Про­лог

В ро­ма­не  «Со­тво­ре­ние пу­с­то­ты» пи­са­тель Ни­ко­лай Душ­ка про­дол­жа­ет фи­ло­соф­ское ис­сле­до­ва­ние че­ло­ве­че­с­кой ду­ши с той  мас­штаб­но­стью, с ка­кой на­чал он свои изы­ска­ния в на­пе­ча­тан­ном при жиз­ни ро­ма­не «При­чи­на но­чи» в тре­ть­ем но­ме­ре Кра­с­но­яр­ско­го жур­на­ла «День и ночь» в ав­гу­сте 2009 го­да.  

К ве­ли­ко­му со­жа­ле­нию ро­ман «Со­тво­ре­ние пу­с­то­ты» и по сей день, не опуб­ли­ко­ван да­же в пе­ри­о­ди­че­с­ком из­да­нии. Ни­ко­лай Ни­ко­ла­е­вич  про­дол­жил те­му ро­ма­на «При­чи­на но­чи» и в про­из­ве­де­нии «Со­тво­ре­ние пу­с­то­ты»: со­тво­ре­ние твор­цом по сво­ему об­ра­зу и по­до­бию вы­с­ше­го по сво­ему раз­ви­тию су­ще­ст­ва на Зе­м­ле Ада­ма, а по­том и Евы, о чем вскользь в не­сколь­ких сцен­ках на­чал го­во­рить в пре­ды­ду­щем ро­ма­не.

Не ото­шел Ни­ко­лай Душ­ка и от сти­ля пись­ма в ру­ко­пи­си «Со­тво­ре­ние пу­с­то­ты».   Так же как и в «При­чи­не но­чи» ис­поль­зу­ет пи­са­тель и хо­дуль­ный сю­жет:  дей­ст­вие про­ис­хо­дит па­рал­лель­но, то в до­по­топ­ные вре­ме­на, то в на­сто­я­щее вре­мя.

Те­перь о жан­ре. Пуш­кин на­звал по­э­му «Ев­ге­ний Оне­гин» ро­ма­ном в сти­хах. Го­голь счи­тал, что его ро­ман «Мер­т­вые ду­ши» - это по­э­ма о смы­с­ле жиз­ни им­пер­ской Рос­сии. А «Со­тво­ре­ние пу­с­то­ты» Ни­ко­лая Душ­ки, по-мо­е­му,  ни­ка­кой не ро­ман, это та­кая ли­ри­че­с­кая и по­э­ти­че­с­кая по­э­ма о глав­ной су­ти жиз­ни: о Люб­ви! Хо­тя ис­поль­зо­ва­ны в ро­ма­не и дру­гие из­ве­ч­ные ли­те­ра­тур­ные те­мы, ко­чу­ю­щие по про­из­ве­де­ни­ям пи­са­те­лей и по­э­тов: жизнь и смерть, лю­бовь и не­на­висть, бла­го­род­ст­во и пре­да­тель­ст­во, на­род и власть, ду­хов­ность и чер­ст­вость ду­ши, а то и опу­с­то­ше­ние её до за­пре­дель­ной чер­ты – до пу­с­то­ты.

Ес­ли мир, все­лен­ную со­тво­рил Бог, всё жи­вое и не­жи­вое в ней, то пу­с­то­ту  уму­д­ря­ет­ся со­тво­рить че­ло­век, вы­тво­ряя та­кие, уму не­по­сти­жи­мые по­ступ­ки и про­ступ­ки, что ду­ша рас­тво­ря­ет­ся и бес­след­но ис­че­за­ет у не­го.

Лю­бой гра­мот­ный че­ло­век зна­ет о пер­во­род­ном гре­хе сво­их пра­ро­ди­те­лей Ада­ма и Евы. Бог за­пре­тил им есть пло­ды с де­ре­ва жиз­ни и с дре­ва по­з­на­ния, но Змий-ис­ку­си­тель со­блаз­нил Еву уго­во­рить Ада­ма  со­р­вать с яб­ло­ни, рас­ту­щей в рай­ском са­ду Эде­ма, за­прет­ный плод и вме­сте от­ку­шать рай­ское яб­ло­ч­ко. Лю­ди на­ру­ши­ли за­прет Бо­га, со­вер­шив пер­вый грех, и бы­ли из­г­на­ны из рая. Всё ко­рот­ко и яс­но,  на­гляд­но и по­нят­но, как на кар­ти­не жи­во­пис­ца Дю­ре­ра.

И вот сво­им та­лан­том ху­до­ж­ник-пи­са­тель Ни­ко­лай Душ­ка со­з­дал та­кую жи­во­пи­с­ную па­но­ра­му гре­хо­па­де­ния, рас­ска­зав та­кие де­та­ли, рас­крыв та­кие тай­ны, ко­то­рых ни один чи­та­тель не встре­чал ни в од­ном су­пер­со­в­ре­мен­ном, су­пер­мод­ном  аван­тюр­ном ро­ма­не или де­те­к­ти­ве. Ар­хи­вов  с тех до­по­топ­ных вре­мен со­хра­ни­лось ма­ло, го­во­рят, прав­да, что на са­мой вер­ши­не го­ры Ара­рат, ко­то­рую не смог­ли по­гло­тить во­ды все­мир­но­го по­то­па, ар­хе­о­ло­ги из ко­с­мо­са вро­де бы ви­де­ли очер­та­ния  ос­то­ва Но­е­ва  ков­че­га, но аль­пи­ни­стам как-то не уда­ет­ся оты­скать ос­тан­ки ко­раб­ля, раз­ру­шив­ше­го­ся от столк­но­ве­ния со ска­ли­стым пи­ком Ара­ра­та.

За­то пи­са­тель Ни­ко­лай Душ­ка си­лой сво­его ге­ни­аль­но­го во­о­б­ра­же­ния су­мел сде­лать ис­то­ри­че­с­кую ре­кон­ст­рук­цию тех со­бы­тий, рас­крыв де­те­к­тив­ные не­по­сти­жи­мые тай­ны, пре­вра­тив их в бы­ли и ре­аль­ное до­с­то­я­ние для лю­бо­го чи­та­те­ля, ко­то­рый возь­мет на се­бя труд взять кни­гу «Со­тво­ре­ние пу­с­то­ты» (а то, что эта кни­га ко­г­да-то бу­дет из­да­на, у ме­ня нет ни­ка­ко­го со­м­не­ния) и с на­сла­ж­де­ни­ем про­чи­та­ет этот иро­ни­че­с­кий ис­то­ри­че­с­кий де­те­к­тив. А по­ка я пред­ла­гаю пред­вку­сить удо­воль­ст­вие от за­хва­ты­ва­ю­ще­го чте­ния и про­чи­тать мой очерк.

 

Му­д­рый Змий к то­му же очень хи­т­рый

Пред­ста­вив, как му­д­рый Змий, свер­нув­шись в клу­бок, гре­ет­ся на жар­ком эде­мов­ском  со­л­ныш­ке, Ни­ко­лаю Душ­ке не­воль­но за­хо­те­лось ух­ва­тить Змия за хвост и рас­кру­тить этот клу­бок из ту­гих и уп­ру­гих ко­лец и тайн до са­мо­го кон­ца, до ис­ти­ны до­ко­пать­ся.

-  По­сколь­ку Змий мудр, то у не­го впол­не хва­ти­ло бы ума не дей­ст­во­вать во­пре­ки во­ле Гос­по­да, - по­ду­мал пи­са­тель, уце­пив­шись за  зме­и­ный хво­стик, как за пу­те­вод­ную нить. Зна­чит, Змий дей­ст­во­вал по пря­мо­му ука­за­нию Бо­га, ис­ку­шая пер­вую па­ру лю­дей на­ру­шить за­прет твор­ца или же по его мол­ча­ли­во­му со­г­ла­сию. А, во-вто­рых,  Змий мог го­во­рить. Ина­че, ка­ким об­ра­зом он смог убе­дить Ада­ма или Еву на­ру­шить за­прет и со­вер­шить тяж­кий грех? Ес­ли ор­га­низм Змея мог вы­ра­ба­ты­вать смер­то­но­с­ный яд, то язык его яв­но ис­то­чал слад­ко­ре­чи­вый елей. Вот так воз­ни­к­ла пер­вая ре­аль­ная,  хо­тя од­но­вре­мен­но и ху­до­же­ст­вен­ная вер­сия у Ни­ко­лая Ни­ко­ла­е­ви­ча по по­во­ду Змия-ис­ку­си­те­ля. На сле­ду­ю­щем эта­пе рас­сле­до­ва­ния пи­са­тель пред­по­ло­жил, что кра­си­во рас­ска­зать о люб­ви, смог бы толь­ко тот субъ­ект, ко­то­рый сам, хо­тя бы  еди­но­жды ис­пы­тал это пре­кра­с­ное чув­ст­во, эту не­обу­з­дан­ную страсть. И сде­лал из это­го пред­по­ло­же­ния вы­вод: Змий до бес­па­мят­ст­ва влюб­лен в свою зме­ю­ку не­на­гляд­ную, ко­то­рая ему до­ро­же вся­ко­го со­кро­ви­ща. Но, по­сколь­ку в ми­фе упо­ми­на­ет­ся толь­ко все­гда один Змий, то Ни­ко­лай Душ­ка  де­ла­ет сле­ду­ю­щий вы­вод – влюб­лен­ный Змий был еще и жут­ко рев­нив. Во­к­руг влюб­лен­но­го пре­смы­ка­ю­ще­го­ся  сно­ва­ли мно­же­ст­во длин­но­хво­стых,  гиб­ких и уп­ру­гих змий­ков-дон­жу­а­нов, ко­то­рые бы­ли бы не прочь по­ух­ле­сты­вать  за пре­кра­с­ной га­ди­ной Змия.  На­вер­ня­ка хи­т­рец пря­тал свою же­ну где-ни­будь в тем­ной но­ре, по­даль­ше от глаз раз­ных там ло­ве­ла­сов.

Чем даль­ше в лес, тем боль­ше дров. Ни­ко­лай Ни­ко­ла­е­вич за­ду­мал­ся над та­ким  фа­к­том из вет­хо­го за­ве­та: Бог со­з­дал по об­ра­зу сво­ему и по­до­бию толь­ко Ада­ма, а спу­с­тя ка­кое-то вре­мя, он со­з­дал Еву из ре­б­ра Ада­ма. Но так как ни­ка­ко­го по­до­бия пе­ред гла­за­ми Гос­по­да не бы­ло, то при­шлось твор­цу со­з­да­вать Еву по сво­ему во­о­б­ра­же­нию. Ра­бо­та­ло оно у Бо­га с огонь­ком, и со­з­дал Гос­подь жен­ский ми­ро­вой ше­девр с пер­во­го же раза. У не­го да­же пер­вый блин не ко­мом  не­ряш­ли­вым, не­кра­си­вым  по­лу­чал­ся, а лег­ким и воз­душ­ным, вку­с­ным и аро­мат­ным, го­ря­чим и круг­лым как со­л­ныш­ко. А тут жен­щи­ну со­зи­дал и ста­рал­ся со­вер­шить свой труд по-бо­же­ски.

Но ведь ка­кое-то вре­мя Адам пре­бы­вал в гор­дом оди­но­че­ст­ве! Хо­дил с гор­до под­ня­той го­ло­вой по Эде­му один-оди­не­ше­нек и гру­стил. У ка­ко­го-то га­да пол­зу­че­го есть де­вуш­ка-под­руж­ка, став­шая его же­ной, а у не­го са­мо­го пер­во­го че­ло­ве­ка на пла­не­те Зе­м­ля (дру­гих пла­нет Адам еще не знал). По­за­ви­до­вав Змию, и по­про­сил Адам со­з­дать ему под­руж­ку по­мощ­ни­цу. А то но­сил­ки с на­во­зом, что­бы удо­б­рить де­ре­вья с рай­ски­ми яб­ло­ч­ка­ми, что­бы они вку­с­нее и сла­ще бы­ли, од­но­му та­щить не спод­ру­ч­но. Яб­ло­ки Ада­му всё рав­но ку­шать за­пре­ща­лось, и Бог сми­ло­сти­вил­ся  над сво­им пер­вен­цем и ре­шил из Ада­мо­ва ре­б­ра, а не из пра­ха со­з­дать Еву. Ес­ли ра­зо­брать­ся, то раз Адам был со­з­дан из пра­ха, то и ре­б­ро сде­ла­но из это­го же ма­те­ри­а­ла и Ева на ге­не­ти­че­с­ком  уров­не не­на­мно­го уш­ла от пер­во­ис­то­ч­ни­ка. Но лю­бой но­вый  опыт­ный об­ра­зец все­гда со­вер­шен­нее пре­ды­ду­ще­го. Мо­дер­ни­за­ция, она и 50 ты­сяч лет на­зад при­дер­жи­ва­лась ка­ких-то со­в­ре­мен­ных ка­но­нов.

Пре­ду­п­ре­дил Гос­подь и Еву, что ес­ли она съест за­прет­ный плод с рай­ских де­ревь­ев,  от­го­ро­жен­ных спе­ци­аль­но ка­муш­ка­ми, то она ум­рет.

