Часть II.     МУЗА

 

И синичка пьет неспешно

Из кленового листа

 

В кабинет редактора газеты «Путь октября» Виктора Косинова вошла светловолосая, голубоглазая, молодая женщина. Под мышкой она держала пухлый фолиант.

- Светлана Костенко, - представилась она, поздоровавшись. Затем, положив на письменный стол Косинова толстенный том, сказала:

- Это небольшая рукопись моих стихов.

- Совсем небольшая, - улыбнулся  редактор. А я вначале было подумал, что это черновики романа льва Толстого «Анна Каренина».

Полистав страницы, бегло почти не останавливаясь на тексте, задержался на секунду на одной из них, позвал громко кого-то:

- Михаил!

Невидимый Михаил не откликнулся, и редактор крикнул ещё громче:

- Рудаков, Михаил, да подойди же ко мне. Тут одна читательница стихотворения мне для публикации принесла. Посмотри чего они стоят.

В кабинет вошел ничем не примечательный мужчина. Внешне он Светлане не понравился. Рудаков молча, взял рукопись. Полистав ещё быстрее, чем Косинов, вернул ему:

- Вы знаете у меня времени по зарез, не хватает самому стихотворный свой сборник закончить. А тут глазом зацепиться не за что. Одни эмоции. Эти вирши никакой художественной ценности не представляют.

От такой неожиданной резкой оценки её творчества Светлану передернуло. Радостная улыбка, с которой она с трепетом вошла в  редакцию, будто в храм сползла. Лицо помрачнело. Виктор Косинов, заметив смятение посетительницы, прервал жесткую критику.

- Возьми, пожалуйста, Михаил Матвеевич её стихи. Может быть, и обнаружишь какую-нибудь промашку. Говоришь, что глазу зацепиться не за что, а вот про это, что скажешь:

«Я для тебя – одна из многих,

Травинка у твоей дороги.

Ты одного понять не смог

Я не травинка, а цветок

И потому лишь не цвела

Что нелюбимою была»

Михаил нехотя снова взял рукопись и, буркнув:

- Хорошо, посмотрю вечерком. Но если что, утром верну её снова.

Утром Светлана позвонила  редактору.

- Рудаков вернул мне ваши стихи обратно, - огорчил её Косинов и тут же подбодрил, – но уже не с такой категоричностью говорил о бесталанности. Пусть успокоится, через недельку я ещё раз постараюсь с ним  поговорить. Вы на него не обижайтесь. Михаил Матвеевич, хоть очень прямолинейный человек, но зато талантливый неординарный.

 Рудаков отказывался несколько раз брать стихи Светланы Костенко на рецензию. Но, то ли  Виктор Косинов проявил чрезмерную настойчивость, то ли сам Михаил с каждым разом обнаруживал в истрепанной тетрадке новое маленькое открытие, но, в конце концов, состоялась личная беседа поэта и «ученицы». Но слаще и от этого разговора Светлане не стало:

- Не трать время попусту, - сказал ей Рудаков. – Да,  в душе твоей бурлят страсти, но в словах твоих они не видны, не звучат. А в стихах нужен  волшебный порядок слов. В них ничего не должно быть лишнего и в тоже время в короткие строчки нужно вложить столько емкого, глубокого смысла, чтобы ни убавить, ни прибавить было уже нельзя.

- А вы можете показать мне на примере моих стихов?

- Нет, я лучше покажу на примере своих стихов. Вот послушай:

«После дождя.

Дождь прошел: светло и чисто

В небесах и на земле

Блещут капельки лучисто у березки на стволе

Тишина вокруг и свежесть

После ливня разлита.

И синичка пьет неспешно

Из кленового листа».  В газете была опечатка вместо «и синичка пьет неспешно» напечатали «и синичка пьет поспешно». Пьет и пьет два разных слова, два понятия и значения. От одного даже не слова, а буквы в слове изменился весь смысл стихотворения, исчезла его простота.

- А почему же на моем примере вы не хотите показать мне мои ошибки?

- Я отобрал у тебя 10 стихотворений. Их напечатают в газете…  а остальные выбрось или сожги.

У Светланы потемнело в глазах:

- Как это выбрось, или сожги? Этим я переболела, выстрадала. Трудно отказаться от частички своей души. Своей любви. Притом говорят: «рукописи не горят».

Михаилу, хотя и жалко было растерявшуюся женщину, но не смог он ей соврать. Не в его характере было говорить неправду. Он мог бы промолчать, но отмолчаться в данной ситуации, тоже не мог. Поэтому тон свой смягчил, но не суть разговора:

- Рукописи не горят, если в них  есть спелые, зрелые  зерна истины, которые на любом пепелище проклюнуться и прорастут листьями-мыслями. А если в рукописях только мякина, мятая солома, плева, то они только так полыхнут. Что касается любви, то лучше народной частушки нельзя придумать:

«Печку письмами топила

Не подкладывая дров

Все смотрела, как горела

Моя первая любовь».   Писем было много, а вместо любви осталась горстка золы и пепла. Значит столько и было у них той любви. Меньше, чем бумаги исписано.

- Вы говорили, что издается книга. Как будет называться поэтический сборник?

- «Лежала жизнь, как долгая дорога». Вот и тут мне советовали: «Измени в названии книги слово». Пусть будет «Бежала дорога…», а не лежала. Да, иногда говорят, когда мчатся в автомобиле: «Навстречу мне несется, бежит дорога». Но это же только метафора. На самом деле дорога не бежит, а лежит. Это мы люди идем по ней или бежим по дороге. И дорогу, которая лежит в жизни перед каждым из нас, нам предстоит пройти, пробежать, преодолеть. Поэтому и не согласился изменить название.

- Вы какой-то одновременно и умудренный жизнью человек и по-детски чистый и наивный.

- Да, - согласился Михаил, - нужно смотреть на мир не суетливо, а душа пусть остается, как в детстве такою, какой она есть.

 Рудаков протянул Светлане свое стихотворение:

«В горьком горе не заплачу

Словно что-то не пойму

За удачей неудачу

Так же запросто приму

В мир смотрю несуетливо

Но не холодно, отнюдь

Видно время наступило,

Где понятней жизни суть.

Где становятся дороже

Люди, травы, синь небес

Где душа, как в детстве может

Быть такой, какая есть».

 

 

«Быть или не быть» - вот в чем вопрос!

 

С первой  изданной книгой «Лежала жизнь, как долгая дорога» весной 1993 года Михаил стал членом Союза писателей. Ещё Конституция России была не принята, а русского поэта Рудакова, издавшего стихотворный сборник, приняли в Союз писателей России. Земляки из Белгорода отнеслись к творчеству Михаила с прохладцей и многие проголосовали против Рудакова,  а вот москвичи и гости из соседних областей отметили лиризм, искренность и собственное поэтическое видение Михаила.

Быть или не быть членом Союза писателей России:  долго колебались весы беспристрастной Фемиды в пристрастных руках его земляков. На фоне творчества нового самобытного поэта многим из них почившим на лаврах пришлось бы жить неуютно. Так зачем же пущать этого медведя в свою берлогу? Но вот один московский поэт взял в свои руки сборник Михаила Рудакова и прочитал его стихотворение «Весы времени»:

«Что вечность есть,

А что есть прах –

О, как, мудрец, не меряй!

Однажды на своих весах

Всё точно взвесит

Время.

На них, пройдя сквозь суету, замрут века и люди –

И быть нетленным там Христу

И бренным быть Иуде».

Когда жюри прослушало «Весы времени» чаша весов склонилась в пользу старооскольского поэта Рудакова.

Неизвестный ему сосед доброжелательно улыбнулся:

- Хотели положить камень в твою протянутую руку, а случайно помогли его весам победить тебе и стать членом Союза писателей.

