниться.

- Ах, Галочка, не попробовав вкус вина, никогда не поймешь наслаждения после бокала шампанского или белого сухого вина. Ведь и первая в мире женщина наша прародительница Ева не удержалась от соблазна и, сняв с яблони запретный плод, откусила кусочек райского яблочка. Если ты наотрез отказываешься выпить бокал вина, то хотя бы пригуби и почувствуй аромат и вкус вина.

- Умеешь ты уговаривать нас, слабых женщин, - улыбнулась Галя – Хорошо, я потом пригублю вино, но сначала давай попьем чай и отведаем вкус, купленного тобой торта.

- Хорошо, я полностью согласен с тобой, моя дорогая любимая девочка, – обрадовался Павел. – За чаем не торопясь мы сможем полюбоваться живописью Эжена Делакруа. Я принес, как и обещал, его две репродукции, в которых красивые, величественные женщины даже в самые трагические моменты жизни, когда смерть дышит в лицо, остаются женщинами, носителями и продолжателями жизни.

- Я не прочь взглянуть на картины Эжена Делакруа, если в них нет пошлости.

- Милая Галинка, ты же предупреждала уже меня об этом. Ты наливаешь чай в чашки, взгляни хоть мельком на первую картину Делакруа, известную всему миру. Она находится в музее Парижа в Лувре, называется «Свобода, ведущая народ».

Галина взглянула на картину. Сюжет исторический, аллегорический, отражающий французскую буржуазную революцию, дни Парижской коммуны. Красивая женщина, которая и олицетворяет Свободу, вскочила на баррикаду, на ее вершину, заваленную трупами погибших революционеров, и держит в правой руке полосатый сине, белый, красный флаг Франции. Она подняла флаг высоко над головой, чтобы он был виден всем. И сторонникам революции, и ее противниками. В левой руке Свобода сжимает винтовку со штыком, острие которого устремлено вверх к небу, покрытому черными грозовыми тучами. А может быть это клубы пороховой копоти и гари застилают небо? Бретелька блузки оборвалась на правом плече, и она обвисла. А порыв свежего ветра не позволил обрывку сползти на бедро. И рваные концы бретельки полощутся на ветру, наподобие ленточек у матросов. Слева от женщины стоит подросток, прообраз легендарного Гавроша. Он держит в каждой руке по пистолету. Пистолет в правой руке поднят к небу, а с левой руки Гаврош уже выстрелил, и дуло пистолета опущено вниз.

Справа от Свободы видны явственно три фигуры. Возле ног женщины приподнялся на руках тяжелораненый, а, возможно, уже умирающий борец за Свободу. Он поднял голову вверх, погибать так с музыкой, и взор устремлен на Свободу.

- Если и суждено мне умереть – наверняка думает революционер, так хотя бы запомнить навсегда – какая она, как выглядит эта долгожданная Свобода. Чуть позади от умирающего стоят плечом к плечу двое: в шлеме – цилиндре и бабочкой на белой манишке представитель буржуа – мелкий лавочник и умелый ремесленник в расстегнутой на груди блузе.

- Ты обрати, Галинка, какие красивые у Свободы обнаженные груди. Она обнажила их напоказ случайно, но от этого еще более усиливается красота женщины, которая олицетворяет Свободу. Может быть от того, что она естественно, и открыто, обнажила свою прекрасную грудь, и устремились на баррикады все представители народа. У каждого из мужчин есть своя любимая женщина и за нее любимую, чтобы она воспринималась в свободном обществе свободной и равной в правах с мужчиной и идут вперед под пули, не боясь смерти революционеры!

- Я так и знала, - усмехнулась Галя, - о чем бы, не начал говорить мужчина, все сводится, в конечном счете, о смаковании прелестей прекрасного пола.

- Если ты сделала в нашем разговоре об искусстве реплику, о нашем мужском злословии по поводу соблазнительной женской страсти. То французы, к которым относится и Делакруа, придумали выражение для детективов: Шерше ля фам» - Ищите женщину. Все преступления – воровство, разбой, убийства совершаются мужчинами ради любви к женщине. Вот и революцию французы совершили ради любви к женщине.

- А разве революция – это преступление? – подняла вверх брови Галина.

А как же! Любая революция ставит перед собой цель – свержение существующей власти. И, если правительство свергли, и стали во главе его мятежники, то это называется революцией, А если совершить государственный переворот не удалось, то его назовут своим именем – мятежом. А мятежники сразу же превратятся в государственных преступников. Ты читала книги о французской революции?

- Да, я восторгалась судьбой Гавроша в романе Виктора Гюго «Отверженные». И до сих пор помню его задорную песенку про жандармов, расстреливающих в упор, почти безоружных парижан: «У них мундиры синие и сабли на боку. Огонь, огонь по линии. Ку-ка-ре-ку!» Не понимала в этой песенке последнее слово. Почему стишок оканчивается так странно: Ку-ка-ре-ку!

- Символом Франции является гордый, свободолюбивый Гельский петух. А как кричит петух? Правильно: ку-ка-ре-ку. Вот крик петуха и вписывается в песенку Гавроша. Но ты взгляни на изящную красоту женского тела на картине Делакруа Смерть Сарданапала. У меня, правда, только черно-белый фрагмент этой картины. Но какова пластика линий, обнаженной женской фигуры, мягких округленных форм ее тела. Тело ее подалось вперед, красивые ноги подогнулись, и она бы упала, но ее сзади крепко удерживает, схватив за левую руку, с мускулистым торсом мужчина. В правой руке, сжав пальцами какой-то предмет, мужчина собирается нанести им удар, но затуманенный взор женщины покорен судьбе и безразлично устремлен в небо. На лице, ни какого следа ужаса или страха. Эта женщина так похожа на тебя.

Галя посмотрела на фрагмент картины Эжена Делакруа и поняла, что это действительно мировой шедевр живописи. Какую невообразимую красоту женщины изобразил Делакруа. Она обладает всем тем, что и называется изящностью.

- Неужели Павлик мысленно раздевает меня, подумала Галина, не замечая, что называет Павла после просмотра неотразимой женской фигуры, так ласково – Павлик.

Женские грезы и реальность

За чаем, Павел и Галина оживленно беседовали, а потом он откупорил вино. И разлил его по фужерам. Свой, наполнил до краев, а Галине налил пару глотков не больше.

- Давай, Галинка, выпьем на брудершафт за нашу дальнейшую дружбу.

Галя понимала, что после выпитого вина на брудершафт последует их совместный поцелуй, но после комплиментов Павла, после его трогательных в ее адрес слов она не могла отказаться.

Поцелуй был нежный, почти целомудренный . Паша едва коснулся ее губ своими. Они поставили на стол бокалы, но парень не отрывал взгляд от ее глаз. Как бы гипнотизируя девушку. А она и впрямь впала в транс, и не могла отвести свои глаза в сторону.

Вдруг его мускулистые руки схватили ее запястья и прижали их к стене у нее над головой. Своим твердым и тяжелым телом Павел припечатал Галину к стене. Она задохнулась от возмущения, она слышала его жаркое дыхание, что прядь волос даже заколыхалась от воздушного потока, но вскрикнуть так и не сумела. Павел втянул в себя ее губы и принудил их раздвинуться. Поцелуй парня был яростным. Язык его проник в ее рот, стал там шевелиться, делая ласкательные, требовательные движения. Затем так же резко отстранился от Гали.

- Прости меня за грубость, Галинка, меня так неудержимо потянуло к тебе. Мое безумие произошло от дикой страсти, которую я все же сумел перебороть. Я утонул в голубизне твоих глаз, а хотел пригласить тебя всего на всего на танец.

- Да, ладно, - махнула рукой Галя. Она сама-то еле справилась с нервной, но очень приятной и теплой дрожью, - можем и потанцевать. Но предупреждаю, что станцуем только вальс. Так мы не будем прикасаться телами. Слишком ты возбудимый.

Павел кивнул и, увидел висящую на стене черную полумаску Полины, предложил.

- Чтобы я не ослеп от блеска твоих глаз, прошу тебя, Галочка, прикрой свое личико черной полумаской. Это придаст тебе таинственность и одновременно карнавальную бесшабашную веселость. Гале понравилась просьба Павла.

- Маска будет отделять наши лица как экран. – подумала она. А в парне кипели азарт и фантазия. Он взял со столика яркую, красную губную помаду Галиной подружки и протянул ее девушке.

-Покрась, пожалуйста, губы. Ты превратишься сразу же в волшебную фею. Черное и красное – такой контраст и колорит придадут эти цвета твоему облику.

Когда Галя закончила свой макияж, они закружились в вихре вальса. Ее широкое, объемное юбка-платье, развевалось веером, раздувалось, как паруса стремительной бригантины, а иногда и вовсе казалось шлейдом королевы. Отдышавшись, Павел сказал:

- Галинка, я так восхищен твоим преображением, что пока мы танцевали, во мне неожиданно проснулся поэт, а ты, ты стала моей музой. Тебе я посвящаю свой опус. Послушай:

Скрыты чувства черной полумаской,

Грациозен шеи поворот.

Но видны и страсть, и жажда ласки,

Выдает их ярко-красный рот.

Он горит рубином, пламенеет,

Поцелуи на губах цветут.

От любви и счастья сердце млеет.

Их на крыльях ангелы несут.

В комнате повисла тревожная тишина.

- Да, стихотворение чудесное … Какой же Павлик талантливый человек. Он за тур вальса сумел создать поэтический образ. Образ моей души, моих ночных грез. Разве не мечтает любая девушка о любви и счастье? Мечтаю и я, но мне не встречались никогда раньше такие романтические натуры как Павлик. Он тонет в синеве моих глаз, а утопаю в море его ласковых нежных слов. Не зря говорят, что женщина любит ушами.

Павел, поглядывая на Галину, тоже задумался. Воспоминания нахлынули на него. Сколько было встреч у него со своими однокурсницами, или просто знакомыми девушками, но ни одна не волновала его так, как Галина Антипович. Все его пассии стремились напоказ продемонстрировать свои женские прелести, а Галя, как будто бы, стесняется своей природной красоты.

- Я встречал девушек, которые с псевдо аристократичной непринужденностью демонстрировали рано развившуюся грудь. Другие, пристально оглядев мою фигуру, томно смущались своей угловатой фигуркой. Третьи выходят покурить тайком вместе со своим смазливым кавалером, сунув в свой маленький ротик толстую папиросину или сигарету, девушки дымят, как паровоз, сизыми клубами дыма. Какой нелепый вид у тех тонких девчонок в пышных юбках. Галина же, пройдя войну, видев в своей жизни и грязь, и кровь, осталась чистой и нежной. Вот почему меня так тянет к ней.

Тишину нарушила Галя.

- Мне никто не посвящал стихи. Спасибо тебе, Павлик. Ну что еще нальем по чашечке чая. Тортик надо доесть.

- Если ты желаешь еще попробовать на вкус торт – пожалуйста – но мне кажется, что после танца, неплохо бы освежиться вином. Оно прохладное и утолит жажду лучше, чем горячий чай. Я налью себе бокал, а тебе плесну немного винца, самую капельку на дно бокала.

Плеснул Павел не капельку, но не до краев. Галина или не заметила подвоха, или по принципу – не выливать же хорошее вино в раковину, не стала возражать. Она и не смотрела на бокал, а любовалась красотой женского тела на репродукции, делая не большие, совсем маленькие глоточки вина. И не заметила, как бокал опустел.

Павел, пока Галина увлеклась просмотром картин, подошел к столу и незаметно налил в бутылку с вином водку, которая стояла уже с открытой пробкой рядом с вином. От бокала вина в голове у Галины появилась хмельная легкость. После очередного танца, она уже с каким-то удовольствием выпивала несколько глотков вина из бокала, не понимая, что с каждым глотком ей становится веселее. Вместо осторожности у нее появилась непринужденность.

Павел любовался Галиной, она резко отличалась от его прежних знакомых женщин. Они напоминали ему хищных животных, которые идут, подыскивая, наблюдая очередную жертву в толпе. Та же ленивая томность в глазах, рассеянность и мгновенная настороженность. Низменность их жизни, полной хитростями и жестокой борьбы за понравившегося мужчину, всегда проглядывала сквозь их нарядную оболочку. Галин простой наряд только подчеркивает ее прелесть.

Когда Павел в следующий раз пригласил Галю на танец, она слегка покачнулась, и парень инстинктивно сильнее сжал ее плечи и притянул девушку к себе. Его грудь коснулась груди Галины, но она не пыталась оттолкнуть парня, а сама вжалась своей грудью в его, и затрепетала от неожиданного прилива нежности и ласки.

Павел поцеловал ее и потихонечку оттеснял девушку к кровати. Они откинулись спиной на постель, а он гладил ей ноги и целовал колени. Потом стал снимать торопливо одежду. То, о чем так возвышенно мечтала и грезила Галина, свершилось. Но чем чаще встречались молодые люди, тем сильнее чувствовала Галина, что чувства Паши становятся с каждым разом прохладнее и прохладнее.

Скоро должна приехать с курорта Полина – подумала Галя – и нам негде будет встречаться.

Но Павел, как будто почувствовав опасения девушки, снял квартиру и они спокойно наслаждаться в ней вдвоем. Но, разумеется, Галина с внутренним напряжением готовилась к встрече с Полей.

Она приехала загорелая, веселая. Взяв ключ от своего дома из Галиных рук поблагодарила.

- Спасибо тебе, моя дорогая подружка, цветы не завяли, в квартире уютно и чисто. А на моей душе светло. На курорте я встречалась с умопомрачительным мужчиной. Он предложил мне руку и сердце. Улажу здесь все свои вопросы и уеду к нему. Он с нетерпением ждет меня. Не знаю только, как поступить с Павликом? Я-то знаю, что этому мартовскому коту мое расставание с ним нисколько не огорчит его. Но все же. Хочешь, я познакомлю тебя с ним?

Галя смущенно пожала плечами: - Не хлопочи понапрасну. Я не нуждаюсь в сватах. Познакомлюсь сама с тем, кто мне понравится. Я хочу любить человека сердцем, а не по знакомству.

- Ладно, Галя, это я так, сдуру, тебе предложила. Тебе он бы и не понравился сначала, но его пренебрежительное отношение ко мне раздражало. Ему нужно было от меня, да и от любой другой женщины, только одно…

Полина и в самом деле вскоре уехала. Павел не пошел даже провожать Полю. Провожала ее только Галина.

Вскоре Галя почувствовала, что под сердцем у нее шевельнулся ребенок. Но оставалось сдать в юридической школе только один экзамен. Она хорошо подготовилась к экзаменам и не собиралась всю ночь читать и перечитывать конспекты. Нужно перед экзаменом хорошо отдохнуть и выспаться. Но, если придет Павел, чтобы проконсультироваться перед экзаменом, то она уделит ему не больше пары часов.

Подошел вечер, а Павел все не приходил. Галина забеспокоилась и спросила соседку по комнате в общежитии.

- Я пока бегала в юридическую школу, Павлик случайно не заглядывал к нам в комнату?

- Нет – ответила Света. – Сегодня ему не до встреч с тобой.

- Это почему же? – усмехнулась Галя – откуда ты знаешь, что ему некогда, или не хочется со мной встретиться. Когда это ты успела у него выспросить такую чушь?

- Какая чушь, Галин? У него же завтра приезжает жена.

- Какая жена? – растерялась Галя.