Об­ви­нить Бо­га в лу­кав­ст­ве Ни­ко­лай Душ­ка не мог. Ес­ли Ева или Адам со­р­ва­ли бы вти­ха­ря плод с яб­ло­ни и съе­ли бы его, то они все рав­но бы умер­ли.  Пусть не сра­зу, а лет так че­рез со­рок-пять­де­сят, но всё-та­ки бы умер­ли. Ведь со­з­дал-то тво­рец Ада­ма и Еву сра­зу в том воз­рас­те, что­бы смог­ли они сра­зу пло­дить­ся и раз­мно­жать­ся. Но про­цесс раз­мно­же­ния мгно­вен­но не по­шел.

- А по­че­му? – та­ким во­п­ро­сом за­дал­ся пи­са­тель. – По­че­му же Змию при­шлось ис­ку­шать двух мо­ло­дых лю­дей, об­на­жен­ных муж­чи­ну и жен­щи­ну. За­чем им бы­ло, на­ру­шив за­прет Бо­га и сры­вать за­прет­ный плод с дре­ва по­з­на­ния, с дре­ва Люб­ви, ес­ли они со­з­да­ны для люб­ви, и не на­до су­е­тить­ся да­же для то­го, что­бы снять с се­бя оде­ж­ды – они оба на­гие, в чем мать ро­ди­ла. Нет, нет, пер­вых лю­дей не мать  ро­ди­ла, их со­з­дал тво­рец, но, тем не ме­нее, они бы­ли го­лы. И то­г­да пи­са­тель по­нял, что вку­сить яб­ло­ка с дре­ва Люб­ви муж­чи­не и жен­щи­не при­шлось, так как  у них не бы­ло это­го чув­ст­ва, чув­ст­ва люб­ви.

Но кто, же мог под­ска­зать Бо­гу о не­боль­шой не­до­ра­бот­ке в люд­ском ус­т­рой­ст­ве? – за­ду­мал­ся Ни­ко­лай Душ­ка. – Хе­ру­вим? Он не­сет служ­бу Гос­по­ду Бо­гу и ох­ра­ня­ет дре­во жиз­ни и дре­во по­з­на­ния от по­ку­ше­ния на них оби­та­те­лей Эде­ма. Кры­лья Хе­ру­ви­му на то и да­ны, что­бы он с вы­со­ты птичь­е­го по­ле­та мог ви­деть все тро­пин­ки и до­рож­ки к бес­цен­ным пло­дам на де­ревь­ях божь­их. А ко­г­да ви­дел, что кри­ми­наль­ных по­полз­но­ве­ний  на дра­го­цен­ные пло­ды нет, то пел Гос­по­ду  осан­ну. Го­лос у Хе­ру­ви­ма был кра­сив и мо­гуч. Ан­гель­ский был го­ло­сок у Хе­ру­ви­ма. У Ада­ма же от див­но­го го­ло­са за­би­лось, за­пуль­си­ро­ва­ла  на ви­с­ке воз­ле са­мо­го уха жи­ло­ч­ка. За­то в са­мом ухе зву­ча­ла бра­вур­ная му­зы­ка со сло­ва­ми со­в­сем не по­хо­жи­ми на  осан­ну: «Взвей­тесь ко­ст­ра­ми си­ние но­чи! Мы, пи­о­не­ры, зна­ем, что хо­чем. Бли­зит­ся эра свет­лых го­дов, к но­во­му ве­ку все­гда будь го­тов».  Под ритм этой пе­с­ни хо­те­лось вы­стро­ить­ся в ше­рен­гу и мар­ши­ро­вать на ме­с­те или ид­ти стро­ем всем в од­ну сто­ро­ну.

- Нет, под­ска­зать Бо­гу мог, что у па­ро­ч­ки нет чувств люб­ви, толь­ко Змий, - ре­шил пи­са­тель. – И, на­вер­ня­ка, на­ме­к­нул ему  по­мочь им  на­по­л­нить  свои серд­ца лю­бо­вью. Воз­мо­ж­но, Змию по­ка­за­лось, что Бог вы­нес ему при­го­вор, по­то­му то и по­ру­ча­ет та­кое не­сколь­ко аван­тюр­но-про­во­ка­ци­он­ное за­да­ние. Ведь Змий хоть и ядо­ви­тое су­ще­ст­во, но не тра­во­яд­ное. И сам бы яб­ло­ки с за­прет­ных де­ревь­ев ло­пать,  не стал, не по ну­т­ру Змию яб­ло­ки. Но де­лать не­че­го. При­каз на­чаль­ни­ка – за­кон для под­чи­нен­но­го. Из-за сво­ей оше­ло­м­ля­ю­щей пре­дан­но­сти к Бо­гу Змий го­тов был да­же на­ру­шить его же вы­со­чай­ший за­прет. А по­с­ле пусть на­сту­па­ет хоть по­топ.

 

Об­ща­ясь с му­д­рым ста­но­вишь­ся му­д­рее

На­вер­ня­ка Змий ука­зал Ада­му   на его не­до­с­тат­ки. У пер­вен­ца божь­е­го не бы­ло дет­ст­ва, ма­те­ри, люб­ви. Он враз стал взро­с­лым, но с ду­шою под­ро­ст­ка. Он со­би­рал су­хие  су­чья с де­ревь­ев, что­бы ве­че­ром ус­т­ро­ить ко­с­тер. Ни­ко­лай Душ­ка за­пи­сал ди­а­лог Ада­ма и Змия:

«- По­ше­ве­лю пал­кой огонь, он как по­лых­нет до не­ба, и тьма во­к­руг от­ско­чит, как оша­ле­лая.

- Ска­жи мне, че­ло­век, что боль­ше нра­вит­ся те­бе:  смо­т­реть на пля­шу­щий ко­с­тер и на зве­ру­шек, пля­шу­щих  с то­бой и с Евой или смо­т­реть на зве­з­ды в тем­но­те, ко­г­да  за­хва­ты­ва­ет дух, оше­ло­м­ля­ет лег­кие твои, ко­г­да ты со­зер­ца­ешь не­бе­са?

- С лег­ки­ми у ме­ня всё в по­ряд­ке.

- Не по­ни­ма­ешь ты эфе­мер­ность, что на­зы­ва­ет­ся лю­бо­вью…  Жи­ву, люб­лю и сча­стью мо­е­му кон­ца не вид­но. И вдруг. Слу­ча­ет­ся вот то, имен­но то. И я ос­та­юсь один. Сам по се­бе. Нет Змеи – и ми­ра нет. Я ли­ше­нец. Я ни­ч­то. И ни­ко­му я не ну­жен. Страсть вы­ды­ха­ет­ся из ме­ня, она ухо­дит из ме­ня, как вы­сы­па­ет­ся зер­но из ды­ря­во­го меш­ка. Я уже не Змий, а вопль пе­ча­ли. И, мо­жет быть, гля­жу я в безд­ну».

Бе­зум­ные ре­чи за­хва­ти­ли  Ада­ма,  и ему за­хо­те­лось та­кой же люб­ви. Вот тут пи­са­тель и пред­по­ло­жил, что имен­но в этот мо­мент и пред­ло­жил  Змий Ада­му со­р­вать с вет­ки яб­ло­ко. А что­бы не бо­ял­ся пер­ве­нец, что вку­сив за­прет­ный плод, он мо­жет уме­реть, со­об­щил, что Бог по­шу­тил, ска­зав та­кие гроз­ные сло­ва.

Ни­ко­лай Ни­ко­ла­е­вич не ви­дел по-дру­го­му раз­ви­тия хо­да со­бы­тий. В Би­б­лии же ска­за­но, что Ева со­г­ла­си­лась со­р­вать яб­ло­ко, и уго­сти­ла им Ада­ма. По­то­му  в ро­ма­не «Со­з­да­ние пу­с­то­ты» у не­го Адам так ка­те­го­ри­ч­но и от­ка­зал­ся от за­ман­чи­во­го пред­ло­же­ния му­д­ре­ца. Или хи­т­ре­ца, но с му­д­рым и сам ста­но­вишь­ся чу­то­ч­ку му­д­рее, ум­нее. Хо­тя у нас су­ще­ст­ву­ет и та­кая па­ра­до­к­саль­ная по­го­вор­ка: «Ум­ный ты ум­ный, а на са­мом де­ле ду­рак ду­ра­ком».

Душ­ка  при­ду­мал та­кую ин­т­ри­гу, от ко­то­рой не смог увиль­нуть да­же очень уво­ро­ти­стый с гиб­ким те­лом Змий. Он сно­ва влю­бил­ся, мо­ж­но бы­ло бы ска­зать по уши, да ушей у зме­ев не бы­ва­ет – толь­ко уш­ные от­вер­стия. По­э­то­му ска­жем так: Змий втю­рил­ся в не­от­ра­зи­мую Змей­ку с гла­за­ми ве­ч­но­сти. Ря­дом с ней он ка­зал­ся се­рой мо­лью, ле­ту­чей мы­шью. Му­дро­му Змию ни­че­го не ос­та­ва­лось  сде­лать, как при­знать­ся  Ада­му, что он вдруг ни с то­го ни с че­го по­те­рял ра­зум. Или ум за ра­зум за­шел от та­кой юной зме­и­ной кра­со­ты.

Но тут  за­пел Хе­ру­вим и все, кро­ме Змия ока­за­лись без ума от ан­гель­ской пе­с­ни, во вла­сти чу­жой  ду­ши. Но раз Змий не при­об­рел власть над мы­с­ля­ми и ду­шой Ада­ма, на сле­ду­ю­щий день он  от­пра­вил­ся ис­ку­шать Еву. Он не стал мудр­ст­во­вать лу­ка­во, а вре­зал на­пря­мик, что Адам её не лю­бит. Хо­тя уже сам се­бя уко­рял в ду­ше, что сам мы­с­лен­но уже  из­ме­нил сво­ей лю­би­мой Змее. Это бы­ло не­под­вла­ст­ное ему чув­ст­во. Он рев­но­вал  и бо­ял­ся из­ме­ны Змеи, а сам, вспых­нув от од­но­го взгля­да, был го­тов тот­час об­вить те­ло юной змей­ки сво­им и слить­ся с  ней во­еди­но.

«… О, жен­щи­ны! Ева за­ме­ти­ла сму­ще­ние  Змия. Она бы­ла не толь­ко  му­д­рее его, но и хи­т­рее, так что Змий сра­зу же при­знал свое по­ра­же­ние. Но про­дол­жал вы­пол­нять за­да­ние, на ко­то­рое на­ме­к­нул ему Бог. И Змий по­хва­стал­ся: у них со Зме­ей ки­пят лю­бов­ные стра­сти, и они са­мо­заб­вен­но ла­с­ка­ют друг дру­га, а Адам и Ева  не зна­ют этой ра­до­сти люб­ви. Не­у­же­ли Ева не за­слу­жи­ва­ет луч­шей уча­сти? А сде­лать то все­го на­до ме­лочь, пу­с­тя­чок – со­р­вать яб­ло­ко с дре­ва Люб­ви и от­ве­дать за­прет­ный плод обо­им.

Ева пред­ло­жи­ла под­бить на со­вер­ше­ние под­ви­га Ада­ма и с со­жа­ле­ни­ем уз­на­ла, что он не го­тов к та­кой жер­т­ве. Но там, где от­сту­па­ют­ся муж­чи­ны, за де­ло бе­рут­ся жен­щи­ны. Ева бы­ла пер­вой жен­щи­ной в ми­ре и хо­ро­шо по­ни­ма­ла свою ис­то­ри­че­с­кую мис­сию. Где на­ша не про­па­да­ла. Сняв­ши го­ло­ву, по во­ло­сам не пла­чут».

И вот ка­кую кар­ти­ну на­ри­со­вал Душ­ка:

«Ева над­ку­си­ла яб­ло­ко. Сок брыз­нул ей на ли­цо и чуть бы­ло не по­пал в глаз. Плод был не­срав­нен­ным… За­чем оп­ре­де­лять вкус, ко­г­да мо­ж­но его по­про­бо­вать. По­ра бы­ло бе­жать к Ада­му. Но­ги са­ми не­сли её к не­му. Она про­с­то ле­те­ла. За­ды­ха­лась. То ли от дви­же­ния, то ли от ра­до­сти».

До зме­и­ных пе­ре­жи­ва­ний ей не бы­ло ни­ка­ко­го де­ла. Мавр сде­лал свое де­ло и пусть умы­ва­ет свои ру­ки.

Адам уди­вил­ся вос­тор­жен­но­му ви­ду Евы. О та­ком вос­тор­ге че­ло­ве­ку го­во­рят, что он что-то съел. А ведь Ева и в са­мом де­ле съе­ла… Яб­ло­ко. О чем и при­зна­лась сво­ему по­ве­ли­те­лю. Ма­ло то­го она пред­ло­жи­ла сде­лать и ему то же са­мое. Но он не по­ни­мал её и ду­мал, что она со­шла с ума. А она про­с­то из­ме­ни­лась. Она не хо­те­ла уже ос­та­на­в­ли­вать свое вос­хи­ще­ние, сдер­жи­вать свою страсть. Она из­ме­ни­лась, а он ос­та­вал­ся пре­ж­ним. Та­ким бес­чув­ст­вен­ным  бол­ва­ном. Ева го­то­ва бы­ла, раз уж он бо­ит­ся, при­не­с­ти са­ма это яб­ло­ко, са­ма со­р­вать за­прет­ный плод.