Михаил только глазами моргнул в знак благодарности, а на ухо продекламировал стихотворение «Дивный камень»:

«Всю жизнь мою, как  нищий подаянье

В толпе людской искал я пониманье,

Но кто-то камень клал в мою ладонь.

И хохотал, не ведая, наивный,

Что камень тот был не простой, а дивный.

В душе моей он высекал огонь,

Что озарял мои стихотворенья,

И выводил из мрака заблужденья».

Эту историю рассказывал  он в компании юных поэтов, где присутствовало и почти его ровесница ученица Светлана Костенко. Она слушала Михаила, не перебивая рассказ, впитывая каждой клеточкой его слова. И когда  Михаил стихотворение «Юным поэтессам», не соотнесла его слова  по отношению к себе: «Какая же она юная».  Но возвышенные слова о любви легли в благодатную почву.

«От суеты стоят в сторонке

Душой наивны и чисты

В стихи влюбленные девчонки

С щемящей жаждой красоты

Не знаю я, в ком стих прорвется

Как благодатная гроза

И муза чьей души коснется

Испепеляя до конца

Но с этих пор они сумеют

Не так, как все, страдать, любить –

Чуть необычней, чуть сильнее

И чуть небесней, может быть».

- Хорошо бы и моей души коснулась бы  Муза!  - подумала Светлана Костенко.  Она еще даже не предполагала, что уже сама стала музой для Михаила Рудакова. А пока записывала строки:

«Ты очень скрытен был и молчалив,

Но, что  любима и без слов узнала

Твоя душа  язык опередив

Мне о любви улыбкой рассказала».

Оставшись вдвоем, Рудаков подарил  Светлане книгу с дарственной надписью. (неадпись потом)

Она приняла её с благодарностью, отметив:

- Белгородцы почувствовали в вас сильного конкурента и называют, пусть не ваше величество, но хотя бы по имени отчеству – Михаил Матвеевич. Так почему же вы из-за своей скромности не дадите укорот тем нашим местным начинающим поэтам, но уже возомнившими себя гениями. Меня покоробило, когда вас кто-то из таких заносчивых, высокомерных людей, похлопав снисходительно по плечу, сказал: «А ты, Михаил, оказывается ничего, пишешь».

- Смотри на все проще, Светочка. Можно я тебя буду так называть, - помолчав, ответил Рудаков. – Михаил Светлов, будучи известным автором знаменитой «Гренады» среди молодежи не кичился своей популярностью  старался быть демократичным. Молодые поэты звали его уменьшительным именем – Миша. Однажды он им преподнес урок этикета: «Молодой человек, сказал он одному поэту по-братски обратившемуся к нему, – ну, что же вы называете меня так официально – Миша, да, Миша. Зовите меня запросто -  Михаил Аркадьевич». А я даже отшучиваться не хочу. Не стоит метать бисер перед свиньями.

Не все сразу получилось и с членством в Союзе. Решение на месте даже московскими представителями было принято, но в столице утверждать не торопились. Ждали выпуска второй книги. Она вышла у Михаила Рудакова в 1993 году, и только в следующем 1994 году Михаил получил официальный статус члена Союза писателей России.

Наметились более чем дружественные отношения у Рудакова со Светланой Костенко.  Она, прочитав его стихи, где он упоминал, что приходится жить не с лучшей, а одной из худших женщин спросила:

-  Разве можно жить мужчине и женщине просто так, без любви?

Не отвечая прямо, Михаил косвенно объяснил, прочитав ей стихотворение:

«Жизнь не имеет смысла без любви

Она подобно облетевшей розе

Где ветер листьев больше не полощет

И не поют смятенно соловьи

И все там веет грустной тишиной

Сознанием обреченности мелодий

… Могу быть я счастлив и свободен

Когда тебе уже не быть со мной

Какая ты   - я знаю лишь в мечтах –

Не встреченная в бренной круговерти

Я не один – есть и жена, и дети

Но иногда объемлет душу страх…»

Светлана вздрогнула и подумала:

- Так ведь это же признание в любви. Пусть прикрытая прозрачным флером поэтической вуали. Но явное признание. Тем более на лице Миши блуждает та самая нежная улыбка, по которой я уже  давно догадалась о его чувствах ко мне. Он сейчас находится в той осенней облетевшей роще, а на дворе конец апреля. Весна.

 

Весна. Дуэт Поэта и Музы

 В ту шальную весну 1992 года  Михаил почувствовал внутреннюю свободу, одухотворенность, окрыленность. Хорошо мечталось, писалось. Думалось. В те дни, когда он ещё работал над стихотворным сборником (1993 год) «Красный свет» он написал стихотворение:

«Я открою настежь окна

Ранней утренней порой

Отпущу из клетки птицу

В мир просторно-голубой

Не успев поверить чуду

Упорхнет она спеша

Но свободе той свободы

Сыщешь ли, моя душа!»

Первая строчка стихотворения: «Я открою настежь окна…» станет названием третьей книги. Она будет издана к 45-летию поэта в 1997 году.

А в ту весну 1992 года возник творческий подъем в душе и Светланы Костенко. Её стихи были созвучны со стихами Михаила Рудакова, но ни в коем роде это были не отголоски эха Поэта.  У Светланы в этом дуэте была своя партия и свой нежный красивый голос.  «Зазову к себе в гости весну» - так называлось её стихотворение:

«Ранним утром окна распахну

И, любуясь роскошным цветеньем

Зазову к себе в гости весну

Пусть заглянет ко мне на мгновенье.

В половодье нахлынувших чувств

Я запомню навек ощущенья

Тех любимых единственных уст,

Что душистою пахнет сиренью.

Пусть всегда нам поют соловьи,

Чтобы снова могли мы влюбиться,

Чтоб во имя, во славу любви

Жизнь могла на Земле продолжаться».

Но вслед за весной прокатилось как солнышко по небу жаркое, короткое лето и снова наступила осень. Чувства, любовь проверяются во времена разлук. Размолвок и даже иногда во время ссор. Этих неприятных минут не может избежать ни одна любовная пара. Случались размолвки и у Михаила со Светланой. Михаил их переживал тяжело:

«Я верил тебе, как последней надежде

Как блеску костра среди стужи  и ночи

Душа никогда так не верила прежде

Но все оказалось обычней и проще.

Я помню тот вечер, тот дождик нечастый

Простившись, ушла ты и скрылась из вида

И ветка сирени несбывшимся счастьем

Лежала в беседке, тобой позабытой».

Какой-то надлом во время одной из размолвок произошел и у Светланы. Ей то же показалось, что  у Михаила нет глубокого чувства к ней, а есть только мимолетное увлечение. Во всем виновата кудесница весна, очаровывающая своим ярким светом и цветом сердца людей. Даря им цветы, улыбки, любовь. Об этом она и написала стихотворение: «Я гладью любовь вышивала»

«Я гладью любовь вышивала

На скатерти с белой каймой.

Судьбу, где тебя повстречала

Однажды, единственный мой.

Как пламя желтели левкои

И солнцем пронизан был лес

И платье мое голубое

Сливалось с разливом небес.

Весна мне казалась любовью:

Так свеж и божественен свет.

На скатерти с белой каймою

Оставила трепетный цвет.

За пяльцами я не устала,

Но вдруг затупилась игла –

Я гладью весну вышиваю

А вышить любовь не смогла».

После написанного Михаилом Рудаковым стихотворения про позабытую в беседке ветку сирени, Светлана Костенко поведала листу чистой бумаги то, что не осмелилась сказать своему любимому  - человеку  от Бога, так она стала называть Поэта:

 «Что ж ко мне не заходишь ты в гости

Мимо окон моих не идешь

И сирени душистые гроздья

Каждый вечер другой ты несешь?