Света смутилась:

- Обыкновенная законная жена. А я думала, что ты знаешь, что Павел женат давно. У него уже двое детей. И вот жена подумала приехать к нему. Он ведь уже и квартиру для своей семьи снял.

Галя сидела подавленная известием и еле пролепетала.

- Я не знала, что он женат. Что же ты, Светочка, если знала, что он женатый, мне об этом не рассказала.

- А я думала, что ты об этом знаешь. Потому и не говорила тебе о том, что известно всему общежитию. Многие девушки встречаются с женатыми мужчинами. Природа-то требует свое, а мужчин на войне столько скосило, на всех одиноких женщин не хватает.

Галина подошла к своей койке, рухнула на нее пластом и горько заплакала. Куда подевались романтические грезы? За бессонную ночь они, скорее всего, вытекли слезами.

- Грезы, слезы, слезы, грезы шептала, всхлипывая Галина. Какие же подлые, подлые мужики. А как он за тобой красиво ухаживал. Я, честно говорю, так завидовала тебе. Прости меня, если сможешь. Но я была уверена, что ты знаешь – Павел женат.

Утром с тяжелой головой и болью в сердце, зареванная и с помрачневшим лицом она направилась сдавать экзамен. Как лунатик, подошла меланхолически к преподавателю, вытянула из разложенных на столе веером билетов, один для себя и пошла готовиться. Но не смогла даже прочитать вопросы билета.

- Антипович, вам плохо? Что-то у вас случилось? – забеспокоился преподаватель.

Галя молча кивнула головой. А что она могла сказать ему? Если кому-то она и расскажет о своем кошмаре, так это только своей любимой мамочке. Вспомнив о маме, у Гали на глазах навернулись слезы.

- Успокойтесь, Антипович, выпейте стакан воды, – сказал преподаватель, налил из графина стакан воды, и принес сам студентке.

Преподаватель знал, что Антипович великолепно знает предмет, и могла бы ответить на все вопросы точно, блестяще. Вернувшись за стол, за которым сидели его ассистенты, он о чем-то пошептался с ними и произнес:

- Антипович, если вы не будете возражать, я поставлю в ведомости и в зачетке – удовлетворительно.

- Я согласна, спасибо – ответила Галя. Мне сейчас трудно собраться с мыслями и успокоиться.

Она взяла зачетку, уложила в сумочку и побрела из аудитории в общежитие. Легла на койку и долго размышляла – Что делать?

Света, как только появилась в комнате Галя, постаралась сразу же оставить соседку одну. Маячить перед ней в таком состоянии, слоняясь по комнате, Свете было неудобно. А утешать она не умела и не хотела. Понимала, что при такой трагической ситуации никакие слова девушки не помогут. Правда Света пробовала помочь Галине и, предлагая снять стресс сказала.

- Может быть, водочки немного выпьешь и успокоишься. У меня в тумбочке стоит начатая бутылка водки.

Но Галя ответила с горечью, но безапелляционно твердо:

- Алкоголь оскверняет тело и оскверняет разум.

Но, оставшись одна, стала трезво оценивать ситуацию и размышлять.

- Когда человек лжет, то делает он по-разному. Ложь бывает иногда только в мыслях, иногда в словах. А Павел представитель самой скверной лжи. Он врал мне в мыслях, в словах и во всех поступках своих – в жизни. А я проявила близорукость и поверила этому краснобаю. Надо ехать к маме. Она мудрая и добрая. Что скажет, так я и поступлю.

Елена Михайловна не стала ни охать, ни ахать, а, обняв Галю за плечи, попыталась успокоить дочь:

- Знаешь, Галь, аборты у нас в стране запрещены. Есть у меня знакомые повитухи. Но идти к ним опасно. Можно ребенка лишиться и умереть. Конечно, может и повезти: от ребенка избавишься, но на всю жизнь останешься бесплодной. Я этого не хочу. Пусть будут у нас в семье дети. У тебя сын или дочь, а у меня внук или внучка. Рожай. Юридическую школу окончила. По направлению пойдешь работать после родов, а с ребенком я понянчусь. Вы-то у меня уже выросли, и я с удовольствием тебе помогу растить и воспитывать твою родную кровиночку. А замуж, Бог даст, и с ребеночком выйдешь. Может и найдется добрый человек, и полюбит тебя. Галя поцеловала маму и прошептала

- Ты всегда была для меня самым лучшим человеком на свете. Поэтому и приехала к тебе за советом.

Оставшись же одна, Галина вспомнила, как Павел приходил к ней в общежитие, на автовокзал и предлагал какую-то сумму денег. Но она не взяла. Ведь деньги Павел предлагал не на воспитание их ребенка, а за то, чтобы Галя не устроила скандал и не рассказала его жене об их отношениях. Об его измене жене. С виду нахальный и уверенный, он оказался трусливым и ничтожным человеком. Лживым, и в мыслях, и на словах, и по жизни.

Она не ответила Павлу. Молчала и смотрела куда-то вдаль. Не произнесла ни одного слова, ни упрека, ни возмущения. Лишь, устроившись на посадку в автобусе, мельком скользнула по нему взглядом, не останавливаясь ни на лице, ни на фигуре парня. Галя смотрела не на него, а как будто на пустое место. Он и был для нее теперь пустым местом.

Родился сын. Елена Михайловна предложила назвать его Георгием.

- А почему же Георгием, мамочка, спросила счастливая Галина. – Я-то хотела назвать сына Григорием в честь папы. А, если бы родилась девочка, назвала бы ее Еленой, как зовут тебя.

Мама заулыбалась и ответила ей.

- Так твоего папу и зовут Георгий. В церкви его окрестили и записали в святцах Георгий. Но когда он служил и воевал в армии, ему вручили Георгиевский крест. А писарь ошибся и написал в наградном листе Григорий Антипович. Так и стал мой Георгий Григорием. Во всех документах это имя было записано. Так и мы стали называть. Так пусть наш внук носит настоящее имя деда. Может быть, ему с новым настоящим именем больше повезет в жизни, чем твоему отцу.

Так первенец Галины и стал Георгием.

На страже правопорядка страны

Предложение Елены Михайловны развязало руки Галины. Она поступила в Минске в университет на юридический факультет. Решила продолжить учебу заочно. Как поется в песне: «от сессии до сессии живут студенты весело. А сессия всего два раза в год». Но это приблизит осуществлению ее мечты всей жизни. Она получит высшее образование, и станет умной, мудрой, высокоинтеллектуальной женщиной, какими были на фронте и в партизанском отряде ее командиры.

В юридической школе ей предлагали сразу же место судьи в Сураже, но Антипович не согласилась.

- Почему? – спросила ее секретарь юршколы.- У вас такие прекрасные отметки, а значит и знания. И все-таки вы отказываетесь от такой почетной должности. Зачем нужна вам эта невзрачная должность нотариуса. Чего хорошего вы в ней нашли? Вы можете вразумительно объяснить причину вашего отказа?

Галина ответила не сразу. У нее были две весомые причины не соглашаться на должность судьи. Одна из них ее ребенок. Работая в Витебске, она будет каждый день видеться со своим Жориком, забегая после работы к маме. А вторая причина еще более высокая. Про нее-то Антипович и рассказала секретарше:

- У меня отец был репрессирован в 1933 году, за антисоветскую пропаганду. И с таким черным пятном в моей биографии меня никакая комиссия не утвердит на такую ответственную должность, как судья. Хотя отец был ни в чем не виноват. И я, обучаясь в юршколе на правоведа, собираюсь подать в комиссию по реабилитации документы. Хочу, чтобы с моего работящего и законопослушного отца сняли незаслуженное обвинение.

- Милочка ты моя, - покачала головой секретарь – да кто же сейчас будет докапываться: был ли твой отец репрессирован или нет? Как в Сураже узнают, что твой отец был осужден за антисоветскую агитацию?

- А зачем же нужно докапываться – пожала плечами Антипович- я сама написала в анкете об этом прискорбном для меня факте. Отец-то знаю, не виновен, но все-таки его осудили.

- Кто тебя заставлял написать такое в анкету? Не надо было писать. Да и сейчас это исправить можно. Перепиши анкету.

- Я не хочу и не могу это сделать. А если, правда, всплывет. Меня уже будут обвинять за то, что я скрыла – отец был репрессирован.

- Антипович, вы же правовед, юрист и знаете, что не несете ответственность за поступки ваших близких родственников. Тем более, даже наш вождь товарищ Сталин говорил: «Сын за отца не отвечает».

- Нет, - отказалась принять такое необдуманное решение Галина, - я не стану лгать и переписывать заявление. Поработаю нотариусом. Там тоже понадобятся мои знания, полученные в юршколе. Может быть, после университета я смогу работать судьей или следователем. А пока начну с малого. Буду нотариусом. А там время само покажет, кем быть.

- Время это переход из бытия в небытие, сказал как-то классик – скривила губки секретарь, глядя на Галю. Внутри же она осуждала ее:

- Не всех, видимо, дураков убили на войне – подумала чиновница – С такой героической биографией, как у нее, с тремя правительственными государственными наградами, кому как не ей быть судьей. Тем более в обкоме партии Антипович хорошо знают и рекомендовали на должность судьи в Сураже.

Галя недолго проработала нотариусом в Витебске. Ее вызвали в обком. Инструктор обкома вежливо поздоровался, вышел из кресла и сел за длинный стол, где обычно сидели участники совещаний, напротив Антипович.

- Уважаемая Галина Григорьевна, - обратился инструктор – это наш неофициальный разговор. Вы можете принять мое предложение стать судьей в Сураже, можете отказаться. Но я настойчиво рекомендую согласиться с предложением. И объясню, почему я так упорно добиваюсь, чтобы вы согласились стать судьей. В Сураже сложилась сложная обстановка в суде. Гаврилов, который сейчас работает там, горький пьяница. У него бывают длительные запои, из-за чего срываются частенько заседания в суде. Эти срывы местные жители понимают, от чего происходят. Гаврилов дискредитирует своими пьянками в рабочее время символ справедливости – судью. Ему не место работать в суде. Его надо гнать оттуда поганой метлой, а заменить некем.

- Я же объясняла секретарше, в чем причина моего отказа – ответила Галя.

- Не беспокойтесь, я знаю ее, и не вижу основания для вашего выдвижения на эту ответственную должность. Вы будете в Сураже на своем месте.

- Так я и так на своем месте.

- Позвольте не согласиться с вами, Галина Григорьевна. В суде бывают очень сложные, замысловатые ситуации, которые сможет разрешить только мудрый судья, который хорошо знает законы. Я приведу вам один показательный пример. В античной драме «Третейский суд» пастух нашел в лесу брошенного ребенка. Его бездетный сосед уговорил отдать мальчика ему на воспитание. Пастух согласился на уговоры и отдал ребенка угольщику, а вещи, которые были рядом с дитем, забрал себе. Возник спор, для разрешения которого необходим третейский суд.

Пастух сослался на свою житейскую правоту: у находки имеется единоличный собственник – он. Это соответствовало античному праву. Поэтому и распорядился пастух по своему разумению: часть находки – ребенка отдал соседу, а другую часть – вещи, забрал себе.

Угольщик отстаивал свое право. Находка находке разница. Одно дело вещи, а другое, совсем другое дело – живое существо. И он выдвигает неотразимый аргумент: вещи помогут отыскать настоящего отца ребенка. И в интересах ребенка и надо оставить ему потерянные рядом вещи. Если пастух продаст вещи, то шансы разыскать биологического отца исчезнут.

- И что же произошло дальше? – спросила Антипович.

- Третейский судья принял решение в интересах найденного ребенка. Он присудил и вещи и мальчика угольщику. Как показало время, судья поступил мудро и правильно. Угольщик разыскал настоящего отца. Я не сомневаюсь, что вы способны принимать мудрые решения.

Галина Григорьевна задумалась. Инструктор обкома затронул ее душу этим рассказом об античном праве.

- У меня ситуация очень похожа на ту, которая описана в драме «Третейский суд». Только я знаю, кто отец моего Георгия, знает, и отец моего сына на кого он бросил своего ребенка. Я смогла отсудить у Павла алименты, на воспитание Жорочки, но подавать в Третейский суд не стала. Я приняла сама решение и, по сути говоря, стала для себя третейским судьей. Но когда Георгий вырастет и станет совершеннолетним, я скажу ему о его настоящем отце. Пусть он сам потом примет решение: общаться с Павлом или нет.

- О чем думаете, Галина Григорьевна – заставил ее очнуться голос собеседника.

- Вы меня почти убедили – ответила она. Но все же мне потребуется еще время подумать, прежде чем принять решение.

- Сколько же времени вам понадобится?

- Я думаю, что не более трех дней. Посоветуюсь со своей мамой и отвечу вам сразу же. Может быть еще раньше.

На том и расстались. Елена Михайловна даже не стала и слушать свою дочь.

- Я не позволю тебе, доченька, уезжать в Сураж с сыном. Пусть Жорик останется с нами. Тут у нас есть корова, а маленькому мальчику необходимо пить свежее молоко. Но сама поезжай в Сураж. Если тебе люди доверяют, то не разочаровывай их. Оправдай их доверие.

С Гавриловым Антипович повстречаться не удалось. Секретарь суда Оля сообщила кратко и емко:

- Он сегодня в состоянии нестояния: отдыхает от делов праведных. А вы кто такая?

- Я, Галина Григорьевна Антипович, - ваш новый судья.

- Ой, Галина Григорьевна, - воскликнула Оля – вы знаете комнату, приготовленную для вас, мы еще не успели отремонтировать. Там осталось всего ничего, но если вы согласитесь переночевать в комнате для принятия решений суда, то мы быстро доделаем ремонт в вашем жилье. А в комнате заседаний, все равно, никто еще не будет заседать. Гаврилов дела не сдал, а вы еще их не приняли. Наступило на несколько дней безвластие. Хотя для вас работы выше крыши. Надо же изучить все тома, за которые Гаврилов и не притронулся. Поэтому очищать Авгиевы конюшни придется сходу и в карьер вам. Все документы в архиве, только руку протяните.

В приемную влетел молодой человек, поздоровался и спросил Галю:

- Никак у нас новая судья появилась. Очень приятно, Галина Григорьевна. А меня зовут Максим Замалин. Я здесь судебный исполнитель. Так будем же работать с вами в тесном контакте.

- Я тоже рада была познакомиться с вами Максим …

- Просто Максим, мы же сейчас не на официальном заседании. Давайте я помогу принести в отведенную вам комнату ваши вещи. А также затащу в нее диванчик из приемной. Посетители могут посидеть и на стульях.

Галина оторопела от таких радостных и простых слов Максима. Но кто обжегся на молоке, дует на воду. Она сказала ему сдержанно, хотя такого радушия не ожидала от коллеги, к тому же Максим ей показался не только общительным, а еще и искренним парнем, как будто она его сто лет знала:

- Хорошо, Максим, я буду вам признательна, если вы поможете в моем благоустройстве быта.

- Не надо благодарностей. Вы должны знать твердо, что я, как пионер, буду всегда готов помогать вам в любом деле.

- Буду иметь в виду. Ваше галантное предложение мне лестно – сказала Галя.

А Максим тут же откликнулся:

- А мне приятно, что вы не отвергли его. Не проявили служебную гордыню – Не надо, мол, мне никакой помощи.