Адам чув­ст­во­вал её на­пор, он по­чув­ст­во­вал, что в го­ло­се жен­щи­ны по­я­ви­лись по­ве­ли­тель­ные нот­ки, но со­про­ти­в­лять­ся не хо­те­лось. Хо­те­лось по­че­му  то под­чи­нять­ся. В го­ло­ве пер­вен­ца кру­ти­лась од­на про­тив­ная мы­с­лиш­ка, ко­то­рую он не пре­ми­нул вы­ска­зать вслух: «Так да­вай же ут­ром вме­сте, как бу­дут по­том на зе­м­ле окан­чи­вать­ся ска­з­ки про сча­ст­ли­вых влюб­лен­ных».

Ева убе­ди­ла его, что от то­го, что про­изой­дет с ни­ми, лю­ди не уми­ра­ют. И ско­ман­до­ва­ла: «Впе­ред, за мной к рай­ско­му са­ду».

Адам не ду­мал, впри­прыж­ку, дви­га­ясь за Евой, что она под­во­дит его к то­ч­ке не­воз­вра­та: «Не­у­же­ли страсть и по­з­на­ние две сто­ро­ны од­ной ме­да­ли?». Но мол­чал  и без­ро­пот­но под­чи­нил­ся во­ле жен­щи­ны. От­ве­дав яб­ло­ка, у не­го по­я­ви­лась не­ж­ность. В го­ло­ве кру­ти­лись не­по­нят­ные сло­ва, и с губ на­ко­нец-то со­р­ва­лось: «Ми­лая моя!».

 

Пье­са Ве­ли­ко­го ре­жис­се­ра

До ка­ко­го-то мо­мен­та пи­са­тель Ни­ко­лай Душ­ка от­во­дил се­бе или ни­ч­то­ж­ную роль  на­ив­но­го зри­те­ля, ко­то­рый с за­ми­ра­ни­ем серд­ца на­блю­да­ет за оше­ло­м­ля­ю­щи­ми со­бы­ти­я­ми, про­ис­хо­дя­щи­ми на сце­не, или в ро­ли  де­те­к­ти­ва-сы­щи­ка, су­мев­ше­го по не­зна­чи­тель­ным фа­к­там со­брать эти фраг­мен­ты в од­но це­лое из мел­ких ос­кол­ков и пред­ста­вить на суд ис­то­рии цель­ную мо­за­и­ч­ную кар­ти­ну-пан­но.

В обо­их слу­ча­ях пи­са­тель яко­бы, не знал ни о за­мы­с­ле ре­жис­се­ра, а тем бо­лее о сце­на­рии дра­мы, со­чи­нен­ной ге­ни­аль­ным ав­то­ром. Хо­тя сло­во «со­чи­нен­ный» не со­в­сем под­хо­дит в кон­тек­сте к дан­но­му слу­чаю. Тут ско­рее по­дой­дет, учи­ты­вая мас­штаб ли­ч­но­сти ав­то­ра, сло­во «со­тво­рить», по­сколь­ку  ве­ли­ким дра­ма­тур­гом, сце­на­ри­стом и ре­жис­се­ром яв­ля­ет­ся сам тво­рец, а он как из­ве­ст­но все­гда три­е­дин – один в трех ипо­ста­сях. А те­перь Ни­ко­лай Ни­ко­ла­е­вич су­мел  ка­ким-то об­ра­зом за­гля­нуть  че­рез пле­чо Все­ви­дя­ще­го и Все­мо­гу­ще­го и про­чи­тать ру­ко­пись его сце­на­рия, на­пи­сан­но­го твор­цом на не­бес­ных скри­жа­лях, его во­п­ро­сы к гре­хо­вод­ни­кам и до­про­сы спод­ви­ж­ни­ков их, а так­же к обы­к­но­вен­ным оче­вид­цам со­бы­тий.  А по­ка Адам об­на­ру­жил, что  он ле­жит го­лый на та­кой же со­вер­шен­но го­лой зе­м­ле. И ему ста­ло стыд­но. Он по­бе­жал в ша­ла­шик, ко­то­рый по не­по­нят­ной при­чи­не по­стро­ил еще до Евы и стал де­лать из коз­ли­ных шкур се­бе на­бе­д­рен­ную по­вя­з­ку, а Еве ма­е­ч­ку. Об­нов­ке она  об­ра­до­ва­лась и они, взяв­шись за ру­ки, по­шли ку­пать­ся. Им те­перь нра­ви­лось хо­дить и быть вдво­ем. Ада­ма пе­ре­пол­ня­ла ка­кая-то но­вая не­по­нят­ная суб­стан­ция от­ку­да-то по­я­вив­ша­я­ся не­ожи­дан­но или да­ро­ван­ная Бо­гом. Она бы­ла ог­ром­на, как оке­ан. Так  про­шел  день, а что про­изош­ло ве­че­ром из-за скром­но­сти про­мол­чим, но па­ро­ч­ка со­вер­шен­но за­бы­ла о Бо­ге, а он возь­ми, да и при­зо­ви к се­бе Ада­ма, ко­то­рый по на­ив­но­сти ду­мал, что Гос­подь не за­ме­ча­ет их фо­ку­сы.

Бог и не стал сра­зу на­пря­мую спра­ши­вать о со­вер­шен­ном гре­хе. Он по­ин­те­ре­со­вал­ся, по­че­му по­я­ви­лась у Ада­ма  па­рад­ная оде­ж­да и по­че­му жен­щи­ну на­зы­ва­ют Ева. Ведь Ева – это жизнь.  Но ес­ли Ада­му нра­вит­ся  так на­зы­вать её, то это его пра­во.  Дав по­нять, что и у Ада­ма есть ка­кие-то пра­ва. И толь­ко по­с­ле этих рас­спро­сов Бог за­дал ему глав­ный во­п­рос: «Не съел ли ты че­го?».

Адам при­знал­ся в сво­ей ви­не. При­зна­лась и Ева, и оба ста­ли ка­ять­ся и да­же бла­го­да­рить со­з­да­те­ля за обе­ща­ния на­ка­зать их. Но Ни­ко­лай Душ­ка, уви­дев­ший кра­ем гла­за ру­ко­пись сце­на­рия Ве­ли­ко­го ре­жис­се­ра, знал, что этим рас­спро­сом де­ло не за­кон­чит­ся.

Ко­г­да Ева при­зна­лась, что её  ис­ку­шал Змий, то и его при­гла­сил Гос­подь пред свои свет­лые очи. И Змий то­же ви­нил­ся и ка­ял­ся.

За­тем па­ро­ч­ке по­с­ле­до­ва­ли на­ка­за­ния: из пра­ха со­з­да­ны, в прах и пре­вра­тят­ся, бу­дут из­г­на­ны из рая, и в по­те ли­ца бу­дут до­бы­вать хлеб свой. Рай­ское соц­обе­с­пе­че­ние  за­кан­чи­ва­ет­ся в свя­зи с гре­хо­па­де­ни­ем.

Од­но при­зна­ние Евы бы­ло осо­бен­ным, не со­в­сем обы­ч­ным для Ада­ма. Ева уже не счи­та­ла его по­ве­ли­те­лем, а сво­ей стра­стью, сво­им лю­бов­ни­ком же­лан­ным. А раз­ве же­лан­ный мо­жет быть по­ве­ли­те­лем?

По­с­ле та­ко­го при­зна­ния Все­выш­ний при­нял на­ка­за­ния спе­ци­аль­но для Евы, ко­то­рая, вку­сив удо­воль­ст­вие и сча­стье от люб­ви, до спо­кон ве­ка дол­ж­на ро­жать де­тей в му­ках. И на это со­г­ла­си­лась жен­щи­на. Хо­тя её со­г­ла­сие как раз и не тре­бо­ва­лось. На­ка­за­ние да­ют, что­бы его вы­пол­ня­ли, а не со­г­ла­со­вы­ва­ли.

С на­ка­за­ни­ем Змия бы­ло по­сло­ж­нее, ведь Со­з­да­тель по­м­нил о сво­ем на­ме­ке или прось­бе сво­ей влить в серд­ца лю­дей лю­бовь. Но ре­шил всё же про­ве­рить  вер­но­под­да­ни­че­с­кие убе­ж­де­ния зме­и­ные. Но Змий  был в них тверд и с ра­до­стью   го­тов был уме­реть по при­ка­зу твор­ца лю­бой лю­той смер­тью «лишь умо­лял об од­ном – не тро­гать и не на­ка­зы­вать свою лю­би­мую Змею. Она ни в чем не ви­но­ва­та. От та­кой са­мо­от­вер­жен­но­сти зме­и­ной Бог не стал вы­но­сить су­ро­вый при­го­вор, а за­дал во­п­рос:

- Ска­жи мне, как те­бе нра­вит­ся пе­ре­дви­гать­ся,   вы­тя­нуть­ся во весь рост и бе­жать, не чуя под со­бой ни­че­го или …

- Нет, Гос­по­ди, на пу­зе мне го­ра­з­до луч­ше.

- Так слу­шай. На­ка­зан ты бу­дешь – на брю­хе пол­зать. Пол­зать и все твои по­том­ки то­же».

Вот та­кой спра­ве­д­ли­вый вер­дикт вы­нес Бог, ко­то­рый ему и са­мо­му ка­зал­ся че­рес­чур су­ро­вым и что­бы смяг­чить при­го­вор, раз­ре­шил Змию жить, где ему за­бла­го­рас­су­дить­ся и не толь­ко в раю.

От бла­го­дар­но­сти Змий ли­шил­ся да­ра ре­чи, а ко­г­да он вер­нул­ся этот дар бо­жий к не­му, до­б­ро­воль­но по­про­сил Все­выш­не­го  вы­рвать ему греш­ный язык, ко­то­рым он со­блаз­нял лю­дей на­ру­шить за­прет. То есть ли­шить его да­ра ре­чи. Вот те­перь да­же са­мые му­д­рые змеи ни­че­го не го­во­рят, ши­пят, а сло­во­со­че­та­ние «вы­рвать греш­ный свой язык» ста­ло кры­ла­тым вы­ра­же­ни­ем.

 

Про­ща­ние с ра­ем

Ни­ко­лай Душ­ка  рас­ста­ва­ние с Эде­мом пред­ста­вил чи­та­те­лю так:

«Адам и Ева си­де­ли на бе­ре­гу ре­ки, смо­т­ре­ли на те­че­ние. На то, как рез­ви­лись ма­лень­кие рыб­ки. Боль­шие пря­та­лись на глу­би­не, им не при­ста­ло тра­тить вре­мя на дет­ские за­ба­вы. Дру­гие за­бо­ты – о пи­ще, о про­дол­же­нии ро­да за­бо­ти­ли их…

- А те­перь про­щай­те, - это бы­ли по­с­лед­ние сло­ва, ко­то­рые слы­ша­ли лю­ди от Гос­по­да».

При­каз по­про­щать­ся с из­г­нан­ни­ка­ми по­лу­чил и Змий. Но ле­жал ти­хо – пусть са­ми об­ра­тят на не­го вни­ма­ние. Адам-то счи­та­ет  его  сво­им  дру­гом, а вот Ева вор­чит и об­ви­ня­ет в их гре­хо­па­де­нии.

Ко­г­да Ева убе­жа­ла по­смо­т­реть­ся в зер­каль­ную гладь озе­ра, по­лю­бо­вать­ся но­вой оде­ж­дой, ко­то­рой снаб­дил при рас­ста­ва­нии Бог, гру­ст­ный Адам при­знал­ся Змию:

- «Рань­ше бе­гал я, как без­за­бот­ный зве­рек. Всё мне бы­ло в ра­дость и лег­ко ло­жи­лось на серд­це, и серд­це бы­ло все­гда вол­шеб­но и кра­си­во, и би­лось оно ка­ж­дый раз, как ко­ло­коль­чик, ес­ли что-ни­будь слу­ча­лось  но­вое. И Ева  по­я­ви­лась у ме­ня, а всё по-пре­ж­не­му те­п­ло. До тех пор. До тех са­мых пор. То­г­да в гру­ди мо­ей вдруг ста­ло что-то по­я­в­лять­ся. Сна­ча­ла про­с­то боль­шое, оно рас­пи­ра­ло ме­ня. И все боль­ше и боль­ше оно ста­но­ви­лось. А по­том ста­ло пре­вра­щать­ся в бес­ко­не­ч­ность.

- Что та­кое бес­ко­не­ч­ность? – под­дер­жал бе­се­ду Змий.

- Это как бы мрак. Из ко­то­ро­го нет вы­хо­да… Без Евы я ни­ч­то. Во мне без Евы бу­дет дыр­ка не­ве­до­мых раз­ме­ров. И я на­ч­ну ис­па­рять­ся».

Но на этом про­ща­ние с ра­ем не за­кон­чи­лось. По за­мы­с­лу Ве­ли­ко­го ре­жис­се­ра  фи­нал был не­ожи­дан­ным да­же для са­мо­го пи­са­те­ля. Не смог он од­ним гла­з­ком за один при­сест ох­ва­тить в ру­ко­пи­си всю дра­му.

Сю­жет вы­шел из по­ви­но­ве­ния Душ­ки и про­те­кал и раз­ви­вал­ся уже сам по се­бе, без во­ли пи­са­те­ля.