Не окликну тебя я мой милый

Лишь с любовью во след погляжу

И о том, как ждала и любила

Никогда никому не скажу».

Терпеливое без истерик и скандалов выжидание  Светланы сыграли благотворную роль в судьбе Поэта и Музы. Михаил задумался в правильности своего выбора. Несмотря на его  страдания в творчестве он чувствовал подъем. Оказывается, что не только любовь, а и страдания сопутствуют творческому взлету. У Михаила рождаются удивительные мудрые и проникновенные строки:

«У чужого костра я могу обсушиться

Час, другой скоротать или тело согреть

Но чужое тепло для души не годится –

Там согреться душой мне вовек не суметь.

Из чужих родников мне вовек не напиться.

Сколько я их не встретил на дальнем пути.

В них живая вода для кого-то таится

Только мне её там никогда не найти.

Не пройти мне тропинок заветного детства.

В тех лугах, что чужими ветрами звенят

У чужого огня мне вовек не согреться –

Он, как зимнее солнце не греет меня».

Не менее сильные переживания переполняли и все существо Светланы.   Михаил стал для неё настолько родным и близким, что в ответ на его размышления у Костенко вырвался крик отчаяния:

- Не люби наполовину!

Не делись наполовину

Между мною и другой

И как горькую рябину

Не топчи меня  ногой…

Не целуй меня при встрече

Впопыхах и кое-как,

На твои пустые речи

Не отвечу я никак

Я не горькая рябина –

Твоей совести упрек.

Не люби наполовину,

Коли всей душой не смог.

Золотая осень, ярко-красные листья рябин – не зря Старый Оскол считается рябиновым городом. Они посажены повсюду в городе – в парках и в скверах, на аллеях, во дворах. Наверно, поэтому яркое воспоминание о прошедшей счастливой весне нахлынули на Михаила Рудакова этой золотой осенью. На душе его просветлело:

«Все условности отбросим,

Станем проще и нежней!

На дворе не наша ль осень

Полыхает в сто огней?

Листьев капли золотые

Пьет неспешно тишина

Словно рощица, впервые так душа обнажена».

И любящее сердце Светланы отозвалось. Оно не могло не отозваться. Разве женщина может любить разумом? Даже ледяное холодное сердце снежной королевы, которая была способна одним дыханьем умертвить все живое не земле, не смогло победить горячую Любовь Герды и Кая. Сказка Андерсена будет жить вечно, потому что таких влюбленных на земле миллионы.

О своем горячем сердце Светлана написала  стихи:

«Ах, сердце, ты верить и ждать устало

Хоть было обмануто тысячу раз –

Судьба не однажды тебя испытала,

Устало граня в драгоценный алмаз…

Шальное! В тебе не угасли аккорды

Мечтаний и чувства твои глубоки

По-прежнему нежно, по-прежнему гордо

Ты любишь, потерям любым вопреки».

 

Он другом мне не был, а я другом считал

Если личная и творческая жизнь в начале 90-х годов Михаила Рудакова и Светланы Костенко бурлила как вулкан, то великие потрясения происходили и в стране. Шли преобразования, но как-то не так как хотелось бы окружающим их людям.

Рудаков в это время крепко сдружился с художниками-монументалистами Павлом Шляпниковым и Валерием Голышевым.  Они написали в августе 1991 года во время  путча ГК ЧП  картину «противостояние». Языки багрово-оранжевого пламени информационного взрыва, возникшего из гремучей смеси лжи, клеветы, инсоляций, ядовитыми всполохами расплескались над спокойным тихим небесно-голубым лебединым озером. Над гладью озера мечутся в ужасе от этого кошмара три лебедушки – три славянских сестры:  Россия, Украина и Белоруссия. Они готовы взлететь, но неизвестно ещё: разлетятся белые лебедушки в разные стороны или останутся вместе. Если разлетятся, то потеря родственных связей всегда болезненна.

Путч походил на попытку дворцового переворота, которую, в общем-то,  никто не поддержал, но и он сыграл в судьбе страны негативную роль. Как истинные патриоты и поэт Михаил Рудаков и художники Павел шляпников и Валерий Голышев не могли не выразить отношение к происходящим событиям в России в своем творчестве.

Если тендем художников создал в это же время на библейский сюжет  еще одно полотно – «Тайная вечеря», где в комнате с низкими  Леонардо да Винческими  сводами собрались 12 недоброжелателей  России   и дожидаются с нетерпением, когда же она лежащая в беспамятстве на столе отдаст душу Богу. То Рудаков написал стихотворение  «Полуденные сны». В нем он не проклинает внешние враждебные силы. Михаил считает, что в смутном времени виноваты мы сами. В том числе и он.

«О, русская земля, ты за холмом!

И заново тебя приобретая,

Мы всё ли завтра возвратим в наш дом,

Что нынче, обезумевши, теряем.

Пируем не во времени чумы

Безнравственные блудные сыны

Великой и поруганной Отчизны.

Мы свой позор, в конце концов, поймем

И словно после тяжкого похмелья

Раскаяться к Отечеству придем

Но для себя отыщем ли прощенье?»

- Мы устремляемся  в будущее. Что нам сожалеть о каких-то мифических историях. Какое нам нужно вымаливать прощенье у тоталитарного режима, когда наступило светлое царство демократии, – неслись возмущенные голоса доморощенных критиков. – Его гордыня обуяла.

- Да, что взять с человека  с трудным, тяжелым характером, - набрасывались на него личностные особенности другие. – Нам трудно с ним общаться.

Настоящие друзья  познаются в беде. На защиту Михаила  Рудакова встали члены союза художников и члены союза архитекторов России Павел шляпников и Валерий Голышев. На одно стихотворение Михаила Рудакова  Голышев  написал музыку:

- Посмотрите,  какое оно напевное, звучит, как торжественный гимн, - говорил Валерий. -  О каком упадническом настроении  вы говорите. Михаил Рудаков выше дрязг и мелких неурядиц сегодняшнего бытия. Он по-философски рассуждает о вечных, нетленных человеческих ценностях.

- Михаил скромный человек и никакая гордыня не может поразить его душу, - вступился за поэта Павел Шляпников. – Да, он вспыльчив, но это у него от цельности натуры. Он хочет видеть мир более  идеальным. Ему ближе духовность, нежели равнодушие. Отсюда и возмущение его души. Вам видится в его вспыльчивости гордыня и тяжелый характер, и кажется, что вам с ним трудно. А это ему трудно и тяжело с вами. Вас устраивает совершенство мира, а его не устраивает. Рудаков стремится к преобразованию  мира, а вам кажется, что вы преобразовываете страну. Посмотрите, как он радуется обыкновенному доброжелательному человеку.

«Здрасте!», - человек сказал мне

Где встречались мы, когда?

Улыбнулся мне глазами

Будто знал меня всегда

Доброте его подвластен

Стал я сам добрее вдруг

Он не враг мне и не друг

Просто мне сказал он: «Здрасте!»

Только сердце не с проста

Сразу радостно забилось

Долго чья-то доброта

В них, как искорка светилась».

А Светлана и Михаил все больше понимали друг друга.

- Почему ты, Миша, стал более внимателен ко мне? – спросила его как-то Светлана. – Я вроде ничего примечательного не написала, да и лично отношусь к тебе так же, как и раньше? 

- Я познаю тебя через твое творчество. В нем не скроешь твое милосердие твое отношение к матери, детям, ко мне. У тебя есть хорошие стихи.

- А как ты отличаешь хорошие стихи от плохих?