Они спустились вниз в вестибюль, где Галя оставила свои вещи. Максим схватил кутуль с мягкими вещами: платьями, блузками, куртками в одну руку, а второй рукой взял чемодан. Он был неподъемный (по мнению Гали) с книгами. Но Замалин поднял его словно пушинку. Предупредив Антипович на ходу

- Не вздумайте только за что-нибудь хвататься и тащить наверх. Обижусь. Стойте в вестибюле и охраняйте вещи. Я до сих пор не могу поверить, что их до сих пор не украли. Пришлось бы нам искать преступников, а вам судить их за кражу.

Галина не стала сопротивляться и удивилась, с какой быстротой вернулся назад Максим. Разместив судью в комнате заседаний, он откланялся, сказав на прощание:

- Когда судья удаляется в совещательную комнату для вынесения вердикта, не причастные не должны находиться в ней. С Вашего позволения я удаляюсь. До свидания, до завтра.

Первое дело, которое пришлось рассматривать Галине Антипович, было гражданское. Казалось чего проще: Брат и две сестры после смерти отца, мать умерла раньше его, никак не могли поделить без скандала родительский дом. Брат жил с престарелым отцом, ухаживал за ним, и считал, что получил имущество по наследству как старший сын и как опекун отца.

Но сестры взбунтовались. Раз их любезный братец много хочет, то ничего не получит:

- Пусть брат продаст дом, а полученную сумму поделит на троих.- требовали сестры.

- На троих алканавты пол литру водки за углом разливают. А дом наших предков я никогда не позволю продавать. Если вы, дорогие сестрички, упретесь рогом, то пока у дома не определился собственник, я лучше сожгу его. Вот тогда и возьмет каждый из нас, и заберет треть того, что останется от дома: кучку золы и пепла.

- Ты так из штанов-то не выпрыгивай, братан, чуть ли не хором завопили сестры – А то хандрашка хватит, если будешь так переживать и волноваться.

- Тишина в зале! – потребовала Галина, а для приличия ради, постучала карандашом по графину с водой. – Излишние волнения никому не приносили пользы. Вы же родные брат и сестры, а ведете себя, как фашисты, захватившие село, в котором проживают мирные жители. Один собирается спалить хату, а другие растащить имущество, а, что нельзя унести с собой, разбомбить, разрушить. Опомнитесь, ведь вы же не бандиты, не разбойники, а родные братья и сестры. Я объявляю перерыв на один час. Прошу всех удалиться из зала заседания. Мой же дружеский совет, если хотите, то выслушайте. В коридоре сядьте рядком, да поговорите ладком. Неужели из-за какого-то имущества, которое нажили не вы, а ваши родители, в один миг останетесь круглыми сиротами. Вы, к несчастью уже потеряли отца и мать – они ушли в мир иной. Но потерять живого брата сестрам, а брату живых сестер будет обидно вдвойне и в тысячу раз стыднее.

После перерыва секретарь попросила истцов и ответчика зайти в зал, где продолжится заседание. Но в зал зашел только брат.

- Уважаемый суд, - обратился он к Галине и заседателям. Мы посоветовались во время перерыва. И решили прекратить эту смуту. Я буду жить в доме родителей, они в любой момент могут приехать в гости, помянуть маму с папой, а я им частями буду выплачивать стоимость двух третей дома, конкретную сумму, на которую полюбовно согласились все.

- Хорошо, ответчик, я принимаю ваше устное заявление – кивнула головой Галина. Так пусть проявят жест доброй воли и ваши сестры – истцы. Пригласите их в зал и, если вы все вопросы согласовали с ними, пусть они отзовут из суда письменно свое исковое требование.

Вот так мирно разрешилось первое гражданское дело судьи Галины Антипович. Второе было уголовное. Оно было немного трудней, сложней, запутанней.

Василий Аксенов был осужден за убийство уже как год назад. Сидел в тюрьме, но вину свою не признавал ни на суде, ни в местах заключения. Постоянно писал письма и жалобы в разные инстанции, пока не добился своего. Дело вернули на доследование, а затем и в новый состав суда.

Галина Григорьевна, хотя и не ее это дело, даже на следственном эксперименте вызвалась лично присутствовать. Ведь Василий и его адвокат, заявляли, что виновник убийства сам … убитый. Именно он, когда ссора Николая и Василия из словестной превратилась в физическую потасовку, достал нож. В этом мордобое кровавом, где больше досталось Николаю, он затеял драку, но оказался не умелым драчуном. Василию пришлось обороняться от удара ножа.

Аксенов отразил удар ребром ладони, и, схватив Николая за запястья правой руки, вынудил обидчика к новой агрессии. Освободиться от захвата Василия Коле не удалось и он, пнув противника в живот, потеряв равновесие, упал на спину! Поскольку Аксенов крепко держал руку с ножом Коли, при падении острие холодного оружия воткнулось в живот нападающего. Это страшное ранение вызвало огромную кровопотерю. Николая пытались спасти врачи, но попытка оказалась тщетной.

Новые дознаватели, сопоставив все полученные детали драки при следственном эксперименте, подтвердили невиновность Василия Аксенова. Он действовал в рамках самообороны и, завернув кисть руки Николая в направлении тела зачинщика драки, нанес ему смертельный удар лезвием ножа.

Галина Григорьевна и два заседателя Оля и Татьяна вынесли оправдательный приговор. Когда Антипович произнесла подсудимого Василия Александровича Аксенова – освободить из-под стражи в зале суда, - на лице его засияла радостная улыбка.

Он, уходя в распахнутую настежь дверь зала заседания на свободу, даже не обернулся и не поблагодарил судью, которая смогла разобраться в его сложном деле и добилась справедливости.

- Какой неблагодарный человек, этот Василий Аксенов – сказала Татьяна – Зыркнул на вас, Галина Григорьевна, как звереныш, будто это вы его посадили за решетку, а не выпустили из-под стражи в зале суда, и с такой вот злобной, недовольной гримасой вышел из зала.

- Его настроение понять можно. Он же целый год находился в заключении с клеймом убийцы – ответила судья. – Ему безразлично кто из судей допустил ошибку, из-за которой на какое-то время Аксенов лишился свободы. Я для него навсегда останусь представительницей Фемиды, которая действуя вслепую, ущемила его в конституционных правах. В праве на свободу гражданина нашей страны. Пусть он злится сейчас, а я радуюсь, что закон восстановил самое главное - права Василия Аксенова, и он оказался на свободе. Со временем он поймет это, а вместо злости в его душе поселится благодарность.

- Есть библейская притча: если тебя ударят по правой щеке, подставь левую. А Аксенов далеко не такой добрый человек и левую щеку обидчику не подставил – сказала раздраженная Таня.

На что Галина Григорьевна ответила:

- Принцип добродетельности, не сопротивление насилию хорош для сообщества людей. Но для Аксенова, нарушившего этот принцип, он превратился в трагедию. Хотя он сопротивлялся злу, но по неосторожности совершил ужасное зло – лишил пусть и виноватого человека жизни.

Дела личные

После нескольких судебных дел в звании судьи у Галины Григорьевны вскоре исчезла приставка Вр.И.О – временно исполняющей обязанности. Ее выбрали судьей и депутатом. Общественные обязанности отнимали не меньше, чем Галя тратила его на основной работе. А тут подкатилась сессия на юрфаке в Минске. Нужно было собираться и ехать сдавать экзамены в столицу Беларуси. Хотелось чаще видеться с сыном. В столовой за одним столом она встретилась с Максимом Замалиным, с которым она перешла на «ты».

- Галина, что так загрустила. Ведь все на работе складывается великолепно. Откуда взялась хандра?

Антипович, рассказав о своих проблемах, добавила:

- Наверно, брошу я учебу в университете.

- Зачем? – удивился Максим. – Тебе без высшего образования дальше не продвинуться по службе.

- В Минске мне негде прислонить головы. Нужно снимать квартиру, а это слишком затратно. Мне же каждая копейка дорога, я почти всю зарплату отдаю маме. Она же воспитывает моего сына.

- Галя, - заволновался Максим – у меня родители в Минске. У них трехкомнатная квартира на двоих. Так что место, где можно разместиться третьему есть. Можешь спокойно пожить у них в моей комнате, А так как мы с тобой друзья, то это тебе не будет ничего стоить – бесплатно.

- Неудобно будет мне перед твоими родителями, что они подумают, что мне скажут?

- Ничего они тебе плохого не скажут. Я им, как только мы пообедаем, позвоню и все объясню. В конце концов, можешь сказать, что у нас иже есть сын Жорик, Георгий. Ты же сказала: «Мама воспитывает моего сына». Я хочу тебе помочь воспитать его. И твой сын станет и моим сыном.

Галя через силу улыбнулась, сердце ее трепетало, стучалось гулко об грудную клетку, хотелось вырваться на свободу и воспарить в небесах от счастья. Поборов смущение, она тихо проговорила:

- Как я понимаю – это таким образом сейчас современные мужчины предлагают своим любимым женщинам руку и сердце.

- они давно уже не мои и принадлежат тебе и только тебе – ответил Максим. Я тянусь к тебе всей душой, а ты как будто опасаешься чего-то. Поверь, что я не кривлю душой, а прикипел ею к тебе давно. Никогда не сделаю тебе больно, а если ты оторвешься то меня, от моей души своею, то причинишь мне незаслуженную сильную боль. Я люблю тебя, Галя. И ты не услышишь в свой адрес от меня ни одного упрека.

- Максим, я сразу как-то почувствовала симпатию к тебе. И чем дальше мы общаемся с тобой, тем больше убеждаюсь – ты именно тот человек, с которым я бы связала свою судьбу! Но … меня всегда сдерживало одно обстоятельство … Галина запнулась, подыскивая нужное не обидное для Максима слово, но он не позволил ей произнести его.

- Если я что-то обещаю, то выполняю свое обещание, беспрекословно. И повторяю снова: Жорик мой сын! Наш сын! И если хоть раз мой язык повернется сказать обратное, то можешь без зазрения совести вынести мне суровый приговор по законам военного времени. Ты согласна Галин?

- Нет, - покачала головой Галя, чем шокировала Максима и он, как-то съежился, словно от пощечины, лицо побледнело, потом покраснело. Галя сменила свой холодный тон, попыталась сгладить свою оплошность:

- Я никогда не выносила приговоры по законам военного времени, когда сражалась в партизанском отряде, даже предателям и изменникам Родины. Зато честно с достоинством вела себя в бою с захватчиками. А ты максим, я верю, настоящий друг.

- И стану верным и заботливым мужем – словно отголоском эха ответил Максим. – Но учти, я горяч и вспыльчив. Но на мои вспышки беспричинной вспыльчивости не обращай внимания. Я отходчив, вспылю, а через несколько минут становлюсь, как шелковый, тихим – учти это.

Галина вскоре убедилась в этом. Увидев раздражение своего мужа Максима Замалина, она, привыкшая в суде хранить служебную тайну, умела держать язык за зубами и в быту.

Как только Максим начинал горячиться, раздражаться, она молча уходила от него в другую комнату. Муж Гали быстро остывал, спохватывался и, глядя на жену телячьими глазами, в которых сквозила сама наивность, подходил к ней и, виновато потупив взор, обнимал за плечи, и целовал руки в знак примирения.

А Галина души в нем не чаяла. Они ходили зимой, переправляясь через ручейки по льду на лыжах, забираясь на высотки, чтобы скатиться с них с ветерком, поднимая снежные вихри. На лыжах Галина научилась хорошо ходить в партизанах. По лесу зимой по-другому и передвигаться-то было нельзя.

Зв супружеской четой Замалиных увязывались и подруги Гали – Оля и Таня. Присоединялись к ним иногда и мужья Галиных подруг. Свежий морозный воздух румянил щеки, возбуждал зверский аппетит.

Наломав сухих веток, собрав охапку валежника, честная компания поджаривала, наткнув на палочку кусочки сала и ломти хлеба. На все попытки мужчин, выпить на природе водочки, Галина пресекала в корне. И они прекратили лезть в чужой монастырь со своим уставом. Зато, каким вкусным и ароматным казался горячий чай, налитый из термоса.

Максим оказался не только хорошим мужем, но и рачительным хозяином. Где он раздобыл такую дефицитную вещь, как термос, никто так и не узнал. Умудрился Замалин купить старенькую маленькую полуразвалившуюся дачку. Быстро привел ее в надлежащий вид. На участке дачи были уже старым хозяином посаженные мощные яблони, на которых росли крупные яблоки. Цвели кусты сирени и жасмина. На ней весной, летом и осенью и встречались друзья Галины и Максима в выходные дни. Жарили на мангалах шашлыки, делали овощные салаты, и на славу пировали. По такому случаю Галина разрешала гостям выпить по паре стопок хорошего вина. Но на водку опять же было наложено табу.

Однажды произошел инцидент. Под яблоней на не расколотых березовых чурбанах расселись мужики и о чем-то стали оживленно беседовать. А Галина прилегла на веранде. Было душно, и она, сняв плотную одежду, накинула на себя ночнушку, задремала. Проснулась от шумных голосов, подгулявших без ее присмотра, мужчин. Кто-то вытащил из хозяйственной сумки спиртное, принесенное им «на всякий случай». Галя, не причесав взлохмаченные во время сна волосы, как была в белой ночной сорочке, так и направилась к захмелевшим мужикам. Услышала издалека их иронические рассуждения:

- Смотри-ка, к нам привидение направляется!

- Какое, к черту, привидение? Это какая-то ведьма в саду метлу потеряла и разыскивает ее по всей даче.

Но в пререкания с ними Галина вступать не собиралась. Она прошла молча мимо них, взяла за горлышко закрытую лопухами бутылку водки и, размахнувшись со всей силой хрястнула бутылкой по растрескавшейся коре толстого ствола яблони.

Мужчины, услышав понятные характерные звуки: «бум-буль-буль», разбитого стекла и льющейся из разлетевшейся на несколько кусков бутылки, издали глухой, скорбный стон, который набирая силу, перерастал в бессильный вопль:

- Э, - э – эх, но кроме этого междометия на больший протест не решились. Зато попытки выпить, втихаря, где-то за углом, на пикниках у Гали прекратились, так собственно говоря, и не начавшись. И на трезвую голову на даче стали происходить дискуссии об успешной работе в судах хозяйки дачи – Галины Григорьевны.

- Для меня остается загадкой как ты, Галина, умеешь разглядеть в многочисленных фактах уголовного дела, которые дурно пахнут и свалены в одну навозную кучу, жемчужное зерно истины? – спрашивала Оля.

- Один философ сказал как-то, - ответила Галя, что загадка принадлежит области сознательной символики. Так меня-то интересует не сама загадка, а ее разгадка. Чтобы разгадать загадку, мне приходится разрозненные признаки, детали дела связать воедино и получить полную картину преступления, вину каждого фигуранта дела оценить и взвесить на весах Фемиды.

- У Сервантеса в романе про Дон Кихота Ламанчского – вступался за жену Максим Ефимович Замалин, - его верный оруженосец и великий реалист Санчо Панса, когда ему предлагали разгадать загадку, не соглашался с такой постановкой вопроса… Он требовал сначала сообщить ему разгадку, а уже потом задавать загадку.

- Все шутишь, Максим, - обиженно фыркала Оля.

Галя пыталась смягчить иронию Максима.

- Что поделаешь, Олечка, разрозненность каких-то фактов, многим следователям и судьям не дает их соединить воедино и принять правильное решение. А для этого надо много знать, а значит постоянно учиться.