Гос­подь ре­шил про­ве­рить  в вер­ность к се­бе и Хе­ру­ви­ма и спро­сил, не хо­чет ли он ос­тать­ся один. Бог дав­но не бы­вал в дру­гих ми­рах, в дру­гих про­стран­с­т­вах.

Хе­ру­вим был го­тов ос­тать­ся  на стра­же де­ревь­ев или сле­до­вать в не­ве­до­мые ми­ры  за Все­выш­ним  - как он ре­шит, так ан­гел и по­сту­пит. Но всё-та­ки луч­ше бы он сле­до­вал за сво­им по­ве­ли­те­лем. Но со­м­не­ния одо­ле­ли Бо­га.

- Но ес­ли здесь ос­та­в­лю я те­бя, то лю­ди бу­дут вос­хва­лять те­бя день и ночь и те­шить са­мо­лю­бие твое, что­бы ты не сде­лал, всё бу­дет пра­виль­но и не­пре­взой­ден­но. Да­же дурь  твою лю­бую бу­дут вос­хва­лять, как ве­ли­чай­ший по­лет мы­с­ли. Не ты – те­бе при­слу­жи­вать все бу­дут. Все лю­ди, ко­то­рые ро­дят­ся – то­бою бу­дут вос­хи­щать­ся бес­пре­стан­но, без кон­ца и бу­дут слу­жить те­бе так, что ты не за­ме­тишь тех пу­с­тот, ко­то­рые по­я­вят­ся в ду­ше твой бес­смерт­ной!

- Гос­по­ди, я не хо­чу это­го! Ко­го вы из ме­ня хо­ти­те  сде­лать?! Что бу­дет с мо­ей бес­смерт­ной ду­шой?

- Бес­смерт­ная ду­ша ос­та­ют­ся с то­бой. Ты же бес­смерт­ный! - Хе­ру­вим про­сил Бо­га не на­ка­зы­вать его так стро­го и Все­выш­ний со­г­ла­сил­ся  взять ан­ге­ла с со­бой. Но, что  же де­лать с де­ревь­я­ми, как ос­та­вить их без ох­ра­ны? Со­з­да­тель  при­нял со­ло­мо­но­во по­ло­вин­ча­тое ре­ше­ние. Он по­ше­ве­лил паль­ца­ми и мо­л­ния ис­пе­пе­ли­ла де­ре­во бес­смерт­ной жиз­ни, а дре­во по­з­на­ния, люб­ви ми­ло­сти­во ос­та­вил лю­дям – пусть пло­до­но­сит. А лю­ди вку­ша­ют его пло­ды.

 

Две ча­с­ти ро­ма­на, как две люд­ские по­ло­вин­ки

Вто­рая часть ро­ма­на в ро­ма­не Ни­ко­лая Душ­ки «Со­тво­ре­ние пу­с­то­ты» яв­ля­ет­ся слеп­ком, а мо­жет быть, зер­каль­ным от­ра­же­ни­ем  пер­вой ча­с­ти. Мо­гу сра­зу пе­ре­чи­с­лить  сов­па­де­ния от­пе­чат­ков и их не­боль­шую раз­ни­цу.  Хо­тя кто-то, мо­жет быть, по­счи­та­ет эту раз­ни­цу весь­ма су­ще­ст­вен­ной. Глав­ный пер­со­наж бо­же­ст­вен­ной тра­ги­ко­ме­дии  в обе­их ча­с­тях – Адам. Толь­ко пер­вая часть ро­ма­на на­чи­на­ет­ся  с по­я­в­ле­ния на свет его са­мо­го и за­ро­ж­де­ния в ду­ше пер­во­го че­ло­ве­ка люб­ви к его вто­рой по­ло­вин­ке – Еве, со­з­дан­ной по прось­бе Ада­ма Твор­цом, а вто­рая часть  - со смер­ти дру­га Ада­ма, по­с­лед­не­го Ада­ма в ми­ре на тот мо­мент. Ес­ли во­внутрь  пер­во­го Ада­ма про­ни­ка­ет   пу­с­то­та, вы­те­с­ня­ю­щая все его  чув­ст­ва из-за стра­ха вдруг ос­тать­ся в оди­но­че­ст­ве, ко­г­да его по­ло­вин­ка Ева вне­зап­но по­ки­нет этот мир рань­ше му­жа, то Ада­ма по­с­лед­не­го ужа­са­ет про­ни­к­но­ве­ние пу­с­то­ты и без­ду­хов­но­сти во­внутрь все­го пя­ти­мил­ли­ард­но­го че­ло­ве­че­с­ко­го об­ще­ст­ва. Хо­тя пи­са­тель по­ни­ма­ет, что при всей этой ог­ром­ной гло­баль­но­сти су­ще­ст­ву­ют еди­ни­цы с ду­хов­ным здо­ровь­ем, но что сто­ят уси­лия этих еди­ниц в пе­ре­тя­ги­ва­нии ка­на­та с дру­гой ча­стью об­ще­ст­ва – с мил­ли­ар­да­ми.

По­с­ле та­кой пре­ам­бу­лы уже мо­ж­но пре­под­не­сти чи­та­те­лю  и де­та­ли. Ада­му по­с­лед­не­му по мо­биль­ни­ку со­об­щи­ли, ко­г­да он ехал в ма­ши­не на ра­бо­ту, что умер Фи­зик. Адам не по­ве­рил, не мог по­ве­рить в смерть дру­га.

На­сколь­ко он был по­тря­сен, Ни­ко­лай Душ­ка по­ка­зал од­ним штри­хом.

«До­ро­га ис­чез­ла пе­ред гла­за­ми Ада­ма.  Он по­те­рял её из ви­ду. Ти­хо свер­нул на­пра­во. В под­ста­кан­ни­ке  ле­жа­ла боль­шая и гряз­ная тряп­ка для про­ти­ра­ния сте­кол. Ада­ма  вы­тер ею ли­цо, что­бы по­смо­т­реть, где он ос­та­но­вил­ся».

Ведь Фи­зик со­би­рал­ся на на­шей греш­ной зе­м­ле за­жечь еще од­но Сол­н­це, по­доб­ное то­му, что ка­ж­дый день скры­ва­ет­ся за  го­ри­зон­том, толь­ко по­мень­ше, для сча­стья всех лю­дей. Пусть све­тит  им оно и но­чью. И вот уче­ный ушел и не ус­пел пе­ре­дать ни­ко­му те тле­ю­щие уг­ли жер­т­вен­но­сти ра­ди на­у­ки, ра­ди но­во­го Солн­ца, ко­то­рое так и не за­жег. Мо­жет быть, ему не хва­ти­ло не­сколь­ко дней, а мо­жет быть, ча­сов, что­бы уви­деть еще од­но Сол­н­це, что­бы всем бы­ло те­п­ло. Но за­то свою  те­п­лую, до­б­ро­же­ла­тель­ную улыб­ку, ко­то­рую он да­рил, да­же не очень-то сим­па­ти­ч­ным ему лю­дям, ос­та­вил всем на па­мять. Кто  зна­ет, что ва­ж­ное он сде­лал бы в этой жиз­ни, ос­ве­тив Сол­н­це или ос­та­вив свет улыб­ки.

Эта улыб­ка для всех и меч­та со­з­дать еще од­но сол­н­це на Зе­м­ле по­я­ви­лось у Фи­зи­ка еще в дет­ст­ве. Он  хо­дил с ба­буш­кой смо­т­реть на за­кат солн­ца  ка­ж­дый лет­ний ве­чер, «ко­г­да жа­ра уже ста­но­ви­лась  до­б­ро­душ­ной или ус­ту­па­ла ме­с­то  те­п­лу ве­че­ра». Маль­чи­ку вос­ход нра­вил­ся мень­ше. Сол­н­це  бы­ло яр­ким, слиш­ком то­ро­п­ли­вым, как бы вы­пры­ги­ва­ло вдруг из-за ку­ку­ру­зы. А за­кат он впи­ты­вал в се­бя и ря­дом с ним и ба­буш­кой не­ви­ди­мо на­хо­дил­ся Бог.

А ве­ру в лю­дей, от­сю­да та­кая  до­б­ро­душ­ная улыб­ка ос­та­лась у Фи­зи­ка, ко­то­рую он про­нес всю жизнь, за­ро­ди­ла в ду­ше  маль­чи­ка  ба­буш­ка. Од­на­ж­ды в час за­ка­та к ним по­до­шел, от­ку­да ни возь­мись мра­ч­ный  муж­чи­на с си­ня­ком на под­би­том гла­зе, со сплош­ной та­ту­и­ров­кой, как узо­ры на зме­и­ной ко­же и по­про­сил три, а мо­жет быть и пять руб­лей у ба­буш­ки. Ку­пить кра­с­ку, что­бы за­кра­сить ца­ра­пи­ны на по­би­той ма­ши­не, по тем вре­ме­нам это бы­ли ог­ром­ней­шие день­ги. Не­ви­дан­ные до­се­ле Фи­зи­ком, он ни­ко­г­да не дер­жал еще та­кую бу­маж­ку в ру­ках, а ба­буш­ка вы­не­сла день­ги это­му чу­ду-юду без­ро­пот­но.

При­чи­ну ба­буш­ки­но­го по­ступ­ка ав­тор ро­ма­на объ­я­с­ня­ет про­с­то:

- Ба­буш­ка! – толь­ко и смог вос­кли­к­нуть маль­чик, ко­г­да не про­ше­ный гость вы­шел за ка­лит­ку.

- Так на­до, - ска­за­ла ба­буш­ка. Она не ска­за­ла, что до­ве­рять на­до лю­дям, до­ве­рять всем и ка­ж­до­му. Ве­рить лю­дям - это  един­ст­вен­ное, на чем дер­жит­ся ни­ч­то­ж­ная пла­не­та, это скорб­ное по­се­ле­ние под на­зва­ни­ем Зе­м­ля. Ве­рить не ко­му-то при­ли­зан­но­му и при­гла­жен­но­му, ве­рить не ко­с­тю­му, не вы­ра­же­нию глаз, вру­щих на­про­па­лую, а ве­рить сло­ву. Сло­ву ка­ж­до­го. Ба­буш­ка не  ска­за­ла все­го это­го вну­ку, ко­то­рый и не по­нял бы все­го это­го, что ему ну­ж­но бы­ло по­нять, как бы она не ста­ра­лась, что­бы не го­во­ри­ла. Нет.  Она ска­за­ла, про­с­то, без уда­ре­ний и па­фо­са, без вы­ра­же­ния и те­а­т­раль­ных же­с­тов, без на­ме­ка на свою ошиб­ку и с уве­рен­но­стью, что имен­но так и на­до по­сту­пать и жить. Спа­си Бог те­бя, ба­буш­ка! Это был спо­соб по­сти­же­ния ми­ра. Дру­гих  - не бы­ло. От­ны­не  и при­сно. И во ве­ки ве­ков».

По­то­му-то, вы­те­рев слё­зы тряп­кой для ло­бо­во­го сте­к­ла, Адам не ве­рил в смерть Фи­зи­ка. У не­го у са­мо­го бы­ла ду­ша, как у улыб­чи­во­го жиз­не­ра­до­ст­но­го дру­га. Он то­же ве­рил поч­ти всем. И его по­сто­ян­но об­ма­ны­ва­ли. Ес­ли быть то­ч­нее, то об­ма­ны­ва­ли не его, а его ожи­да­ния, но уто­ч­не­ние не ме­ня­ло суть де­ла. Лю­бой че­ло­век в глу­би­не  ду­ши спо­рит с за­ко­на­ми смер­ти. Но спо­рить и тя­гать­ся с вы­с­ши­ми си­ла­ми бес­смы­с­лен­но.

Не по­ве­рил  в ут­рау Адам, да­же ко­г­да уви­дел те­ло дру­га в гро­бу. Ря­дом сто­я­ла мать уче­но­го, но и ей не хо­те­лось ве­рить в смерть сы­на. Хо­тя гла­за его бы­ли за­кры­ты, но на гу­бах бы­ли вид­ны сле­ды по­с­лед­не­го уси­лия, по­пыт­ка ос­тать­ся здесь в этом ми­ре.

По­с­лед­няя на­де­ж­да  рух­ну­ла у Ада­ма, ко­г­да мать Фи­зи­ка за­кри­ча­ла.  «Она вдруг по­ня­ла, она по­ве­ри­ла, что её сы­на боль­ше нет. По­с­ле это­го со­м­не­вать­ся уже не при­хо­ди­лось. Кто мог, про­ща­лись и про­ща­лись. А ли­цо Фи­зи­ка силь­но из­ме­ни­лось. Сле­ды борь­бы за то, что­бы ос­тать­ся, ис­чез­ли. Он как буд­то го­во­рил, что боль­ше не вер­нет­ся, он как буд­то бы сми­рил­ся».