- Если стихи настоящие, то прочитаешь их раз и хочется ещё раз прочитать, и ещё раз. А если написана муть голубая, то прочитаешь, раз и возвращаться к написанному тексту не хочется. Да и не только в душе, в памяти-то ничего не остается.

- А я слышала, как стихи некоторых поэтов хвалят, а ты их не воспринимаешь всерьез.

- Да хвалят эти стихи те, кто разбирается в поэзии как свинья в апельсинах. А я прочитал их и позабыл. Слишком часто первый успех глаза застилает как туман. Поднялись в творчестве на одну ступеньку, а уже не маленькой звездочкой, а огромной звездой себя считают, гениями. На самом же деле свет огромной большой звезды доходит до Земли не слишком ярким.

- Про застилающий глаза туман это ты образно сказал, - улыбнулась Светлана. – Я с удовольствием читаю твое стихотворение о тумане:

«Туманы встают нал дорогой

Собой, заграждая пути,

Густы до того, что потрогать

Их можно рукою почти.

Туманы, как белые горы…

Но дунет едва ветерок, -

И словно раздвинуться шторы.

Прозрачен простор и глубок».

- Но как распознать человека, его душу: огромная она и необъятная, как вселенная или такая маленькая и тщедушная, что кроме, как душонка, её и не назовешь? Ведь он пытается нам в глаза напустить столько тумана.

- А я и сквозь туман душу увижу, - сказал Михаил. – Я настоящего-то человека сразу чувствую. И пусть он ко мне как угодно относится, я буду считать его своим другом:

«Я знал человека. Ничем неприметен он был.

Лишь сердце свое бескорыстно с другими делил.

Пред всякой неправдой он правды своей не скрывал,

Хоть другом мне не был, но я его другом считал».

 

Четвертое испытание

 

Про человека бывалого и известного, который прорвался сквозь тернии к звездам и не возомнил себя Богом, говорят, что он прошел огонь, воду и медные трубы. Первые два испытания огонь и вода трудны, но понятны. Не просто прорваться через огонь пожара и не обжечься. Сложно преодолевая бурный водный поток не утонуть, не захлебнуться, остаться в живых. Почти все люди сталкиваются с подобными трудностями и многие из них достойно преодолевают препятствия на пути к своей цели. Намного сложнее дело обстоит с третьим испытанием – с медными трубами. Медные трубы, издающие хвалебные звуки славы, могут вскружить голову. Человек, достигший не только первой ступеньки и увидевший под собой зажегшуюся малюсенькую звездочку, а даже,  узнав настоящий звездный уровень, может от веселого кружения голову потерять.

Редко кому удается избежать головокружения от успехов. Михаилу Рудакову удалось. Он был и сам редкостным человеком.

Есть редкоземельные металлы, золото, например. Среди людей так же встречаются золотые самородки. Они то и не ржавеют, не стареют, не дряхлеют. Михаил Рудаков по своему таланту, человеческой стойкости духа, по своей теплоте и доброте характера, несомненно, был золотым самородком. Спокойно он сумел перенести и третье испытание – славой.

Но страдания Поэта на этом не закончились. Ему предстояла жуткое беспросветное испытание – забвением. Вышла книга, а о нем ни строчки в газете. Стал членом Союза писателей, а в управлении культуры молчат. Как будто в Старом Осколе каждый день появляются по десять человек новых писателей. На самом же деле их сейчас осталось не более трех-четырех.  Да и в стране не до культуры.

У тех же Шляпникова и Голышева написан триптих «За лучшую долю». В правой части триптиха аллегория Культуры. За решеткой окна в белом прозрачном одеянии витает в темноте помещения призрак умирающей женщины, олицетворяющей Культуру.

Зато в стране стал править балом Сатана. Никаких человеческих отношений – люди гибнут за презренный металл в прямом смысле. За сто долларов в криминальных кругах новоявленные олигархи и нечистоплотные «бизнесмены» могут нанять отморозка и   искалечить или даже убить конкурента.

Но даже в это смутное время, когда наступила духота Михаил Рудаков, готовит новый стихотворный сборник, названный символично – «Я открою  настежь окна».

В этот период у него появляются эти строки:

«В который раз»

«Россия! Все опять как в страшном сне.

И веры нет, есть поношенье веры

И служат не Христу, а сатане

Лампады зажигая, лицемеры.

Родная! Не звони в колокола

Так празднично – теперь скорее тризна.

В который раз поломаны крыла

И прерванный полет,

Моя Отчизна».

Но и в этих страшных строчках Михаила Рудакова не слышно безнадежности. Оптимизм  звучит в самом начале произведения. В самом названии «В который раз». В который раз пытаются выжечь душу народа, уничтожить матушку-Русь. Обломать ей вольные крылья, но она в который раз встряхнет с себя вцепившихся в неё цепных псов войны горячей или холодной и выйдет из тяжелых испытаний ещё более сильной и великой.

Поддерживала  Михаила Рудакова не только вера в свою родину, и а любовь  женщины. О ней в стихах рассказывала ему Светлана:

«Пахло цветущим жасмином

Мягко стелилась трава.

Ты называл меня милой,

Губы мои целовал.

Мир был простым и понятным,

Созданным только для нас.

И не нужны были клятвы

В этот божественный час.

 Не было счастью запрета

Не было сердцу узды

Было уютно под светом неугасимой звезды».

В 1998 году к сорока пятилетию Поэта книга «Я открою  настежь окна…» увидела свет. Друзья Павел шляпников и Валерий Голышев подарили Михаилу и Светлане дружеский шарж.

Крылатый Пегас,  запряженный  в легонькую повозку-бричку, везет Светлану и Михаила на поэтический Олимп-Парнас. Возница сидит спиной к зрителю и уверенно направляет стремительный бег Пегаса в светлую даль,  где сияет разноцветная радуга. Возница олицетворяет главного редактора газеты «Путь октября» Кепова, который помог в становлении поэтов: Михаила и Светланы. На заднем борту брички как на автомобиле номер: 19-98. Год издания новой книги Михаила Рудакова.

Свет радуги разливался пророчески и над страной. Заканчивалась эпоха криминальной революции, и загорался свет новой реформации русского Ренессанса, в которой власть должна наконец-то повернуться лицом к народу, к великой культуре России. Которая только  и осталась-то одним из трех русских брендов народу со спортом и космосом.

Но пока солнце взойдет, роса может, и очи выесть… Такая вот есть мудрая русская поговорка тоже наследие многовековой культуры России. Выпуск книги также не имел широкого общественного резонанса. А Михаил Рудаков…  стал готовиться к затяжному семилетнему марафону: к выпуску нового сборника – «… среди добра и зла». Среди душной атмосферы забвения, недоброжелательства, а иногда и откровенного зля, Поэт честно выполнял свое предназначение: сеял доброе, вечное. Он оставался идеалистом.

 

Светить всегда

 

Любовь грела сердце и Михаилу. Не страшила его осеннее увядание, не пугали злые зимние метели и холода в бытовой жизни. Он только посвящал множество стихов Светлане. О том, как светло ему на сердце только от её присутствия:

«Опустели луг и поле

Тают листья в рощах

И в окошко неустанно

Бьет холодный дождик

Скоро белые метели

Грусти и печали».

Им было хорошо вместе. А подруги и знакомые недоумевали:

-  Как ты с ним живешь-то? Молчун, весь блуждает где-то. Не от мира сего человек. Что ты в нем нашла? Ну, зарабатывал хотя бы прилично. Так нет – нищий, бедный, как церковная мышь.