- А куда деваться бедному крестьянину, если он академий не заканчивал, как? – спросила Таня.

- Не унывай, Танечка, - ободрил ее Максим. В произведении Марка Твена «Принц и нищий» Суды Тома Кенти, который по воле каверзного случая из нищего стал королем, это целая серия загадок, которые легко решает не закомплексованный дворцовыми условностями, свободный от предрассудков простак. Вот моя Галинка, такая же талантливая, как «простак» Том Кенти. Хотя по сути дела он утер нос многим королям и лордам, и перам. А моя жена обладает таким же талантом, как Том. Это уж от Бога. Талант есть или его нет. И ты – да сколько академий не заканчивай, толку не будет.

- Нам с Таней не стоит объяснять как работает самоотверженно и скрупулезно Галя.- согласилась Оля – образование образованием, но только изнурительный труд изо дня в день дает желаемый результат.

Таня решила тоже высказать свою оценку их старшей подруге:

- Да, Гале за ту работу, какую она делает, давно бы уже надо орден дать!

Галя засмеялась:

- Работать надо хорошо всем. А если все будут хорошо работать, то на всех орденов на монетном дворе станков не хватит, чтобы эти ордена отчеканить.

В ближайшие годы ей ордена не вручили, зато она стала председателем суда Железнодорожного района города Витебска, и проработала 17 лет. Вот за плодотворную работу ее многократно переизбирали председателем суда. За ней даже закрепилась приставка к слову председатель – бессменный. Но на выборах нужны были голоса не только Оли и Тани, а сотен тысяч жителей Витебска.

Количество, согласно закону диалектики, всегда перерастает в качество. Галине Григорьевне Замалиной по совокупности заслуг вручили-таки Орден Трудового Красного знамени.

Но тогда Гале было не до орденов. У нее были дела поважнее. Вскоре у нее с Максимом родился еще один сын. Которого назвали в честь отца Елены Михайловны – Мишей. А через три года родился еще один сын – Евгений. Галина Григорьевна выполнила главную задачу каждой матери: родила, вырастила и воспитала троих сыновей, троих защитников Родины. Но, работая судьей в Сураже, председателем суда в Витебске, отголоски Великой Отечественной войны ей приходилось время от времени слышать. Ее память запечатлела эти истории, тем более, что за фактами патриотизма и героизма ее земляков не надо было никуда ездить. Герои Великой Отечественной жили с ней рядом, и в Витебске, и в Сураже. Их судьбы и биографии послужили основой для новой части романа «Витебские (Сурожские) ворота.

ВИТЕБСКИЕ ВОРОТА

Глава первая

Первый бой

В Сураже фашисты постарались не оставить камня на камне. Не оставить. Все капитальные кирпичные постройки были разрушены, взорваны авиа бомбами артиллеристскими снарядами. Но местным жителям не привыкать строить свои жилища из дерева. Благо далеко ходить для заготовки бревен на срубы не надо – лес под рукой.

Не только дома, но и школы, магазин и, конечно же, здание суда, где вначале и поселилась Галина Григорьевна, в одном из кабинетов, тоже было деревянным. Она не имела даже занавесок и кнопками закрепила вместо них на оконных рамах газеты. Газеты хорошо защищали кабинет от ярких лучей солнца, но сами быстро пожелтели и пожухли. Зато надежно закрывали Галю от посторонних взглядов Сурожских жителей. Не будешь же разгуливать на виду, как на витрине около окон в халатике или же, пардон, в пижаме. Кабинет-то, как вы уже знаете, совмещал две функции: в нем судья жила, а затем, поначалу убрав свою домашнюю одежду в ящики, облачалась в нарядный наряд, как и подобает судье.

Суду принадлежала еще и конюшня, в которой находился верховой конь. Судебному исполнителю Максиму приходилось по служебной надобности и бывать в селах, деревнях, поселках во всей округе. На своих двоих много не находишься, а ездить на коне по селениям можно оперативно быстро, не зная усталости.

Для Галины Григорьевны, привыкшей в партизанском отряде видеть часто своих командиров в седле верхом на коне, ухаживать вместе с Максимом Ефимовичем за лошадкой было не в тягость.

На реках Западной Двины и ее притоке Каспле, на берегах обеих которой и построился Сураж, не было мостов. Их взорвали тоже фашисты. Боялись, что не унесут ноги из Беларуси и заодно выполняли свою главную разрушительную цель – оставить за собой пространство сожженной мертвой зоны. Переправлялись местные жители на лодке через Касплю, а через Двину на пароме. Хорошо зимой, можно по льду пересекать водные преграды. Но и летом Максим не терялся. Через Касплю переправлялся, где в брод, где вплавь, на Орлике. А на паром заводил коня под уздцы. Но всю округу узнал хорошо и со многими местными жителями познакомился. События Великой Отечественной войны были свежи в их памяти, а память у Максима была цепкая, энциклопедическая.

Поэтому, когда жена завела интересный разговор о легендарном Сурожском командире партизанского отряда, а потом бригады батьке Минае, ему было что рассказать.

Хотя отвечал на некоторые вопросы Галины не сразу, а пометив в записной книжке и разузнав все о поставленном вопросе жены, Замалин давал ей исчерпывающий ответ.

Галина Григорьевна, пережив тяжелую годину в Партизанской республике, начала сопоставлять и анализировать борьбу партизанских бригад Дубова, где она воевала с самого начала войны, бригады Алексея, с которой шла на прорыв, с подвигами и неудачами бойцов бригады Батьки Миная, мимо которых не могла пройти равнодушно. Сказывалась партизанская закалка. Была уже издана кое-какая художественная и документальная литература.

Всеволод Саблин собрал материал для книги «Батька Минай», беседуя с очевидцами партизанской войны в 1946г. по 1948 год написал эту повесть. Московский журналист Антон Белевич несколько раз прилетал в партизанский край к комбригу к Минаю Филипповичу Шмыреву и также издал книгу «У Батьки Миная». Эти изыскания и помогли супругам Замалиным своё восторженное видение о мужестве, самоотверженности и истинном патриотизме бойцов Батьки Миная, которые создали Витебские (Сурожские) ворота и коридор шириной в сорок километров, по которому сообщались фронт Советской Армии с тылом фашистских оккупантов, где действовали партизанские отряды.

Через эти ворота проходили связные туда и обратно: от красноармейцев к партизанам и наоборот, машины и повозки с оружием и боеприпасами к партизанам, а от них (там были поселки, где существовала советская власть и колхозы) продукты сельского хозяйства и ребята призывного возраста, чтобы стать красноармейцами, а также бежавшие из плена наши воины. Такой был контакт через Витебские ворота 4й ударной армии с партизанами.

- Почему же немцы не смогли на плечах партизан ворваться неожиданно на позиции нашей армии - спросил Максим жену.

- Так там сплошные болота – не пройти, не проехать – ответила Галина, - но Батька Минай работал здесь директором на картонной фабрике имени Воровского в местечке Пудоть Сурожского района и знал где можно пройти и проехать по повозке через этот Большой мох.

- Да, я знаю, что директор Шмырев до прихода немцев организовал небольшой отряд. Сделал в лесу базу для этого отряда. Завезли они ночью продовольствие и оружие с боеприпасами. За речку Туровку. По ее берегу и тянулся Сурожский тракт. Скрываясь в зарослях орешника, Минай впервые своими глазами и увидел немцев. Это была артиллерийская батарея на конной тяге. А ее обслуживающий персонал человек 30-40 купались в Туровке. Кто-то плескался на мелководье, брились. Солнечный зайчик от карманного зеркальца и насторожил Миная еще в орешнике. Солдаты радостно хохотали и смывали с себя дорожную пыль.

- Эх, Минай, мы, крадучись, подошли, согнувшись, чтобы нас не заметили к берегу, - сказал один боец – а они ведут себя, как хозяева. Давай дадим им жару.

- Погоди, не спеши. Перед нами 30-40 человек, а вообще, их намного больше, в десятки раз. Смотри длинные зеленые повозки, орудия, агитплощадка. На лугу пасутся лошади, ходят в …….мундиры, сидят, отдыхают. Да слышу, как из кузова машины доносятся звуки танго.

- Так вот, скажи Пичегурову и Кравцу, чтобы подтянули неслышно к берегу станковый пулемет. Пусть они подыграют оркестру. Это будет сигналом открыть огонь всем.

Кравец, лежа на животе, вцепился в подрагивающие от очереди ручки. Расчетливо и хладнокровно бил фашистов. Всем, кто был вооружен винтовками, Минай приказал стрелять по лошадям.

- Без лошадей орудия так и останутся около речки, а значит, не смогут стрелять там, куда они направляются – на фронте.

Вскоре берег стал усеян трупами фашистов и лошадьми.

- Какие здоровенные битюги – сказал боец.

- Кто именно? – спросил иронично Минай, солдаты или лошади

- И те и другие – смутился парень.

Но Минай заметил, что офицер спохватился, вывел из-под бешеного обстрела две группы солдат и стал обходить группу Шмырева. Он дал команду:

- Отходим хлопцы! За мной! Нас могут окружить.

Минай понимал, что такое дерзкое нападение не останется без внимания, и вскоре услышал гудение самолета – разведчика. Видимо с Фокке-Вульф связались по радио, и гул бомбардировщиков не замедлил себя ждать.

Бойцы решили углубиться в болота, чтобы сбить преследователей на земле и укрыться на островке суши, покрытой чахлым кустарником. Последнее предложил Гуськов.

- Нет, - отрезал Минай – немцы как раз и станут бомбить этот островок. Мы укроемся лучше в камышах. Несколько эскадрилий бомбардировщиков, направились в направлении островка. Небо почернело от крестов на крыльях самолетов.

- Здорово мы им насолили – сказал Кравец. – Такая мощь на нас идет. Самолетов больше, чем партизан.

На остров обрушился шквал огня из пулеметов и послышался протяжный вой летящих бомб. От их взрывов закачалась почва под ногами, разбегались в сторону журавли, пролетели прямо над головами партизан утки.

Но на камыши немцы не сбросили ни одной бомбы. Самолеты, сбросив бомбы, развернулись и ушли в сторону Витебска.

- Попугали, черти , лягушек, - усмехнулся Минай, а Гуськов помахал, улетающим вдаль самолетам рукой:

- Поздравляю с прекрасной победой!

- Это нас самих надо поздравить с первой победой – возразил Минай. Мы уничтожили фашистов, надолго вывели из строя артиллерийские орудия. Отвлекли на себя бомбардировщиков, да и журавлям польза: лягушек теперь наедятся вдоволь.

- Откуда же ты, Батька, узнал, что фашисты будут бомбить остров, - не унимался Гуськов, - может быть, у тебя тоже рация есть?

- У нас, ребята, теперь самая надежная рация, это сарафанное радио. А повадки немцев я знаю. В первую мировую с ними воевал. И знаешь, был артиллеристом, Вот и врезал по фашистским артиллеристам по-свойски. Кстати и летчики впрямь победу свою отпразднуют. Отчитаются, что уничтожили группу партизан.

- Но и мы не только фашистов угрохали, но и лошадей.

- Может фашисты не сразу очухаются. Мы ночью сможем себя свежим мясом обеспечить. Хотелось бы взять таких сильных битюгов в лес, но нет ни корма для них, да и зима на носу. А лошадей я люблю. На помещика Родзянко горбатился, пока в армию не призвали на империалистическую войну. Был у волчьего батьки конюхом.

- Расскажи мне, Максим, что это за «волчий батька»? – спросила мужа Галина. – Что это за фрукт такой? Про фамилию Родзянко я слыхала, и знаю по истории – был такой депутат государственной думы. Только не знаю: родственник он помещику Родзянко или однофамилец его.

- Я тоже точно сказать не могу – ответил Максим, был ли Родзянко государственным деятелем, но помещик с такой фамилией был отменным негодяем. Пан прославился своей волчьей жестокостью. В принадлежащем ему глухом урочище, помещик создал нечто заказника или заповедника. Крестьянам его нельзя было в лесу появляться, тем более грибы – ягоды собирать. Вот и расплодились в лесу волки, медведи, дикие кабаны. Их столько расплодилось, что медведи на пасеках разоряли улья, волки загрызали лошадей, а стада кабанов уничтожали поля картофеля и свеклы.

- А что же предпринимали жители Пудати?

- Придет бедняк к пану, и, ломая шапку скажет: «Горе у меня, милостивый пан, волки мою корову зарезали». А Родзянко изгаляется: «Неужели?! Я и не знал, что у тебя корова была. Так продай свои лапти и купи новую коровенку».

- Что же принимал конюх Минай?

- Что ему оставалось делать? Сгорбится, скрипнет зубами от злости, и понуро идет из имения от греха подальше. Только Шмырев за порог, а навстречу небритый пасечник с жалобой к Родзянко обращается: «Смилуйся ясновельможный пан, все мои ульи ваши медведи разорили, или утащили куда-то в лес». А Родзянко хохочет: «Откуда ты узнал, что это мои медведи твои улья распотрошили? Ты у них паспорта проверял? Я-то своим медведям всем паспорта выдал».

- Что же ты еще, Максим, узнал о прошлых дореволюционных годах жизни Шмырева?

- Бывшие партизаны вспоминали, что когда прилетели к нему в отряд люди из Москвы, то он всегда интересовался творчеством наших белорусских поэтов Янки Купалы и Якуба Коласа. Как обрадовался он, когда узнал, что Янко Купала уже в июле месяце 1941 года написал стихотворное воззвание к белорусским партизанам:

Партизаны, партизаны

Белорусские сыны!

За окопы, кровь и раны

Режьте, гадов окаянных,

Все полечь они должны.

Матерей убитых тени,

Тени тех, кто пеплом стал,

Мертвые поля, селенья

Требуют такого мщенья,

Мир, которого не знал.

Не давайте, гадам, крылья

Над собой распространить.

Ройте, нечисти, могилы,

Из живых тяните жилы.

Кровь за кровь и смерть за смерть!

- Потрясающее стихотворение – помолчав вынесла свой вердикт Галя. – Купала знал о тактике фашистов выжженной земли. Которые ее довели все уничтожающего все живое до абсолюта. Вот этот геноцид в Беларуси и вызвал праведный гнев у Янки Купалы. Потому Батьке Минаю и дорог был поэт народный.

- Он, Янко, сначала написал пророческое предание, похожее чем-то на сказку белоруса Амброжине о тополе. Дом Купалы сгорел в Минске 24 июня 1941 года, через два дня, как началась война. И остался только с черными оголенными ветками тополь. Текст ее чудом уцелел у одного из минаевских партизан. Я попросил дать мне на время, чтобы показать тебе, Галочка.

Галя взяла текст и сразу же поняла, что в своей притче – предании поэт сравнивает оккупированную Беларусь с островом, а жизнестойкость тополя со стойкостью непобедимого народа многострадальной страны. Потом стала внимательно слово за словом, строчка за строчкой читать притчу:

Предание о воскресении пепла

«Огромное сильное войско напало на небольшой остров, жители которого жили в мире и согласии и не хотели становиться невольниками. И стар и млад, вооружились, кто, чем мог, стойко защищали каждую пять земли.

Прошел год и два, а не равная битва продолжалась. Народ верил, что сражается не зря, и это придавало ему силы. Чтобы запугать людей, завоеватели стали выжигать все, что попадалось на его пути. Захватив одно селение, они согнали всех, кто в нем жил под огромный тополь, посреди улицы. Потом разбросали дома и сложили из них большой костер. День и ночь полыхало пламя, сгорели все люди, сгорело все до последнего бревнышка. Но старый тополь не поддался. Стоял, поднимая вверх оголенные ветви, будто призывая к мщению.