А Адам  сми­рить­ся не мог, что на Зе­м­ле, по­че­му-то мень­ше ста­ли по­кло­нять­ся Бо­гу, а боль­ше ста­ли класть по­кло­ны сим­во­лам, за­ви­сеть от сим­во­лов. Они, сим­во­лы эти, про­тя­ну­ли свои щу­паль­ца над стра­на­ми и кон­ти­нен­та­ми, но лю­ди не пря­та­лись от их объ­я­тий, а  бро­са­лись  в них  с ра­до­стью. Они не со­про­ти­в­ля­лись, ра­ду­ясь в ду­ше, что они то­же из­бран­ные, то­же примк­нув­шие. На са­мом де­ле, те­ря­ли ду­шу или её часть, а по­те­рян­ное про­стран­с­т­во за­пол­ня­ла мгно­вен­но пу­с­то­та. Не­ко­то­рые  от­ступ­ни­ки до­га­ды­ва­лись, что из­бран­ные – это ор­га­ни­за­ция, ко­то­рая тре­бу­ет  до­б­ро­воль­но­го от­ка­за от  ку­с­ка хле­ба, от­ка­за от са­мо­го се­бя, не толь­ко от ду­ши, ко­то­рая так ме­ша­ет сим­во­лам… Сим­во­лам не ну­ж­на, до по­ры до вре­ме­ни, кро­ва­вая дра­ка.  Ведь из­бе­жать её очень про­с­то – сле­ду­ет по­сту­пить­ся сво­ей ду­шой, а на те­ле не ос­та­нет­ся ни шра­мов, ни сле­дов по­ре­зов. Да лад­но бы ос­та­ва­лись без­душ­ны­ми толь­ко взро­с­лые, так ведь и де­тей сво­их они вы­по­тра­ши­ва­ли  сво­ею соб­ст­вен­ной ру­кой.   Смо­т­ришь на ма­лы­ша, да се­го­д­ня у не­го еще ду­ша те­п­лит­ся в тель­це, а че­рез год уже и нет её.

Вот как сам об этом на­пи­сал Ни­ко­лай Душ­ка:

« Вну­т­ри не ос­та­лось ни­че­го лиш­не­го. Лег­кие  - что­бы ды­шать, же­лу­док – что­бы па­да­ла пи­ща. У них по­че­му-то не бы­ло душ.  Ка­за­лось да­же, что это вро­ж­ден­ное. Адам так и не ре­шил эту за­да­чу, за­гад­ку, за­га­дан­ную не­из­ве­ст­но кем. Без­ду­шие, да без ду­ши. Ну, что, что без ду­ши!? Но как, же без неё? Да ни­как! За­про­с­то! Оно лиш­нее  зве­но в раз­ви­тии че­ло­ве­ка. Вре­мен­но не­об­хо­ди­мое на ста­дии вре­мен­но не­об­хо­ди­мо­го еди­не­ния с че­ло­ве­ком. А по­том – на свал­ку че­ло­ве­че­с­кой ис­то­рии. Ни­кто её не под­бе­рет. Вы­бра­сы­ва­ет­ся за не­на­доб­но­стью… Ну­ж­на ли ду­ше  ис­то­рия? Там, где она есть, на­чи­на­ет­ся ста­рость, по­гру­же­ние в пу­с­то­ту, на­чи­на­ет­ся ко­нец. Ес­ли есть ис­то­рия, зна­чит, ду­шу ждет уга­са­ние, ис­па­ре­ние и уход. Как буд­то и не бы­ло ду­ши. Ес­ли нет ду­ши, то на­ч­нет­ся по­иск удо­воль­ст­вий и па­де­ние. А ко­му оно ме­ша­ет па­де­ние? И кто ты та­кой, что­бы ре­шать за дру­гих? Им всем это нра­вит­ся. Нра­вит­ся, вот».

 

У вто­ро­го дру­га на по­хо­ро­нах

Вто­рой друг Ада­ма  – Стро­и­тель, мо­жет  быть, здрав­ст­ву­ет, и по сей день. У не­го умер­ла в ду­ше лю­бовь к же­не. По­те­рял Стро­и­тель и до­ч­ку. До­чур­ка, а кре­ст­ным от­цом для неё стал Адам, то­же жи­ва, здо­ро­ва, рез­ва, ве­се­ла, ка­приз­на. Впро­чем, как и её ма­ма­ша. Стро­и­тель счи­та­ет, что имен­но она пре­вра­ти­ла их дочь в свою  ко­пию, а сво­им по­ве­де­ни­ем за­ду­ши­ла лю­бовь му­жа. Она-то, ско­рее все­го, не лю­би­ла сво­его Зу­лу­си­ка. Ес­ли учесть, что зу­лу­сы – это по­слуш­ные слу­ги и на­ём­ные сол­да­ты ту­зем­ной ар­мии ко­ло­ни­за­то­ров, по­ра­бо­щен­ной стра­ны, то по­нят­но о ка­кой люб­ви же­ны к Стро­и­те­лю мо­жет ид­ти речь. Это тро­га­тель­ная лю­бовь вол­ка к яг­нен­ку, ко­то­рый, как из­ве­ст­но, ви­но­ват уже тем, что вол­ку хо­чет­ся ку­шать.

Кра­са­ви­ца же­на все­гда бы­ла по­л­но­ва­той и сдоб­ной, как бу­ло­ч­ка, а тут ста­ла ка­зать­ся Стро­и­те­лю бо­лез­нен­но жир­ной. Стал за­ме­чать и дру­гие по­ро­ки. На­при­мер, она раз­бра­сы­ва­ла шкур­ки ба­на­нов на по­лу, по­то­му что в квар­ти­ре уже бы­ло гряз­но. Да еще уп­ре­ка­ла сво­его под­каб­лу­ч­ни­ка -  Зу­лу­си­ка, что он так ма­ло за­ра­ба­ты­ва­ет, что им нель­зя за­ве­с­ти в до­ме слу­жан­ку. Го­лод­но­му по­с­ле ра­бо­ты му­жу при­хо­ди­лось ва­рить для всей се­мьи, а не толь­ко для се­бя, суп­чик на ско­рую ру­ку. Как го­во­рит­ся, суп из раз­ных круп.

От­да­лял­ся  Стро­и­тель и от сво­их ро­ди­те­лей. Са­мое страш­ное, не­при­стой­ное  бы­ло  не в мяг­ких уп­ре­ках ма­те­ри и от­ца, а в том, что он, чем боль­ше вы­во­зил  про­ду­к­тов пи­та­ния от них из де­рев­ни, ко­то­рые счи­тал сво­и­ми по-род­ст­вен­но­му пра­ву, тем боль­ше Стро­и­те­лю хо­те­лось по­лу­чить еще и еще.

Не тем пар­нем ока­зал­ся Стро­и­тель для же­ны, для род­ной до­че­ри чу­жим от­цом, не тем сы­ном для ро­ди­те­лей. А дру­гом? Ка­ким дру­гом был Стро­и­тель для Ада­ма?

Они встре­ти­лись в ка­фе «Оа­зис», что­бы под па­ра­ми ядо­ви­то­го зе­лья Стро­и­тель  бы смог из­лить при­яте­лю ду­шу. Но, как мы зна­ем,  её-то у не­го уже и в по­ми­не не бы­ло. Она по­чи­ла в бо­зе.

По­э­то­му Стро­и­тель уже не лю­бил, а не­на­ви­дел же­ну и хо­тел отом­стить, убить её. Ес­ли и не фи­зи­че­с­ки, то хо­тя бы раз­да­вить её мо­раль­но. Но по­сколь­ку и у же­ны  не бы­ло ду­ши, или же она бы­ла в бро­не­жи­ле­те, то хо­тя бы ос­кор­бить не­цен­зур­ны­ми и дру­ги­ми гряз­ны­ми, за­му­со­лен­ны­ми сло­ва­ми.  Ведь пер­вым бы­ло Сло­во чи­с­тое и пре­кра­с­ное, а по­том уже в от­бро­сах ци­ви­ли­за­ции по­я­ви­лись и му­сор­ные свал­ки из гряз­ных слов и душ.

Стро­и­тель  пла­кал­ся Ада­му в жи­лет­ку под се­нью каш­та­нов и кле­нов о том, что  серд­це лю­би­мой ко­г­да-то де­вуш­ки пре­вра­ти­лось в ка­мень, бу­лы­ж­ник. И ос­та­но­вить это ока­ме­не­ние он не смог. Ос­та­но­вить бу­лы­ж­ник мо­ж­но, ес­ли под­ста­вить его под тра­е­к­то­рию свой люб­ви, но это, же так боль­но.   Стро­и­тель ока­зы­вал  зна­ки вни­ма­ния и слег­ка флир­то­вал. Как ре­а­ги­ро­вал на это при следующей встрече Адам, Ни­ко­лай  Душ­ка  пред­ста­вил так:

«- Я где-то вас ви­дел, иль это де жа вю? – спро­сил Адам офи­ци­ан­т­ку.

- Де жа вю, это что, ко­г­да  до чер­ти­ков на­пил­ся? Вы же бы­ли тут не так дав­но с пре­кра­с­ным ва­шим дру­гом. Он мне по­нра­вил­ся и снит­ся  вот те­перь. Все серд­це де­вуш­ки раз­бил.

- Вы это серь­ёз­но?!

- Да­же не знаю. За лег­ким тек­стом, ве­се­лым и фри­воль­ным скры­ва­ет­ся муж­чи­на стра­ст­ный и не­обы­к­но­вен­ный. За ним я на­блю­да­ла. Мо­жет зря, ко­не­ч­но. Его ли­цо ме­ня ма­ни­ло про­с­то, как буд­то он мой ста­рый друг. Как буд­то.

- Стоп, не го­во­ри­те боль­ше. Он ско­ро бу­дет и ему мо­ж­но бу­дет всё пе­ре­дать без по­сред­ни­ков. От серд­ца к серд­цу. От вас к не­му. Вот он явит­ся, то­г­да и по­ищи­те об­щий язык.

- Мы най­дем его?

- Ко­го най­де­те?

- Один язык для двух сер­дец!

- Где это вы вы­учи­лись та­ким сло­вам  за­мы­сло­ва­тым, кра­си­вым да­же на­звать мо­ж­но?

- Че­го же нель­зя?! Или вы по­до­з­ре­ва­е­те, что все офи­ци­ан­т­ки ду­ры и бес­чув­ст­вен­ные ку­к­лы?

- Я ни о чем та­ком не ду­мал.

- Да я ви­де­ла ва­ше ли­цо, ко­г­да  вы пред­ло­жи­ли ущип­нуть ме­ня. Это бы­ло осу­ж­де­ние тро­ян­ской Еле­ны и всех жен­щин вме­сте взя­тых. У вас ли­цо – про­с­тое, как у гос­по­да Бо­га.

- Да, я сму­тил­ся та­ки­ми раз­го­во­ра­ми. В та­ких ме­с­тах, как это, о по­ро­сячь­их нож­ках луч­ше го­во­рить. А вы за­те­я­ли ка­кой-то не­при­вы­ч­ный раз­го­вор, ско­рее об ин­тим­ном.

- Так ско­ро он при­дет?».

Стро­и­тель при­шел в «Оа­зис»,  бы­ва­ют в рай­ских бла­го­дат­ных кра­ях, где жи­ли дру­зья свои Оа­зи­сы. Он при­гла­сил дру­га в ка­фе, что­бы от­празд­но­вать сво­бо­ду. Он раз­вел­ся с же­ной. Ко­г­да же Адам рас­ска­зал о раз­го­во­ре с Джу­ли­ей, та­кой у неё  был псев­до­ним ре­с­то­ран­ный, то по­нял, что он не сво­бо­ду об­рел, а по­те­рял го­ло­ву:

«Ты по­смо­т­ри, Адам, еще не ос­во­бо­ди­лась ду­ша моя от пре­ж­ней жиз­ни, еще бур­лит всё и ко­леб­лет­ся вну­т­ри, а тут уже глаз на ме­ня по­ло­жен».

Че­рез не­ко­то­рое вре­мя Стро­и­тель по­зво­нил Ада­му, ко­то­ро­му по­слы­ша­лось, что его друг уез­жа­ет в ка­кую-то ды­ру, и пред­ло­жил сно­ва встре­тить­ся и пе­ре­го­во­рить на­по­с­ле­док.

Ока­за­лось, что Стро­и­тель уез­жа­ет не в ды­ру, а в Пе­ру. Не на за­ра­бот­ки, а на­все­г­да, на…, как сей­час го­во­рят, на по­сто­ян­ное  ме­с­то жи­тель­ст­ва. Ада­му ре­за­ну­ло слух ска­зан­ная пре­не­б­ре­жи­тель­но фра­за о ро­ди­не – «эта стра­на». В Пе­ру же ему да­ют зе­м­лю и до­мик на этой зе­м­ле. Ехид­ный во­п­рос Ада­ма: «А сколь же да­дут ему ра­бов?», Стро­и­тель про­иг­но­ри­ро­вал. Он сам бу­дет ра­бо­тать на зе­м­ле в по­те ли­ца сво­его. Адам пы­тал­ся по­нять ме­та­мор­фо­зу дру­га:

«- Ты го­во­ришь, эта стра­на, эти лю­ди – как буд­то мы ту­ри­сты здесь.

- Мы ху­же, чем ту­ри­сты. Мы здесь  -  вра­ги. Ты толь­ко ска­жи лю­дям, что хо­чешь им до­б­ра, хо­чешь для них по­жер­т­во­вать со­бой, и они са­ми ра­зо­рвут те­бя на ча­с­ти. Не ус­пе­ешь и фра­зу за­кон­чить. А вот и ми­лая Джуль­ет­та,  -  ска­зал Стро­и­тель.