Светлана пыталась защитить своего любимого, не слишком резко, но настойчиво объясняла:

- Он может ограничить себя в житье, питье, может одеваться, как попало, но уйти из поэзии не в его силах. Он вечно в своих мыслях, исправляет рифмы и ритмы не понравившихся ему строчек. Он не молчалив, а задумчив. Даже мне он советует: «Появилась в мыслях строчка, пусть даже на первый взгляд корявая – запиши её на листок. Потом, когда по пообкатываешь её несколько раз, острые углы оботрутся и она  отшлифованная до нужной кондиции ляжет точно и плотно на свое место». Мыслительный процесс у Миши, я думаю, что не останавливается даже во сне.

- Так это он себя пророком возомнил, - покачала головой Светланина знакомая. – Читала я его стишата. Нас он уже и за людей не считает, а обычной безумной толпой. Думаю, тебе он их уже читал, а я во вчерашней газете их увидела:

«В простой наряд одет

  И златом не богат

Шел по земле поэт

С поклажею утрат

Лишь Вечностью прошли

И было невдомек

Толпе идущей с ним,

Что это шел пророк».

- Во,  гордыня-то обуяла?

Светлана ответила просто, без пафоса:

- Нет пророков в своем отечестве. От Михаила все чего-то ждут, а он считает, всем что-то должен. Поздравляют его иногда официальные лица, букет цветов вручат, скажут красивые слова, но такие казенные, а потом он многие месяцы, а иногда и годы не востребован. Он, Михаил  от этого больше страдает, чем, если был бы просто голоден.

И не от гордыни он так пишет, а от недостатка внимания к себе. Рудаков написал уже четыре книги. Он настоящий художник, мастер слова. Михаил уже состоявшийся поэт. Становится страшно, когда на таких людей не обращают внимания. Скорее это страшный грех так относиться к людям из интеллектуальной элиты. Мы все должны по-другому относиться к таким талантливым людям. Ему же положенную, как члену Союза писателей России стипендию (студента нашли, поднимешь ли)  месяцами не платят. Но вот держится, не ломается – пишет новую книгу. Он равнодушно относится к жизненным лишениям и очень болезненно к творческому забвению.

Светлана  хорошо знала о чем говорила «подруге». Недавно Михаил написал стихи, в которых звучит крик его души. Вроде все у него, как у людей, а видят в нем только одно негативное – никакого позитива:

«Я ошибался, я грешен, не скрою,

Но неужель ничего я не стою?

 Разве я был и глупее  и хуже

Чем-то холеного, сытого мужа?

Был ли я братом, иль другом неверным,

Или отцом никудышным и скверным?

Нет, всё не так! Почему непонятно.

Люди меня понимают превратно.

Как  наказанье: средь белого дня

Тень мою видят, не видят меня».

Не могла не видеть Светлана, какие сомнения одолевают Рудакова. Он готов помочь всем людям, каких он знает, и даже тем, кого он не знает. Об этом Михаил сам написал в стихотворении. Уже в душе завелся червь сомнения даже в отношении их самого светлого – любви:

«В непогожую самую ночь

Ярче свет зажигаю в дому,

Чтобы кто-то сквозь снег или дождь

Пробивался с надеждой к нему.

Все дороги снега замели,

Светят окна в четыре огня.

Но законы свои у любви –

Ты опять не отыщешь меня.

Ты опять в этот день не придешь,

Не наполнишь теплом очага…

Что ж так,  ветер,  тревожено поешь?

Что ж надрывно так плачешь, пурга?».

Вечером после разговора с подругой она сидела с Михаилом у окна, за которой бушевала непогода и надрывно плакала пурга. Уличный фонарь желтым светом пробивал её густую пелену и освещал редким прохожим путь в ночной вьюжной мгле.

- Этот фонарь светит им, как маяк в море освещает путь кораблям, - думала Костенко. – Миша тоже, подобно маяку, освещает путь людям стихами. Не дает сбиться им с верного пути. Он как этот фонарь.

Слова сами собой зарождались в голове Светланы. Вот так и появилось её стихотворение «Фонарь»:

«Одноглазый фонарь сквозь порошу

Сиротливо глядит на меня

Словно поздний, бессонный прохожий

С головой из сияния дня.

Он стоит среди тьмы, чуть горбатый,

Наклонившись немного вперед,

Будто здесь потерял он когда-то

Что-то важное – и не найдет.

 Зло вокруг него мечется ветер,

Белым пламенем вьюга кружит.

Но как прежде, кому-то он светит,

Сквозь земные невзгоды горит».

А свои советчикам, доброжелателям, которые её «жалеют» за непонятню человеческую привязанность к Поэту она в тот же вечер написала второе стихотворение:

«Говорят: «Любовь твоя,

Что свечи огарок.»

Но бесценен для меня

И такой подарок.

Хоть не раз бывала

За неё распята,

Но и к мукам адским тем

Отношусь я свято».

Вдруг Рудакову средь этой беспросветной тьмы блеснул тоненький светлый лучик. С Владимиром Михалевым он встретился случайно, поэтому откровение старшего товарища было неожиданным для него вдвойне. А он считал его виновником в своих пустых блужданиях в тупиках лабиринта творческого поиска.

- Да, Михаил, - сказал Владимир Васильевич, - я сначала сожалел, когда ты отказался в своих стихах от моей стилистики, интонаций, в  конце концов, моей школы. Но теперь я вижу, что  в поисках своей дороги ты не ошибся. У тебя появился собственный голос. Он зазвучал не от силы голосовых связок, а от тепла твоей души и неординарных философских мыслей. Ты способен нашу неброскую красоту природы преподнести с такой неожиданной стороны, что сердце от удивления заходится. Даже у меня, сельского жителя, который видит её ежедневно. Мне казалось, что нам двоим будет тесно в одном родном краю. А оказалось, что тебе и твоим стихам уже тесно в родной стране. Твой голос может уже красиво зазвучать над всем миром:

«Не на счастье – скорей на беду

Роза красная, роза белая,

Как вы поздно в моем саду

Расцвели, лишь больней мне делая.

Я не стану вас поливать

Роза белая, роза красная

И напрасно не стану срывать

Слишком поздним вы стали праздником…

Слишком поздно менять судьбу,

В зыбком счастье искать спасения

…расплескалась в моем саду

Золотая заря осенняя»

Михаил слушал свои стихи, наклонив голову набок, но с какой-то грустью, без радости. Михалев удивленно спросил его:

- Что-то не так? Что у тебя в жизни случилось?

- Вспоминаю, как меня ругали за нескладную строчку: «Расплескалась в моем саду золотая заря осенняя». Чуть ли не в плагиате  Есенина не обвиняли. Но у Сергея нет такой строки. Да и золотую осень прославляли многие классики русской литературы до Есенина, но никто не обвинял его  в плагиате.  Пытались критиковать  меня за образы: «роза белая, роза красная». У Есенина есть подобное сравнение, но совсем противоположное моему, образ противопоставления: «Льется дней роковая печать: розу белую с черной жабою, я хотел на земле повенчать». У меня же воспевается гармония красоты, пусть слегка запоздалой: «роза белая, роза красная».

- Многогрешен наш русский язык, великий и могучий, - кивнул Владимир Рудакову. – Многогранный язык.

К русскому языку Михаил относился трепетно. Он протестовал даже против таких, казалось бы, сочных находок, как у Есенина, например: «Сиреневая цветь».

- Цветь – это деформированное слово «цветение» - возмущался Рудаков. -  Нельзя ломать и искажать. В нем, как в океане, неисчерпаемый  русский язык запас  количества слов. Нужно искать и подбирать нужное для тебя, для мысли слово.

Но не все его коллеги согласились с его потребностью кропотливо работать над строчкой.