Зашаркали жадные пилы, застучали хищные топоры. Злые люди старались уничтожить даже помертвевших немых свидетелей своего преступления. Выдохнул тополь последний стон, покачнулся и со страшным треском и гулом рухнул наземь. А падая, пробил суком жерло в землю. И ударила оттуда струя, красная от тополиного сока и человеческой крови. Она била наверх, доставая до радуги, которая появилась на небе, и возвращалась назад блестящими светлыми каплями. Начало свершаться невиданное чудо. Как только упадет такая капля на пепел, вместо сожженной хаты появляются две, с пня срубленного дерева появляются два дерева, еще более красивых, вместо одного павшего, встают два воина и поднимают мечи погибших, или выковывают сами.

Разбойники кинулись на свои корабли, но не спаслись и утопились в море. Они перестали понимать команды, обезумев от страха. А народ стал в два раза сильнее, живет он и поныне и верит, что пепел воскреснет, стоит только крови невинного человека, соку обиженного дерева, струе оскорбленной, но пульсирующей родниковой воды, вытекающей из под земли, слиться с солнечным лучом. Ведь от него же идет в рост все живое»

- Ну, как притча? – спросил Максим.

- Действительно, Янко Купала - пророк, провидец. В самом начале он предвидел победу.

- Это на мой взгляд, не самое главное в притче, – покачал головой Максим. – О победе мечтали все жители острова в притче и сгоревшие запертые в хатах старики и дети и беззаветное мужество народа Беларуси, который сражался до последней капли крови, не пугаясь смерти, падали партизаны, и поднимались снова, чтобы продолжать бой, истекая кровью. И даже сама природа, лес, топкие болота, снег, холод сводили с ума врагов. И обезумев от страха, и погибли фашисты. А сила народа возросла вдвое.

- Я тоже верила в чудо, не смотря ни на что, поэтому то и сумела выжить в этой страшной кровавой войне – тяжело вздохнула Галя. – Но почему же батька Минай, не зная о замыслах Янки Купалы, так глубоко проникся его творчеством?

- Так, они же оба из крестьян – ответил Максим – Янко работал на винокуренном заводе. И еще после кровавого воскресенья в 1905 году опубликовал свое стихотворение «Мужик». Вот послушай:

Что я мужик – все это знают

И сплошь и рядом – свет велик

Меня насмешкою встречают:

Ведь я мужик, простой мужик.

Читать, писать я не умею,

Не гладко ходит мой язык.

Я всю-то жизнь пашу и сею –

Ведь я мужик, простой мужик.

Но если жить я долго буду,

Коль будет жизни путь велик.

Вовек я, братья, не забуду,

Что человек я, хоть мужик.

И тот, кто жизнь мою узнает,

Услышит только этот крик:

Хоть мною каждый помыкает,

Я буду жить, ведь я мужик.

- Конечно же, такая высокая гражданская позиция роднит Миная и Купалу – одобрив стихотворение «Мужик», сказала Галя.

- И в 1918 год был для обоих трудным и жутким, - продолжил Максим сопоставлять двух патриотов – Из-за Кайзеровской оккупации Беларусь лишилась трех четвертей своей территории. Некоторые сотрудники газеты «Наша Нива», где работал Купава перестали скрывать свое подлинное лицо в водовороте небывалых событий. Антон и Иван Ланкевичи заявили, что Беларусь пойдет рука об руку с теми, кто окажет в саму. Важную минуту ей поддержку. И истоки ее Ланкевичи в 18-ом году у Вильгельма II, в 20-м у Пилсудского, у литовского директора Сметаны, у Петлюры. Антон Ланкевич стучался в Париже в версальские приемные Антанты. Купала таких деятелей называл «поезжане». И свое стихотворение тоже назвал «Поезжане». Вот как обозначил черные дыры в белой истории Янко:

Как по морю, в пене снега

Без костра и без ночлега

В замороженном тулупе

Едут, едут поезжане

А колдунья - завируха

Что-то шепчет им на ухо.

О рожке, что в ночь взывает,

О пшеничном каравае.

А под ними завидуха,

Поползунья, злобедуха.

Раночнулась снежной вехой

Задыхается от смеха.

- Сильно сказано – согласилась Галя. Понятно, что Купала, как публицист и поэт воевал с врагами словом. Но у Батьки Миная с образованием-то было не густо. Как он помогал становлению Беларуси?

- О, Галочка, это очень интересная история. У Миная Филипповича были житейская мудрость, крестьянская смекалка, военная закалка и опыт. Вернувшись с фронта в родную деревню Пунище, он стал заведующим земельного отдела Сурожского волисполкома. Надо поле пахать, хлеба сеять, а по земле кормилице свищут, бесплатного хлеба ищут банды «зеленых» и «белых», головорезы атамана Балоховича. Брошены на борьбу с бандитизмом не только милиция, а даже бойцы Красной армии . Гоняются за ними, но бандиты ночью воюют, а днем, схоронив оружие в бане, или на сеновале, превращаются в мирных граждан.

И Максим рассказал об одной удачной операции по борьбе с бандитизмом Миная Шмырева.

Бандиты совсем обнаглели. Убивают активистов, нападают с огнестрельным оружием на советских работников. Замахнулись на Советскую власть на Витебщине. На совещании, где присутствовал и Минай Шмырев, речь пошла о создании отряда, который бы успешно противостоял бандам.

- Только где же взять опытного командира, который с наименьшими потерями сможет разбить бандитов, перехитрив главарей и захватить атаманов? – задал вопрос председатель, и он повис в звенящем молчании.

- Может быть, будут предложения кандидатуры? – прорезали тишину новые вопросы.

- Я не офицер и не командир, - встал Минай с места, - Но есть одна неплохая мыслишка. Выделите мне человек двадцать крепких, боевых, вооруженных хлопцев, то я с такими ребятами переловлю и атамана, и разгоню всех воевод.

- Так вот возьмешь и переловишь всего с двумя десятками – удивился председатель – слышали бы бандюганы тебя – со смеху бы лопнули. И ловть их тебе не пришлось. Давайте, товарищи, без шуток.

- Мне не до шуток, и не до смеха – твердо гнул свою линию Шмырев – мне большего отряда не надо. Меньше народа – больше кислорода. Зато мало шума, а дела такого рода тишины и требуют. Применять оружие нужно только в крайнем случае. Клацаньем затвора да пистолетом наших бандитов не испугаешь, у них у самих оружие есть. Мы их тихонько и хитростью возьмем.

- Все это правильно, но двадцать человек слишком мало.- зашумели в зале – это явная авантюра. Вас перебьют и передушат как слепых котят.

Минай спокойно слушал, в глазах поблескивали озорные искорки, улыбнулся:

- Полностью ручаться, что никто не получит ни одной царапины, не могу. Зато уверен твердо, что никто в отряде за зря голову свою не сложит. Постараемся все живыми вернуться.

- Как же это ты собираешься сделать?

- А вот этого я всем не скажу. Слово серебро, молчание – золото. Хочу переговорить лично с тем, кто будет подготавливать мою «авантюру».

ЧОНовец - боец чрезвычайного отряда особого назначения спросил, когда остался с Минаем наедине:

- Чем тебя обеспечить в первую очередь?

- Из оружия наганы или револьверы, несколько гранат. Плотницкие инструменты и ящики к ним, в ящиках гранаты спрячем, топоры и пилы, косы и грабли. В случае нужды за холодное оружие сойдут. И вместо форменного обмундирования выдайте поношенную крестьянскую одежду.

- Только и всего?

- Нет, нужна одна подвода и пулемет. Мы его на подводе замаскируем, охапкой сена прикроем. На ней же и харчи с собой будем возить.

- Основательно ты, Минай Филиппович, подготовился. Все учел.

- Нет, не все учел. Мне еще надо спирт, да побольше.

- Так, вы на боевую операцию собираетесь, или на пьянку? Своих дружков будете угощать.

- Буду угощать, только бандитских атаманов

Самобытный хитроумный план Миная приняли.

В селах Сурожской волости стали появляться пешком или на телеге плотники, столяры, шорники. За одни харчи брались тесать бревна, ремонтировать сбрую, косить траву. Богатеи ухмылялись, за мизерную плату в сенокос получить сильного, здорового работника.

Как то под вечер остановил Шмырев свою телегу на глухом хуторе у опушки леса. Подозрительным он ему показался. Тихо, как в могиле, будто в волчьем логове скрылись хищники. Тесовые ворота и крепкая бревенчатая стена забора скрывает от людских глаз, что же делается внутри двора, даже хата и хлев не видны.

На стук вышел хозяин. Довольно молодой, но с окладистой бородой и разжиревший. В калитку ворот еле втиснулся. Маленькими колючими глазками стал ощупывать Миная и его возницу. Управлял парой лошадей бедный лапотник. На Минае же хоть и крестьянская одежда, но добротная. Сатиновая рубашка, коверкотовая куртка, а сапоги - юфтевые, красивые и новые.

- Откель вы? – спросил хуторянин Миная.

- Отсель не видать – ответил гость – за горами и лесами, не на небе – на земле я живу в своем селе. Вернее неподалеку от села на хуторе, как и ты. Вот припозднились с батраком, задержались по дороге. Колесо свалилось с оси. Пока наладили, закрепили, глядь, сумерки. Может, пустите переночевать, коней напоить.

- Не пускаю посторонних – отрезал хозяин.

- Пару ведер воды из колодца жалко? Да я и за воду заплачу. Будешь в наших краях, у меня заночуешь. Гора с горой не сходятся, а человек с человеком не разминутся в жизни бренной.

Но осторожный и прижимистый хуторянин не торопился клюнуть на плату за воду, и задавал вопросы:

- А откуда едешь, что везешь?

- Да я еще не доехал до базара в Витебске, а хочу там купить гвоздей да соли. Может быть и тебе это добро понадобится, так я, когда закуплю, могу малехо и солью поделиться, да несколько горстей гвоздей отсыпать. Тебе соль и гвозди нужны?

- Да чтобы самому в Витебск не гонять, не отказался бы.

- Тогда по рукам. Я слов на ветер не бросаю. Раз пообещал, то слово – олово. Выполню, что сказал. Мы же с тобой крепкие мужики, хуторяне. Надо дружить друг с другом. В просторной избе послышались в дальней комнате голоса. Минай насторожился. Это хозяин заметил и пояснил:

- У меня много своих сыновей и работники наемные есть. Вы у меня в гостях никто вас не тронет. У меня не забалуешь.

Появилась на голос хозяина сухонькая пожилая женщина.

- Накорми человека – кивнул в сторону Миная ворчун, - он соли обещает мне привезти с Витебска.

Старушка всплеснула руками.

- Да если ты соль привезешь, я тебе в ноги поклонюсь, и стала собирать на столе закуску.

- Сухая ложка рот дерет – заметил Минай и, подмигнув «Батраку», хлопнул себя щелчком по горлу, намекая на выпивку.

Возница быстро выскочил к коновязи и быстренько вернулся с бутылкой спирта. После чарки другой бородач разговорился.

- Я вижу, Никита, (так Минай представился ему) справный хозяин. Кони цыганам на зависть. Черные как смоль, вороные.

- Сам ты черный ворон, который падалью питается – подумал Минай и тут же убедился в своей правоте. Хозяин, зло взглянув на «батрака», сказал ему:

- Поел и будя. Неча за столом с нами сидеть. Марш, к своим лошадям.

Когда батрак спешно удалился, хлопнув еще пару стопок, разоткровенничался :

- Не тужи, Никита, хуторов голыдьбе не отдадим, удержимся. И советчиков перебьем, перевешаем. Сила у меня есть, а если мне поможешь, то она удвоится.

- Но у Советов силы поболе – вздохнул грустно Минай – что мы с тобой вдвоем-то сделаем им?

- Ой, Никита, много у нас силы, ой, как много – сотни людей и все как на подбор. Только сигнала ждут не дождутся.

- Вот именно – не дождутся они сигнала твоего – подумал Минай, но ответить бородачу не успел. Вошли в горницу двое сыновей его и накинулись на отца:

- Нализался батяня до поросячьего визга. Ты бы язычок-то свой придержал. А то мелешь им пургу, будто помелом.

- Это свой человек! – рявкнул хуторянин –Цыц, ребята, Не лезьте наперед батьки в пекло.

- Свой, - хмыкнул старший сын. – А ты у него документы проверял?

- Документы можно любые купить, а у него вон какие справные документы – кивнул на окно, из которого хорошо были видны вороные кони. На такие документы не у каждого грошей хватит.

Довод отец своим сынкам привел настолько весомый, что они стали жадно поглядывать на чарки и шкварки.

- Присаживайтесь-ка, ребятки, к нам за стол – предложил радушно Минай. Сядем рядком, да поговорим ладком. У меня же в душе у самого наболело. Дожили, что соли в доме нету.

Братья накинулись на дармовщину и быстро по хмелю догнали батяньку. Стали спорить, кому же идти в Сухой лог к ополченцам, чтобы они завтра вечером пришли на переговоры с главным атаманом. Он завтра обещал точно приехать.

Минай кивал, поддакивал, пригублял свою чарку, подливал отцу и сыновьям спирт, в опустевшие емкости, а у самого в голове крутилось.

- Это же не сыновья хуторянина, а бандиты. Они уже с ним власть делят, кто из них главней. Ну, приводите завтра матерого волка. Не выпустим никого из этого логова.

Утром Минай, как только забрезжил рассвет, стал собираться в путь. Хозяина предупредил:

- Поеду по холодку.

- Не забудь соль привезти.

- Хорошо я тебе, подлец, насолю, - подумал Минай, а вслух сказал:

- Мое слово твердое: сказал – сделал.

В условном месте встретились все «столяры, плотники, шорники» со Шмыревым. У них были хорошие новости. Узнали они места проживания нескольких атаманов. У слышащего есть уши, а на чужой бабий роток не накинешь платок. В деревне все про всех знают.

- Надо на них, Минай Филиппович облаву сделать – предложил один следопыт. Но у командира был свой план:

- Пока нам такая удача привалила, что на хутор Парфена прибудет матерый волк, вожак всей бандитской шайки, надо попытаться обезглавить их. А потом перещелкать разрозненные кучки бандитов будет легче. Не станет общего руководства, оборвутся связи. И мы их возьмем тепленькими.

Вечером Минай постучал в ворота.

- Кто там? – спросил встревоженно глуховато Парфен.

- Это я, Никита, - ответил Шмырев – вчера колесо слетело, а сегодня ось поломалась. Вот такая у меня не везуха. Может у тебя запасная найдется?

Как только высунул Парфен голову в калитку, его ухватили под мышки дюжие хлопцы и выскочил хуторянин из ворот на улицу, как пробка из бутылки шампанского. Забили тряпкой рот, связали и швырнули запеленутого словно ребенок Парфена на телегу.

- Один есть – улыбнулся Минай.

Заглянули в окна. Лесные братья собрались за столом в одной большой комнате. Их было около полсотни, а хлопцев, двадцать человек. Как бы не был стремительным налет, все равно завяжется перестрелка, в которой перевес будет на стороне бандитов. Пошептались, прежде чем принять решение.