Она под­се­ла  к ним и по­кры­ла ча­ра­ми Стро­и­те­ля.  И эти вдруг ока­за­лись и на дру­гой пла­не­те. Они не про­па­дут. Не по­те­ря­ют­ся. Ни в Пе­ру, ни в Бо­ли­вии.

 

Червь со­м­не­ния. Вме­сто эпи­ло­га

Он стал грызть ду­шу Ада­ма по­с­ле  отъ­е­з­да дру­га. Адам не по­ни­мал, по­че­му у не­го, на пер­вый взгляд бла­го­по­лу­ч­но­го че­ло­ве­ка, име­ю­ще­го дом, ра­бо­ту, на ко­то­рой хо­ро­шо пла­тят, в его  ду­ше, в жиз­ни по­я­в­ля­ют­ся пу­с­то­ты, буд­то в спе­лом яб­ло­ч­ке, ко­то­рое вну­т­ри сжи­ра­ет мя­коть  чер­вя­чок, ос­та­в­ляя за­мы­сло­ва­тые сле­ды. Что это червь со­м­не­ния или по­з­на­ния? Ес­ли по­з­на­ния, то по­че­му же, что­бы что-то по­з­нать ну­ж­но, оса­ж­дать же­ну, тё­щу, дочь, ку­ма или ку­му, под­руж­ку или бойф­рен­да, да так, что­бы те и не за­ме­ти­ли, что у них вы­грыз­ли ду­шу. По­я­ви­лась пу­с­то­та, безд­на. Она обес­це­ни­ва­ет кра­со­ту и мысль или  на­обо­рот, под­ни­ма­ет  их на та­кую вы­со­ту, что­бы по­том бро­сить ре­з­ко вниз, не под­сте­лив со­лом­ки.

В краю, где жил Адам, бы­ло всё, что мо­ж­но бы­ло по­же­лать че­ло­ве­ку: ро­с­ли по­ми­до­ры,  огур­цы, яб­ло­ки. Так по­че­му же идет  ка­кая-то меж­ви­до­вая или вну­т­ри­ви­до­вая борь­ба и лю­ди по­жи­ра­ют друг дру­га? Они унич­то­жа­ют не толь­ко пре­кра­с­ное, а да­же за по­рыв к это­му пре­кра­с­но­му. За­чем ис­кать Оа­зис за оке­а­ном, ко­г­да он есть на сво­ей зе­м­ле? Ес­ли здесь на зе­м­ле есть сво­бо­да, то за­чем же от неё убе­гать по-Лер­мон­тов­ски: увы, он сча­стия не ищет и не от сча­стия бе­жит.

«Че­го еще нужно на ще­д­рой  зе­м­ле, - те­перь поч­ти по-го­го­лев­ски вос­кли­ца­ет  Ни­ко­лай Душ­ка. –   ма­мо­ну свою, по­сто­ян­но уве­ли­чи­ва­ю­ще­е­ся брю­хо? Вот оно, ну­ж­ное сло­во!

Пу­с­то­та! Мы возь­мем порт­ре­ты ос­но­во­по­ло­ж­ни­ков и под­ни­мем их на не­бы­ва­лую вы­со­ту… на вы­со­ту на­ших рук и кри­к­нем:

- Да здрав­ст­ву­ет Тот и Этот!».

Не ме­нее под­хо­дя­щие ди­а­ло­ги для эпи­ло­га есть у ав­то­ра ро­ма­на «Со­тво­ре­ние пу­с­то­ты»  в раз­ных гла­вах. Но, что­бы  про­ил­лю­ст­ри­ро­вать, что со­з­дав пре­кра­с­ный мир на Зе­м­ле, Бог не пред­по­ла­гал, что че­ло­век, из кра­со­ты мо­жет со­тво­рить пу­с­то­ту. Возь­мем ди­а­лог из пред­по­с­лед­ней гла­вы «Кра­со­та спа­сет мир», - ска­зал один клас­сик, До­с­то­ев­ский, а дру­гой клас­сик Душ­ка, опа­са­ет­ся, что пу­с­то­та по­гу­бит не толь­ко кра­со­ту, а весь мир в це­лом.

«- А как на­зы­ва­ет­ся празд­ник?

- Да нам всё рав­но!

- Так от­ку­да свист, бе­зу­мие, за­хле­ст­нув­шее мас­сы?

- Что зна­чит бе­зу­мие? Ты кто?

- Хо­чу влить­ся, при­со­е­ди­нить­ся, при­со­ба­чить­ся!

- Так да­вай, что ме­ша­ет! Да­вай с на­ми!

- Ку­да, ку­да?!

- Да, ка­кая раз­ни­ца ку­да? Это вне смы­с­ла твое ку­да. Вме­сте – вот смысл! Вме­сте, по­ни­ма­ешь!

- На­чи­наю. Будь че­ло­ве­ком, объ­я­с­ни ещё.

- Один – за всех, один – как все, все – как один,  мы луч­шие, мы – луч­ше всех, нас ни­кто не ос­та­но­вит, в еди­ном по­ры­ве, в еди­ном сча­стье, в еди­ной гар­мо­нии, все серд­ца, как од­но, все ду­ши сли­ва­ют­ся в од­ну ог­ром­ную, бес­ко­не­ч­ную ду­шу и мы – не­де­ли­мы, ве­ч­ны, как дви­же­ние, как вре­мя, как сол­н­це, как зве­з­ды.

Адам, как это с ним ча­с­то слу­ча­лось и рань­ше, до это­го, по­те­рял ход чу­жой мы­с­ли».

Стай­ер

Про­свет­ле­ние, по­се­тив раз, при­дет к вам еще

 

Же­на Ни­ко­лая Душ­ки – Лю­ба, счи­та­ла, что у му­жа  пи­са­тель­ское ма­с­тер­ст­во  ро­с­ло от из­да­ния пер­вой кни­ги до из­да­ния сле­ду­ю­щей по воз­рас­та­ю­щей. Про­чи­тав все на­сле­дие, та­лант­ли­во­го Ма­с­те­ра, я по­з­во­лил  се­бе по­спо­рить с ней:

- Пи­са­те­ли, как и  спор­т­с­ме­ны-бе­гу­ны в лег­кой ат­ле­ти­ке име­ют раз­ный стиль и спе­ци­а­ли­за­цию. В  ос­нов­ном это две раз­но­вид­но­сти: сприн­те­ры и ста­е­ры, -  за­я­вил я Лю­бе. – Сприн­тер дол­жен иметь взрыв­ной ха­ра­к­тер, рва­нуть­ся изо всех сил со  стар­та  со ско­ро­стью на пре­де­ле че­ло­ве­че­с­ких воз­мо­ж­но­стей, лишь бы пер­вым по­рвать гру­дью фи­ниш­ную лен­то­ч­ку, а по­том, не чув­ст­вуя под со­бой ног, мо­ж­но и сва­лить­ся на бе­го­вую до­рож­ку, по­те­ряв со­з­на­ние от мгно­вен­но­го ис­то­ще­ния в не­сколь­ких ме­т­рах от фи­ниш­ной чер­ты с един­ст­вен­ной мыс­лью: я – чем­пи­он. Стай­ер же бе­жит не ко­рот­кую ди­с­тан­цию, из­ме­ря­е­мую ме­т­ра­ми, а длин­ную, рас­сто­я­ние ко­то­рой ме­ря­ют ки­ло­мет­ра­ми. Ма­ра­фон­цы бе­га­ют, на­при­мер, 42 ки­ло­мет­ра 195 ме­т­ров. По­э­то­му в бе­ге стай­е­ру при­хо­дит­ся рас­пре­де­лять свои си­лы так, что­бы их хва­ти­ло на всю ди­с­тан­цию, а не сой­ти с неё на пол­пу­ти, не рас­счи­тав до грам­ма свой вну­т­рен­ний ре­сурс. Ни­ко­лай Душ­ка от стар­та до фи­ниш­ной шел ров­но, но с та­ким чем­пи­он­ским ма­с­тер­ст­вом, что во­р­вал­ся сра­зу в ря­ды пле­я­ды клас­си­ков ли­те­ра­ту­ры. Он стай­ер в ми­ре ли­те­ра­ту­ры.

- А, ты, зна­ешь, - за­дум­чи­во про­из­не­с­ла Лю­ба, - в жиз­ни бы­ва­ют та­кие мгно­ве­ния, ко­г­да в со­з­на­нии про­ис­хо­дит ка­кой-то про­рыв и  на те­бя снис­хо­дит оза­ре­ние или про­свет­ле­ние, как ты от­ме­тил в сво­ем очер­ке про ро­ман  Николая «При­чи­на но­чи», что бла­го­да­ря не­ожи­дан­но­му про­свет­ле­нию по­нял – вось­мое чув­ст­во, от­ня­тое у не­ко­то­рых лю­дей за их гре­хи, чув­ст­во соб­ст­вен­но­го че­ло­ве­че­с­ко­го до­с­то­ин­ст­ва, су­ще­ст­ву­ет. Вот и те­перь ты уга­дал: Ни­ко­лай не толь­ко в ли­те­ра­ту­ре, он и по жиз­ни сво­ей стай­ер, ко­то­ро­му так тре­бу­ет­ся вы­но­с­ли­вость, тер­пе­ние, во­ля, что­бы оси­лить стай­ер­скую длин­ную ди­с­тан­цию. Со сво­им дру­гом Ко­ля по­с­ле ра­бо­ты бе­гал на очень длин­ные ди­с­тан­ции. Кста­ти, он, друг его, стал од­ним из про­то­ти­пов ли­те­ра­тур­но­го ге­роя в ро­ма­не «Ог­ра­ни­чен­ное про­стран­с­т­во».

- Бик­форд? -  спро­сил я её.

- Да… - уди­ви­лась Лю­ба, – а, как ты уга­дал, на сей раз? Опять про­свет­ле­ние?

- На этот раз я эле­мен­тар­но вы­чи­с­лил пу­тем ло­ги­че­с­ких рас­су­ж­де­ний, что из всей за­ме­ча­тель­ной ком­па­нии ма­с­те­ров и пе­да­го­гов из «Ог­ра­ни­чен­но­го про­стран­с­т­ва» дру­гом Ни­ко­лая Душ­ки мог бы  стать толь­ко Бик­форд.

По­том с лег­кой ру­ки Лю­бы я по­з­на­ко­мил­ся с ре­аль­ным че­ло­ве­ком, а не с ли­те­ра­тур­ным пер­со­на­жем, Бик­фор­дом и его же­ной – Га­лей. И за­дал сра­зу же во­п­рос, от­ку­да по­я­вил­ся этот не­обы­ч­ный псев­до­ним:

– Бик­фор­дов шнур, ста­рин­ное ис­пы­тан­ное сред­ст­во  для взрыв­ни­ков. Он го­рит со ско­ро­стью один сан­ти­метр в се­кун­ду, по­э­то­му  вре­мя взры­ва мо­ж­но  рас­счи­тать с то­ч­но­стью до се­кун­ды.  Душ­ка при­сво­ил вам это  имя – Бик­форд, по­то­му что у вас взрыв­ной ха­ра­к­тер?

- Да нет, у ме­ня он впол­не урав­но­ве­шен­ный. На­обо­рот, мне ино­гда уда­ва­лось пре­дот­вра­щать взрыв ехид­ной, желч­ной и злоб­ной за­ву­чи­хи – Зои Ви­к­то­ров­ны. Ко­г­да фи­ти­лек, ого­нек бик­фор­до­во­го  шну­ра при­бли­жал­ся к ди­на­мит­ной шаш­ке (к Зое), я не­ожи­дан­но пред­ла­гал Ни­ко­лаю: «Пой­дем-ка в бу­фет, пе­ре­ку­сим не­мно­го и чай­ку по­пьем». И на­пра­в­лен­ный взрыв не про­ис­хо­дил. Объ­ект, на ко­то­рый дол­ж­на бы­ла об­ру­шить­ся вся си­ла взры­ва,  уже уда­лил­ся на бе­з­о­па­с­ное рас­сто­я­ние. Вот так, од­ной ре­п­ли­кой, без лиш­ней су­е­ты, мо­ж­но бы­ло ук­ро­тить гнев Зои.  Но это то­же вы­мыш­лен­ное имя.

- Душ­ка при­ду­мал его, что­бы про­зву­ча­ло по­ко­ро­че?

- Это анек­до­ти­че­с­кий слу­чай.  Муж свою же­ну, у ко­то­рой со­в­сем дру­гое имя на­зы­ва­ет Зо­ей. «По­че­му ты её на­зы­ва­ешь – Зоя?», - спра­ши­ва­ет при­ятель. «Это аб­бре­ви­а­ту­ра от сло­во­со­че­та­ния Змея осо­бой ядо­ви­то­сти – Зоя», -  от­ве­ча­ет муж.

Я спросил  Бикфорда:

- А почему ни в одном произведении Николай Душка не написал о своих взаимоотношениях с женой? Или хотя бы использовал ее имя для какой-нибудь героини романа. Ведь имя то у нее такое красивое – Любовь, Люба, Любушка, Любочка.

- Я и сам удивлялся,- ответил Бикфорд,- и однажды спросил Колю об этом же. Он ответил мне не сразу, после долгого раздумья: «Ты знаешь, я вкладываю всю душу, работая над романами, но раскрывать свое сокровенное на обозрение всех не хочу. Пусть мои личные чувства к Любочке останутся в моей душе не тронутыми чужими руками и взглядами, а ее чувства ко мне в ее душе».