- Да, мне стоит только взять в руки лист бумаги и ручку и записать мысль, если на ум пришли красочные воспоминания  или созрел в голове какой-то новый необычный образ, - прилюдно вступила в спор с Михаилом поэтесса. – Я против того, как делают некоторые авторы уподобляться пингвинам: снести яйцо, а потом долгую полярную ночь высиживать его.

- При вашем даровании можно и не уподобляться пингвинам, - не хотелось ему конфликтовать, поддакнул.

- Почему, же ты сказал заболевшей звездной болезнью  «дарованию», я не талант?

- Она бы обиделась. Какой к черту талант, когда она себя гением считает. А дарование ещё как-то воспринимает. Ведь в истоках слова «дарование» стоит словосочетание дар божий. С таким обращением к ней она согласна.

- Но это, же чистый бред – написать какую-нибудь чепуху, которая тебе в голову взбредет и считать её литературным шедевром, - не сдавался собеседник Михаила. – Она таким заявлением дискредитирует нашу литературную среду.

- Причем тут мы, - отмахнулся Рудаков. -  Она сама себя дискредитирует.

Светлана стояла рядом и не вступала в спор. Она соглашалась с мнением Михаила.  «Не стоит стыдиться, - думала она, - поучиться мастерству у человека, который умнее сильнее выше тебя в интеллектуальной сфере. Миша человек от Бога. Вот у него действительно дар божий, но он не кичится этим, не выпячивает свое я, а остается скромным. Жалко, что он абсолютно не умеет выступать. Плохо читает свои стихи на публике. Только выйдет на сцену перед залом слушателей и его начинает бить лихорадочный озноб. Волнуется, как первоклассник, комкает слова, заикается, проглатывает слоги. А в итоге от невыразительного чтения и происходит у некоторых не восприятие его поэтического таланта».

Светлана впитывала в себя ауру, которая создавалась от Рудаковского таланта. А он безжалостно относился к любым её оплошностям.

Один раз Костенко показала свое свежее напечатанное стихотворение. Михаил бегло пробежал по рукописи глазами и вернул её Светлане, сделав пару замечаний:

- Вот здесь и здесь звучит не правильно, не по-русски. А в целом стихотворение не впечатляет.

Светлана хорошо и долго поработала над стихотворением. Мучилась, черкала, исправляла. Потом, разорвав листочек бумаги в клочья, принималась писать все с начала, с чистого листа. Она не помнит, с какой отчаянной попытки ей удалось победить саму себя:

- Наконец-то мне самой оно нравится. С удовольствием воскликнула Светлана, но показывать сразу Рудакову не торопилась.

Переписала с «Литературной газеты» два стихотворения поэтов-женщин, в середину между двумя листами положила листочек с собственным стихотворением и предложила оценить творчество Михаилу.

- Посмотри пробу пера молодых поэтесс и выбери самое лучшее из них. Которое тебе понравится.

Михаил опять бегло просмотрел три листа и… выбрал стихотворение Светланы.

- Вот эти стихи мне нравятся. Скорее всего, их написала Юлия Друнина. Очень стиль похож на её.

- Миша, да это же мое стихотворение, - озорно блеснув глазами, засмеялась Светлана. – Ты его дней десять назад забраковал, как непригодное, никудышное.

- Ай, да Светочка, ай, да молодец! Не зря, не зря ты взялась так настойчиво за поэзию. Проросли зернышки. Хорошие зерна дали преспелые всходы.

Костенко промолчала о том, как долго она вспахивала и боронила неоднократно поле литературной нивы. Слишком редко Михаил выражал так бурно свой восторг.

- Я, как и ты считаю: «Жизнь – есть счастье!», - сказал она ему. – Ты сегодня читал свое новое стихотворение. Прочитай его мне снова. Только, пожалуйста, не волнуйся. Оно такое трогательное, певучее, жизнеутверждающее. О несгибаемой славе нашей русской души.

Михаил читал так выразительно, что Светлана просидела все время, пока он читал, не шелохнувшись:

«Диск луны, словно огненный мяч,

Выплывает вдали над полями

О, плакучая ива, не плачь

До земли наклоняясь ветвями

Ты одна, да и я одинок

Мы с тобой неспроста повстречались

Среди этих полынных дорог

Две печали тайком повенчались.

Ах, как времени мало дано

Удивлять изумрудной листвою!

Краток праздник тепла. Все равно

Жизнь – есть счастье!

Не плачь надо мною».

- Миша, ты как исполин стоишь, возвышаясь над людским муравейником. Приподнимаешься над мирской суетой, так не обижайся же на муравьев, которые не могут поднять голову, чтобы увидеть прекрасное  звездное ночное небо над твоим селом. Мне нравятся твои строчки:

«Огоньки в селе потухли

Блещет речка легким блеском

Месяц свесился над лугом

Серебристою подвеской

Как рассыпанное просо,

Что с полей вчера свозили

Над селом, уснувшим звезды

В глубине небес застыли.

- Как это у тебя получается, Миша?  Я ведь рядом с тобою стояла у этой плакучей ивы. Ты написал о ней такую прелесть, а у меня ничего не отпечаталось в голове тогда.  Только теперь я понимаю, что ты настоящий патриот, Миша.

- Что такое Родина? – стал размышлять вслух Рудаков. – Это лес, поле, речка, небо, воздух. А убери хоть что-то из всего перечисленного и целостность пропадает. Будет чего-то не хватать. Так и в поэзии. Отними у меня воспоминание, все то, что меня когда-то волновало, я успокоюсь и не смогу написать ни строчки. Я перестану быть поэтом. Если не стремиться вверх, то нельзя покорить горную вершину. И в то же время надо не жалеть себя, не бояться и жизнь потерять, ведь опасности подстерегают при восхождении на каждом шагу, и только так может покориться тебе вершина. «Но зачем стремиться вверх?» -  спрашивают часто меня и я не нахожу понятного для них ответа. Оттого-то и считают они меня не от мира сего. Но я не о себе беспокоюсь. Так тщательно работая над языком стихов. Пока жив русский язык – жива Россия.

 

Быть может в книге Бытия  -  судьба твоя одна лишь строчка

 

Светлана  не сомневалась, что Рудаков Михаил не только покорил неприступную горную вершину. В своем творчестве он сам вознесся высоко вверх и превратился для многих из его окружения в недосягаемую вершину. Костенко было с кого брать пример.

 Работала Светлана над словом бережно и скрупулезно… Стоит испортить одну строчку, одно слово и нет стихотворения.

- Критиковать, все горазды, - вспоминала она слова Михаила. – а ты попробуй начать с себя. Потом требуй с кого-то. Это хорошо понимал Твардовский. Про своего Василия Теркина он написал просто, правдиво без прикрас и Василий стал народным героем. Не забыл Твардовский упомянуть и про умение применять русский язык в поэзии. Делать её не менее понятной, чем проза. Подойдет  ко мне читатель, скажем с книжкою в руках: «Вот стихи, а всё понятно – всё  на русском языке».

Вместе с точными словами и фразами стали появляться у неё и философские мысли и прекрасные, легкие, воздушные как пух одуванчика образы.

«Отцветает любовь одуванчиком.

Прикоснешься однажды лишь пальчиком,

Словно пух взлетит невесомый цвет

Сердце бедное: «Ох! да, Ах!» - вослед

Не сыскать нигде

Да и надо ли?

И куриться грусть дымкой ладана».

Раздумывая над их взаимоотношениями, появились два четверостишия, которые не стыдно показать любому эстету:

«Быть может в книге Бытия

Судьба твоя – одна лишь строчка

И в той судьбе любовь моя –

Полет осеннего листочка,

Но в кроткой строчке смысл большой

И прелесть есть в листе кружащем.

Нам было вместе хорошо

В тот миг лишь нам принадлежащий».