- Большой отряд. Но за столом не все бандиты с оружием – сказал один, а другой, более осторожный, высказал опасение:

- Погасят свет, и мы уже потеряем преимущество. Будем палить в пустоту. И пулемет не на что повыше поставить, чтобы по окнам стрелять.

- Ладно, хлопцы, - прошептал Минай. – Всех бандитов живыми не взять, а я на рожон не полезу. Обещал, что вы все живые останетесь. Забросаем хутор гранатами, а потом предлагаем сдаться, выходя по одному под пулеметный прицел. Окно тоже держите на мушке.

Парень, который вызнал, где обитаются бандиты в соседнем селе, предложил напасть на них сегодня же под утро. Утром весть о разгроме хутора Парфена может долететь до ближайшего села и всполошить местных волчат.

Внезапность и смелость сделали свое. Операция прошла успешно. К зиме остались небольшие разрозненные группы, которые бросили свои хутора и ушли в лес. Но зимой их спокойно было разыскать по следам на снегу. С бандитами было покончено.

Первый бой с фашистскими оккупантами, и первый бой с бандитами оказались удачными для Миная Филипповича. Вначале двадцатых Советское правительство высоко оценило храбрость и мужество Миная Шмырева – его наградили орденом боевого Красного знамени.

Такая изобретательная тактика ведения войны с врагом в лесах и селах, пригодилась Минаю в партизанском отряде во время Великой Отечественной войны.

Патриоты и пособники фашистов

- Одним удачным боем войну не выиграешь – сказала мужу Галина – Да и маневра особого у партизанской бригады Шмырева не было. На востоке – Западная Двина и Большой мох, а на западе 3-я танковая армия фашистов. У нас в бригаде Дубова, да и в бригаде Алексея поле деятельности для партизан было шире. Леса укрывали их от врага. Разве забыть мне нашу партизанскую песню: «Ой, березы и сосны, партизанские сестры». Как в притче Янки Купалы природа помогла справиться с захватчиками, так же помогали нам лесные деревья защищать свой родной край.

- Да, Галочка, - согласился Максим, - но Минай Филиппович сумел обратить в свою пользу, т.е. препятствия, которые ему мешали широко развернуться. Он заблокировал Западную Двину и фашистам сорвал судоходство по реке. А ведь могли бы они патрулировать огромную площадь Партизанской Республики, прилегающую к водной артерии. От юга Беларуси, аж за ее пределы до Балтийского моря. И не только контроль, но подвоз грузов для войск. Зимой по льду, летом по воде. Но навигация по Западной Двине в 1942 и 1943 годах была сорвана. Бригада Шмырева охраняла «Витебские ворота». В 1943 году бригада соединилась с воинскими частями Калининского фронта.

- Жаль, что мешали Минаю предатели и фашистские прихвостни.

- В семье не без урода – согласился Максим. – Таким уродом для Батьки стал Васька Фоменков. Он проворовался еще до войны на фабрике и Шмырев уволил его. Встретился и встал на пути Минаю сразу же в начале войны. История эта довольно занимательна.

Однажды ворвался к Минаю экспедитор фабрики Моисей Кац в разорванной рубашке, под глазом огромный кровоподтек.

- Кто это тебя так разделал? – спросил Моисея Минай.

- Дезертиров встретил и во главе их Ваську Фоменкова. Он агитировал их: «Куда вы идете, кого защищать? Самим пора стать хозяевами». Увидел меня и заорал: «Бейте его, жида, у него барахла да драгоценностей много». Вот избили меня, настоящий погром в доме устроили.

Минай поручил комиссару Ричарду Шкредо:

- Арестуйте Фоменкова.

Отправили предателя и паникера в Витебск, успели осудить на семь лет, хотя через два дня немцы взяли город. Василий Фоменков тут же направился домой в Сураж и направился в комендатуру поселка. Стал выдавать партизанские семьи и подбирал мерзавцев, желающих сотрудничать с гитлеровцами.

Комендант Суража Нахтигаль называл партизан «невидимки» и ему крепко попадало от оберштумфюрера СД Решке из Витебска за деятельность партизанской зоны. Поэтому-то Васька стал необходим Нахтигалю, как воздух. Но действия отряда Шмырева были таковы, что немцы сначала предложили за его голову двадцать тысяч марок, а через неделю цена повысилась – добавили еще пятнадцать тысяч марок.

Появился и сын Родзянки и заявляет:

- Мы в эмиграции натерпелись, хлебнули лиха с лихвой. Теперь настала ваша очередь терпеть.

Когда Фоменков выдал Булина и брата Ричарда Шкредо – Карла, из которого резиновым электрокабелем старались выбить показания фашисты. Партизаны напали на его дом, хотя на улице стояли грузовики и орудия, направляющейся на фронт дивизии. К окнам подошли Кравец и Вяткин. Звякнуло разбитое стекло, послышались взрывы гранат.

Гитлеровцы всполошились. Небо разукрасилось мерцающим светом сигнальных ракет, послышались выстрелы и автоматные очереди. Партизаны быстро спустились к Двине, сели на лодку и перебрались на другой берег. Солдаты гарнизона заняли круговую оборону и до рассвета отражали атаки мифического «противника». Жандармы перетрусили. А Васька Фоменков в рубашке родился, уцелел. Но с расстройством желудка пролежал в лазарете две недели.

Утром схватились, пропал майор Нахтигаль. Зато как обрадовались полицаи, что комендант нашелся. Он всю ночь просидел в нижнем белье на чердаке дома, соседнего с комендатурой. На всякий случай, если ее будут брать штурмом.

Нахтигаль выделил для личной охраны Фоменкова пятерых полицаев. А он и сам, с перепугу, больше сидел в кабинетах гестапо, чем слонялся как раньше по улицам Суража.

Зато Минай столкнулся около Пунищ с мужичком. Одежда на нем была непритязательная – сатиновый пиджачок, сапоги, с порыжевшими носами. Маленькие глазки лукаво поблескивали из-под белесых лохматых бровей. Шмырев узнал его:

- Осипов, дружище! Ты из Пунищ? Как там мои?

- Твои живы здоровы, Филиппович, - кивнул Осипов. – А вот меня назначили вроде бы как председателем сельской общины.

- И согласился?

- Неужели ты думаешь, что буду дожидаться, когда к нам в Пунищи Ваську Фоменкова пришлют?

– Резонно - ответил Минай – Но если ты не будешь выполнять указания фрицев, тебя быстро вздернут на виселицу.

- А я, Филиппыч, задания выполняю, собрал налог или оброк: яйца, масло, хлеб, овощи огородные. В пятницу собираюсь хлебный обоз отправить немцам.

- Как ты ретиво бросился помогать извергам, Осипов – огорченно произнес Минай. – А я-то думал…

- Ты, Минай не думай, а соображай. Устрой на обоз нападение, да погромче постреляй. Чтоб во всей округе услышали фашисты: партизаны нам и им житья не дают. Все съестные припасы до последней крошки отобрали. На обоз с хлебом «напали». С одной подводы поднялся однофамилец Миная Нил, и, ухватив охапку полушубков, вручил Шмыреву:

- Скоро зима твоим бойцам эта одежка больше понадобится, чем нам.

Вслед за Нилом появился старик Потапов, седой, как лунь:

- Я Батька завел маслобойку. Знатное масло получается. По довоенным маркам высшего сорта – экстра. Так забирай у меня масло поскорее. Но при одном условии: напиши мне расписку.

- Не чуди Потапов, немцы вокруг, какая еще расписка – улыбнулся Минай.

- Я для немцев и прошу расписку, – поправил указательным пальцем седой старик усы. – Почитают они эту расписку, да глядишь, еще пятнадцать тысяч марок за твою голову назначат. Хотя я вижу, что их угрозы, с тебя, как с гуся вода стекают.

- Сейчас я напишу тебе, цидульку – Шмырев достал из кармана листочек с карандашом, вывел три строчки ступеньками:

«Фашистские поставки получил полностью.

Командир партизанского отряда

Батька Минай»

Удивительно, но факт – оккупанты верили распискам. Ругались, обзывали командира отряда, получив очередную цидульку. А от крестьян отставали. В их погребах шаром покати. Брать нечего. Да и они же не сами отдали продукты партизанам, а от них отобрал Минай.

Кто-то из сельчан вместе с продовольствием положил радиоприемник. В землянку набилось столько народа, что яблоку негде упасть. Ричард стал крутить ручку регулятора. Сначала из приемника послышалось потрескивание. Но вскоре у всех перехватило дыхание, когда раздался четкий голос: - Внимание, говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза! Без команды, без напоминания в землянке в тылу врага, в самом его пекле – грянуло многоголосое: Ура-а-а!

Восторг усилился, когда Ричард Шкредо воскликнул:

- Вы слышите, друзья! Мы слушаем Москву, которая транслирует радиопередачу по всему Советскому Союзу. Значит и мы частица не только Беларуси, ее народа, но и всей нашей великой Родины! И тут из приемника грянула торжественная, суровая и мужественная песня. Минай раньше ее никогда не слышал:

Пусть ярость благородная

Вскипает, как волна.

Идет война народная,

Священная война.

После разгрома комендатуры в Сураже по радиоприемнику заслушали Сводку Информбюро. В ней сообщалось об этом эпизоде. Шмырев вспомнил, когда его отряд совершил налет на комендатуру, в самый разгар боя он услышал гул моторов и лязганье танковых трапов. Гитлеровцам пришлось пустить на партизан танки.

- Родина слышит о наших делах – подумал Минай. – В Москве знают о нашем сопротивлении, и хотят чтобы вся страна знала – мы не сдаемся, мы обязательно победим… Да, диктор так и сказал:

- Враг будет разбит! Победа будет за нами!

- С наступлением зимы проводить боевые операции становилось труднее и труднее. Землянки соорудили на границе с Большим Мохом. Врыться в землю глубоко не удалось. Уже после метра глубины под лопатой начинала хлюпать вода. По утрам доски настила начинали плавать между нар. Приходилось вместо утренней зарядки вычерпывать по 60-70 ведер воды.

Минай с горечью вспоминал, как во время гражданской войны на Витебщине ему удалось по следам на снегу выследить бандитов. Теперь получилось все на оборот. Фашисты сразу же обнаружат его базу, если наследить возле нее. Придется уходить на лыжах в сторону Большого Мха, и где-то далеко от базы выбираться разведчикам ночами на сельские дороги. Собирать сведения помогали местные жители. Минай уже знал, что гитлеровцы арестовали его четверых малолетних детей. Их, как наяву, видел Шмырев во сне: Старшая дочь Лиза, хрупкая светловолосая, не по годам умная и чуткая скромница. Второй сын Сережка послушный и старательный. Зина была домоседкой и любила хозяйствовать в доме: убирать, мыть посуду. Минай ее частенько просил: «Сходила бы на улицу, погуляла». Зина нахмурит бровки и ответит: «Я уйду, а в дом кто-нибудь чужой заглянет». Четвертый сын Миша только слово: «папа» начал выговаривать.

- Как узнать, живы ли они? – мучился Минай.

Помощь пришла, откуда и не ждал. Написала записку партизанам Блохина. Старушка устроилась поваром на кухне карательного батальона. Офицеры-эсесовцы болтают всякую всячину, а потом полицаи, которые знают немецкий, перемывают косточки фашистам и разносят сплетни друг другу про разговоры офицеров, не замечая, что рядом находится пожилая женщина и всю их болтовню слышит.

Несколько раз в день Блохина слышит имя Минай. Так донял их Шмырев. Потом от полицая услышала, что командир батальона Гаутман с горечью проговорился: - Конечно, Шмырев - наш враг, и когда мы поймаем его, то тут же, повесим, а детей бросим в колодец. Но все же ни его ни партизан нельзя сравнить с той дрянью, которая идет к нам на службу в полицию.

- Значит, дети живы – подумал Минай, прочитав этот абзац. Но, читая дальше, понял, что дела обстоят не гладко, отвратительно.

- В Пунищах, писала дальше Блохина – объявился предатель Ермаченко. Прикинулся другом Миная, поселился у его матери, и обещал выручить внуков. Мать Миная собрала деньги на взятку для предателя, достала меда, яиц, мяса. Но Ермаченко все присвоил себе, а в Сураже сообщил фашистам, что ребята тайно встречались с отцом. Вот их и посадили в тюрьму.

Каким-то образом фашисты обнаружили и месторасположения базы. Хорошо, что карателей вовремя заметил Шпаков. Намотав на головы башлыки и шарфы, они двигались цепочкой след в след по одному. Тащили на плечах пулеметы и ящики с минами. Но точного места землянки эсесовцы не знали. Так и прошли мимо.

- Будем хлопцы подходящее место искать. Хватит по колено в воде жить. – сказал Минай. Но Кудельский возразил:

- Так только что каратели прошли.

- Вот и хорошо, значит, скоро не вернутся, – пояснил Шмырев. – Нужно разместиться в овраге, чтобы сподручно было напасть на гарнизон. Устроим гадам концерт в честь разгрома немцев под Москвой.

Простудившись от постоянной сырости в землянке, Минай заболел. В горле образовался нарыв, ему становилось все хуже и хуже. Шмырев почти не мог слова сказать, хрипел. Выручил Осипов. Он укрыл Миная в своей хате за перегородкой в одной комнате. В этой потайной каморке и укрылся Батька.

Когда в дом Осипова заглядывали соседи за щепоткой соли, за спичками, его жена брала прялку и ее жужжанием заглушала хрипы Миная, лежавшего за перегородкой. Но время от времени пришлось ему менять больничное койко-место. И всегда находился человек, который, рискуя своей жизнью, спасал тяжело заболевшего командира партизан.

Блохина сообщила, что в Сурожском гарнизоне поднялась паника и охватила все окрестные деревни. Минай же потихоньку поправлялся. Нарыв прорвался и температура начала снижаться. Перестала трясти лихорадка. Он собирался в лес, почистил хорошенько автомат.

И вот к Батьке ворвался сияющий Осипов и закричал с порога:

- Красная Армия взяла станцию Западная Двина.

У Миная даже голова закружилась от радости. Ведь станция Западная Двина совсем рядом. Чуть-чуть в верх подняться.

А следующее сообщение и вовсе ошеломило:

- В Пунищах полно красноармейцев. У меня в хате разместился штаб полка – докладывал Осипов. – Я стал рассказывать полковнику и майору о тебе, а они уже все знают. Им из Москвы сообщили. Вот просили тебя позвать к ним.

- А какое сегодня число? – спросил Минай

- Первое февраля – ответил Осипов.

С замиранием в сердце вошел Минай в хату друга. Из-за стола поднялся полковник, пожал крепко руку и сообщил:

- Ваши люди влились в мою часть, Минай Филиппович. Мы встретили их за Усветами.

Лыжный десант красноармейцев наделал много шума. Фашисты были в панике. Но в Витебск лыжники не вошли. Слишком малы были силы, чтобы штурмом взять город, свернули в сторону. Это сообщение ошеломило. Но что смогли бы сделать восемьдесят красноармейцев и двадцать партизан?

- Вчера верили, что победа – думал Минай. – А много ли мы сами сделали, чтобы победа стала окончательно завоеванной? Надо биться, не впадать в радостную эйфорию.