 

- А на ка­кую ди­с­тан­цию вы бе­га­ли?

- Да ки­ло­мет­ров на  два­д­цать пять…

 Я по­ду­мал, что ос­лы­шал­ся или Бик­форд ого­во­рил­ся и пе­ре­спро­сил: «На пять ки­ло­мет­ров?».

- Ки­ло­мет­ров на два­д­цать пять, - по­в­то­рил Бик­форд. – То­ч­но мы не из­ме­ря­ли, но где-то око­ло то­го. Бе­га­ли мы с Ко­лей не что­бы  ре­кор­ды ста­вить, а для под­дер­жа­ния хо­ро­шей фи­зи­че­с­кой фор­мы. При­том со­в­ме­ща­ли по­лез­ное с при­ят­ным. У ме­ня в Бе­ке­то­во да­ча и ря­дом ма­ма жи­вет, её  дом сто­ит поч­ти на са­мой гра­ни­це на­шей Бел­го­род­ской об­ла­с­ти и Кур­ской – Гор­ше­чен­ско­го рай­она. Вот мы, до­е­хав на трам­вай­чи­ке до коль­ца трам­вай­но­го де­по, вы­хо­ди­ли и не­то­ро­п­ли­во, раз­ме­рен­но бе­жа­ли на да­чу. А, что­бы бы­ло не ску­ч­но, ве­ли бе­се­ду. Я ча­с­то был пер­вым чи­та­те­лем про­из­ве­де­ний Ни­ко­лая Душ­ки. Ино­гда, да­же ещё не от­пе­ча­тан­ных на ма­шин­ке, по­том на ком­пь­ю­те­ре, а про­с­то в ру­ко­пи­си. Вот по до­ро­ге к да­че мы и об­су­ж­да­ли не­ко­то­рые ас­пе­к­ты его ро­ма­нов. Ко­ля го­во­рил: «Ко­г­да бе­жишь, то все не­вз­го­ды и не­уря­ди­цы, гру­ст­ные и тя­же­лые мы­с­ли ос­та­ют­ся за спи­ной, а в го­ло­ву при­хо­дят свет­лые и пре­кра­с­ные мы­с­ли».

- Ни­ко­лай по­ни­мал ве­ли­чи­ну, мас­штаб сво­его пи­са­тель­ско­го та­лан­та?

- Мы этой те­мы ни­ко­г­да не ка­са­лись. Я чи­тал ру­ко­пись Ко­ли, мо­е­го дру­га, ра­бо­тав­ше­го вме­сте со мной в учи­ли­ще, и не за­ду­мы­вал­ся, что, воз­мо­ж­но, его ро­ма­ны, ко­г­да-то ста­нут ше­дев­ром ми­ро­вой ли­те­ра­ту­ры, а уж рус­ской ли­те­ра­ту­ры – это то­ч­но. За все вре­мя на­шей друж­бы он толь­ко один  раз ми­мо­хо­дом,  как бы не­вз­на­чай спро­сил ме­ня: «Ты ве­ришь, что я на­пи­шу не­что ве­ли­кое, ве­ли­че­ст­вен­ное?». От­ве­тил ему, то­же не за­ду­мы­ва­ясь: «Не со­м­не­ва­юсь».

- В сво­их про­из­ве­де­ни­ях Ни­ко­лай Душ­ка так ма­с­тер­ски опи­сы­ва­ет про­из­ве­де­ния ве­ли­ких жи­во­пис­цев-ху­до­ж­ни­ков эпо­хи Ре­нес­сан­са, да и дру­гих вре­мен. Вы бе­се­до­ва­ли с ним на эту те­му? От­ку­да у не­го та­кая тя­га к ис­то­рии жи­во­пи­си?

- Мы с ним мог­ли го­во­рить о чем угод­но, и бе­се­да все­гда бы­ла ин­те­ре­с­ной. Прав­да, тя­гать­ся с ним с его эру­ди­ци­ей, бы­ло тру­д­но, поч­ти не­воз­мо­ж­но. Ко­ля был че­ло­век вы­со­ко­го ин­тел­ле­к­та, эн­ци­к­ло­пе­ди­че­с­ких зна­ний. Его всё ин­те­ре­со­ва­ло: жи­во­пись, ли­те­ра­ту­ра, му­зы­ка. В его му­зы­каль­ной кол­лек­ции со­б­ра­ны все клас­си­че­с­кие, му­зы­каль­ные про­из­ве­де­ния ве­ли­ких ком­по­зи­то­ров: Бет­хо­ве­на, Ви­валь­ди, Мо­цар­та, Шо­с­та­ко­ви­ча… но мне по­че­му-то за­по­м­ни­лись ту­рец­кие на­род­ные ме­ло­дии. Ко­ля  при­бе­жал как-то ко мне с дис­ком и ска­зал: «По­слу­шай ту­рец­кую му­зы­ку. Она мне в но­вин­ку, но ка­кая све­жая и ув­ле­ка­тель­ная – по­смо­т­ри! Вот я не толь­ко её по­слу­шал, а и за­по­м­нил её на­все­г­да. Ко­лин вос­торг и стал тем па­мят­ным зна­ч­ком, ко­то­рый все­гда вы­та­с­ки­ва­ет на свет бо­жий ту­рец­кие ме­ло­дии, ко­г­да речь за­хо­дит о му­зы­ке.

- Ва­ши род­ст­вен­ни­ки, од­но­сель­ча­не ма­те­ри в Бе­ке­то­во, как вос­при­ни­ма­ли пи­са­те­ля Душ­ку?

- Од­но­сель­ча­не, ско­рее все­го да­же не зна­ли, что Ко­ля пи­са­тель. Од­на­ж­ды он сде­лал мо­е­му ма­лень­ко­му  пле­мян­ни­ку  (кро­ме от­ца и ма­те­ри в се­ле про­жи­ва­ют и тё­тя, се­ст­ра ма­мы) лук и по­нес его в по­да­рок маль­чиш­ке. Кар­ти­на яв­ле­ния пи­са­те­ля на­ро­ду бы­ла жи­во­пи­с­ной. Об­на­жен­ный муж­чи­на, у ко­то­ро­го вме­сто на­бе­д­рен­ной по­вя­з­ки бы­ли шор­ти­ки, по­хо­жий на пер­во­быт­но­го че­ло­ве­ка: вско­ло­чен­ные лох­ма­тые во­ло­сы  ко­с­ма­ми спа­да­ли на лоб, ок­ла­ди­стая ши­ро­кой ло­па­той бо­ро­да, при­кры­ва­ла  шею. Ле­вой ру­кой Ко­ля сжи­мал ду­гу лу­ка, а пра­вой от­тя­ги­вал  до пле­ча ту­гую те­ти­ву. Вме­сто стре­лы с же­лез­ным на­ко­не­ч­ни­ком он ис­поль­зо­вал  тон­кую  тро­сти­но­ч­ку или сухую ве­то­ч­ку. Но да­же в та­ком эк­с­т­ра­ва­гант­ном «оде­я­нии» Ко­ля не вну­шал ни­ко­му страх. Вид его был не­по­ня­тен, но до­б­ро­ду­шен.

- А как Ни­ко­лай Душ­ка вос­при­ни­мал ва­шу да­чу? По­че­му он лю­бил от­ды­хать  у вас на да­че?

Ко­г­да они впер­вые при­е­ха­ли с Лю­бой, Ко­ля хо­дил и лю­бо­вал­ся при­ро­дой, за­па­хом цве­тов и  вос­кли­к­нул: «Ка­кой чу­де­с­ный, рай­ский уго­лок вы оты­ска­ли и обу­ст­ро­и­ли». Взгляд его упал на со­сед­нюю из­буш­ку-раз­ва­люш­ку: «А кто в этом до­ми­ке жи­вет», - спро­сил он. Уз­нав, что из­буш­ка бес­хоз­ная, за­хо­тел ку­пить её. Но средств то­г­да на по­куп­ку не бы­ло, а рай­ский сад, под­ру­жив­шись семь­я­ми, мы ста­ли вме­сте по­се­щать.

- Лю­ба и  Га­ля  от­пра­в­ля­лись  в Бе­ке­то­во  на ав­то­бу­се, в бо­лее позд­ний пе­ри­од на лег­ко­вом ав­то­мо­би­ле  и го­то­ви­ли пиц­цу, а мы с ним бе­жа­ли и ве­ли свет­скую бе­се­ду.

- Душ­ка очень лю­бил  пиц­цу? По­че­му?

Бик­форд не ус­пел от­ве­тить, в ком­на­ту во­шла Га­ля и при­гла­си­ла нас на кух­ню по­пить чаю.

- Вот там вы и уз­на­е­те, по­че­му Ко­ля лю­бил пиц­цу, ко­г­да от­ве­да­е­те её у нас. По­ка вы  раз­го­ва­ри­ва­ли, я пиц­цу ус­пе­ла при­го­то­вить. При­са­жи­вай­тесь вот на это ме­с­то, здесь все­гда си­дел у нас Ни­ко­лай Душ­ка.

- Мне  ле­ст­но ва­ше пред­ло­же­ние. По­си­деть на ме­с­те, где си­дел ве­ли­кий пи­са­тель для ме­ня боль­шая честь. По­м­ню, впер­вые уви­дев цар­ский трон в Эр­ми­та­же Зим­не­го  двор­ца, мне так за­хо­те­лось взгро­мо­з­дить­ся на не­го, при­сесть хо­тя бы на па­ру се­кунд, но убо­ял­ся стро­гой смо­т­ри­тель­ни­цы.

Га­ля ве­се­ло за­сме­я­лась:

- То­ч­но та­кое же же­ла­ние у ме­ня по­я­ви­лось в до­ме-му­зее Дми­т­рия Ива­но­ви­ча Мен­де­ле­е­ва, так за­хо­те­лось по­си­деть в его кре­с­ле и по­чув­ст­во­вать, как он об­ду­мы­вал и со­ста­в­лял пе­ри­о­ди­че­с­кую си­с­те­му хи­ми­че­с­ких эле­мен­тов. Ведь я же учи­тель хи­мии.

Бик­форд же за­дум­чи­во про­из­нес:

- Ве­ли­кий, а ведь чув­ст­во­вал се­бя уют­но в на­шей скром­ной об­ста­нов­ке.

Пиц­ца бы­ла вку­с­на, со­ч­на, аро­мат­на и  я от­ку­шал это ро­с­кош­ное блю­до  с удо­воль­ст­ви­ем. Рас­спра­ши­вать о том, по­че­му же Душ­ка лю­бил пиц­цу, на­доб­ность от­па­ла. Но Га­ля рас­кры­ла ма­лень­кий се­к­рет этой тра­ди­ции: фир­мен­ное блю­до её – пиц­ца.

- По­с­ле ра­бо­ты, в вы­ход­ные дни, - ска­за­ла она мы ча­с­тень­ко, по ини­ци­а­ти­ве Ко­ли и Лю­бы, за­хо­ди­ли по­си­деть в ка­фе «Пиц­це­рия». Це­ны в «Пиц­це­рии» бы­ли за­об­ла­ч­ные, но ме­ня за­де­ла не толь­ко мер­кан­тиль­ная сто­ро­на по­хо­дов в ка­фе. «Не­у­же­ли я не смо­гу ис­печь  пиц­цу не ху­же, чем италь­ян­цы, а тем бо­лее на­ши до­мо­ро­щен­ные пе­ка­ри пиц­цы», - по­ду­ма­ла я и ис­пе­к­ла её та­кой вку­с­ной, что ино­гда муж­чи­ны, ко­г­да пиц­ца по­я­в­ля­лась на сто­ле за­бы­ва­ли, что на шам­пу­рах ман­га­ла, на жар­ких ру­би­но­во­го цве­та уг­лях уже по­дер­ну­тых си­зо-се­ро­ва­тым пе­п­лом, то­мят­ся в ожи­да­нии пир­ше­ст­ва со­ч­ные ку­со­ч­ки мя­са шаш­лы­ков, а бро­са­лись ку­шать пиц­цу.

Во вре­мя ча­е­пи­тия Га­ли­на  рас­ска­за­ла не­сколь­ко ис­то­рий про свою дочь:

- Ей еще бы­ло чуть боль­ше двух лет, но она уже бой­ко го­во­ри­ла. Муж за­дер­жи­вал­ся на ра­бо­те и ска­зал Ко­ле с со­жа­ле­ни­ем, что у ме­ня ве­че­ром ка­кое-то со­ве­ща­ние, но всё рав­но кто-ни­будь из нас су­ме­ет вы­рвать­ся с ра­бо­ты до за­кры­тия дет­ско­го са­ди­ка и за­брать до­чень­ку. Я при­бе­жа­ла - до­че­ри нет,  а у две­ри сто­ит обес­по­ко­ен­ный муж.  Бро­си­лись до­мой, что­бы об­зво­нить всех зна­ко­мых, а в слу­чае че­го и ми­ли­цию. По­дой­дя к вход­ной две­ри, ви­дим, как на­встре­чу нам то­па­ет до­ч­ка. В од­ной ру­ке она дер­жит кра­с­ное спе­лое яб­ло­ко, а в дру­гой кра­си­вый но­со­вой пла­то­чек.