Да, их судьба – краткий миг по времени во Вселенной. В галактике они вообще две песчинки, но этот малюсенький миг любви только их,  и он неповторим и единственен.  После выхода книги к Рудакову открылось паломничество местных журналистов. Задавали массу вопросов, отнимали много времени – и тишина. Никто не опубликовал ни  одной строчки про творчество Михаила Рудакова. Или журналисты не могли показать его масштабную личность, или редакторы газет  по непонятной причине объявили бойкот на публикации про Михаила. Но, наверняка, какое-то табу существовало.

 Михаил Рудаков на это уже не обижался. Такое отношение к его персоне, казалось ему в порядке вещей. Не написали ничего про книгу, значит не написали. Трагедию из этого он не делал, а его друзья Шляпников и Голышев проиронизировали над «близорукостью» местной прессы: «Слона-то они и не заметили».

Михаил отшучивалсяя:

- Было бы по-другому, я бы обиделся. Много чести для провинциального поэта, мелькать на страницах газет.

Но Светлана, то знала, как страдает самолюбие Рудакова от равнодушия  окружения. Из членов Союза писателей России он наиболее близок был творчески с Татьяной Олейниковой и Сергеем Леонтьевым. 

- Мне Сергей прочитал поздравление к его дню рождения. Мне такого никто не написал:

«Чтобы строчки стали золотыми

Сколько ж ты отсеял лишних слов

Переплавив истины святые, в тоненькую книжечку стихов.

Ты родился в майский день весенний

После двух народных ярких дней.

Пусть звучит  Леонтьев, как Есенин

Ведь назвали ж и тебя Сергей».

- Ты чем-то неудовлетворен, Миша? - спросила его Светлана.

- Пока человек неудовлетворен собой, он способен многое сотворить, - ушел от прямого ответа Михаил. Она же понимала, что так он пытается скрыть свою ущемленность.  Произнесенные слова им далее, только подтвердили правильность её мысли:

- Очень известный композитор-песенник  спросил как-то Владимира Высоцкого: «Ты над чем-то работаешь сейчас? Что-то пишешь: стихи, музыку?». «Да, - ответил бард, - пишу песни на магнитофон». «а я пишу на века», - ответил ему самодовольно композитор. Высоцкий стал любимцем народным, а кто помнит того композитора, который хотел написать песни на века? И десяти лет не прошло, как про него забыли. А песни Высоцкого поет уже новое третье поколение. И интерес к его, ушедшей в историю, эпохи не пропадает, а возрастает. Ты же написала, что в книге Бытия, судьба моя одна лишь строчка. Но в другой песне поется: «есть только миг между прошлым и будущим. Именно он называется  - жизнь».

Михаил не проявлял внешне никакого внимания и на конструктивные замечания Светланы. Но не начинал читать стихи, пока в зале шушукались:

- Вы или поговорите между собой,  я подожду немного. Но только побеседуйте не слишком долго. Я ведь пришел не вас послушать, а прочитать вам мои  стихи. Если они вас не интересуют, могу уйти со сцены совсем, - говорил Михаил, и наступала тишина. Читать он стал более четче и после каждого выступления звучали аплодисменты.

Он опять давал длинные интервью после долгих уговоров журналистов и их клятв, что уж в этот раз они лягут костьми, но опубликуют свою статью.

Светлана после интервью скептически усмехалась:

- Вот увидишь ничего они не напишут о тебе. В газете не появится ни одной строчки.

К сожалению, её слова оказывались пророческими.

 

 

… Среди добра и зла

 

Книга с таким название «…Среди добра и зла» вышла в 2005 году и была пятой по счету. Рудакова не хотели видеть в упор, как крупного поэта, а он на это не обращал никакого внимания – работал, работал, работал.

Он всё больше понимал, а оттого ему было ещё больнее, что мир жесток и глух к пробуждению добра. Строчка Цветаевой звучала в его висках:

- На твой безумный мир всегда один ответ: «Нет!».

Невозможно достучаться до внешнего мира.

- А жаль, - восклицал Михаил. – Я не считаю себя самим совершенством природы, но гнойные раны на теле общества, коросту на нем я вижу. Никогда не буду утверждать, что вы все плохие, а только я один такой совершенный, прекрасный и чудесный человек. Нет. Но люди-то в основном душевно ленивы и не хотят самостоятельно мыслить. В мозгу каждого 33 тысячи извилин, а они стараются обойтись тремя, а то и двумя. Но я не прихожу в отчаянье. Я никогда не стану иудой, но и мне иногда вместе со всеми приходилось распинать Христа. Я обыкновенный грешник. Но хочется приподняться выше, а не продолжать утопать в несметных грехах.

Во все времена не понимали Гамлета, смеялись над чудачеством Дон Кихота. Ты, Миша, чем-то похож на этих литературных героев. Но дал мне для моего творчества намного больше, чем сам был богат. И отдавая, ты не становишься беднее, а наоборот, богаче. Я теперь не двумя глазами смотрю на мир, а еще и твоими, то есть четырьмя.

Павел Шляпников ещё более прямолинейно относился к недоброжелателям Рудакова:

- У тебя отличное умение анализировать поступки людей, их жизненные искания, в проявлениях добра и зла.  Ты выхватываешь эти проявления как луч яркого света из тьмы. Они щурятся от греющего солнца и зачем-то ищут на нем темные пятна. Зачем их искать? Солнце же обогревает их. А настоящий поэт, всегда как солнце. Но из-за душевной слепоты не все это могут понять. Меня многие спрашивают: «Зачем Рудаков вслух, как на показ выставляет свои чувства к любимой женщине,  к Светлане Костенко.  Не к лицу эта открытость. Мужчине нужно быть более сдержанным». Что ты скажешь мне на это?

- Я считаю, - ответил Михаил, что любви не  стоит  стесняться. Магия любви завораживает, как мужчин, так и женщин. Почему же нельзя говорить о чувствах к женщине прилюдно? Никого теперь не шокирует, когда мужчины грязно матерятся при женщинах. Никто даже замечания сделать сквернослову не посмеет.  А про нежность, про прекрасное чувство говорить постыдно? Такие разговоры вызывают недоумение? Полная ерунда.

- Я с тобой согласен, - сказал Павел шляпников. – Просто говорить красиво о любви – редкостное качество у мужчин. Я рад, что оно тебе присуще.  Только так и надо поступать, как поступаешь ты. Дарить магию любви всем окружающим людям. Поэт в нашем жестоком мире не только свет солнца, но и камертон для души. Наши полотна  тоже, как и твоя поэзия не востребованы обществом. Мы могли  бы прекрасно зарабатывать себе на хлеб насущный, рисуя пейзажики или портретики финансово-состоятельных знакомых, но пишем картины о том, что болью отзывается в нашем сердце. Твои стихи и наши картины – наглядные пособия для образования души. Одного институтского образования без образования души недостаточно для гражданина России. А у тебя все наоборот. Институтского образования нет, зато в образовании души – академия наук. Вот некоторых штатских и бесит твое моральное превосходство над ними. Будь  уверен в себе – у тебя всегда найдутся настоящие друзья.  Чистая душа всегда будет тянуться к чистой душе.