Следующая новость и вовсе ввергла Миная в уныние. В Сураж вернулись фашисты и полицаи из разгромленных партизанами гарнизонов. Узнав, что в Сураже содержатся дети Батьки, потребовали их расстрелять. Четырнадцатого февраля согнали жителей на площадь Суража и объявили по иезуитски:

- Мы не разбойники, Мы не хотели проливать кровь младенцев и стариков. Поэтому несколько месяцев держали заложниками семью Шмырева. Но теперь сам народ требует их казни, и мы вынуждены уступить народу.

- Полицаи для них народ? – возмущались тихонько на площади.

Но «народ» не посмел расстрелять детей Миная на площади. Их казнили тайно в овраге. Зато после расстрела палачи вернулись в сторожку лесника, где остались вещи казненных, и по-крохоборски, как мародеры забрали их себе.

Лиза сумела передать записку отцу, в которой она просила его, что бы он ни вздумал сдаваться врагам. Их все равно они расстреляют, погибнет и он сам. Лиза надеялась, она твердо знала, что отец отомстит за них.

- Над краем могилы и солнце чернеет – думал Минай. – А есть ли у детей могила? Это не солнце, а черная свастика. Черный орел взгромоздился над карнизом Дома правительства в Минске и топорщится хищным глазом на Беларусь. Он ждет, чтобы черное солнце взошло не только над могилой моих детей, а над всей моей страной – Беларусью. Нет, бесноватый фюрер, ты не выкопаешь могилу для Беларуси, и не взойдет черное солнце над нею. Полицаи – это еще не народ. А вот наш народ и я вместе с ним не позволим подняться черному солнцу над Беларусью. У нас в Пудоти мы создали Витебские ворота. Над их высокой аркой трепещет от ветра флаг. На нем искрятся позолотой серп и молот, обрамленные венком из золотистых колосьев. А у меня трепещет на сердце радость. Это мой отряд стоит на страже этих ворот.

К нему относились не всерьез

Про Михаила Сильницкого ходили слухи, слагались легенды. Но, как говорят опытные контрразведчики, действующие в тылу врага нелегально, запоминается противником (а может быть и другом) первое и последнее слово. А как происходит разговор между этими словами, быстро стирается с памяти. При условии, что этот разговор постоянно переводится с одного русла в другое. Михась Сильницкий был по характеру дерзким и непредсказуемым парнем. И не только настоящее в судьбе этого паренька было туманным, а тем более, мало кто представлял его будущее.

Отправляясь на Орлике в дальние странствия, Максим по крупицам собирал в разговорах с местными жителями о Михаиле Сильницком. Самым первым слушателем Замалина была его жена. Таких отчаянных парней Галина повидала много и в бригаде Дубова, но и их фоне Михась ярко выделялся. От разговора к разговору и сложился живописный портрет этого парня.

Отряд Данилы Райцева, в котором воевал Михась Сильницкий, когда красноармейцы вошли в Усвяты, повернул от Новки на запад. Миша был однополчанином Райцева. Вместе с ротой советских бойцов партизаны участвовали в ночном бою за деревню Зайцево. Комсомольцу Сильницкому шел двадцать первый год. Он был душой компании в отряде. Светло-русый, волосы красивой волной спадали на крутой лоб, и очень ловкий, на вечеринках первый танцор, пользовался особым вниманием у девушек. От его взгляда с озорным прищуром голубых глаз девчата млели, и наперебой приглашали Михасика на белый танец. Он умел беспрекословно выполнять самые трудные, опасные задания. Но мог выкинуть такой фортель, что его командиры в ужасе хватались за голову. Дерзость в бою, граничила с хулиганством, но его авантюрные выходки заканчивались удачно, и Мише они сходили с рук. Парень – сорви голова. Хлопоты командира и комиссара, в конечном счете, компенсировались результативностью Михася. И на его шалости смотрели сквозь пальцы.

В Зайцево ворвался Сильницкий с правым флангом партизан. Но не побежал вместе со всей командой по широкой улице а, перемахнув через забор, помчался по тропинке между сугробами и чуть не провалился в узкий лаз дзота. Сзади за ним послышался топот и сопение. Миша обернулся и понял, что это бежит пулеметчик, чтобы занять огневую позицию и отразить атаку партизан. Но Михась, как назло загородил вход в дзот.

Секунда и Сильницкий бросился как кошкой в упругом резком броске навстречу бегущему за ним фашисту, воткнув ему изо всей силы в грудь штык. Пулеметчик захрипел, изо рта пошли алые пузырьки. Он оторопел, когда вместо своего напарника увидел партизана, а потому и не успел опередить удар Михася. Так с удивленным и недоуменным взглядом грузноватый немец и рухнул на узкую тропинку, ткнувшись головой в слежавшийся снег сугроба.

Вырвав штык из груди, Михаил продолжил бег по тропинке и вскоре уперся в баньку. В ней видимо пулеметчики грелись, но один, услышав шум на улице, решил узнать, в чем дело, а второй хотел притащить оружие в пулеметное гнездо. Расправа Сильницкого над его напарником впечатлила и испугала первого номера пулеметного расчета, что он тут же бросил пулемет на тропке и рванул, куда глаза глядят со всех ног. Спаренные пулеметные диски, похожие на кастрюльки валялись тут же. Сильницкий схватив в охапку такую драгоценную добычу, развернулся и таким же обратным ходом вырвался на улицу, проделав путь в более рекордный срок.

В деревне шел бой. Зеленые и желтые пунктиры трескающих пуль неслись навстречу друг другу, и понять, где свои, где враги было трудно. Вдруг загорелась соломенная крыша на хате, осветив сарайчик на огороде. Взобравшись на него как на наблюдательный пункт, Миша и увидел своих. Красноармейцы и партизаны, напоровшись на плотный огонь противника, отступали к лесу. За ними бежали, улюлюкая полицаи и фашисты. Казалось вот-вот немцы нагонят отступающих. Сильницкий не стал менять позицию. Приладил диски к ручному пулемету и со всей злостью выпустил две очереди. Одну длинную по всей длине цепи атакующих фашистов для острастки. А потом дал прицельную на ротную. Атака захлебнулась. Немцы подумали, что отступление партизан обманный маневр. Красноармейцы же, дождавшись атаки, ударили фашистам основной группой в тыл. Крики, ругательства, стоны погибающих и раненых немцев усиливали панику. Немногим удалось вернуться в деревню. А красноармейцы и партизаны, почувствовав неожиданную и такую важную в этот момент поддержку, пошли в контратаку.

После боя у походной кухни к Даниле Райцеву и Сильницкому подошел лейтенант, командир роты, с трофейным автоматом на груди.

- Давай командир махнемся не глядя оружием. Я тебе трофейный автомат, а ты мне трофейный ручной пулемет вместе со стрелком. Он один десятерых стоит! На ходу подметки рвет!

- Нет, дружок, засмеялся Райцев – так дело не пойдет. Нам самим такие нужны.

После боя Райцев с отрядом отправился в Курино. Оно находится в двадцати пяти километрах от Витебска. Это одна из крупных деревень Сурожского района. До войны в Курино размещались два колхоза, работала электростанция, дети учились в школе десятилетке. А в пяти километрах в Мозгонах сам Данила Райцев работал учителем. В своем родном селе командир с отрядом партизан и расквартировался. Вместе с комиссаром Миколенко Данила зашел в дом председателя колхоза седобородова старичка Федора Тимофеевича.

Федор, пропустив руководство партизанского отряда вперед себя, притворив дверь за ними, таинственно зашептал, хотя в хате кроме них троих, больше никого не было.

- Как вы вовремя прибыли к нам, дорогие товарищи. В Курино фашисты, обобрав всю округу, огромные запасы продовольствия сделали. Даже нашу высокую каменную церковь, много столетий назад построенную, под склады пустили. Затарили в нее под самое некуда сено. Тонн шестьсот не менее. Мужики говорят, и картошки в буртах хранится около четырехсот тонн.

- Ты, Федор Тимофеевич, как та хитрая лисица из басни Крылова «Лиса и виноград» - Ходит вокруг него, да сочные гроздья висят высоко – засмеялся Миколенко. – Видит око да зуб неймет. Вот хитровенка, облизываясь, и заявляет, что зелен виноград-то еще. Склады продовольствия и фуража охраняют наверно бдительно и усиленно?

- Охрана-то ерундовая – махнул рукой старик, - Гитлеровцев человек семь, а наши полицаи не в счет. В своих стрелять не станут, разбегутся по кусточкам, или спрячут голову в стог сена.

- Убедил нас, Федор Тимофеевич, - обрадовался Райцев. – Хорошо бы склады с сеном взять и поджечь их. Феерверк устроим – любо дорого посмотреть будет.

- Зачем же сжигать, командир? – возразил – ты видел, как красноармейцы для своих коней солому с пустых крыш дергают. Пусть через наши витебские ворота и переправят сено через линию фронта. Ведь в армии не хватает фуража. А ты – сжечь.

- Только в Ботаничах тоже гарнизон стоит. Не забудьте его уничтожить – предупредил старик.

- Если ли что Сильницкого туда в разведку пошлю. Он сообразит, что делать – ответил Райцев.

Но сначала нужно было разобраться с гарнизоном в Курино.

Часовой стоял около управы, прислонившись спиной к березе и, скрывая огонек сигареты в рукаве шинели, курил. Сильницкий подкрался к нему неслышно и снял без звука ударом ножа. Ворвались в караулку, где немцы в нижнем белье спали на двухэтажных деревянных нарах. Они уставились на нежданных пришельцев, выпученными от страха, глазами. Сильницкий сгреб стоящее в козлах оружие и передал его на улицу. Райцев объяснил немцам, что сопротивляться бесполезно. Они это понимали сами и безропотно стали одеваться.

- Хотите жить – предложил Миколенко – грузите на подводы сено.

Злые помятые физиономии немцев преобразились. В них мелькнула искорка надежды.

В это время со стороны Ботаничей направились в Курино по берегу Двины более сорока пустых подвод. Сильницкий с ручным пулеметом сидел в засаде. Ему пришла в голову озорная дерзкая мысль. Миша оставил у пулемета напарника и вышел на кромку льда, где подводы остановились.

- Откуда идешь? – спросил бородатый полицай с передних розвальней даже не соизволить с них.

- Из Куриной управы – бойко ответил Сильницкий – а вы ботанические?

- Из Витебска, за сеном едем. А что это у вас столько народа толпится у берега?

- Население – ответил Михась. – По приказу Сурожского коменданта сено раздаем.

Со вторых саней на ломаном русском спросили:

- Где бургомистр? Почему не встречайт?

- В управе. А меня прислал вас встретить. Я вас провожу сейчас к бургомистру, не растерялся Сильницкий – Десять человек следуйте за мной. Он повел их в избу, где разместился штаб Райцева. Немцы вошли в первую комнату. Навстречу ним поднялся удивленный Миколенко, но успокоился. Когда Сильницкий предложил «гостям»:

- Оружие можете оставить у секретаря. Затем постучался в дверь кабинета Райцева:

- Господин, бургомистр, разреши зайти?!

Сильницкий, распахнув дверь, стал пропускать делегацию в кабинет Данилы, шепнув Миколенко: «разоружи, стоящих на улице».

- Вы знаете где находитесь? – спросил Райцев, вытащив из кобуры маузер – Гитлеровцы недоуменно пожали плечами, но почувствовали беспомощно, как будто в мышеловку попали. Данила не заставил их долго томиться в неведении:

- Вы пришли в штаб партизанского отряда.

- Партизанен, партизанен – заклокотало в комнате, и вдруг фашисты смолкли. В распахнутую дверь ввалились вооруженные бойцы. А Райцев продолжал жесткий монолог.

- Теперь вы военнопленные. Поедете, погрузив сено на подводы через наш коридор в тыл Красной Армии, отвезете наши подарки. Кто не желает отправиться в дальнее путешествие – два шага вперед. Никто даже не шелохнулся. Обоз немного по сопровождал Михась Сильницкий, горцуя верхом на коне.

Минай Филиппович вынес благодарность командиру отряда Даниле Райцеву.

А летом Батька Минай разработал план взятия очередного гарнизона фашистов, где главная роль отводилась Михаилу Сильницкому.

Он зашел в штаб к комбригу и опешил. На столе у Миная стояла гармошка.

- На досуге любите на гармони поиграть – удивился Сильницкий.

- Это гармошка для тебя. На свадьбе нельзя без гармони, без веселой музыки.

- Так я же не собираюсь еще жениться – удивился Михась, - До свадьбы еще далеко. Вот разобьем фрицев.

- Бери гармошку – сказал Шмырев. Мы с помощью свадьбы и разобьем фрицев. Слушай меня внимательно.

В двух бричках к церкви едут нарядные молодые парни и девчата. У хлопцев на пиджаках белые и красные банты, у девчат в руках букеты полевых цветов. У невесты на голове венок. В подвенечном белом платье она сидит рядом с женихом, на лице которого от привалившего счастья счастливая улыбка до ушей. На дугах лошадей звенят, заливаются колокольчики, играет на гармошке Сильницкий. Их у въезда в деревню останавливают часовые:

- Кто такие? Стой! Пропуск. Жених подхватывает невесту на руки.

- Вот мой пропуск. Еду в церковь обвенчаться с невестой. Из хат высыпала молодежь.

- Давай выкуп, жених, - хохочут, смеются, поддразнивают: «Тили – тили тесто: жених и невеста…»

- За мной выкуп не заржавеет – жених вытаскивает из-под сена в бричке бочонок крепкого пива – медовухи, и бутыль чистого самогона – первача. Его дружок подставляет кружки и разносит по гостям. В том числе и охранникам. Тут прямо на дороге и пьют из кружек, что поделаешь - свадьба!

Вот свадебный поезд заходит в церковь. Следом за ними и немцы. Парни из «поезда» зашли в церковь не все. Ухаживают за местными девчатами. Заходят к ним домой поговорить о том, о сем… Никто и не заметил, что из одной хаты двое парней не вышло. Остались на ночь, спрятались на печи под овчинными полушубками. Другие разведчики разузнали где пушки и пулеметы стоят, и в каких хатах фашисты расквартировались. С песнями и плясками уезжают друзья и подруги обвенчавшейся пары. Песня звучит задорно, слова ее многозначительны и двусмысленны:

Бывайте здоровы, живите богато

А мы уезжаем до дома до хаты.

Дорогу мы знаем, и вот наше слово

Мы в гости к вам скоро пожалуем снова.

Ночью Михась Сильницкий и его напарник указывали пути-дорогу к объектам обороны гарнизона и к местам ночлега фашистов. Схватка была жесткой и короткой.

Немцы, после успешных операций партизан, готовили сильную мощную карательную экспедицию из двух групп. В первой было четыреста человек, которые должны были вытеснить отряд Райцева из леса на Курино и Новку. Другая в сто двадцать человек двигалась с запада на восток. Но партизанские разведчики не зевали, в том числе Сильницкий. Движение карателей было замечено. А после небольшого уточнения, Райцев принял план. Первая группа партизан должна была засесть в осиннике на пол пути к Курино. Она не должна была вступать в бой, и пропустить эсесовцев без единого выстрела. Но если каратели повернут назад, то нарвутся на засаду. Вторая группа укрылась на кладбище, чтобы можно было простреливать во все стороны русла реки. Третья, которой руководил Миколенко, расположилась в деревне Плоты. На чердаке маленького в два оконца дома и расположился с пулеметом Михась Сильницкий.