- Это мне дя­дя Ко­ля по­да­рил. Он ме­ня из са­ди­ка за­брал и си­дит там на ска­ме­е­ч­ке.

До­ч­ка по­том дол­го вспо­ми­на­ла дру­же­ский по­сту­пок дя­ди Ко­ли. У нас бы­ло мно­го но­со­вых пла­то­ч­ков, но все­гда, ко­г­да я бра­ла из сто­по­ч­ки пла­то­ч­ков и по­да­ва­ла ей, она обя­за­тель­но по­ка­зы­ва­ла паль­чи­ком на по­да­рок Душ­ки и хва­ста­лась:

- А вот этот пла­то­чек дя­дя Ко­ля по­да­рил. А еще книж­ку со ска­з­кой «Дюй­мо­во­ч­ка».

- Од­на­ж­ды де­во­ч­ка по­про­си­ла ме­ня, - ска­за­ла Га­ля. – «По­чи­тай мне ска­з­ку про бо­ч­ку и ту­ч­ку». Я не по­ня­ла, что за бо­ч­ка и ту­ч­ка. От­ку­да, из ка­кой ска­з­ки. А это Ко­ля ей чи­тал «Ска­з­ку Пуш­ки­на: «Ту­ча по не­бу идет, бо­ч­ка по мо­рю плы­вет». Он её и в шах­ма­ты на­у­чил иг­рать.

- А к нам ус­т­ро­ил­ся по­с­ле вы­хо­да кни­ги Ко­ли «Про­иг­ран­ное вре­мя» но­вый пе­да­гог, -  ска­зал Бик­форд. – и на­про­сил­ся сы­г­рать втро­ем пар­тию в пре­фе­ранс. Душ­ка был иг­ро­ком вы­со­ко­го клас­са, и для не­го не со­ста­ви­ло ни­ка­ко­го тру­да оп­ре­де­лить, что но­вень­кий пе­да­гог слаб в та­к­ти­ке иг­ры, и по­с­ле как мы рас­пи­шем пу­лю, бу­дет  в боль­шом про­иг­ры­ше. Ко­ля про­счи­ты­вал все воз­мо­ж­ные ва­ри­ан­ты иг­ры со ско­ро­стью  компьютера и мог бы «обуть в ла­п­ти» но­ви­ч­ка и  ос­та­вить его без шта­нов, вы­иг­рав всю на­ли­ч­ность.  Но вме­сто это­го Ко­ля бро­сил свои кар­ты на стол и вер­нул ко­ло­ду не­уда­ч­ни­ку, не мог  он воспользоваться слабостью игрока. 

- А что вам по­нра­ви­лось боль­ше все­го в «Про­иг­ран­ном вре­ме­ни»? -  спро­сил я Бик­фор­да.

- Как Че­ло­век, си­дя в про­ку­рен­ной ком­на­те с кар­те­ж­ни­ка­ми, об­на­ру­жил за ве­чер­ним сте­к­лом чу­до. С не­ба па­да­ют бе­лые, пу­ши­стые сне­жин­ки. Па­да­ет снег, круп­ны­ми хлопь­я­ми по­кры­вая зе­м­лю по­кры­ва­лом, и на ули­це ку­да-то от­сту­па­ет тем­но­та и на дво­ре ста­но­вит­ся свет­лее. По­э­то­му и уве­рен, что Ко­ля пи­сал не о по­те­рян­ном, про­иг­ран­ном вре­ме­ни иг­ро­ков-кар­те­ж­ни­ков, а об уте­ре его  и не­хват­ке  для со­тво­ре­ния на этой греш­ной зе­м­ле че­го-то свет­ло­го свя­то­го.

- Те­перь на­ша до­ч­ка ра­бо­та­ет в Пе­тер­бур­ге, со­би­ра­ет­ся за­щи­щать дис­сер­та­цию и, ес­ли всё прой­дет глад­ко, ста­нет кан­ди­да­том эко­но­ми­че­с­ких на­ук, - ска­за­ла Га­ля.  – Мы уз­на­ли, что в Пе­тер­бур­ге  идет спе­к­такль «Де­во­ч­ка и спи­ч­ки» по пье­се При­мы. Так на­звал од­но­го из пер­со­на­жей Ко­ля в «Причине ночи». До­че­ри очень по­нра­ви­лась по­ста­нов­ка: то­ч­ность, чет­кость, яс­ность, и она по­зво­ни­ла нам в Ста­рый Ос­кол, спро­си­ла: «Зна­ко­мый дя­ди Ко­ли, то­же фи­зик?»

- Как-то Ко­ля на бе­гу спро­сил ме­ня, - рас­ска­зал Бик­форд, - сколь­ко ху­до­же­ст­вен­ных книг за по­с­лед­нее вре­мя я про­чи­тал. Я че­ст­но при­знал­ся, что сей­час в  ос­нов­ном чи­таю ме­то­ди­ч­ки для про­ве­де­ния уро­ков, со­ста­в­ляю про­грам­мы, пи­шу пла­ны и от­че­ты. А  ху­до­же­ст­вен­ных книг по­с­ле ин­сти­ту­та про­чи­тал… од­ну или две. Ко­ля не­воз­му­ти­мо  про­ком­мен­ти­ро­вал от­вет: «Две кни­ги за два­д­цать лет – это всё-та­ки ма­ло­ва­то».

По­ин­те­ре­со­вал­ся я у Бик­фор­да, как про­шла пре­мье­ра вы­хо­да кни­ги Ни­ко­лая Душ­ки «Ог­ра­ни­чен­ное про­стран­с­т­во».

- Моя мать учи­тель ма­те­ма­ти­ки, но по­сто­ян­но чи­та­ет ху­до­же­ст­вен­ную ли­те­ра­ту­ру, она с вос­тор­гом про­чи­та­ла ро­ман, - от­ве­тил он. – Ко­г­да я за­хо­дил к ней, смо­т­рел как  на ин­ди­ка­тор её здо­ро­вья - на кро­вать. Ес­ли ле­жит воз­ле по­душ­ки книж­ка, зна­чит, чув­ст­ву­ет се­бя бо­д­рень­ко. А ес­ли книж­ки нет, то чув­ст­ву­ет не­ва­ж­но, при­хвор­ну­ла. Тет­ка моя к Ко­ле от­но­си­лась ней­т­раль­но, но про­чи­тав ро­ман, вос­тор­га­лась, как Ко­ля то­ч­но и ре­а­ли­сти­ч­но  по­ка­зал учеб­ный про­цесс. «Я, как буд­то уне­с­лась на ма­ши­не вре­ме­ни в про­шлые го­ды и на парт­со­б­ра­нии по­бы­ва­ла», - ска­за­ла мне тё­тя, а ведь она то­же ма­те­ма­ти­ч­ка. Ко­г­да Душ­ке при­сла­ли ав­тор­ский эк­зем­п­ляр жур­на­ла «День и ночь» из Кра­с­но­яр­ска, где был опуб­ли­ко­ван ро­ман «При­чи­на но­чи», в этом но­ме­ре бы­ло на­пи­са­но о Шук­ши­не, Вы­соц­ком, Ах­ма­то­вой, то Ко­ля ус­мех­нул­ся и с удо­в­ле­тво­ре­ни­ем от­ме­тил: «По­смо­т­ри, ка­кая от­ли­ч­ная ком­па­ния по­до­б­ра­лась. И в этой хо­ро­шей ком­па­нии ока­зал­ся и я».

- Как вы­шла в свет книж­ка «Ог­ра­ни­чен­ное про­стран­с­т­во», - ска­за­ла Га­ля, - Ко­ля при­шел в учи­ли­ще к му­жу и стал да­рить кни­ги всем, с кем ко­г­да-то ра­бо­тал.

- У ме­ня до сих пор хра­нит­ся по­да­рен­ный эк­зем­п­ляр ро­ма­на с его ав­то­гра­фом: «Воз­де­лы­ва­ю­ще­му ка­ме­ни­стую ни­ву», - при­знал­ся  Бик­форд. – Он счи­тал, что на­ша ра­бо­та слиш­ком труд­на, мы как буд­то па­шем ка­ме­ни­стую поч­ву на по­ле об­ра­зо­ва­ния.

Су­п­ру­ги уже и не по­м­нят, кто из них пред­ло­жил по­мочь Ни­ко­лаю Душ­ке про­дать не­сколь­ко  книг, и спро­си­ли о це­не.

- За сколь­ко бу­дут по­ку­пать за столь­ко и про­да­вай­те. Ну хоть за 100 руб­лей, - за­мял­ся Ни­ко­лай.

Га­ли­на су­ме­ла про­дать де­сять книг. Ко­г­да она ста­ла от­да­вать Душ­ке день­ги всё-та­ки ты­ся­ча руб­лей, он ска­зал:

- За­бе­ри­те их се­бе. Вы же кни­ги про­да­ва­ли.

Взять се­бе день­ги Га­ли­на не по­сме­ла и за­шли от­ме­тить ав­тор­ский ус­пех пи­са­те­ля в тра­ди­ци­он­ную «Пиц­це­рию». Этой ты­ся­чи за ужин рас­счи­тать­ся не хва­ти­ло. При­шлось  скла­ды­вать­ся для рас­че­та с офи­ци­ан­том. А Бик­форд всё уди­в­лял­ся  про­зор­ли­во­сти Ни­ко­лая Душ­ки.

- Ко­г­да мы с то­бой ра­бо­та­ли в ПТУ, то ты на­зы­вал в ро­ма­не на­ше учеб­ное за­ве­де­ние уни­вер­си­те­том. И по­пал пря­мо в то­ч­ку. Про­фес­си­о­наль­ное учи­ли­ще те­перь пе­ре­име­но­ва­ли в вы­с­шее тех­ни­че­с­кое  учи­ли­ще. Поч­ти как Мо­с­ков­ское   Ба­у­ма­нов­ское – уни­вер­си­тет. А ска­жи-ка  ты мне, на об­лож­ке му­жи­чок,  на скрип­ке иг­ра­ет? Ведь ты так лю­бишь му­зы­ку.

- Зна­ток ты у нас, Бик­форд. Всё-то ты зна­ешь, - ус­мех­нул­ся Душ­ка. – А, мо­жет быть, этот му­жи­чок, как Ос­тап Бен­дер, рас­стре­ли­ва­ет  та­ких вот зна­то­ков из ро­гат­ки. Зна­ешь, как в шко­ле маль­чиш­ки из ре­зин­ки от тру­сов вы­тя­ги­ва­ют то­нень­кие ре­зи­но­вые жгу­ти­ки и, при­вя­зав их кон­цы на ука­за­тель­ный и сред­ний паль­цы, ска­тав из по­ло­с­ки бу­ма­ги пуль­ки, ус­т­ра­и­ва­ют на уро­ках пе­ре­стрел­ки.

Вспом­нил Бик­форд, как он уко­рял Душ­ку за же­с­то­кие сце­ны - убий­ст­во Неллюдя   в по­ве­с­ти «Со­грей без­греш­ных».

- За­чем те­бе ну­ж­ны эти ужа­сти­ки?

А Ни­ко­лай от­ве­тил:

- До­б­ро дол­ж­но по­бе­ж­дать зло…

Не­до­у­ме­вал, по­че­му в ро­ма­не «При­чи­на но­чи»  Ни­ко­лай уро­нил с че­тыр­на­д­ца­ти­э­та­ж­но­го до­ма сво­его ли­ри­че­с­ко­го ге­роя.

- Так уж по­лу­чи­лось, - от­ве­тил Душ­ка Бик­фор­ду. – По­м­нишь, как Пуш­кин пи­сал дру­гу в пись­ме: «Мой Оне­гин вы­шел из-под кон­т­ро­ля. Не знаю, что и де­лать». Вот так и у ме­ня. Я и сам ис­пу­гал­ся. Два ме­ся­ца не мог на бал­кон  вый­ти. Я сей­час за­ду­мал на­пи­сать «Со­тво­ре­ние пу­с­то­ты». И по­ка не спра­ши­вай о чём. Тру­д­но те­бе бу­дет это по­нять.

На­по­с­ле­док Га­ли­на рас­ска­за­ла про сво­его ле­ген­дар­но­го де­да. Он во­е­вал  под Ста­лин­гра­дом и есть ис­то­ри­че­с­кая фо­то­гра­фия, где май­ор Ду­б­ро­вин сто­ит сле­ва на­пра­во с мар­ша­лом, Ге­ро­ем  Со­вет­ско­го Со­ю­за Ере­мен­ко, с сы­ном зна­ме­ни­то­го Пар­хо­мен­ко и он её дед. Са­мый край­ний был Ни­ки­та Хру­щев. Но по­с­ле его от­став­ки от фо­то­гра­фии от­ре­за­ли ку­сок, а вме­сте с ним и Хру­ще­ва.

        - Я, в от­ли­чие от Хру­ще­ва,  ес­ли и не во­шел в ис­то­рию, то хо­тя бы  вка­раб­кал­ся в неё, - ска­зал Ду­б­ро­вин ма­те­ри Га­ли­ны. Он иро­ни­зи­ро­вал, а на са­мом де­ле до­с­той­но во­шел в ис­то­рию, а не вка­раб­кал­ся в неё.

         То­ч­но так же как за­слу­жен­но во­шел в ис­то­рию ли­те­ра­ту­ры и Ни­ко­лай Душ­ка.