Светлана тоже была благодарна  Михаилу, что он приучил её работать над словом много и самостоятельно. Но трудно вариться в собственном соку. Плохо, когда рядом нет мудрого человека, который всегда даст нужный совет. Сопричастность к Поэту успокаивала Светлану,  подпитывала её жизненные силы, в творчестве окрыляла на более смелые шаги. Отличительная черта характера Михаила: никогда не исправлять строчку, а лишь рекомендовать что-то не конкретное, а абстрактное – в общем виде и привил ей самостоятельность. Потом она, благодаря своего наставника призналась:

-  В детстве я хотела научиться кататься на двухколесном велосипеде и старшая сестра,  страхуя меня от падения, боясь,  что я могу сильно ушибиться, держала велосипед крепко за багажник. Но, как только она отпускала руки от велосипеда, я начинала падать. Тогда я запретила ей: «не поддерживай меня за багажник». Стала падать, получать синяки и шишки, но через неделю прокатилась гордо перед подругами: легко и свободно. А ты, как мне казалось,  даже не пытался поддержать за багажник. А на самом деле был всегда на страже и готов в любой момент поддержать меня.  Нянькаясь, вырастил. Культура  всегда  и передается взаимопроникновением. А учить нужно не только словом, но и делом.

 

Он жил под высоким напряжением,

не давая себе передышки

 

Михаил Рудаков не только не докурил последней папиросы, он её толком и не прикурил. Распахнув дверь  и переступив порог кухни, он не предполагал, что концентрация утечки бытового газа взрывоопасна. Такова, что в народе называют гремучей смесью. После взрыва смеси  сдетонировал и газовый баллон. Огненный смерч дохнул смертью в лицо Михаила. Взрывная волна, швырнув в него раскаленную пламенную плазму, от которой вспыхнули на голове, затрещав, волосы, загорелась одежда, вытолкнула тело Рудакова из помещения кухни на улицу.

Огненный факел, заживо горящего человека, заметался в осеннем ночном мраке.

Светлана не могла узнать, она и поверить не могла, что это бесформенное обугленное тело и есть Рудаков Миша. Вместо головы, как будто закопченный овал дыни.

Вдруг Светлана увидела, как на этом черном овале прорезались две светлые белые-белые щелочки. В них ворочались, вращаясь вокруг оси, две небольшие темные точки.

- Да, ведь это же Мишины зрачки, - промелькнуло в голове Костенко.  Она не потеряла сознания. Просто все поплыло и закачалось перед глазами. Четкие контуры предметов стали расплывчатыми, превращаясь постепенно в сплошное серое пятно.

Михаил пролежал в реанимации дней десять. Одна половина очевидцев считала, что врачи могли бы его спасти, а у второй не было никакой надежды на спасение с самого начала трагедии. Ожог более семидесяти процентов кожного покрова у Рудакова не позволял думать им по-другому.

Павел Шляпников, смахнув катящуюся по щеке слезу, вздохнул:

- Он побывал заживо в аду на этом свете, поэтому, наверно, так на небесах попадет его душа в рай. Теперь встретятся души Миши и его матери, о которой он так тосковал и каялся за недостаточное внимание к ней при жизни, вместе. Он посвятил ей трогательные до надрыва строки:

«Вот и мной пережито немало

Но порой, когда грусть, словно ночь,

Как тебя не хватает мне мама,

Как могла бы ты сердцу помочь.

Тайной горечью светится праздник

С женским днем, что приходит опять

Я тебя не поздравил ни разу

А теперь опоздал поздравлять.

На земле неуютно и пусто,

Где твои оборвались пути

Только ветер над холмиком грустным

За меня повторяет: «Прости…».

 Михаил жил всегда под высоким напряжением. А когда электролампочка находится  не под напряжением,  а под высоким напряжением то она очень быстро перегорает. Михаил был неуёмный, он не давал себе никакой передышки. Вот и сгорел в прямом и переносном смысле. Его волновали глобальные проблемы, он во всем хотел докопаться до истины. Поворочай-ка  в голове вселенскими категориями и сразу почувствуешь на плечах непосильную ношу. Я ему говорил: «Будь проще, Миша», но разве он послушается совета.  Никогда бы, никому он признался, что ему тяжело или плохо. Каково ему было в жизни на самом деле, узнаешь только из его стихов. Ему, как любому ищущему истину человеку очень хотелось испить чистой ключевой водицы.  А зачастую приходилось пить мутную, грязную, вонючую воду. Когда же оглядывался вокруг, то и вовсе страшно становилось – несовершенен мир.

- Так неужели среди добра больше зла, -  спрашивал  частенько меня Миша.

Светлане  Костенко тоже стало пусто и грустно, неуютно жить на земле. Она часто вспоминает его одну строчку:  «Я устал от людей, их грехов и молитв». Ей кажется, что он, устав не ушел навсегда от жизни, а прилег под березками отдохнуть от мирской суеты.

«Теперь не надо слов и слез

Не надо так вздыхать

Под опахалами берез

Прилег он отдыхать

Любовь искал в сердцах других

Себя всего даря

Устал прощать враждебность их

Надеждой, тешась зря

Он от пустых устал речей

Дождей и суеты

Не плачьте, смерть сняла навек

Креста нелегкий гнёт

И пусть великий человек

Немного отдохнет».

Только теперь поняла Светлана Костенко, что началась другая жизнь.  У неё от сердца откололась такая огромная глыба. В том месте, которое занимал в Светланином сердце Михаил, образовалась пустота.

Прошло больше года. Даже по православным канонам можно было бы сложить с себя траур.  Донимают Светлану и подруги. Чтобы не объяснять каждой из них, она решила рассказать о своей принципиальной позиции сразу всем:

«Без него тебе плохо, -

Говорят мне друзья. -

Но зачем, же так сохнуть,

Заменить что ль нельзя?

Поищи и утешься

Ты в другом ком-нибудь».

Жизнь борьба и движенье

Вера в завтрашний путь

Но душа ведь не глина

Как же быть мне с душой.

Разве маленьким клином

Можно выбить большой?

Пусть смеются, мол, глупо

Выставлять напоказ,

Но любить однолюбам

Как и жить – только раз.

Ах,  как жить им не просто:

Они странный народ

Не прельщают их звезды

Коль померк небосвод».

Вторя словом Павла Шляпникова  о чистой родниковой воде, Светлана однажды обнаружила в стихотворном сборнике Рудакова слова, которые в принципе перефразировал Павел: «Не найдя родник, чтобы напиться, закричит растерянно душа». Ей о горькой утрате, о невосполнимой потере осенью, когда и произошла трагедия, напоминают горестные крики журавлиной стаи, прощающейся с родными краями. Возле могилы на кладбище пришли к ней строки:

«Судьба звучала звонко партитурой.

Суля вовеки нас не разлучать,

Но вдруг умолкла, я бреду понуро,

Мне жажду сердца нечем утолить,

Лишь журавли, летящие над лесом,

Спеша за солнцем на закате дня,

Рыдают так, как будто им известно

Что навсегда покинул ты меня».

А дома, сев у окна, подумала, что Михаил не покинул её, а остался с ней навсегда, навеки. У юности почти нет прошлого, только будущее. У пожилых есть прошлое, они  живут воспоминаниями. Люди среднего возраста уже имеют жизненный опыт пошедших лет, но они ещё верят в счастливое будущее. Наша память о родных и близких, ушедших в мир иной, живет во всех поколениях. И поэтому смерти нет – в памяти других юных поколений наше бессмертие. Об этом Светлана, взяв ручку, и написала:

«Ты подарил мне маргаритки

 На вид неброские цветы

И, расставаясь  у калитки,

Шептал слова признанья ты

…И вот опять у той калитки,

Где Бог Любви спускался к нам,

Я посадила маргаритки

В тон бывшим розовым мечтам.

Они цветут на крепких ножках,

Любовью пахнут неземной,

А я смотрю на них в окошко,

И  будто  рядом ты со мной.

А в небе месяц серебристый

Все так же юн, как и тогда.

А мир вокруг такой лучистый

И ты со мною навсегда».

 

 

Владимир Крайнев

ноябрь 2009 год