Когда каратели подошли ближе, то партизанам показалось, что их больше чем предполагали разведчики. Но пре

Имущество отряда было во внезапности. Сильницкому приходилось принимать лобовой удар врага. Миша лежал у слухового окна и видел сверху всю немецкую колонну, растянувшуюся длинной змеей. Когда с флангов загрохотали выстрелы, Михась меткой очередью резанул по фашистам замешкавших у застрявшей пушки. Через несколько минут их уже не было в живых. Но сзади напирали другие эсесовцы. Они, падая, вскидывали руки вверх, падали вниз лицом, а Сильницкий пьянел от азарта. Короткохвостые кони, путаясь в упряжи и, валясь на бок, придавливали фашистов, пытавшихся укрыться за ними. Визжала подстреленная овчарка и своим визгом только усиливала панику.

Эсесовцы полезли на мост, куда не мог достать пулемет Сильницкого. И тут связных предупредили: «Карателям идет подкрепление». Пересечь голое поле перед кладбищем было рискованно. Можно много положить народу. Но и дождаться, пока подойдут новые каратели, смерти подобно. Миколенко поднялся на чердак – тебе придется остаться Михась. Прикрыть отступление. Стреляй по дому лесника, где укрылись каратели, не позволяй им носа высунуть из окон. И на том конец! Как увидишь, что мы добрались до опушки. Уходи сам. Мы будем из леса прикрывать твой отход.

Михаил сжал губы и твердо ответил:

- Есть! Остаюсь и не сомневайтесь, выполню приказ, постараюсь фрицев держать на мушке.

Миколенко медлил, знал, что у Сильницкого почти нет никаких шансов остаться в живых. Хотел сказать несколько напутственных дружеских слов от всего сердца, но ему не удалось их сказать.

- Не теряйте времени зря – подтолкнул в плечо комиссара Михась – выводите людей из подобстрела.

Каратели заметили группу Миколенко, когда до леса осталось метров стопятьдесят. Из домика лесника посыпались стекла, выбитого окна, и зарокотал крупнокалиберный пулемет. Две короткие очереди Михася и пулемет фашистов смолк. Попытались стрелять из другого окна, но и эту попытку пресек Сильницкий. Быстро осмотрелся. Партизаны благополучно пересекли поле.

- Пора и мне – подумал Михаил. Но едва он завернул за угол хаты, как тут же наткнулся на группу эсесовцев лицом к лицу. Откинув в сторону пулемет, под ноги летевшего на него, размахивающего кулаками карателя, и тот грохнулся со всего размаха на землю. Рванулся на Михася следующий гитлеровец, но у парня уже в руках был нож. Сильницкий по рукоятку всадил его лезвие в горло фашиста. Третий вцепился в Мишу со спины, но и его успел отправить на тот свет Сильницкий своим безжалостным кинжалом. Он бросился и на четвертого, который стоял поодаль от первой троицы и автоматной очередью резанул партизана по груди. Алая кровь обагрила снег и кровь Сильницкого на снегу смешалась с фашистской кровью, капающей с лезвия ножа, который выпал из ослабевшей руки партизана.

За подвиг Михаилу Сильницкому присвоили звание Героя Советского Союза. Посмертно.

Из Москвы теперь вести доходили быстрее и чаще. Вот и о награде Михаила Сильницкого принес весть москвич. Он был уполномочен создать партизанский отряд в глубоком тылу немцев уже где-то под Брестской крепостью, на границе с Польшей.

- А что ты, Иван, один там сделаешь? – спросил его Шмырев. – Ни зная ни местности, ни людей, преданных Советской власти. Нарвешься на предателя и капут.

- Я еду не на пустое место. Там уже существует подполье и боевые группы. Но они разрозненны. Моя задача объединить их, как это сделали вы.

- тогда другой разговор – улыбнулся Минай. – Мы сумели пробить коридор из тыла фашистов до Калининского фронта Красной Армии, благодаря мужеству и героизму защитников Брестской крепости. Ты же сам рассказал, что почти месяц они защищали кан форпосте страны, свою пядь земли и сдерживали многочисленные подразделения гитлеровцев вокруг крепости, срывая их самонадеянный план блицкрига.

- Да, Минай Филиппович, - согласился Иван – Брестская крепость и Витебские ворота станут символами Партизанской Республики – Беларуси. Но откуда вы научились стойкости и тактики в партизанской войне?

- Стойкости? – задумался Батька – Да вот посмотри запись нашего отрядного дневника от 14 октября 1941 года.

Иван быстро пробежал по строчкам дневника: «Выпал снег, выходить никуда нельзя. Сидим в землянке, читаем книгу «Как закалялась сталь». Но мы учились стойкости не только у Николая Островского. Вот где сейчас Александр Фадеев?

- А где же ему быть – в Москве.

- Нет, Ваня, он не в Москве, - покачал головой Минай – Он воюет. И нас учит воевать.

Шмырев достал затрепанную, пожелтевшую, читанную – перечитанную книгу Фадеева «Разгром» и спросил:

- Читал?

- Конечно читал, - ответил Иван.

- То-то. А я который раз ее перечитываю. В ней Фадеев и раскрыл все секреты партизанской войны. Ведь он сам в семнадцать лет стал партизаном на Дальнем Востоке. А мы с тобой вот на самом западе страны партизаним.

Шмырев запомнил этот разговор этот разговор с Иваном не случайно. Когда бригада Алексея пошла на прорыв фашистской блокады под Ушачами, он снова вспомнил о символах партизанской Беларуси. Вот уже и не два символа теперь стойкости и мужества, а три: алексеевский Прорыв тоже будут помнить в веках. Как название «Разгром» Фадеева и «Прорыв» Алексея созвучны и диаметрально противоположны. Но оба символичны. В Брестской крепости защитники погибли, но не сдались. Алексеевцы и другие отряды не только не сдались, а даже прорвались через блокадное кольцо. Но пришел черед и Брестской крепости. Она первой встала на защиту страны, и стала последним захваченным городом, который снова стал свободным от фашистской нечисти.

А годы летят

Через тридцать лет после дня Великой Победы три женщины – снайперы встретились в Витебске. Дуся Спичак, Таня Юшанина и Галя Антипович. Три подруги, три представительницы трех славянских республик: Дуся – России, Таня – Украины, Галя – Беларуси.

Нельзя было узнать разрушенный фашистами Витебск – старинный город получил второе дыхание, помолодел и покрасивел. Воспоминания подруг были длинными и эмоциональными.

Таня долго переписывалась с Дусей и Галиной, все звала переехать к себе на золотую Украину. Галина переехать отказалась на отрез. Любимая и очень ответственная работа председателем суда, дорогой и надежный муж, трое сыновей, не позволили ей уехать из Беларуси. И не рассталась с расцветшим Витебском.

Дуся, приехав в гости к Татьяне, познакомилась с молодым человеком, вышла замуж, да так и осталась жить на Украине.

Перебралась жить на Украину и партизанская подруга Галины - Ада. Уехала с мужем в Крым, который хотя и был всегда в России, но в 1954 году Хрущев передал его под юрисдикцию Украины. Мужу Ады нужен был горный и морской воздух Крыма, у него были слабыми легкие, а на курортах Крыма многие легочники поправляли свое здоровье. Но, прежде чем переехать в Крым, Ада Зенькович учила ребятишек в Витебске. Математика – интернациональная наука, и ее значки, символы теоремы, цифры понятны любому гражданину мира. Говорят, что математику как следует, знают всего пять процентов учеников. Остальные разбираются чуть лучше, чуть хуже среднестатистического ученика – школьника.

Ада была хорошей учительницей, ее все воспитанники показывали знания математики выше среднего уровня, и была за многолетний труд награждена орденом Трудового Красного Знамени. Так, партизанские подруги, достойно воевавшие в Великую Отечественную войну, не менее активно работали и в мирное время. Обе подруги и Ада, и Галя получили ордена Трудового Красного Знамени по случайному совпадению даже в один год, в 1974-й. За год до 30-летнего юбилея Победы. Хотя жили в разных республиках, одна на Украине, другая в Беларуси.

Ада пригласила Галину к себе в гости в Крым. У нее был тесный домик, но пригласила подругу с мужем и с тремя сыновьями.

- В тесноте, да не в обиде – уговаривала Галю Ада. Мы с мужем ляжем спать на полу, а вы будете с Максимом отдыхать на кровати, как баре, в нашей спальне. Ребятишек уложим на диван.

- Ты хорошо это заметила про бар – засмеялась Галина – нам ведь с мужем тоже не привыкать к походной жизни.

Встреча подруг была радостной и теплой, как сама погода в Крыму. Рядом с домом Ады находился санаторий и пляж. Они семьями целыми днями пропадали на берегу Черного моря. В санатории были и западные туристы. Однажды подруги увидели некорректное поведение их. Настроение было испорчено, но Ада, придя вечером домой, достала томик стихов Андрея Дементьева, раскрыла его и произнесла:

- Стихотворение Дементьева называется «Западные туристы». Но как Андрей показал в нем то, что почувствовали мы с тобой Галина на пляже при встрече с западными туристами.

- И что же написал поэт?

- А вот послушай.

Приехали туристы из Германии

Из Западной, где этот самый Бонн.

Их ждали, все продумали заранее:

Экскурсии, купание и сон.

Их поместили в номерах с балконами,

Сперва оттуда, выселив своих.

Мне показались очень уж знакомыми

Смешки туристов и нахальство их.

Я слышу речь, пугавшую нас в детстве,

Когда они входили в города.

И никуда от памяти не деться,

От боли не укрыться никуда.

Они горланят в ресторанах гимны,

Эти гимны, словно вызов нам.

От пуль отцов их – наши батьки гибли

Не для того, чтоб здесь наглеть сынам.

У Ады перехватило горло от волнения, на глазах блеснули слезы.

- Мне все стихотворение Дементьева не дочитать. Я, как и он, вдруг очутилась, словно на войне. Но последнее его четверостишье дочитаю непременно:

Они идут вдоль берега. Гогочут.

Откормлены, чванливы и горды.

А рядом море Черное грохочет

С родной земли смывает их следы.

Долго молчали. Затем Максим сказал:

- Молодец, Дементьев, двумя строчками развеял миф о сверх человеках. Ни следа от него, сверхчеловека, не останется, как будто его и не было на земле: «А рядом море Черное грохочет, с родной земли смывая их следы».

- Ой, Адачка, на следующий год приедут на юбилей Дуся и Таня. Я увидела в сборнике Андрея Дементьева еще одно, как будто посвященное моей подруге Тани Южиной. Она ведь раньше нас с Дусей ушла со снайперов и стала медсестрой. Хорошо, что ты увлеклась поэзией. Я перепишу это стихотворение, оно даже называется созвучно с юбилеем победы – «Годовщина победы», и при встрече прочту его Танечке.

Подруг поздравляли и администрация города, общественность, школьники, дети. Вечером посидели в кафе, потанцевали, спели фронтовые песни. И вот собрались в семье Замалиных.

- Летят годы – вздохнула Дуся, - но сегодня день особый, как будто еще вчера мы были в Латвии на берегу Балтики, а сегодня уже празднуем 30-летний юбилей Великой Победы.

- А я с какой-то грустью и радостью вспоминаю мое давнее знакомство с политруком. Он мне рассказывал, только не ревнуй, Максим, а может быть наоборот гордись Галей, что комбат сватал нашу недотрогу Галинку, предлагал руку и сердце, а она ни в какую – не хочу жениться, то есть замуж, а хочу учиться.

- Значит не судьба была ей, так рано заводить семью – улыбнулся Максим и обратился к жене:

- Галочка, ты, по-моему, еще в Крыму задумала прочитать одно стихотворение Андрея Дементьева Татьяне. Так, выполняй побыстрее свое желание. Подходящий момент настал.

- Да, да ты, Таня, будешь в восторге, - обрадовалась Галина – послушай,

Ну, что ты плачешь, медсестра,

Уже пора забыть комбата.

Не знаю? Может и пора,

И улыбнулась виновато.

Среди веселья и печали

И этих праздничных огней

Сидят в кафе однополчане

В гостях у памяти своей.

Потом встают, подняв стаканы,

И молча пьют за тех солдат,

Что на Руси и в разных странах

Под обелисками лежат.

Галина остановилась и, протянув мужу листочек стихотворения, попросила мужа:

- Максим, дочитай стихотворение ты. Боюсь, что могу разреветься. Но о преемственности поколений прочитать стоит.

- Ну что ж, просьба жены – закон, - сказал муж и принял от нее эстафету:

А рядом праздник отмечали

Их дети, внуки иль сыны

Среди веселья и печали

Совсем не знавшие войны

И кто-то молвил глуховато

Как будто был в чем виноват:

- Вон там, в углу сидят солдаты –

Давайте выпьем за солдат.

Все с мест мгновенно повскакали,

К столу затихшему пошли –

И о гвардейские стаканы

Звенела юность от души.

Максим перевел дух и, глянув в сторону Татьяны, показал на ухо, мол, слушай внимательно – про тебя пойдет речь:

И медсестру какой-то парень

Вприсядку весело повел

Он лихо по полу ударил

И загудел в восторге пол.

Ей показалось на мгновенье,

Что где-то виделись они:

Толь вместе шли из окруженья

В те злые памятные дни.

Толь, раненого, с поля боя

Его тянула на себе

Но парень был моложе вдвое

Пока чужой в ее судьбе.

Татьяну будто вихрь ритма стихов сорвал с места, и она в темпе вальса очутилась рядом с Максимом, вцепилась в бумажный листок и попросила:

- Разреши мне Максим, дочитать стихи самой, ведь я тоже на фронте была медсестрой.

Татьяна на одном дыхании завершила читать трогательные стихи Андрея Дементьева:

Смешалось все улыбки, краски.

И молодость и седина

Нет ничего прекрасней пляски

Когда от радости она

Плясали бывшие солдаты

Нежданно встретившись в пути

С солдатами семидесятых

Еще мальчишками почти

Плясали так они как будто

Вот – вот закончилась война.

Как будто лишь одну минуту

Стоит над миром тишина.

Пролетело еще сорок лет. Вся семья Галины Григорьевны Замалиной проживает в Витебске дети, внуки, кроме семьи старшего сына Георгия. Он проживает в Калининграде, бывшем Кенигсберге, центре милитаристской Германии в Восточной Пруссии. Эта земля отошла Советскому Союзу после военной апепсии. Недаром нашла на берегу Балтийского моря Галина янтарный камушек, ставший для нее талисманом, или амулетом. Георгий работает в Калининграде на фабрике по обработке янтаря. Внук Георгия по студенческой визе уехал учиться со своей подругой в Соединенные Штаты Америки в Калифорнию. Там они и поженились со своей подружкой. И на свет появилась прелестная девочка – правнучка Галины Григорьевны Замалиной.

Внук с женой и правнучкой Галины приезжали зимой в Беларусь. Девочка визжала от восторга, увидев снежные сугробы. В Штатах она никогда не видела такой сказочной красоты, белого безмолвия.

Но природа в этом 2014году, в год семидесятилетия освобождения Беларуси от фашистских захватчиков, накуролесила, что снежные бури, властвовали даже в тех знойных странах, в которых никто и никогда не видел снега. Так произошло и в Калифорнии. На дорогах гололед и снежные заносы. Тротуары, скверы и парки занесло непроходимыми сугробами. А правнучке Галины Замалиной радость. Она выскочила на улицу и обомлела от счастья. Опомнившись, звонко закричала:

- Белая Русь, Белая Русь! Мама, папа, поедем к бабушке Гале в Белую Русь!

Владимир Крайнев